Слепой. Глава 10. Весна

Глава 10.  ВЕСНА

Весна пришла рано, затопив Согдарию талыми водами и жирной грязью, черневшей повсюду. И хотя с запада еще дули холодные ветра, а днем по небу бежали рваные тучи, в воздухе чувствовалось пробуждение жизни. Земля пахла солнцем и сочилась ароматными испарениями, рождая молодые побеги зелени. Мир обновился и был готов к новому творению.

Арлинг приоткрыл окно кареты и тут же поспешно закрыл его, спасаясь от брызг жидкой грязи, летевшей из-под колес и лошадиных копыт. В салоне было зябко, но ему хотелось подставить лицо под струю холодного ветра, чтобы очнуться от странного спокойствия, которое охватило его с тех пор, как они покинули стены делавитского монастыря. Он все-таки не выдержал и отодвинул створку в сторону, чувствуя, как свежий воздух врывается в затхлое пространство его мыслей, а капельки дорожной грязи покрывают лицо черными точками.

Бардарон, начальник охраны и личный тюремщик Арлинга, поежился и хмуро взглянул на подопечного. Он сопровождал его везде, не отходя ни на шаг днем и преданно устраиваясь рядом на ночь. Три золотые нашивки на отворотах плаща говорили о том, что Бардарон был опытным воином, имевшим за плечами не один десяток лет военной службы у Императора, но начальник охраны уже давно не вызывал у Арлинга никаких чувств, кроме равнодушия. Регарди1 л. флэш-карты. ротгаются. и:льному макеегко вкладывается в портмоне, визитницу. аворате.  привечать кошек - Тамасхан.которые был, словно пустой сосуд, который опорожнили, забыв наполнить. Весеннее бездорожье, трупы повешенных разбойников на перекрестках, хриплое карканье воронья, как нельзя лучше соответствовали его настроению. Мысль о том, что он превратился в очередной предмет роскоши, призванной свидетельствовать о высоком происхождении рода Канцлера, поселилась в нем прочно и надолго.

Зима выдалась суровая, и единственный тракт, соединявший монастырь с ближайшим городом, занесло снегом. Из-за обвалов проезд открылся только с наступлением весны, когда снежная преграда, отделившая его от мира, превратилась в талый ручей. За ним приехали сразу, на следующий день после открытия тракта, но к тому времени его отъезд из монастыря уже ничего не мог изменить.

Взяв у Холгера платок и отерев им лицо, Регарди закутался в плед и погрузился в воспоминания. В последнее время это стало его любимым занятием.

Бардарон поморщился и захлопнул окошко. Арлинг не возражал. Время, проведенное у делавитов, научило его терпению. Тем более что торопиться ему было некуда. Слишком рано пришла весна в этом году, слишком рано.

После того разговора, он так и не видел Канцлера. В монастырь Арлинга везли, как буйного зверя: в карете с решетками на окнах и в сопровождении полсотни всадников. Видимо, Элджерон опасался повторного похищения сына, которого не пережила бы его гордость. Бардарон оказался столь бескомпромиссным и неподкупным человеком, что даже отказался передавать письмо для Терезы, в которое Арлинг вложил зашифрованное послание для ее брата. Не добившись понимания, взбешенный Регарди попытался убить Бардарона во время привала, но начальник стражи легко выбил у него из рук с трудом добытый нож. Намекнув на особые полномочия, предоставленные ему Канцлером, солдат пригрозил в следующий раз нарезать у него ремни из спины. Глядя на украшенную шрамами лысину Бардарона и тугие узлы мышц, перекатывающиеся под кожей, Арлинг решил не искушать старого воина, сосредоточившись на других членах отряда. Впрочем, они оказались не сговорчивее начальника, и к концу путешествия Регарди был готов рвать обшивку каретного салона в бессилии что-либо изменить.

О делавитах он не знал ничего, кроме того что в их обители уединялись многие гранд-лорды и члены императорской семьи, испортившие репутацию и собственное будущее участием в заговорах и политических играх. Канцлер любил предоставлять врагам право выбора – добровольное изгнание в страну молитв с сохранением всех привилегий потомкам или позорная каторга со смертью на плахе в качестве альтернативы. Большинство выбирали первое. Вот только своему сыну Элджерон выбора не оставил.

Если послушники делавитского монастыря были людьми благородного происхождения, то про самих монахов и наставников-основателей было известно мало. Их не обсуждали, о них не говорили, но Арлинг не раз видел людей в темно-синих рясах на приемах у отца и даже во дворце императора. Монахи называли себя «хранителями традиций Амирона», но Регарди никогда не интересовался религией, механически выполняя обязательные ритуалы, которые требовали от него отец и положение, и поэтому совершенно не представлял, с чем ему придется столкнуться. Его скудные познания в этой области ограничивались слухами и общими сведениями, почерпнутыми из общения с набожной прислугой. В монастырях послушники жили в кельях, занимались сельским хозяйством и ремеслами и постоянно молились. Если это так, то у него будет достаточно времени, чтобы подготовить побег. И если для этого потребуется убрать парочку монахов, которые станут у него на пути, убийство его не остановит.

Сейчас Арлинг мог лишь смеяться над своей наивностью. Монастырь оказался самой настоящей тюрьмой, покинуть которую можно было только ногами вперед. Очевидно, обитель была возведена на руинах военной крепости, построенной во времена Седрика Первого, а может, и в более древний период. У Регарди не было возможности подтвердить свои догадки, потому что здание снаружи он так и не увидел.

Его привезли ночью, сразу проводив в келью, которая стала ему домом до окончания зимы. Встретивший их настоятель, отец Лару, пожелал Арлингу молиться и заверил, что мирская суета не найдет его за стенами светлой обители Амирона. В этом Регарди не сомневался. Глухой, без единого окна коридор, по которому они шли, напомнил ему семейные склепы в Ярле, куда они с отцом каждый год ездили чтить память предков.

Проведя два месяца в монашеской общине, Арлинг так и не узнал, кем были делавиты, и чем они занимались на самом деле. Кроме настоятеля и еще одного монаха, который приносил ему еду, он никого больше не видел. Бардарон распрощался с ним у двери кельи, но предупредил, что никуда уезжать не собирается. Он всегда будет рядом, если Регарди вздумает устроить побег. За ту неделю пути, которую они провели вместе, офицер хорошо изучил его и понимал, что Арлинг был готов на многое, чтобы вернуться в Согдарию. Единственное, чего не знал Бардарон, так это то, что границ, которые могли остановить Регарди, больше не осталось.

В келью его вносили на руках, так как идти добровольно он отказался. Позже Регарди много думал, могло ли хорошее поведение изменить его участь затворника, но, глядя на скудные предметы быта и отхожую яму за ширмой в углу, пришел к выводу, что его заключение было спланировано заранее. Из двух окон комнаты ему была видна выбеленная годами стена соседней башни и кусочек неба. Прижимая лицо к прочным решеткам, он мог разглядеть лишь бесконечную каменную кладку, уходящую вверх и вниз, и такое же полотно неба, меняющее цвет в зависимости от времени суток и погоды.  

