Будни Хозяйки Часть 1

в выпуске 2016/04/13

5 апреля 2016 - Ли Адость

Пленэр на краю болота
1

«Колючка» Периметра уже пару часов как осталась позади, когда Утес решил сделать небольшую остановку. Вернее, остановиться было просто необходимо. Крайний раз сталкер покидал пределы опасной территории шесть лет назад, когда по просьбе напарника отвозил в Большой мир посылку, но недавнее сообщение на ПДА: «тебя ищет Рубенс», - вынудило покинуть Зону. Оказалось, что это не просто. Прислонившись к мирной березе, трясущейся рукой Утес стирал с лица крупные капли холодного пота. Его нестерпимо тянуло обратно в гиблые земли. Чем дальше сталкер отходил от Периметра, тем тяжелее давались шаги. Но он знал – нужно перетерпеть, перебороть эту тягу и понемногу станет легче. Рубенс ждет, значит нужно идти. Рубенс… Однажды в шутку брошенное мамой сравнение прилепилось к отцу навсегда, и всякий раз на семейном застолье все со смехом вспоминали, как он решил нарисовать мамин портрет. Не то чтобы портрет оказался плохим – отец с самого детства увлекался живописью и на всю жизнь остался верен своему хобби – просто мама имела довольно пышное телосложение, от чего увидев себя на картине, она и сравнила отца с великим мастером. Вспомнив, Утес мысленно улыбнулся - улыбаться по настоящему он давно разучился – и снова двинулся дальше. Так хотелось обернуться, но он запретил себе оглядываться.

Что вынудило отца искать личной встречи, ехать в такую даль – Утёс терялся в догадках, но в одном был уверен: случилось что-то очень плохое. Смерть кого-то из родни? Тогда бы сталкер просто получил весточку и перечислил денег на похороны . Путь домой не близкий. Даже на похороны матери не сорвался, зная, что не успеет. Значит неприятности посерьезнее, но какие? Отец не стал бы просто так выдергивать его за Периметр.
Голову сдавило от накатившей дурноты, и Утес снова остановился, посмотрел вверх. Как порой во время трудных ходок вдруг прорастала в душе тоска по голубому небу… И что? Вот оно, светится синевой и солнцем, но не та эта синева, совсем не та. Когда вдруг проглядывало сквозь вечные тучи небо Зоны, сколько виделось в нем силы, свободы, радости, какими бесценными казались короткие минуты его появления… А это – самое обычное, скучное, многовато его, дешевка одним словом. Сталкер опустил голову и побрел дальше. Рубенс ждет.

Только отец знал, где и чем промышляет сын, всячески поддерживал сказку, придуманную для родни, о длительном контракте сына на дальних северных берегах. Знал, через кого отправить письмо, знал как найти при необходимости. Поэтому, приехав в городишко предзонья, не стал тратить время на расспросы и хождение по сомнительным заведениям, где время от времени появлялись сталкеры. Покинув рейсовый автобус, сразу направился в гостиницу, снял номер, а потом - на местный рынок. Там отыскал одного старичка, торгующего огородной всячиной. Поинтересовавшись что почем и купив пучок какой-то зелени, передал записку и вернулся в номер. Теперь ждать. Не один день. Но с собой любимый этюдник. Вид из окна номера скучноват… «Так кто мешает мне сделать этот вид повеселее?» Немного отдохнув, Рубенс неспешно выдвинул ножки штатива, расположил этюдник против окна и, прищурившись, начал смешивать на палитре краски…

