Совсем скоро часть рва перед воротами заполнилась так, что по ней могли проехать в ряд четыре всадника. Бычьи шкуры сверху и вот уже первый татарин погнал коня по мосту из мертвых тел. Его тут же сбили с воротной башни большой, как сулица стрелой из затинного самострела. Но следом за первым всадником татары понеслись по мосту сплошным потоком, топча конями и рубя русских, стремящихся в город. К этому времени воротной страже, все же, удалось прикрыть одну створку внутренних ворот, но под напором рвущихся в проем лошадиных тел она снова распахнулась, и татары хлынули в город.
Поняв, что произошло, со стен внутрь города повалил народ и те немногие воины, что остались для его защиты. Воины и мужики из тех, что были вооружены, кинулись навстречу татарским всадникам. В бой они вступали не дружно, мелкими кучками, часто, вообще, по одному и потому остановить врагов не могли, падая под копыта коней порубленные кривыми мечами, заколотые копьями, с черепами, разбитыми булавами и кистенями.
Роман Ингоревич, замешкавшийся в княжьем тереме, услышал, доносящиеся со стороны посада крики и шум.
- Что там еще? – недовольно спросил он одного из ближников. – Поди – глянь. – Заторопил отроков, помогавших ему облачиться в доспех. – Живее! Чего возитесь!
Когда к поясу был пристегнут меч, князь Роман, не дожидаясь посланного за новостями ближника, заспешил на улицу, там почти бегом двинулся к воротной башне кремля. Посланный разузнать, что случилось свитский встретил его на полпути. Простоволосый, растрепанный, он бежал навстречу, оскальзываясь и падая на обледеневшей вымостке.
- Беда, княже! – еще издали закричал он срывающимся голосом. – Татары в городе!
Такого князь Роман не ждал. Он думал вступить в переговоры с татарами о сдаче со стен затворившего ворота города. Показать им пайцзу, объяснить, какую услугу сделал им – татарам, показав тайную тропу через лес в тыл Владимирцам, не пустив пешцов в город. А тут – на тебе! Он остановился, в раздумье поглаживая бороду. Но долго думать татары не дали – их всадники уже неслись к распахнутым воротам коломенского кремля, опережая бегущих к этому последнему оплоту горожан. На воротах стояло всего двое стражей, попытавшихся затворить тяжелые створки, но этого сделать они точно не успевали. Присные князя обнажили мечи и выступили вперед, заслоняя собой Романа Ингоревича. Тот, наконец-то решившийся на что-то, крикнул:
- Прочь! Пустите вперед! Я буду говорить с погаными!
Свитские недовольно загудели, но, все же, пустили князя вперед. Тот распахнул шубу, запустил руку за ворот кольчуги, достал, тускло блеснувшую медью пластинку, разорвав при этом цепочку, на которой носил ее на груди рядом с нательным крестом. Потом поднял пайцзу над головой и грузно зашагал навстречу уже миновавшим ворота кремля татарам.
Конечно же степняки увидели идущего им навстречу уруса. Скорее всего даже поняли по богатому доспеху и красному корзну, что перед ними кто-то из здешней знати, но вот рассмотреть, что он несет на цепочке у себя над головой разглядеть, не смогли. Татарский десятник, несущийся впереди своих людей, даже не придержал своего коня, только дернул повод влево, чтобы удобнее было рубить. Вот он поравнялся с князем. Тот, поняв, что сейчас произойдет, вскрикнул и вздернул руку с пайцзой еще выше, поближе к страшному всаднику. Но татарин уже видел только то место на теле князя, на которое обрушит свой кривой меч. Привстав в стременах, десятник гикнул и рубанул Романа Ингоревича между правым плечом и шеей выше железного оплечья. Кольчуга не удержала страшный удар. Меч разрубил шею и шейные позвонки. Полуотрубленная голова упала набок. Из страшной раны брызнула кровь, заливая нагрудник с золотой насечкой. Тело постояло пару мгновений и рухнуло навзничь.
Татарские всадники, обогнав десятника придержавшего коня после славного удара, накинулись на княжескую свиту, рубя ее в капусту, почти нее сопротивляющуюся, пораженную нелепой смертью своего князя. Десятник же вернулся к поверженному врагу – нужно было взять добычу с тела знатного уруса. И тут, сдергивая золотые перстни с мертвых скрюченных пальцев, он увидел зажатую в них цепочку с медной пайцзой. На несколько мгновений татарин застыл, словно пораженный громом. Потом, опомнившись, быстро оглянулся – не видит ли кто. Нет, его соратникам, ворвавшимся в кремль было не до него. Тогда десятник вырвал из мертвых рук медную пластинку, бросил ее в снег обочь мостовой, а потом, чтобы было понадежнее, втоптал пайцзу каблуком в снег.