Когда на второй день заключения монах принес ему завтрак, Арлинг, не задумываясь, напал на служителя, вырубив его ударом кулака, но в дверях наткнулся на Бардарона, который положил конец неудавшемуся побегу. Лучше бы охранник его побил. Но Бардарон сделал хуже. Окинув его презрительным взглядом, он плюнул на пол и пообещал, что впредь пищу будут передавать ему через проем двери. Усмехнувшись, Арлинг запустил ему вслед миску с кашей, оставившей бурый след на двери. На следующее утро он засох, образовав толстую неприятную корку грязи, которую Регарди убрал только через месяц после того, как смотреть на нее было уже невмоготу.

Бардарон сдержал слово, и к Арлингу больше никто не входил. Настоятель Лару навестил его всего раз, предложив свою помощь в общении с Амироном, но Арлинг посоветовал ему не тратить силы впустую, а лучше отпустить его и, тем самым, спасти собственную душу. «Удержание человека против его воли в таком святом месте, как монастырь делавитов, богомерзкое преступление», – сказал ему тогда Регарди. Больше Лару не появлялся.

Кормили Арлинга хорошо, передавая простую, но сытную пищу три раза в день вместе с двумя ведрами горячей воды. В комнате было прохладно, но не холодно, так как по одной из стен проходил дымоход. Видимо, от печи с нижних этажей. И хотя в келье было все необходимое для жизни затворника – кровать, стул со столом, теплые одеяла, книги, посуда, мыло и даже медная ванна с водостоком – в ней отсутствовали те вещи, без которых привыкший к комфортной жизни Регарди чувствовал себя скверно. Позже, когда заточение в четырех стенах показалось ему невыносимым, он догадался, почему в келье не было бритвы, вилок и свечей. Канцлер боялся, что отпрыск наложит на себя руки, опозорив род окончательно.

В первые дни Арлинг выплескивал свое бешенство на всем, что попадалось под руку – крушил мебель, бил посуду, рвал книги. Но к нему никто не явился даже тогда, когда он отломал все ножки у стола и выкинул их в окно по очереди. Арлинг понял, что если он не прекратит ломать комнату, то проведет остаток своих дней среди обломков и мусора. Как это было похоже на его жизнь.

Крики тоже не помогли. Первую неделю он кричал днем, без сил проваливаясь в сон по ночам, но на вторую сменил тактику, принимаясь голосить, едва на небе загорались первые звезды. Он выкрикивал ругательства и оскорбления в адрес Амирона, сочинял унизительные стихи и куплеты про Канцлера, монахов-делавитов, Бардарона, Дваро и даже императора. Не трогал он только Даррена. Монтеро с некоторых пор стал для него запретной темой. Как и Магда.

Кричать Арлинг перестал, когда в одну ночь решил сделать передышку, чтобы восстановить осипший голос и вдруг услышал глухие голоса откуда-то сверху. Им вторили едва слышные вопли снизу, раздаваясь в ночи, словно звуки потустороннего мира. В первые дни Регарди был слишком занят собой, чтобы слышать их, но, однажды различив, понял, что они звучали всегда, повторяя его собственные вопли тоненьким эхом. Стараясь не думать, чем занимались делавиты и кого держали в стенах обители по соседству с ним, Арлинг перешел к другим методам протеста.

Решетки на окнах прочно сидели в гнездах, не прогибаясь даже под ударами ванны, которую Регарди с трудом поднял, чтобы с размаху опустить на окно. Такой же прочной была кладка в стенах кельи. Долгое время надеждой Арлинга оставался дымоход, к которому он надеялся проковырять отверстие в стене, но, сломав все ложки, бросил и эту затею.

Однажды он притворился тяжело больным, чихая и глухо кашляя. Впрочем, явившийся в сопровождении Бардарона монах-лекарь легко вычислил обман, посоветовав Арлингу молиться доброму богу и есть больше фруктов. Подумав над его словами, Регарди сложил пару яблок и груш в самый сырой угол кельи, и, дождавшись, когда на них появилась долгожданная плесень, съел испорченные фрукты, закусив таким же хлебом. Но желаемого эффекта добиться не удалось. У него даже не поднялась температура, не говоря уже о лихорадке, которая могла бы помочь перебраться из камеры в больницу при монастыре, где, возможно, имелись лучшие условия для побега. Разозлившись на собственный организм, Регарди облился водой и всю ночь просидел под раскрытым окном, трясясь от холода и стуча зубами, но вместо желаемого воспаления легких получил головную боль и помутнение рассудка, так как под утро ему стало казаться, будто в комнате пахло горелым мясом. Испугавшись, он обыскал всю келью, но следов дыма или возгорания не нашел.

В конце концов, Арлинг погрузился в апатию, которая подсказала ему новый выход из ситуации. Зачем пробовать заболеть, когда можно получить истощение и попасть в больницу, отказавшись от пищи?

Следующие два дня Регарди к еде не притрагивался, хотя это стоило ему больших усилий. На третий день он с удовольствием проглотил бы десяток испорченных яблок лишь бы унять беспокойное урчание в животе. Тарелки с рассыпчатой кашей и теплым хлебом, миски с густой мясной похлебкой, хрустящие овощи из зимнего сада монахов, горячий чай и белоснежные куски колотого сахара появлялись и исчезали в дверном проеме, переходя в сны и терзая его по ночам.

Но хуже всего была вода – она манила его свежестью и ароматом неба, заставляя вспоминать вкус льда, который они сосали с Дарреном в детстве, откалывая сосульки от ворот школы. На четвертый день он с трудом открыл глаза и понял, что за все это время к нему никто не пришел. Может быть, все монахи давно умерли от болотной лихорадки, а он был обречен погибнуть в чертовой келье? Но ведь кто-то продолжал приносить ему пищу и забирать ее через пару часов нетронутой. И тогда Арлинг понял. Он может вообще не встать на ноги и никому не будет до этого дела, ведь для Бардарона он – предатель, а для настоятеля Лару – грешник, не желающий молиться за свою пропащую душу. Отцу просто сообщат, что с ним случилось несчастье.

Нет, он не должен умирать. Ведь Магда еще жива, и ей нужна его помощь.

Первые недели Арлинг еще считал, но когда минул месяц, жизнь в клетке показалась бессмысленной сменой дней, и молитвенник, на обложке которого он вел календарь, полетел в окно. Перестав крушить келью и истязать собственный организм, он отдался воспоминаниям. Канцлер, как всегда, оказался прав. Теперь у него было много времени, чтобы обдумать прошлое, настоящее и грядущее.