Ждать пришлось две недели. По периметру номера уже выстроился ряд холстов, на которых городок жил своей неторопливой тихой жизнью. Промокшая под дождем ворона смотрит в окно угольками хищных глаз. Дети переправляются через широкую лужу, зажав в руках сандалии и кеды. Крыши одноэтажных домишек блестят от солнца между административными строгими постройками. Красивый закат, обнимающий теплым светом маленький город…
В дверь номера постучали.
- Открыто! – не оборачиваясь, откликнулся Рубенс. Он уже почти дорисовал троицу воробьев, азартно поедающих рассыпанное на подоконнике пшено.
- Приветствую, живописец.
- А-а-а, привет бродяга! - Рубенс неторопливо положил кисти на палитру и обернулся. Привалившись плечом к косяку открытой двери, стоял сын. Давно небритый, с запавшими щеками… Тени под глазами отчетливо проступают сквозь обветренный Зоной загар… - Не могу сказать, что у тебя цветущий вид.
Крепкое рукопожатие. Обнялись, постояли, глядя друг другу в глаза.
- Здравствуй, сын! Рад.
- Здравствуй. А ты постарел.
Рубенс улыбнулся:
- На этом покончим с комплиментами, ладно?
- Согласен. – Утес попытался улыбнуться в ответ. Получилось плохо. Верней, вообще не получилось. Закрыв дверь, он прошел в комнату и устало опустился на стул.
- Как добрался?
- Нормально. А ты?
- Так же. Выпить есть?
Отец вытянул из-под кровати чемодан. Достал плоскую коньяку, пару раскладных стаканчиков, шоколадку.
- Ну вот. Чем богат, как говорится. – Рубенс освободил край стола, плеснул из бутылки в один стаканчик всего глоток, а другой наполнил доверху.
- А что так? – кивнул на разницу объемов Утес.
- Да нельзя мне алкоголь. Даже пары капель. Вот.
- Закодировался?
- Нет. Другое, – махнул рукой отец. – Ну, за состоявшуюся встречу.
- За неё.
Выпили, помолчали. Утес налил себе еще, принял, выдохнул:
- Зачем приехал?
- Вот так сразу к делу? Может, отдохнешь сначала немного?
- Не могу, отец. Ты уж не обижайся. Плохо мне тут. Назад тянет так, аж зубы сводит.
- Да вижу, вижу… Сначала подумал - это у тебя с перепою так руки трясутся. Неужели в правду так Зона держит?
- Выходит, что так. Я и сам не верил, пока через Периметр не перебрался. Пройдет – нет? Как думаешь?
- Так зачем тебе, чтоб проходило, если все равно назад собрался?
- Смотря, зачем ты приехал. – Утес не стал наливать коньяк в стакан, приложился к горлышку бутыли.
- Ладно, не будем кота мучить, за хвост тянуть. Тут такое дело. – Рубенс подошел к этюднику, начал отмывать кисти. – Болен я, Саш. Конкретно, без всякой надежды на выздоровление.
- На артефакты рассчитываешь?
- Ну, не совсем чтобы… Испытать хочу судьбу – так правильней наверное сказать. Сам решил артефакт добыть. Ну а там уж как фишка ляжет.
- Сам ты не справишься. Уж поверь. К тому же не любит Зона смертников и испытателей судьбы. Плохая это затея.
- Тебе, сталкер, конечно, видней. Но я уже все решил. Так что, считай, приехал я тебя повидать в крайний раз. Вот и все.
Рубенс снял незаконченный холст, убрал кисти и тюбики и закрыл этюдник. Поворачиваться к сыну не спешил, боялся, что не сдержит слез, поэтому сделал вид, будто смотрит в окно.
- Ну, раз решил, значит делай. Только проводником твоим я не буду.
- А я тебя о таком и не попросил бы никогда. Ты же совестливый, ответственный. Еще не хватало, чтоб ты виноватым себя по моей вине чувствовал, если что случится, и я не дойду…
- Дойдешь. Ты дойдешь. Обязательно, - Утес встал, подошел к отцу, и тоже уставился в окно. – Плохой я проводник, никудышный. Привык уже одиночкой сталкерить, поэтому и отказываюсь. У тебя еще выпить есть?
- В чемодане, сверху, - хрипло ответил Рубенс.
Утес открыл чемодан и увидел объемистый пакет с лекарствами. Под ним еще одна плоская…
- Так поступим. Здесь проводника хорошего не найти, так только, шушера всякая, кидалы. А вот на самой территории с этим проще. Так что до бункера вместе пойдем, а там я тебя сведу с кем надо. Заодно дорогой обскажу что к чему. У тебя с деньгами как?
- Есть. Столько, сколько нужно.
- Отправишь сегодня домой. Прогулка по Зоне за мой счет. Я посплю пару часов. А потом пойдем экипировку первичную тебе приобретать, лады? – улыбнулся сын и внутри удивился, как легко получилась эта улыбка. Словно тугая пружина, стягивающая диафрагму, вдруг ослабла, позволила вздохнуть наконец-то полной грудью.
- Лады. Ты ложись тогда, отдыхай.
- Не. Мне так привычней, - Утес сел на пол, прислонился спиной к стене, закрыл глаза и тут же уснул.
Отец некоторое время просто стоял и смотрел на сына. Потом быстро открыл этюдник, развернул его в сторону спящего, и, закрепив на раме новый холст, начал рисовать. Сын. Такой усталый. Такой жесткий. Такой настоящий…

- Не вздумай тащить с собой этюдник. Там не до живописи будет, а еще дождь все время, - заметил Утес, когда после забега по магазинам они вернулись в номер.

- И не собирался. Это только возьму, - Рубенс переложил в новый рюкзак пару обычных альбомов и упаковку цветных и простых карандашей.
Сын только махнул рукой, мол: ну что с тобой поделаешь. Свой рюкзак он укомплектовал быстро – просто доложил в него кое-какие покупки: перелил содержимое стеклотары в пластиковые бутылки, так облегчив груз, и закинул несколько банок тушенки. Можно и в бункере её приобрести, но Утес не знал, как долго придется им туда добираться, все же отец не спортсмен, к тому же возраст и нездоровье.
- Собрался?
- Да.
- А картины, – сталкер кивнул в сторону холстов, - куда денешь?
- А, здесь и оставлю. На усмотрение гостиничного персонала. Захотят – выкинут, захотят – себе оставят. Когда выходим?
- Номер сдавай и пойдем.
- В ночь?
- Ага. Периметр по темноте проще миновать, а рассвет уже по ту сторону встретим.

Путь до Периметра оказался мучительным для обоих. Всю дорогу Утес боролся с собственным телом. Зона тянула так, что от потребности поскорей попасть в её отравленные объятия, сводило ноги. Ему приходилось все время сражаться с желанием сорваться на бег, чего сделать не мог из-за отца. А тот буквально кожей чувствовал это нетерпение и старался держать быстрый темп, заданный сыном, но через пару часов вынужденно попросил о небольшой остановке.
- Всего минуту, Утес. Мне только лекарства принять. Подсвети.
Сталкер остановился и прижался спиной к дереву, будто оно сможет удержать его на месте, включил карманный фонарик. Рубенс достал из кармана куртки заранее приготовленный пакетик с таблетками, надорвал и засыпал в рот содержимое. Потом сделал большой глоток из фляги, пытаясь разом проглотить все пилюли. Конечно, подавился. Утес хотел постучать отцу по спине, от чего фонарик по дуге скользнул лучом по лицу сталкера. Сверкнули крупные капли пота на лбу. Отец вздрогнул. Сейчас сын больше походил на изголодавшегося зверя, почуявшего добычу, а не на человека.
- Все, все. Провалилось. Теперь можно без остановок. Долго.