Когда Регарди понял, что повлиять на внешний мир ему не под силу, он погрузился в мир внутренний и с ужасом обнаружил, что в нем ничего не изменилось. Он ни в чем не раскаивался. Где-то глубоко в Арлинге поселилась злость, которая сплелась в тугой ком страха и ненависти, питая его уверенность в правоте своих действий. Он много думал о прежней жизни, о друзьях, отношениях с отцом и с некогда многочисленной свитой льстецов и знакомых, которая переметнулась к более благодатным берегам, едва на небосклоне Регарди сгустились тучи. Мир разделился на людей, которых он ненавидел, и тех, кто мог быть еще полезен и заслуживал внимания. Он хотел, чтобы здесь, в келье, родился новый Арлинг – хитрый, коварный, жестокий и осторожный. Он будет щедр с преданными ему людьми и беспощаден с врагами. Канцлер не сможет держать его в клетке всю жизнь, а второй раз Арлинг не допустит ошибки.

И еще он научится носить маски. Одна маска – для Элджерона, который увидит нового сына, почитающего отца и традиции рода Регарди, другая – для Даррена, который встретит раскаявшегося друга, благодарного за спасение своей жизни. Под первой маской Арлинг спрячет самый страшный заговор против Канцлера, который приведет к сокрушительному падению Бархатного Человека. Под второй скроется острый кинжал, который найдет пристанище в горячем сердце предателя. С Дваро он разберется просто – его же способом. Похищение века и судьба раба на военных галерах империи. Еще оставался Абир, но он пока не знал, как с ним поступить. Интуиция подсказывала, что дядя вряд ли был осведомлен о планах Дваро, но последний раз, когда Арлинг кому-то доверился, обошелся ему слишком дорого. Пожалуй, он не тронет Абира, но и поддерживать с ним связь тоже не станет. Пусть дядя первым сделает шаг, который и определит его дальнейшую судьбу. Не верить никому, кроме себя. Да и к себе следует относиться с осторожностью.

Так думал Арлинг, сидя у теплой стены комнаты и глядя на тускнеющее небо в квадрате окна. Он чувствовал себя преданным, униженным, но не одиноким. Потому что вместе с ним в монастырской келье жила надежда. Ослабевшая, тусклая, но та самая вера в счастье, которая давала людям крылья и вдыхала жизнь в посиневшие губы.

Зимой никогда никого не убивали. Теперь эта древняя согдарийская традиция казалась Арлингу вершиной справедливости и милостью богов. Люди верили, что в самое холодное время года, когда снег покрывал Согдарию толстым белым одеялом, а ледяные ветра выдували живительное тепло из домов и замков, по улицам городов гуляла сама Смерть, забирая младенцев и стариков. Считалось, что казнь преступников могла привлечь внимание Белой Дамы, принеся, тем самым, еще большие несчастья. В дни, когда метели свирепствовали особенно жестоко, жрецы Амирона надевали белоснежные халаты и обходили городские стены, разбрасывая засушенные лепестки цветов и вознося молитвы доброму богу. Арлинг всегда искал цветы священников после бурь, но найти их не удавалось никому. Белая Дама забирала мертвые лепестки, оставляя людям взамен их жизни. Все помнили зиму начала нового столетия, когда Седрик Второй за одну ночь казнил полсотни мятежников, вздернув их на виселице, а наутро центральная улица Согдианы была усеяна трупами стариков и детей с голубыми глазами.

С тех пор в Согдарии сжигали и вешали только по весне. Жрецы Амирона не могли допустить, чтобы суеверие было оправдано на столь высоком уровне власти и предложили свое толкование приметы. Весна – это время, когда рождалась новая жизнь, и обновлялся мир. Души преступников освобождались от плена грешного тела и попадали в очищающий огонь божественного творения. Те, кто перед казнью не раскаивался в злодеяниях, сгорали в пламени правосудия, а покаявшиеся грешники возвращались к доброму богу.

Арлинг любил весну, но теперь мечтал, чтобы зима никогда не кончалась. Зимой Магда будет жить. О том, что она находилась в плену у Педера Понтуса, он старался не думать. Слишком больно было представлять ее на дыбе или в ледяной кадке. Как-то в детстве Арлинг уговорил знакомого охранника показать пойманных шпионов из южных провинций. Кошель с золотом, выданный отцом на покупку сладостей на рынке, открыл двери не только темниц, но и пыточных Понтуса. Всю следующую неделю они с Дарреном не могли без тошноты притронуться к мясу.

Пусть зима длится вечно.

Под конец первого месяца заточения Арлинг попытался молиться – конечно, не за прощение своих грехов. Так как почти все молитвенники к этому времени были разорваны и выброшены, слова пришлось вспоминать. Это оказалось труднее голодовки. И хотя Регарди всегда ходил в храмы, выполняя обязательные ритуалы, в бога он не верил, считая религию человеческой фантазией, которая кому-то облегчала жизнь, а кому-то портила. А вот Даррен в Амирона верил и, бывало, до хрипоты убеждал Арлинга, что бог существует вне зависимости от того, верят в него или нет. Раньше Регарди злился, считая, что друг издевался над ним, но теперь он понимал, что Даррен просто научился носить маски.

 Если бы у него была вера, то Арлинг провел бы все это время в молитвах, как того хотел отец. Но притворяться перед самим собой оказалось сложной задачей. Ему было легко разыгрывать верующего перед отцом, императором и придворными, исповедоваться жрецам, сочиняя сказки о своем почти примерном поведении, давать лживые клятвы во имя доброго бога и молиться перед приемом пищи во время торжественных приемов. Это было модно и приносило неплохой доход, так как за каждое проявление благочестия полагалась денежная премия от Элджерона.

Но в келье он был один. Некому было хвалить или осуждать его, не было жрецов, которые лили бы в уши сладкий мед угодных Амирону речей, не горели священные огни и не благоухали белые лилии, которыми украшались храмы во время богослужений. «Верить очень просто», – убеждал он себя. Стоит только представить, что Амирон действительно существует где-то там, в раю, а может быть на небе, солнце или сорок первом, последнем, облаке света. Как там говорил Верховный Жрец? Прими бога сердцем, а не разумом, открой ему свои чувства и помыслы, и он примет тебя. То есть, с богом нужно быть честным. Это сложно, но ради Магды он смог бы пойти и не на такое.

Дождавшись, когда на его части неба появилась луна, Арлинг встал на колени, повернулся лицом к окну, и прошептал:

- Взываю к тебе, услышь меня, всесильный Господь! Ты ненавидишь всех, творящих зло и беззаконие. Погуби их своей мощью и яростью. Величественно имя твое по всей земле, а слава простирается выше небес! Отомсти врагам и предателям, погуби нечестивых! Наведи, Господи, страх на них! Пусть знают они, что согрешили и заплатят кровью за свои злодеяния! Воздай им по злым поступкам их, покарай мечом и закрой врата рая!

Тут Арлинг остановился, поняв, что собирался просить Амирона о милости для Магды, но произнес то, чем постоянно была занята его голова – местью.

Прижав руки к сердцу, он предпринял новую попытку.

– Великий Боже! Милость твоя – до небес, истина твоя – до облаков! Не оставь Магду Фадуну, Господи, не удаляйся от нее! Спаси ее, Господи! У Магды чистое сердце и праведный дух, не отвернись, Боже! Сокруши врагов ее, и я буду вечно славить тебя за то, что ты сделал.

Арлинг замолчал и прислушался. Ему показалось, что молился он искренне. Должен ли Амирон послать какой-нибудь знак, что молитва его достигла, и просьба будет исполнена? Регарди внимательно оглядел келью и небо, но ничего не заметил. Мебель не двигалась, звезды не падали и таинственные огни не зажигались. Может быть, добрый бог хотел, чтобы он произнес свою первую в жизни искреннюю молитву не шепотом, а так, чтобы было слышно на весь этаж? Глубоко вздохнув, Регарди закричал, но оборвал себя на полуслове, крепко зажав рот.

Его душил смех, который был самым искренним чувством за эту ночь. Какая нелепость! Молитвы делали человека слабым. Их придумали жрецы, чтобы править человеческими страстями. Молится тот, кто боится творить свою судьбу сам и надеется, что добрый Амирон ему поможет. Есть бог или нет – не имело значения. Религия была не для тех, кто решил сражаться за свою правду. Вера в себя – вот путь, которым он шел раньше и с которого не свернет, что бы ни случилось.

Неожиданно Арлингу захотелось увидеть свое лицо. Ему нужно было взглянуть себе в глаза, чтобы понять, что он еще не сошел с ума. Заметавшись по комнате в поисках блестящих предметов, и ругая монахов последними словами, Регарди вдруг наткнулся на ведро воды, которое ему принесли для вечернего умывания, но к которому он так и не притронулся. В последнее время Арлинг часто забывал о таких вещах, как гигиена, предпочитая выливать воду в коридор через дверной проем.

Подтащив деревянную лохань к окну, Регарди поставил ее в полоску лунного света и медленно заглянул внутрь. Видно было плохо, но то, что ему было нужно, он различил.

Магда восхищалась его глазами, утверждая, что в них живет небо, умытое грозой. Но сейчас они были мертвы, как и все его лицо. Щеки и подбородок, которые он всегда тщательно брил, заросли, кожа потускнела, превратившись в серый пергамент, а волосы свисали на лоб липкими сосульками, потемнев от грязи. Еще у него появились щеки и наметился второй подбородок. Сидение в келье и обильная пища, на которую он усиленно налегал после голодовки, сказались на внешнем виде. Только теперь Арлинг заметил, что уже давно перестегивал ремень на несколько дырочек вперед. Еще немного и он не сможет влезть в брюки.

И все-таки пусть весна придет не скоро. Он даже начал верить в то, что его пребывание в келье магическим образом связано с задержкой весны. Чем больше он будет сидеть здесь, тем дольше Белая Дама будет гулять по дорогам Согдианы.

Но однажды он проснулся от странного шума, которому долго не мог найти объяснения, пока не выглянул в окно. На улице шел дождь. Крупные тяжелые капли срывались с неба и улетали в бесконечность. Их было слишком много, чтобы поверить во временную оттепель и таяние снега с крыши.

Арлинг просунул ладонь сквозь решетку и набрал полную пригоршню дождевой воды. Она была кристально прозрачной, с хрустальным звоном и изумительным ледяным вкусом. От нее ломило зубы и пахло травой. И хотя он уговаривал себя, что дождь – это зло, которое принесет смерть, его душа ликовала. Дождь – это весна. А значит, за ним скоро придут.

На этот раз он не ошибся. Долгожданный звук открываемых дверей прозвучал для него гимном свободы. На пороге стоял Холгер, и слезы текли по его сморщенному от старости лицу. Раньше Арлинг думал, что освобождение заставит его рыдать от счастья, но он лишь кивнул слуге и гордо вышел из клетки.

А сейчас он с ненавистью смотрел на текущие ручьи. Все было кончено. Гордость и смысл жизни растаяли вслед за сугробами и корками льда на лужах. Звуки нового мира утонули в глухом облаке, которое окутало его после новостей Холгера.

Старик знал, что хотел услышать Арлинг, но врать не стал. Магду казнили месяц назад в Мастаршильде. В самой деревне почти никого не осталось. Старосту, охотника Ларса и мясника Фадуну сослали на каторгу в далекий сикелийский город Иштувэга за участие в заговоре. Наместника убрали, назначив на его место одного из людей Понтуса.

- Не верю, – сказал в ответ Арлинг, удивляясь своему равнодушию. Почему он ничего не чувствовал? Ни боли, ни злости, ни ненависти? Будто Холгер только что сообщил ему о смерти любимого пса, который умер, подавившись костью. Жалко, а что поделаешь? Регарди не понимал себя. Его тошнило от обилия свежего воздуха и солнечного света. Он ослаб после заточения в монастыре делавитов, но не это было причиной его странного отношения к вести о смерти Магды. Конечно, он поверил Холгеру. Ведь, старику не зачем было ему лгать. Может быть, вместе с телом ослабли и его чувства? Но нет, он по-прежнему любил Магду, и это было единственное в его жизни, в чем он не сомневался.

- Холгер, мне нужно видеть, – потребовал он, проигнорировав злой взгляд Бардарона. Воин давно перестал для него существовать, превратившись в обшивку каретных кресел.

Старый слуга испуганно помотал головой и участливо погладил Регарди по руке. Было бы странно, если бы он согласился показать ему могилу Магды. Старик жалел его, не подозревая, что жалость была последним чувством, в котором Арлинг нуждался.

Весна до неузнаваемости изменила дорогу, но когда они свернули на Большой Западный Тракт, Регарди стиснул зубы от внезапно нахлынувших воспоминаний. Он знал здесь все – каждый куст, каждое дерево, каждую выбоину. Сколько раз он с нетерпением считал повороты, мечтая, чтобы время остановилось, и у них с Магдой была целая ночь, а не те несколько утренних часов, которые оставались до того, как ему нужно было снова возвращаться в город.

Когда они въехали в окрестности Тараскандры, Арлинг все решил. На обратном пути его не охраняли так тщательно, как по дороге в монастырь, да и сам Регарди не подавал поводов для беспокойства. Ведь все было кончено, и это понимал не только он.

Когда до Мастаршильда оставалось несколько часов, Бардарон сообщил, что им придется воспользоваться обходным путем. На тракте бушевала банда Лесных Псов, а им не нужны были неприятности. Разбойники, как же! Как трепетно они щадили его чувства. Неужели, отец позаботился? Арлинг сделал безразличный вид и погрузился в привычную апатию.

На привале он, как обычно, остался в карете, лениво наблюдая за суетливой беготней слуг. Холгер и Бардарон отправились размять ноги, хотя начальник стражи и крутился поблизости, периодически оглядываясь на Арлинга. Регарди прикрыл глаза, сделав вид, что спит, утомившись после дорожной тряски. В последнее время ему не нужно было притворяться, что у него нет сил для побега. Он не был даже уверен, что сможет удержаться в седле. И все же попробовать стоило. Один из охранников оставил коня как раз рядом с каретой, а сам погрузился в оживленный спор с Бардароном о преимуществах ножей северных мастеров. Такой момент нельзя было упускать. Регарди знал, что далеко не убежит, но проехать мимо Мастаршильда не имел права.