Когда впереди по низкому небу заскользили лучи прожекторов, Утес не выдержал и побежал, забыв про безопасность, про шум, который может выдать их, помешать добраться до цели. Рубенс испугался. Волна адреналина подстегнула его, и он, почти догнав сына, прыгнул, отчаянно вцепился в рюкзак сталкера и повалил его на землю.
- Благодарю, - просипел тот в ответ, вгрызаясь пальцами в лесную подстилку.
– Не.. за… что…, напарник…, - пытаясь успокоить судорожные спазмы легких, отрывисто шепнул отец.

Оставшиеся метры до Периметра преодолели ползком. Утес вынул из кармана кусачки, чтобы сделать в преграде небольшой лаз. Но так тряслись руки, что инструмент никак не мог зацепить проволоку. Волны ледяного пота катились по спине, в глазах темнело. Сталкер предпринял еще одну попытку. Пучок проволочных шипов воткнулся в руку. В голове сразу прояснилось, сердце прекратило безумную пляску внутри грудной клети, и Утес спокойным движением наконец-то разрезал проволоку, вложил в руку Рубенса кусачки:
- Сейчас ждем. Как луч прожектора влево пойдет, быстро двигаешь вперед. «Колючку» режешь и ждешь меня с той стороны. Я следом.

Рубенс быстро миновал широкую полосу сырого песка, рассек проволоку и исчез с той стороны, но Утесу эти несколько минут показались неимоверно долгими. Почувствовал на языке металлический привкус от до крови прикушенной губы. «Не спешить. Не спешить» - протиснулся в лаз, сцепил «колючку». «Медленней. Медленней»,- пятился к противоположной стороне Периметра, заметая следы пучком веток. «Все! Неужели?» - маленькие пассатижи заделали брешь в преграде.
- Граждане пассажиры. Поезд на Припять отбыл с третьего пути, - услышал рядом шепот Рубенса и затрясся от беззвучного смеха, прижимаясь щекой к земле.
Отдышавшись, двинули дальше. Зона все еще тянула Утеса вглубь, быстрее, прочь от Периметра, но теперь эта тяга не была такой жестокой, а больше походила на тихий ласковый призыв.
- Не устал? – шепнул сталкер напарнику.
- Норм. Но через час нужно будет снова пить лекарства.
- Дойдем до схрона – сделаем привал.

До схрона добрались без осложнений, не встретив ни людей, ни зверья. Только несколько аномалий, слабеньких, которые без труда обошли. Рубенс бесприкословно следовал всем указаниям сталкера, ступая след в след и пытаясь впитать, запомнить окружающий пейзаж, местами скрытый клочьями утреннего тумана. Поэтому чуть не врезался в Утеса, когда тот резко остановился:
- Здесь, - и рукой указал на сломанное дерево, уткнувшееся безлистой кроной в жухлую траву. – Привал.
Наскоро раскидав лесной мусор, Утес отстегнул от рюкзака раскладную саперную лопатку и откопал увесистый сверток из водоотталкивающей ткани.
- Это тебе, - он передал Рубенсу обрез и коробку с патронами, - это тоже тебе. От болезни не вылечит, но лекарства можешь больше не пить.
- Как называется?
- Мамины бусы.
- Не похоже. Наташа такие не носила…
- А я даже на похороны мамины не приехал… - грустно ответил Утес, прилаживая к АК магазин.
- Не будем об этом. Сесть можно? – Рубенс рукой махнул в сторону поваленного ствола.
- Не на ствол. На землю садись. Здесь. Есть хочешь? – не дожидаясь ответа, протянул напарнику пачку галет, и тоже сел рядом.
- До бункера далеко?
- Как Зона распорядится. Бывает, и десяток шагов час идешь.
- Понял уже. Расскажи про бункер. Что это вообще?
- Сам бункер – торговая точка, вот и все. Рядом поселение, туда нам и нужно.
- У тебя там друзей наверное много...
- Запомни, Рубенс. Нет здесь друзей. Все сталкеры - перевертыши. Никому не верь.
- Даже тебе?
- Даже мне. Хотя бы потому, что есть здесь твари, способные разум человека захватить. И если я на тебя попру с ножом или душить стану - стреляй, не думай. - Утес дожевал галету, поднялся с земли. - Обещай.
- Обещаю, - неуверенно ответил напарник.
- Ну, отдохнул?
- Не знаю.
- Дорогой узнаешь. Привал окончен.

Рубенс шел рядом с Утесом по поселку и не верил в происходящее. Неужели он здесь? А люди у костров, больше похожие то ли на бомжей, то ли на усталых вечных туристов – это и есть сталкеры? Наметанный глаз художника запоминал позы, взгляды, и в голове складывались образы. Вот этот недавно вернулся из ходки: одна рука жадно тянется к костру, другая подхватывает протянутую кружку с кипятком – видно, как из нее поднимается пар. А тот в поселке давно – равнодушно жует галету и снисходительно смотрит на предыдущего. Трое молодых у соседнего костерка – явно новички. Открыв рот, слушают россказни бывалых и постоянно косятся друг на друга – не струхнул ли кто из товарищей от этих историй…

- Как долго мы здесь пробудем?
- Что, неуютно? – усмехнулся Утес. – Вот когда из первой ходки сюда вернешься – поймешь, что нет места лучше.
- Ну, сказал тоже… Мне бы уйти в ходку хотя бы, сейчас-то что об этом говорить.
- Пару дней мне по любому нужно. Переговорить с кем надо, узнать расклады. Нам сюда, - сталкер махнул на скопище непонятных хибарок, - есть у меня тут угол свой.