Незаметно выскользнуть из кареты к коню и пустить его в галоп перед лицом удивленного Бардарона оказалось легко. Гораздо легче, чем не свалиться от внезапного приступа дурноты, который навалился на него уже в дороге. Долгое сидение в келье не прошло бесследно. Его шатало в седле, а каждый шаг жеребца отдавался болью в ослабевших мышцах. Вцепившись в гриву, Арлинг свернул с тракта и направил коня в лес, через который шла дорога в Мастаршильд. Раньше он всегда пользовался ею, чтобы избежать встреч с патрулями.

Погоня не заставила себя долго ждать, но самое главное – время – он выиграл. Когда Бардарон ворвался в густой подлесок, Регарди уже повернул на охотничью тропу, которую как-то показал ему Ларс. Мысли о судьбе мастаршильдцев застигли его врасплох, заставив стиснуть зубы от злости. Не самое подходящее время для скорби, одернул он себя, сосредоточившись на дороге.

Весна изменила лес до неузнаваемости. Талые мутные ручьи, раскисшая почва и свежие буреломы сделали тропу непроходимой для коня, и вскоре он был вынужден с ним расстаться. Идти пешком оказалось не легче, но его подгоняли крики погони, которую не обманул трюк с тропинкой. На влажной почве были легко заметны следы лошадиных копыт и его сапог. Надежда оставалась на то, что Бардарону придется искать его в незнакомом лесу тоже без лошадей.

И все же Регарди прибавил шаг, проклиная весну, новые сапоги, которые быстро натерли ноги, и грязь, которая налипла на подошвы, сделав их неподъемными. Он никогда не бывал в лесу в это время года, и его все раздражало – особенно запахи прения и испарений, поднимавшиеся от каждой ветки.

Если бы Арлинга спросили, что он хотел найти в Мастаршильде, он не смог бы ответить. Может, он все еще надеялся, что встретит там Магду?

Лес оборвался вместе со стуком его сердца.

Пологий склон, у которого раскинулась деревня, был грязен и неприветлив. Рыхлый слой мокрой почвы без единого следа говорил о том, что на холме давно никто не бывал. Да и зачем кому-то подниматься к проклятому месту? Когда он, наконец, смог вздохнуть, в нем что-то оборвалось, словно лопнула стрела, которая долгое время была натянута до предела. Мир Арлинга разлетелся на мелкие осколки, врезавшись в столб с назидательной надписью потомкам: «Ведьма Магда Фадуна сожжена здесь в последний день аба за преступления против бога и рода человеческого».

Черный ворон взмахнул крыльями и, взлетев на столб, хрипло рассмеялся ему в лицо. Он хотел рассказать ему про юную Магду, нежный цветок лесов Мастаршильда, которую полюбил сын Канцлера.

«Это сон», – подумал Регарди, медленно опускаясь на колени. Ему показалось, что если он станет двигаться слишком быстро, то осквернит эту землю, которая превратилась в святую. Внутренняя пустота, завладевшая им еще в монастырской келье, выросла до размеров гигантской дыры, грозившей поглотить его целиком.

Арлинг не помнил, сколько просидел у столба, бездумно гладя пальцами шершавую древесину. Темнота, глухая и мрачная, как безлунное небо, сначала робко, но потом смелее, обняла его сердце. Месть – вот, что удерживало его здесь. Он не имел права уходить, не поквитавшись с теми, кто забрал жизнь Магды.

Ворон громко каркнул у него над головой и, сделав круг, скрылся в надвигающихся тучах. Собирался дождь.

- Даррен будет первым, – прошептал Арлинг, не обращая внимания на Холгера, который участливо положил руку ему на плечо. Бардарон уже давно вышел на опушку леса, но, видя, что Регарди никуда не бежал, подходить не стал.

- Послушай меня, мой мальчик, – обратился к нему Холгер, с кряхтением опускаясь рядом. – Нам ведь так и не удалось поговорить, с тех пор как тебя выпустили делавиты. Ты всегда был мне, как сын, и хоть сейчас не самое подходящее место и время, но я хочу дать совет. Тебя переполняют гнев и ненависть, но, поверь мне, старику, они не лучшие помощники в горе. Еще одной смертью ты не изменишь мир, и лучше он тоже не станет. Это вызов, который бросила тебе судьба, и его нужно принять достойно.

- Да, я так и сделаю, – ответил Регарди, слушая слугу вполуха. Его мысли были далеки от того мира, в который звал его Холгер.

- То, что случилось – трагедия, но тебя ждет новая жизнь, – продолжал убеждать Холгер. – Мало, кто в Согдиане знает, где ты находился эту зиму. Люди Канцлера пустили слух, что ты заболел и был отправлен на лечение. В Академии как раз начались каникулы, будет время освоиться. Смирись, закрой глаза и иди дальше. Пусть бог судит тех людей, которые отняли у тебя Магду. Вспомни, какой она была. Ты ведь мне рассказывал. Она любила жизнь, твоя Магда, а ты хочешь почтить ее память кровавой местью?

Холгер тяжело вздохнул и сцепил пальцы на коленях.

- Не стоит винить Даррена. Все не так просто, как кажется с первого взгляда. Младшего Монтеро в городе нет. Несколько месяцев назад его отправили в военные лагеря, и это больше похоже на ссылку и наказание, чем на награду за поимку заговорщицы. Он долго просил о встрече с тобой, но Канцлер ему отказал, а нам всем пригрозил, что если мы ослушаемся, то поплатимся головой. Ты знаешь, твой отец слов на ветер не бросает.

Холгер замолчал и беспокойно посмотрел на Бардарона, но офицер отвернулся, разглядывая деревню.

- Перед отъездом Даррен передал для тебя записку. Но я не хотел бы ее отдавать. Видишь ли, она не была запечатана, и я ее прочел. Не пускай злость в свое сердце, мой юный господин. Вы с Монтеро молоды, а потому горячи и скоры на расправу. Послушай, что мне удалось узнать. Одна знакомая служанка из дома Монтеро рассказала, что, когда Даррен привез Магду, он приказал слугам и сестре хорошенько позаботиться о девушке, а сам тут же ушел. После его ухода видели курьера, который спешно вышел из дома, а через какое-то время прибыли гвардейцы с тюремной каретой. Если бы Даррен хотел сдать Магду, он бы не стал привозить ее к себе домой. Ты можешь подумать, что Тереза захотела избавиться от соперницы, но я хорошо знаю эту девушку, она не способна на такое. Уверен, Магду выдал кто-то из слуг. Возможно, предатель давно следил за Дарреном и знал о твоих приключениях в Мастаршильде. Конечно, Канцлер не мог признаться, что получил сведения от слуги. Он ведь был расстроен не меньше твоего, вот и хотел позлить тебя, придумав историю о предательстве Даррена. Кстати, отец отложил твою свадьбу до следующего года. Ты бы видел, как расстроилась Тереза. Эта девушка поможет тебе забыть Магду. Не отталкивай ее, Арлинг, вот мой совет.