«Угол. Вернее и не назвать», - Рубенс снял рюкзак и опустил его на пол чердака там, где лаги крыши опускались на стену. Рядом приземлился рюкзак Утеса:
- Ну, отдыхай пока.
- С удовольствием. День не из простых выдался. – Рубенс раскатал тугой рулон спальника и лег поверх.
- А здесь простых дней не бывает. Привыкай. Пойду я с народом поздороваюсь. Захочешь по поселку пройтись, так иди. Только в бар не суйся. Там новые лица не в почете. Если кто с расспросами полезет, скажешь, что со мной здесь, по делам. И вообще. Лучше побольше слушай и поменьше говори.
- Не учи отца …
- А об этом ни слова, ни звука.
- Понял я уже все, не дурак. Иди уже, Утес. Иди. Спать охота.
С сомнением посмотрев на отца, сталкер вытащил из своего рюкзака пластиковую бутыль, запихнул за пазуху и молча покинул чердак. А Рубенс уснул, едва голова коснулась поверхности спальника.

Проснувшись, сразу взглянул на циферблат наручных часов. Получалось, проспал всего-то час с небольшим, но чувствовал себя вполне отдохнувшим. Сидеть на чердаке в ожидании Утеса совсем не хотелось, к тому же руки замерзли, и Рубенс спустился вниз, в надежде погреть окоченевшие пальцы возле какого-нибудь костра. Выйдя из хибары оглянулся по сторонам, примечая для себя ориентиры, чтобы найти лачугу на обратном пути. Возможно, простому человеку сделать это было бы сложно, но Рубенс привык подмечать мелкие детали, ведь от этого зависело, насколько хорошей получится картина. Вон краска с досок облупилась, и кажется, что волк раскрыл зубастую пасть. А на второй ступеньке топорщится горбом ржавый гвоздь. С угла крыши надорван железный лист, будто крыло птицы цепляет небо… Достаточно. Теперь он без труда отыщет «угол».

У одного из костров сидело трое.
- Позволите руки обогреть?
- А ты кто такой вежливый? – пробурчал один из сталкеров.
- Рубенс.
- Рубенс… Рубенс… Не знаю. Слышь, Крот? – он толкнул локтем сидящего рядом, - Ты Рубенса знаешь?
- Первый раз слышу, - чуть наклонившись вперед, сталкер всмотрелся в лицо незнакомца, - и вижу тоже впервые. Ты кто, человече? Для новичка - староват.
- С Утесом здесь. По делам.
- А-а-а, с Утесом значит… Меня Гуня кличут, это Крот, а это – Лаэрт. Только руку тебе жать никто из нас не будет. Мало для таких нежностей знакомы.
- Я и не настаиваю, - Рубенс сел на землю и протянул замерзшие руки к огню, щурясь от удовольствия.
- Ну и вижу я – прет на меня зверюга, и пульки мои ей до фонаря. Хорошо, гранат пара с собой была, так бы растоптал меня кабанчик…
- Да что ты гонишь, Крот? Если он таких габаритов был, как ты нам сейчас расписывал, то пожевал бы он твою гранату как абрикос и косточку прям в харю твою завирущую сплюнул.
- А я думаю так, - вступил в беседу Лаэрт, - что дело не в габаритах. Под яйцами у секача жахнуло, вот ему и не до Крота стало… Слышь, Рубенс, видал ты какие у кабанов местных яйца?
«Проверяете, значит?» - смекнул Рубенс: «Ну, на здоровье».
- Это которые? Те, что на березке висят возле свалки? Мельком наблюдал. И как сталкер в кусты драпал, тоже видел.
- Ишь ты, наблюдал он мельком! А что ж ты яйца кабаньи с дерева не снял? Это ж такой трофей!
- Руки заняты были…
- Это чем же?
- Да проверял, не мои ли на дереве-то висят.
Взрыв хохота волной прокатился окрест.
- Ну, Лаэрт, плесни-ка гостю, что мы – нелюди что ли?
Лаэрт плеснул из фляги в мятую когда-то эмалированную кружку, вложил в руки Рубенсу.
- Да не оскудеет рука наливающая! – выпил махом, выдохнул, уткнулся носом в рукав.
- Хорошо сказал! - Лаэрт снова налил и передал кружку Кроту. – А что за дела-то у тебя с Утесом? Может, помощь нужна какая?
Жар от выпитого приятно разлился внутри. «Как бы лишнего не ляпнуть», - напрягся Рубенс. Врать он умел плохо, а правду сказать не мог. Помолчав немного, ответил:
- Я художник. Заказ у меня на местные пейзажи. Здесь же фототехника не работает, вот ко мне и обратились. Платят хорошо. Так что отказываться?
- Рисково. Да и что тут рисовать? Дождь? Или ты слово волшебное знаешь, чтоб муты тебе позировали?
- Ну, дохлые с удовольствием попозируют. Утес обещался с этим помочь. Аномалии попробую зарисовать, туманы. Натюрэль короче.
- А нас слабо нарисовать?
- Ты на слабо-то меня не бери, Гуня. Не каждый здесь желанием горит лицо свое публично запечатлить. Верно?
- Да ладно тебе, художник. Гуня всегда на слабо всех зацепить норовит. Вон того нарисуй, - Крот рукой качнул в сторону спящего у костра сталкера. – Он так набрался, что до утра позировать тебе будет. Ща, только законспирируем его чуток.
Сталкер подошел к спящему, вытянул с шеи бандану, закрыл наполовину лицо.
- Во! Зацени, какая как её… фактура!
- Харизма это называется, Крот. Ха-риз-ма!
- Ну тебя, Лаэрт. Сам ты харизма. Я тут образ, можно сказать, высокохудожественный человеку создаю, а ты… Налей-ка лучше.
- Харизма… фактура… Пойду тогда карандаши с рюкзака достану. А рисунок вам оставлю в качестве платы за теплый прием.

Когда Рубенс вернулся к костру, то заметил, что народу прибавилось. «Прям как Шарапова банда проверяет», - усмехнулся он про себя.
- Ну, что с харизмой? Спит еще? – Рубенс взглянул в сторону спящего и обомлел.
Сталкера перевернули на спину, в правую руку кто-то вложил нож, левая демонстративно сжимала чеку от гранаты.
- Вы бы еще кетчупом его полили, шутники.
- Извиняй, художник. Кетчупа нема.
- Да шучу я. Сам дорисую.