Последние слова Холгера Арлинг слушал внимательно. Ему даже показалось, что у него сейчас лопнет голова от напряжения, но все обошлось, и внезапный звон в ушах плавно превратился в гудение церковного колокола. В Мастаршильде начиналась вечерняя служба.

- Записка Даррена. Она с тобой?

Холгер неохотно полез в карман.

- Вот. Но, может, подождешь до города? Уж больно тяжелое здесь место.

- Спасибо, Холгер, – прервал старика Арлинг, снимая его руку со своего плеча. – Ступай к остальным. Я сейчас буду.

Слуга недоверчиво посмотрел на него, но спорить не стал.

Регарди закрыл глаза и прислушался. Тяжелое дыхание старика, всхлипывание грязи под его ногами, крики воронья, которые слетелись со всего Мастаршильда поглазеть на чужаков, нестерпимо раздражали Арлинга, но больше всех он ненавидел колокол, который гремел оглушительным набатом, призывая сельчан поклониться доброму богу.

Клочок бумаги был крошечный и мятый. Арлинг узнал листок из тетради для записей, какими еще недавно сам пользовался в колледже. Даррен был краток, впрочем, как всегда.

«Правда настигает лжецов».

Три слова, которые его друг счел нужным ему сообщить. Бывший друг, надо полагать.

Арлинг разорвал записку и, подойдя к краю склона, разжал пальцы. Ветер тут же подхватил обрывки, развеяв их над просторами Мастаршильда.

Что ж, придется нарушить очередность, подумал он, направляясь к ожидающим его слугам. В конце концов, жениху было пора навестить свою законную невесту.

 

* * *

 

Столица встретила его мокрыми черепичными крышами и затопленными улицами, по которым текли мутные грязевые потоки талой воды. Даже центральная площадь была покрыта гигантскими лужами, которые остались от последних зимних снегопадов. Местная канализация не справлялась с обилием сточных вод, и в некоторых переулках стояла невыносимая вонь, разносимая легким весенним ветром по всему городу.

И все-таки Согдиана осталась прежней. Повсюду толпились люди, роскошные кареты с грохотом проносились по разбитым мостовым, поднимая в воздух тучи брызг, золотые мундиры дневных патрулей ярко блистали в лучах солнца, ослепляя и пугая прохожих, попрошайки выползали на дневной промысел из зловонных подвалов, потрясая лохмотьями, торговцы и лоточники старались перекричать друг друга, расхваливая товар и ругаясь с жрецами за места на площадях и рынках. Слуги Амирона приступили к весеннему набору послушников, добавив к столичному хаосу свою частичку шума и суеты.

Остановив коня перед домом Монтеро, Арлинг глубоко вздохнул и понял, что его тревожило все утро. Привычные песнопения священников, которых он раньше не замечал, сейчас нестерпимо раздражали, вызывая желание кого-нибудь убить.

Он был рад, что не застал в городе отца. Канцлер находился в очередной поездке по северным провинциям, где готовилась военная кампания против арвакских пиратов. Император был занят сочинением весенних поэм и надолго Арлинга не задержал, пожелав ему почаще отправляться в уединение и держаться подальше от политики. Пообещав Седрику Третьему работать над собой, Регарди покинул дворец со смешанным чувством облегчения и печали. Если бы Император меньше уделял времени собственному развитию, возможно, у них была бы другая жизнь.

Весть о возвращении Арлинга в город быстро облетела столицу, но благодаря стараниям Холгера, который пустил слух о перенесенной молодым господином заразной болезни, с посещениями к Регарди не спешили. Охрана по-прежнему везде сопровождала его, но держалась в стороне и его делами не интересовалась. И хотя Арлинг знал, что для Канцлера будет составлен подробный отчет о том, где он был и что делал, его это не тревожило. Время – вот, что было ему нужно.

На подготовку визита к Терезе ушло несколько недель. Он ведь не мог прийти к невесте без подарка. Футляр с парой перчаток из белого балидетского шелка был прекрасен. Ткань была тщательно пропитана ядом, который должен был проникнуть в мозг жертвы и вызвать ее смерть через несколько дней, после того как перчатки будут надеты. Яд испарялся с поверхности ткани через неделю, не оставляя следов, а внезапная смерть была похожа на укус сикелийской жужелицы. При увлечениях Терезы экзотическими насекомыми такая кончина не должна была вызвать подозрений. Как любил говорить Элджерон: «Труднее узнать яд, чем врага».

К семье Монтеро Арлинг подъехал после обеда. Сухой стиль без декора и лепных украшений, обилие белого камня и простота фасада с невысоким крыльцом отличали дом министра финансов от других лордовских особняков. Словно за белизной стен Герлан хотел скрыть страшную семейную тайну, слухи о которой давно ходили по Согдиане. Арлинг не сомневался, что смерть Терезы от укуса ядовитой жужелицы прибавит дому Монтеро загадочности и дурной репутации.

Время было тщательно продумано и соответствовало его коварным планам. Во многих согдарийских семьях час сна после дневной трапезы был священным и обязательным, а это означало, что ему удастся избежать нежелательной встречи с родителями суженой, да и слуги будут в меру рассеянными и невнимательными. Что касалось самой Терезы, то, зная ее непоседливую натуру, Регарди сомневался, что застанет ее спящей.

Сообщив охране, что собирается ночевать у Монтеро, Арлинг отпустил телохранителей и постучал в дверь. Скоро начнется возмездие. Опустив глаза на руки, он с удивлением отметил, что они не дрожали. Это было хорошо. Свое первое убийство он совершит спокойно и хладнокровно.

Невольно вспомнился давний разговор с Дарреном после драки в Прачечном квартале. Они отправились туда ночью специально, чтобы нарваться на неприятности и попробовать новые стилеты из кости диковинного животного, которые дядя Абир привез в подарок Арлингу. Истинную цель ночной прогулки друзья предпочитали не обсуждать. Идея убить бездомного бродягу и стать настоящими воинами принадлежала Регарди, и хотя Даррен не был в восторге, отказываться от затеи не стал. Приключение было испорчено появлением ночного патруля, но к тому времени друзья уже получили ощущения, к которым стремились. Три вора, внимание которых было привлечено тугим кошелем на поясе Регарди, были избиты и покалечены, но остались живы. Уже дома хмурый Даррен спросил Арлинга, почему он не воспользовался шпагой и не оборвал никчемную жизнь бандитов. По глазам друга, который также ни разу не достал шпаги за всю драку, Регарди понял, что тот уже нашел ответ на свой вопрос. Да, все дело было в причине. Жизнь троих проходимцев, которым не повезло встретиться с изнывающими от скуки сыновьями гранд-лордов, была Арлингу безразлична. Тогда ему незачем было убивать их. Но сейчас все было совсем по-другому.