Утес возвращался в хибару поздним утром следующего дня, предвкушая, как сейчас ляжет и выспится. Не тут-то было. Еще издали он заметил странное оживление возле своей лачуги, а, подойдя ближе, просто встал как вкопанный, наблюдая странную картину. На ступеньке сидел Рубенс и рисовал. Справа высилась горка всякой мелочи, в которой Утес разглядел стальные бока банок консервов, россыпь патронов, из которой торчала рукоять охотничего ножа, пачку сигарет, котелок… Остальное было скрыто очередью из сталкеров, желающих получить свой портрет.

Проснулся мгновенно, едва качнулись доски пола.

- Назовись.

- Рубенс.

Утес щелкнул фонариком, чтобы разогнать чердачную тьму, увидел, как отец затаскивает увесистый мешок, толкает к стене. Потом на четвереньках пробрался к своему спальнику и буквально рухнул в горизонталь.
- Что, всех нарисовал?
- Не знаю. Устал. Плохо мне чего-то.
- Ты хоть ел?
- Так… - от одной мысли о еде к горлу подкатил душный ком тошноты.
- Не ел, значит. Никуда не годится.
Утес вытащил из рюкзака термос, потряс. Пустой.
- Тошнит?
Рубенс кивнул.
- Это от «бус». А есть нужно, даже если не хочется.
Сталкер снова заглянул в рюкзак, вытащил пачку «быстрой» лапши, начал крошить в термос. Кивнул в сторону мешка:
- Ты что же это? Решил на братьях-сталкерах по мелочи подзаработать?
- Нет. Ты что! Я просто так рисую. В альбоме страниц мало, а это все – чтоб у барыги на бумагу и карандаши обменять. Добровольные пожертвования.
- Ну ваще, - уж чего-чего, а такой тяги к прекрасному Утес от своих товарищей не ожидал. – И нафига им портреты вдруг понадобились?
- Да вот, придумали штуку такую. Уходит сталкер, а портрет свой оставляет на стене в крайней лачуге. Если возвращается – снимает. Не возвращается – так хоть портрет от него остается, и продолжает он вроде как существовать и за товарищами приглядывать со стены.
- Ты придумал?
- Не. Само как-то… Типа коллективный разум идею породил. - Рубенс поднялся с лежака, вытащил из рюкзака последний альбом. – Еще двадцать четыре листа осталось, а там и к барыге ходоков можно отправить…
- А за артефактом идти передумал?
- Нет. Жду, когда ты вопросы все решишь.
- С неделю точно в поселке оставаться. Раньше – никак.
- Почему? – Рубенс снова лег.
- Человека жду. Напарника. Это - во-первых. А во-вторых, Выброс скоро. На днях.
- Откуда знаешь?
- Чую.
Рубенс тут же вспомнил лицо сына, там, у Периметра. Не человеческое лицо. Поэтому поверил сразу, что – да, чует, и Выброс будет. Рисуя сталкеров, художник слушал и запоминал. Обрывки баек, разговоров… - все это уже сложилось в голове в некую картину происходящего в Зоне Отчуждения.
- Надо тогда сталкеров предупредить…
- Кому надо – тот и без меня про Выброс знает. Так что молчи. - Он высыпал в термос оставшиеся в упаковке крошки: – Пойду кипятком разживусь.

«Так и угробить отца родного не долго. Как же я так не доглядел, дурак!» Ругая себя последними словами, у ближайшего костра спросил кипятка, залил в термос, поспешил обратно. Кто-то окликнул:
- Утес!
- Я, - повернулся, пытаясь разглядеть говорившего.
- Трехпалый здесь. В баре.
- Понял. Благодарю.
Вернулся в лачугу, растормошил задремавшего Рубенса. Заставил себя терпеливо ждать, пока тот ест, медленно, через силу, без аппетита. А сам думал о напарнике, сидящем в баре. С Трехпалым он с самой первой своей ходки. Отмычкой. Но сумел себя показать, и в следующую же ходку шел на равных, напарником, что удивило многих, давно знакомых с Трехпалым. Тот сталкерил, пожалуй, с самых первых дней от сотворения Зоны. Всегда один, молчаливый, угрюмый. Не было у него ни друзей, ни врагов. Вторые пропадали раньше, чем понимали, что стали его врагами. По этой причине не было желающих набиваться в друзья или спутники. К тому же Трехпалый – сиделец. По какой статье, и отбыл ли полный срок, никто не знал. Оттого сторонились. Мало ли.
Утесу на прошлое напарника было фиолетово. Настоящее куда важнее. В ходке они понимали друг друга без разговоров. Достаточно жеста, взгляда, кивка. Иногда ходка затягивалась не на одну неделю, и сталкеры за это время не говорили друг другу ни слова. Это молчание не тяготило, а наоборот, с каждой ходкой словно клеем все крепче связывало напарников. Но стоило вернуться из похода, как становились чужими, били друг другу морды, даже до поножовщины доходило, но всегда кто-то из сталкерской братии оказывался рядом, успевал растащить Утеса и Трехпалого подальше друг от друга…
- Все, Утес. Больше не влазит, хоть стреляй, - Рубенс завинтил крышку на термосе. – Потом доем.
- Спи тогда, - вытащил из рюкзака последнюю бутыль со спиртным, - утром буду.