Дверь открыла заспанная служанка. Регарди попросил ее не докладывать о своем приходе, объяснив, что хочет устроить невесте сюрприз. Его пустили без лишних вопросов. Скоро все случится. Ему нужно было просто хорошо сыграть роль, а потом навсегда стереть Терезу из своей жизни. Притворство и ложь были его стихией.

Сестру Даррена он застал в библиотеке, но в окружении отнюдь не книг. Девушка сидела за широким столом, и ее едва было видно из-за громоздких коробок с песком и длинных поддонов, заполненных самыми разными насекомыми – жуками, бабочками, пчелами, уховертками, жужелицами и даже клопами с тараканами. Часть стола, а также придвинутые кресла и стулья были заняты разбросанными пинцетами, шприцами, ножницами, шкатулками с иглами, булавками и другими инструментами, от одного вида которых Арлингу стало не по себе. В комнате пахло спиртом, сахаром и лекарствами. Общая смесь запахов вызывала стойкое чувство тошноты и брезгливости. Сама Тереза составляла отличную пару своей коллекции смерти. Шелковая туника в красных бабочках и большая искусственная роза в волосах делали ее похожей на фею насекомых, спустившуюся с небес наказать виновных. Разглядев, чем занималась Тереза, Арлинг с трудом удержался, чтобы не скривить губы от охватившего его чувства брезгливости.

- Что ты делаешь? – изумленно спросил он, забыв поздороваться. И хотя Регарди тут же обругал себя, сказанного было не вернуть.

Девушка подняла голову, уставившись на него из-под огромных очков с толстыми стеклами. Кажется, она совсем не удивилась его приходу. Улыбнувшись, Тереза широко махнула рукой в сторону заваленного кресла, приглашая его найти место и сесть.

- Привезли красного бражника из Южной Родии, – охотно сообщила она, показывая лежащую на ладони бабочку. – Теперь этому красавцу нужно подрезать грудные мышцы.

- Зачем? – не понял Арлинг.

- В разрез добавляется немного клея, чтобы крылья не опускались, – пояснила Тереза, орудуя тонким скальпелем. – Получится, будто он живой. Помещу его на тюльпан и подарю подруге, я ей давно обещала. Да ты садись, что застыл на пороге?

Регарди отодвинул в сторону коробку с булавками и опустился в кресло. Тереза вела себя, как ни в чем не бывало. Словно последних месяцев никогда не было в их жизни. Глядя на нее, Арлинг постарался расслабиться и вернуться к прежнему состоянию духа – спокойному и решительному. Чего же он медлил? Изобразить радушие, притворится, что рад ее видеть, подсунуть подарок, а потом дождаться смерти – и начало мести будет положено. Но Тереза его опередила.

- Как я рада, что ты вернулся, – воскликнула она, откладывая скальпель и снимая очки. Цепкие серые глаза внимательно оглядели его с головы до ног. Ему показалось, что она смотрела на него с тем же выражением, с каким минуту назад разглядывала бражника.

Подавив стойкое желание заколоть ее кинжалом на месте, Арлинг заставил себя улыбнуться.

- Мне столько нужно рассказать тебе, Тери, что даже не знаю, с чего начать. Я виноват перед тобой. Как ты?

 Футляр жег пальцы, но ему пришлось вынуть руку из кармана, чтобы обнять бросившуюся на шею Терезу. Приятная неожиданность – значит, подарок не придется вручать насильно.

- Я так скучала, милый! Твоя сучка из деревни едва все не испортила.

Минутное чувство победы и равновесия испарилось, словно комок снега на раскаленной печи. Зря Тереза это сказала. На миг ему показалось, что выбранная для нее смерть будет слишком милосердной.

- Я привез тебе подарок, – слова вырвались сами по себе, словно обретя самостоятельную жизнь. Рано, слишком рано… Она могла заподозрить.

- Как чудно, – воскликнула Тереза, ласково гладя его по голове. – Надеюсь, это не отравленные ягоды с дикого севера. Представляю, как ты должен на меня злиться. Наверное, тебя отец заставил прийти? А мне ведь, знаешь, все равно. Я так ждала тебя, что до сих пор с трудом верю, что ты стоишь и разговариваешь со мной, не думая о своей Магде. Или все-таки думаешь? Забудь, она мертва, и я больше никогда не позволю, чтобы кто-то становился между нами.

«Она просто глупая, напыщенная согдианская пустышка», – подумал Арлинг, чувствуя, как белеют от злости щеки.

- Отец не присылал меня, – медленно произнес он, заставив себя не убирать ее рук со своих плеч. – Я хотел тебя видеть, вот и пришел. Там, в монастыре, я о многом думал. О своей семьей, о нас с тобой… И о своих ошибках тоже. Я не заслужил прощения, но хотел преподнести этот скромный дар в знак раскаяния.

- Мне не нужны подарки, дурачок! – рассмеялась Тереза. – Ты сам лучший подарок для меня. Отсидка у делавитов пошла тебе на пользу. Нет той ужасной худобы, когда ты бегал за ведьмой. И глаза горят. Это хорошо. Мы с Дарреном думали, что ты никогда не очнешься. Знаешь, как мне было страшно? Я, конечно, не верю в деревенскую магию и прочую ерунду Понтуса, но какими-то травами тебя все-таки опоили. Ты попал в руки очень умелой аферистки, мой милый Регарди. Ведь она провела тебя везде. Ее больная голова, которая, наверное, добавляла шарма и вызывала жалость, на поверку оказалась лишь умелым притворством. Староста рассказал на допросе, что этот план они всей деревней придумали. Опоить тебя травами, женить на девчонке и использовать в своих целях. Надо было весь Мастаршильд спалить – гнилой народец. Почему ты так на меня смотришь? Арлинг, прекрати, что ты делаешь?!

Регарди резко убрал руки с ее шеи, не помня, когда начал ее душить. Сообразив, что план с отравлением уже провалился, он громко выругался и, схватив ближайший поддон со стола, с размаху грохнул его об пол. Мертвые бабочки беспомощно взвились в воздух, подняв с собой клубы пыльцы и пыли. «Наверное, сейчас сюда сбежится весь дом», – подумал он, наблюдая как на пол, мебель и застывшую Терезу оседают разноцветные крылья, усики и высохшие тела насекомых. Но прошла секунда, потом несколько минут и ничего не случилось. Никто не вламывался в кабинет, не задавал глупых вопросов и не устраивал истерик. Тереза смотрела на него, почти не мигая, плотно сжав губы и став похожей на оторванную голову бабочки. Может, ему стоило задушить ее, не опасаясь судебного возмездия? В этом доме и так все были похожи на мертвых.

- Значит, вот зачем ты пришел, – протянула Тереза, медленно приближаясь к нему. – Смерти моей захотел? Начнешь с меня, закончишь отцом? Будешь жить ради мести, а потом повесишься? Очнись, идиот, все это в прошлом. Тебе, конечно, себя жаль. Бедный, несчастный Арлинг! Его все предали, обманули, бросили. Забрали любимую игрушку и спалили ее на костре! Да вот только тебя использовали, а ты слишком упрям, чтобы признать свое поражение. Понятное дело, кто любит проигрывать? Взгляни на себя со стороны. Почти наследник престола вдруг начинает ухаживать за какой-то деревенской дурой! Да кто поверит в твою любовь?! Ладно, если бы ты просто спал с ней, никто бы и слова ни сказал, но ты…

- Хватит! Замолчи!

Но Тереза молчать не собиралась. Хрипло рассмеявшись, она взяла скальпель со стола и протянула его Арлингу.

- Возьми. Ты же хочешь меня убить? Или боишься папочки? Ничего, он все равно тебя выручит. С моим отцом как-нибудь договорится, для города приготовит очередную байку о сумасшедшей служанке и происках принца Дваро, а для тебя – пару месяцев монастыря. Он слишком любит тебя, чтобы рискнуть потерять единственного сына в тюрьме или в армии.

Как же заманчиво блестело лезвие! Арлинг медленно сглотнул и отвел взгляд в сторону. «Ничего, я вернусь в следующий раз, – подумал он, – и тогда ты не заметишь, как умрешь».

- Мне не нужна твоя любовь, милый, – прошептала Тереза. – Просто будь рядом. Нам хватит моей любви. Мужчина и женщина – это два разных мира. Мы поженимся, но я никогда не стану мешать твоим делам, а ты не будешь лезть в мои. Нас с тобой ждет целая жизнь вместе.

- Ну, знаешь! – вскипел Арлинг, нависая над ней, словно грозовая туча над полем с бабочками. – Клянусь Амироном, в моей жизни никогда не будет такой женщины, как ты, Тереза!

- А дни в монастыре прошли не зря. Решил бога вспомнить? Почему же ты не думал о нем раньше, когда с еретичкой встречался? Хочешь правды? Да я была в ужасе, когда Даррен притащил эту девицу в дом, заявив, что вынужден рассказать мне о заговоре, который должен был стать для меня приятным сюрпризом. Ты бессовестно обманул его! Он был так уверен, что спасает меня от несчастного брака. А я была слишком шокирована, чтобы рассказать ему правду, и позволила уехать спасать тебя. Только потом я поняла, что у меня в доме – любовница будущего мужа! Мне хотелось убить ее, растерзать, задушить! Но хуже всего ты поступил с Дарреном. Мой бедный брат пытался спасти нас, не понимая, что спасать надо его. Кстати, ты мне обязан жизнью. Это я написала Канцлеру, что ты похищен, а корабль идет на Ерифрею. Заодно придумала сказку про любовницу Дваро, и хотя позже мне пришлось рассказать правду, Канцлер оценил мою подсказку, ведь она помогла спасти честь рода. Он согласился не трогать брата, но наш отец, увы, оказался не столь милосердным. Даррена сослали в военные лагеря Грандопакса младшим офицером. Это так унизительно! Брат сначала был страшно зол на меня, но потом простил. А тебя он теперь ненавидит!

Вложив в последние слова всю злость на Арлинга, Тереза гордо сложила руки на груди. Она, конечно же, была уверена в том, что ей ничего не грозило. И что Регарди уже проиграл.

Неожиданно Арлингу стало страшно от самого себя. Он не знал, что может сделать в следующую минуту. Почувствовав прилив слабости, Регарди опустился в кресло, сев на большой короб с песком. Внутри что-то затрепыхалось, но вскоре стихло. «Интересно, откуда ей привозят живых насекомых в конце зимы?», – вяло подумал он, сжав бесполезный уже футляр с перчатками. Может, натянуть их на нее силой?

- Зачем ты это сделала, подлая женщина? – спросил Арлинг, не надеясь получить ответ.

- Я люблю тебя, Регарди, – просто сказала Тереза.

- Перестань строить из себя святую! Ты испортила мою жизнь, а ведь у меня было все. Любовь, счастье, друг!

- Друг? Зачем тебе друг? Ты всегда был сам по себе. Когда собрался бежать с этой дурой, ты о ком-нибудь вспомнил? Нет! Ты даже не подумал о том, что бросаешь Даррена и предаешь отца, о себе я уже и не говорю. Ты очень долго водил за нос моего брата, но я уверена, он получил хороший урок и ошибки не повторит. Ты использовал его, как хотел. Даррен был нужен тебе лишь, как слуга, помощник, тебе было плевать на то, что ты поставил крест на его карьере. Это из-за тебя он провалил экзамены в школе! Каково ему сейчас там, в казармах? Пусть ты унизил меня, придумав дикую историю про сапожника, в которого я влюблена, но подумай, каково пришлось ему? Ведь ты выставил его на посмешище перед всей Согдианой! И все ради какой-то ведьмы из Мастаршильда! Жалею, что не успела плюнуть ей в глаза, когда ее жгли на костре!

На этот раз он не разожмет пальцы. Подскочив с кресла, Арлинг схватил Терезу за горло и повалил на стол в поддоны с жуками и бабочками. В комнате резко запахло спиртом. Открытая бутылка опрокинулась на коллекцию, залив едкой жидкостью хрупкие крылышки насекомых. Тереза попыталась закричать, но получился едва слышный хрип, потому что Регарди навалился на нее всем телом, ни оставляя шанса вырваться.

Он не разжимал хватку, а Тереза билась в его руках все слабее. Сейчас она ему верила – никакой фальши, только правда. И заключалась она в том, что скоро в этой комнате кто-то умрет. И это будет не бражник из Южной Родии.

Пытаясь освободиться, Тереза выгнулась всем телом, резко мотнув головой, отчего цветок в ее волосах вылетел из прически и рассыпался красными лепестками по столешнице. Словно кровь выплеснулась из раны, украсив алыми брызгами черную землю. То, что Регарди сначала принял за ткань и стекло, оказалось настоящим цветком, искусно высушенным и собранным в бутон. Он даже вспомнил его название – анемон. Магда собирала анемоны в прошлом августе, собираясь украсить ими могилу погибшей собаки. Цветы смерти и печали. Как не вовремя они попались ему на глаза.

Внезапный приступ стыда и скорби оглушил его, заставив выпустить едва дышащую Терезу и без сил прислониться к стене. Весь план мести был ничтожным и бессмысленным. Потому что Магды больше нет. Убив Терезу, он пройдется ногами по могиле своей любви и предаст ее память.

Похоже, выход был только один. Он знал его с самого начала, но не мог признаться себе в том, что боялся смерти. Зато сейчас он заглянул ей в глаза.

- Держись от меня подальше, – прохрипел он кашляющей невесте и на негнущихся ногах вышел из комнаты.

 

Похожие статьи:

Рассказы → Последний полет ворона

Рассказы → Портрет (Часть 2)

Рассказы → Потухший костер

Рассказы → Портрет (Часть 1)

Рассказы → Обычное дело