В баре как всегда не протолкнуться. Только за столиком, где Трехпалый, пусто, словно неведомая сила никого к нему не подпускает. Утес протиснулся между беспорядочно расставленных стульев, кому-то приветственно махнул рукой.
С минуту молча смотрели друг на друга. Трехпалый как обычно крутил левой рукой пустой стопарик, опрокинутый на бок. Резко остановил:
- Какого хрена за Периметр полез?
- Клиента встречал. Хороший куш светит, не стал отказывать.
Правой покалеченной рукой Трехпалый резко схватил Утеса за грудки, притянул, зашипел сквозь зубы:
- Кому, падла, гонишь? За лоха меня держишь? Видал я твоего клиента. Знаю эту породу. У таких денег не бывает, интеллигенция вшивая, бессеребряники.
Утес рванул в сторону руку напарника, тут же замахнулся, но Трехпалый перехватил кулак, летящий в лицо. Так боролись некоторое время: Утес все давил кулаком, пытаясь протолкнуть его вперед, Трехпалый удерживал левой, не давая нанести удар.
- Он не вшивый. Не смей так, - Утес опустил руку.
- А ты не гони.
За одним из столиков вдруг вспыхнула потасовка. Полетели на пол кружки, разбилась о чью-то голову порожняя бутылка. Трехпалый презрительно глянул на происходящее:
- Пойдем, может, повечерим у костра? Не могу все эти хари видеть.
Встали, вышли.

Костерок соорудили в стороне от глаз людских. Утес вытащил из-за пазухи бутыль, от ремня на поясе отстегнул карабин с прицепленной кружкой. Трехпалый - из кармана стопарик. Приняли.
- Рад, что живой ты, бродяга. Думал, не свидимся. –Сталкер принялся мастерить самокрутку: - И как ты за Периметром не сдох – удивляюсь.
- Да, мог и сдохнуть. Если бы не клиент, висел бы сейчас на «колючке», простреленный во всех направлениях… Только не понял, из-за чего.
- Тебе же Болотник ясно сказал – ни ногой за Периметр, а ты полез…
- Не помню, чтоб с ним встречался. А тем более говорил.
Трехпалый удивленно приподнял бровь:
- Да ладно! Ты при памяти тогда был. Вроде.
- Выходит, нет.
Утес закрыл глаза, сжал пальцами виски, пытаясь вспомнить. Да, что-то было, но это что-то больше походило на рисунок, хорошо затертый ластиком.
Трехпалый толкнул напарника под локоть:
- Не насилуй мозг. Плесни-ка лучше.
- Напомнишь про Болотника?
- Давай- ка тогда на чистоту. Я тебе про Болотного Доктора, ты мне – про клиента, все как есть?
Утес так и так собирался рассказать Трехпалому про отца. Никому он больше не мог доверить роль проводника в предстоящей ходке. Поэтому кивнул, особо не раздумывая.
Наполнил стопку, в кружку себе плеснул чуть. Разговор предстоял важный, поэтому голова должна быть ясной.
- Так что там доктор говорил?
- Года три назад, помнишь, на болотах промышляли? Я еще на обратном пути чуть в «студне» не сгинул. Да и вообще, бестолковой ходка получилась. Толком и не надыбали ничего…
- Было такое.
- Вот тогда ты к Болотнику и попал на стол операционный. Мы уже в обрат с болота стали выбираться, когда из снайперки тебя гнида какая-то подсняла. Так и не нашел я ту суку.
- Жаль.
- Нашел об чем жалеть. Короче, взвалил я на себя тушку твою и к Болотному Доктору поволок, вдруг не откажет? Какая ему разница – мута или человека врачевать?
- Про него всякое говорят. Не каждому помогает.
- Ну, не отказал значит, раз сидим мы сейчас рядом и водочку попиваем. Плесни еще, в горле пересохло с непривычки столько говорить.
Утес тут же наполнил стопку.
- В дом он меня не пустил, оставил на ступеньке дожидаться. Я покемарил пока, потом галету пожевал, самокрутку себе позволил…
- Короче, Склифосовский.
- Короче, долго я там, на ступеньке той просидел. Потом Болотник вышел, сказал, что если до утра не окочуришься – значит, потопчешь еще Зону. Угол мне выделил для ночевки. А утром ты сам ко мне подошел, ногой пнул, типа хорош загорать, пора в путь.
- Веришь, нет, Трехпалый, не помню ничего, - Утес не выдержал, все же плеснул себе с пол кружки, на одном дыхании влил.
- Вот что и странно. Доктор еще сказал, что, мол, вместа сердца у тебя теперь кусок артефакта, и если ты за Периметр сунешься – все, кирдык тебе. Я еще подумал – шутит, а потом понял – нифига он не съюморил.
Утес просунул руку под куртку. Прижал к груди. А вдруг и в самом деле не бьется там ничего? Но сердце стучало по ребрам как всегда…
- Напугал.
- А чего пугаешься? Неужели сам не заметил, как другим стал?
- Это как я, интересно, должен был заметить?
- Ну, к примеру, ты датчиком аномалий когда последний раз пользовался?
Утес задумался. Получалось, что после той ходки датчик даже в руки не брал. Не нужен он стал как-то сам собой. Чуял сталкер аномалии, словно видел их внутренним каким-то зрением…
- Так-то. Я сразу приметил, да молчал. И мысли не было, что ты про Доктора не помнишь. Вот и про Выброс ты заранее знаешь, и чудной такой всегда после него…
Утес снова кивнул. После Выброса ему казалось, будто тело накачано газировкой, все пузырится внутри, щекочет. А еще, что он будто как шарик на веревочке. Перережь её - и все – ветер Зоны унесет куда-нибудь за Припять…
Выпили еще, вытянули по папироске. Утес рассказал все об отце.
- Плохая затея. Отговори его. Пусть в деревне остается, рисует. А мы с тобой уйдем за артефактом. Только весь хабар помимо – чур мой.
- Не уговорится он, такой отец человек: если что надумал – не отступится…
- Тогда иди с ним сам, я – пас. Идти опять же на болота придется…
Утес знал, что Трехпалый так и ответит. Знал. Но все же…
- Твой отец – значит и забота исключительно твоя. После Выброса сразу и идите. Путь не близкий. Повезет, может и с Болотником встретишься. Узнаешь, что же он такое с тобой сотворил.
- А надо? Меньше знаешь – крепче спишь.
- Кстати, вздремнуть мне не мешает. Ты как хошь, а я спать пойду. Бывай.
Трехпалый хлопнул Утеса по плечу, встал и двинулся в сторону лачуг. «Иди, Утес, иди с батей своим сам. А я следом. На всяк случай…»

Отец, в отличие от сына, был невысок и худ. Может поэтому держал темп, который временами задавал Утес, успевал примечать и запоминать детали окружающего ландшафта. «Вернусь – обязательно нарисую! И туман, и водяные капли на жухлой листве… Небо… Вот аномалии наверное нарисовать не получится…» Он хорошо видел их. Вернее, не видел, а замечал вдруг какую-то неправильность: не так, как остальные, раскачивался на ветру пучок сухостоя, или воздух внезапно обретал еле уловимый оттенок, словно под ним висело цветное стекло. Но альбома с собой не взял, понимая, что в ходке на рисование просто не будет времени, да и возможности. Иногда хотелось окликнуть Утеса, но его наказ сохранять молчание и подавать голос только в случае опасности, Рубенс помнил крепко. Поэтому не дергал проводника попусту и только во время коротких привалов задавал вопросы. И не забывал оглядываться, прикрывая тыл.

Чем дальше уходили в глубь Зоны, тем реже снимали противогазы. Поначалу Рубенсу приходилось тяжко. Казалось, воздуха не хватает, или резина слишком стягивает лицо, норовя задушить носителя. Но все же притерпелся.
Когда туманы стали гуще, а деревца вовсе перестали встречаться на пути, понял – близко болота и самое трудное только начинается.
Утес в свою очередь жалел, что не уговорил отца остаться в деревне, хотя тот четко выполнял все указания, не жаловался, а временами ему приходилось трудно… Достойный ходок, чего уж там. Просто нехорошее предчувствие не отпускало, свербило где-то в грудине. Сюда же добавилось сначала подозрение, а потом и уверенность, что кто-то идет следом. Утес даже сделал лишний крюк в попытке зайти в тыл преследователям, но так никого и не заметил, поэтому решил, что куда важней поберечь силы отца и не тратится на погоню возможно за вымышленным призраком.

Найдя сухой взгорок, Утес сорвал травинку, поднял над головой. Та слегка наклонилась в сторону болота. Тогда он снял противогаз, повернулся к Рубенсу:
- Ветер попутный. Можешь пока резину снять. Привал.
Снял с плеч рюкзак, отстегнул вязанку хвороста, загодя набранную еще там, где встречались деревья, затеял костерок. Рубенс опустился на землю, сразу почувствовал, как оказывается устали, отяжелели ноги. Обрез, не выпуская из рук, положил на колено. Утес между тем в пол голоса продолжил:
- Болота – место стремное. Аномалий много, но в топях и без них двигаться не просто. Еще мутов здесь хватает. Даже комары, и те опасны. Поэтому здесь заночуем, на сухом, а чуть свет – пойдем, вглубь особо не залезая, искать артефакт. Сейчас перекусим, пока ветер не переменился, и спать. Ты первый, потом сменишь.
У Рубенса даже ответить сил не было, просто кивнул.
Ели по очереди. Сначала Утес, а напарник стоял на посту, вглядываясь в окружающую тишину. Потом поменялись. Рубенс только-только отковырнул из банки кусок тушенки, как Утес вдруг резко шагнул в сторону.
- Ты ешь, ешь. Я сейчас, - и пошел в сторону болота.
Шаги были странными, как-будто у сталкера не гнулись в коленях ноги. И плечи, обычно прямые, напряженные, вдруг опустились.
- Утес! Эй! Ты куда? – но тот вместо ответа бросил в сторону АК, продолжая отходить все дальше, как кукла переставляя ноги.
- Утес! – Рубенс швырнул банку тушенки, вскочил. Подорвался следом. – Утес!
Но сталкер не слышал. Он шел все быстрей, и вот перешел на бег. «Догоню!» - думал Рубенс, тоже срываясь на бег. «Догоню!» - ноги проваливались в жижу по щиколотку, и с каждым разом все трудней становилось выдергивать их обратно.
- Сы-ын! – крикнул как мог сквозь сбитое дыхание. Обо что-то запнулся, упал, а вскочив не нашел взглядом спину убегающего сталкера. Тогда продолжил бег, отыскивая на кочках следы Утеса. Уже ни о чем не думал. Уже не надеялся увидеть. «Догнать! Догнать!» - стучало в висках. Еще один шаг. Еще один вдох. Догнать! Не смотря на едкий болотный воздух, рвущий глотку…
Опускались сумерки, и вместе с ними – туман. «Все. Упустил…» И в ту же минуту увидел Утеса. Тот стоял, покачиваясь, на краю огромной лужи. Мир сжался до крохотного клочка земли, где сын, как в замедленной съемке, делает шаг прямиком в мерцающую жижу...

Жарко шпарило солнце. Прозрачный воздух гудел от зноя. Стоя на желтом песке у кромки воды, Сашка смотрел на блестящих стрекоз, снующих вокруг осоки, думал, что вот сейчас, сейчас нырнет и поплывет. Но плавать он не умел. Совсем. Вода казалась такой притягательной и такой страшной одновременно. Поэтому торчал здесь, глядя, как друзья веселятся по шею во взбаламученной воде.
- Сашка! Ну ты чё там застрял? Давай к нам!
Он отбросил сомнения. Собрался с духом и шагнул вперед, но вдруг сбоку налетел отец, сбил с ног и канул в воду. Именно канул. Не было ни брызг, ни кругов, ни даже самой маленькой волны…
- Отец!
Волной накатила страшная смесь злобы и досады на отца за то, что помешал, сбил так трудно скопленную решительность. Хлопнул рукой по берегу и понял, что под ней нет никакого песка, а только мерзкая податливая жижа. Тут же затхлый болотный дух рванул ноздри, и Утес вскочил на ноги. Оглянулся вокруг. Только болотные кочки зябко кутаются в туман, и мерцает широкая лужа прямо у мысков берц.
- Отец! – с криком сталкер прыгнул в воду, но поверхность лужи словно остекленела. От боли в отшибленном плече, от сразу пришедшего осознания происходящего Утес заскулил, как побитый пес, со всей силы саданул кулаком по гладкой поверхности раз, другой… - Нет! Нет! Нет…

«Эх,не успел я», - Трехпалый смотрел на Утеса, в бессилии стучащего кулаком по гладкой стеклянной поверхности, как зеркало лежащей между пучками засохших камышей.
Шагнул вперед, ухватил напарника за ногу, выволок на берег, пинками заставил подняться. Увидел на лице Утеса дорожки от слез. Вместо сочувствия всунул ему в руки с противогаз.
Затем, приобняв одной рукой, повел, словно больного, прочь, туда, где еще тлел недавно разожженный костерок.

«Вчера не получилось, так сегодня нос ему утру!» - Андрей широко загребал руками пружинистую воду, спешил. Вчера проиграл спор своему заклятому другу Мишке. Тот утверждал, что переплывет речку ни разу не вынырнув хапнуть воздуха, и сделал это с первой попытки. А вот Андрей не удержался, чуть не доплыв до берега, все же высунул из воды голову.
Сейчас работал руками и ногами, вглядываясь в мутную воду – когда же мелководье-то? Наконец увидел, как торопится к поверхности речное дно, вынырнул, посмотрел вверх, втягивая в легкие воздух. Низкое дождевое небо провисало вниз свинцовым брюхом. Казалось, протяни руку и сможешь дернуть тучу за сырой хвост. Потом перевел взгляд на берег и вдруг вспомнил, что нет и не может там быть Мишки. Болотные кочки зябко кутались в туман, воняло тухлятиной и какой-то химией. Ледяная вода протекла в берцы, обожгла ноги. Рубенс выбрался из лужи, попытался стряхнуть налипшую на рукава тинистую дрянь.
- Ты бы у костерка обсушился, сталкер. Так и простынуть не долго.
На взгорке, завернувшись в плащ-палатку сидела Наташа. Рубенс рванулся к ней, но вдруг остановился. Нет, не Наташа. Чуть тоньше губы, чуть острее нос, чуть другой разрез глаз… Моргнул, посмотрел еще раз, удивился, как так мог обознаться.
- Что глазами хлопаешь? Иди, говорю, обсушись. Не укушу.
Пошел. Руки к огню протянул, но понял, что не чувствует тепла от синего пламени, танцующего посреди болотной жижи.
- Странный у тебя костерок, Хозяйка. Но – благодарствую.
- Так ты не спеши. Не сразу, но согреешься. А потом нарисуешь меня?
- Рад бы, да нечем.
Хозяйка улыбнулась, страшно, по-холодному, и в то же время так по-человечески, легко. Сунула руку под плащ и обратно, сжимая тонкими бледными пальцами стопку бумажных листов, больше похожих на тонкие пласты бересты.
- А карандашей у меня нет… Вот, уголек только…

P.S.
- Так и стал порой находить кто из сталкеров свои портреты, когда у болот доводилось ночевать. Утром проснется, а у костра портрет его на куске бересты начертанный лежит, камнем каким прижатый, чтоб ветром не унесло. Так-то.
- И что же, самого Рубенса так никто и не видал больше? – спросил кто-то из молодых, сидящих у костра.
- Дай-ка огоньку, - рассказчик указал на длинную хворостину, одним краем лежащую в огне. Принял из рук молодого, прикурил папироску. – Видали, конечно. Сидит иногда на болотной какой кочке, рисует. Окликнешь – посмотрит пусто и пропадет.
- А Утес? А Трехпалый?
- Что Утес? Что Трехпалый? Кто ж знает. Сталкерят, вроде, помалежку. Только болото с тех пор завсегда стороной обходят.
- Интересно, а Утеса успел Рубенс нарисовать?
- А ты плесни-ка, может и припомню что…
- За такую историю не жалко налить. Кружка где твоя, Гуня?
Сталкер начал похлопывать по карманам, потом: Ах вот ты, окаянная! – отстегнул с поясного карабина, подставил выжидательно под бутылочное горло…
- Вот и прояснилось в голове-то… - Сталкер полез в карман замызганной куртки, вытащил журнальный мятый лист, сложенный вчетверо. - Во, читайте-ка, кто про портрет Утеса спрашивал.
Молодой расправил бумагу, придвинулся к костру. Следом остальные склонились к затертой журнальной статье:

«…На благотворительном аукционе «Моя неизведанная Родина» коллекция картин неизвестного художника была распродана за …. сумму. Наибольший ажиотаж вызвало полотно «Сон сталкера». (фото см. стр. 17). Согласно условиям аукциона на вырученные деньги в городе будет построена художественная школа для детей…»

- А страница семнадцать где?
- Кто ж это знает, братец? Унесло её ветром Зоны в Припять. А ветер здесь ух не прост, с хитрецой. Хотите, расскажу? Плесните-ка тогда еще, для красоты изложения…

Будни Хозяйки Часть 1

Похожие статьи: