— Стоять!
Два стражника по одним им известным приметам выхватили из разношёрстной толпы, поутру заходящей через главные ворота в город, невысокого мужчину в чёрном плаще. И тот даже не стал возмущаться, крича банальное — За что!? Молча остановился, отчего деловито шагавшие следом крестьяне один за другим начали натыкаться на внезапно образовавшуюся преграду, непонимающе вертеть лохматыми головами и затем обтекать её с обеих сторон.
— Тебе туда, — один из охранителей главных ворот алебардой подтолкнул задержанного в сторону деревянной караулки, притулившейся прямо у крепостной стены.
Каморка, куда завели мужчину, оказалась тёмной, грязной и совсем маленькой. Возле одинокого стола было только два стула по обе стороны, и на одном из них сидел худой писарь в коричневом реглане. Один его глаз косил куда-то в сторону, под носом висела капля влаги. Писарь периодически начинал натужно кашлять, утирая затем рот рукавом. Сопроводивший мужчину стражник толкнул его на свободный стул:
— Из карманов всё на стол.
Задержанный спокойно выложил перед писарем: шесть монет серебром, одну золотую, довольно чистый платок, изрядно измятую бумажную справку с плохо читаемой, расплывшейся печатью королевского секретариата, игральную карту трефового туза. Карта выглядела как новенькая и была изготовлена из твердого гладкого материала, похожего на стеклянную пластинку. Стражник мельком глянул на выложенные «богатства», попытался согнуть карту, что ему не удалось, хмыкнул и бросил её обратно на стол. Вышел из каморки.
— Кто такой? Куда идём? — не глядя на задержанного, писарь небрежно окунул перо в чернильницу и, усердно сопя, начал что-то медленно корябать на листке бумаги.
— Чистильщик Пистос из Монахоса. Иду в город.
— Чистильщик? — Необычным ответом мужчина заслужил короткий взгляд разнонаправленных глаз. — Чего будем чистить?
Назвавшийся Пистосом пожал плечами:
— Ещё не знаю. Надо осмотреться.
Писарь шмыгнул носом и продолжил свой нелёгкий труд. Перо громко скрипело, писарь сопел, кашлял, утирал рукавом нос, мужчина без интереса смотрел перед собой на заплёванный пол.
— Впервые у нас в Городе?
— Да.
— Знакомые, родственники?
— Нету.
— В Городе запрещены — попрошайничество, воровство, открытый блуд, дуэли, оскорбление Магистрата, предсказание будущего и колдовство.
— Что не запрещено, разрешено? — отведя взгляд от пола, поинтересовался Пистос.
— Смотря что не запрещено.
— Ясно.
Писарь задал ещё несколько ничего не значащих вопроса и с богом отпустил задержанного.
Выйдя из караулки Пистос огляделся. Жизнь в Городе, стиснутом со всех сторон высокими крепостными стенами, активно бурлила во всём её разнообразии: попрошайки приставали к прохожим, хватая худыми грязными руками за подолы платьев; многочисленные крестьяне и торговцы несли в руках, катили на тележках либо везли в подводах товар на большой городской рынок; блудницы, откровенно задирая подолы платьев, зазывали на минутку зайти с ними за угол; карманники с чуткими носами по-свойски шныряли в непрерывном потоке людей; цыганки предлагали за бесплатно наврать про ожидавшее клиента будущее…
— Не нравится мне этот город, — пробормотал Пистос и влился в текущую меж каменных домов толпу…
Для временного проживания он выбрал небольшой постоял двор, что порекомендовал продавец оберегов. Одинокому путешественнику приглянулись уединённость от городской суеты, малое число соседей по комнате и пожилой немногословный хозяин. Осмотрев нового постояльца с ног до головы и о чём-то поразмышляв, тот кивнул согласно головой. Получив пару монет серебром, проводил до небольшого помещения с соломенными тюфяками прямо на земляном полу и хлипкими перегородками, разделявшими общую комнату на индивидуальные каморки. Продолжительный стаж бродяжничества позволял по достоинству оценить немудрёный комфорт. И получив гарантированное место на ночь, Пистос двинул в город по своим делам.
Торговый день наводнил город пришлыми торговцами, многочисленными покупателями, бережно хранящими в кожаных мешочках на поясе монеты для оплаты покупок, и ещё более многочисленными зеваками, у которых за душой не было ни мешочка на поясе, ни даже единственной монетки серебра. Тут же отирались карманники, блудницы, цыганки и прочая шайка-лейка, всегда сопутствующая большому скоплению людей. И каждый здесь занимался своим делом — продавцы нахваливали свой товар, а покупатели пытались сбить цену; зеваки глазели, порою даже для вида прицениваясь, чем изрядно раздражали предприимчивых торговцев; воры обчищали карманы очередного бедолаги; блудницы периодически отлавливали в свои сети охочих до жарких ласк мужиков; цыганки безбожно врали о будущем наивным клиентам; и только гвардейцы сидели в своём шатре и привычно ничего не делали.
Пистос не принадлежал ни одной из этих групп по интересам. Он искал местного префекта Смотрителей.
— Какой красавчик, — молоденькая блудница перегородила дорогу.
Была она неплоха собою, ещё не успев окончательно опуститься на самое дно профессии, и покуда большей частью бултыхалась у поверхности зловонного болота разврата. Но годы шли, и трясина доступности тела уже сказывалась на облике — в заигрывающе вульгарной речи, в яркой, кричащей подаче себя, предпочтениях в ничего не скрывавшей одежде. Пистос оглядел блудницу с длинных под поднятым подолом ног до причёски из распущенных волос. Та посчитала внимательный взгляд согласием и, схватив под руку, потащила за угол. Пистос и не сопротивлялся. Он уже оценил распутницу. И теперь шёл легко, не мешая заводить себя в темноту подворотни. Когда шум улицы стал едва слышен в этом лабиринте из каменных проулков, из ближайшей тени выделились три устрашающего вида фигуры.
— Э-э, мужик. Гони монету, — пророкотал низким басом один из подошедших. Три здоровяка своим видом не оставляли и капли сомнения в профессиональном роде деятельности.
— Давайте угадаю… Наверное, что-нибудь интеллектуальное? Гоп-стоп, разбой, убийство? — нисколько не растерявшись, ехидно спросил Пистос. Словно и не смертельная опасность покинула укрывавшую её тень.
Бугаи переглянулись. Реакция жертвы выбивала из давно сложившегося стереотипа грабежа. Что-то явно шло не так. Самый здоровый осторожно двинул вперёд. Пистос вынул из кармана карту и неуловимым движением ловко швырнул прямо в самого смелого. Карта, чиркнув по шее, сделала в воздухе небольшую горку и послушно вернулась обратно в руку Пистоса. А, казалось бы, незначительная царапина на шее вдруг брызнула алой кровью, густо окрасив ближайшую стену. Бугай бестолково попытался её остановить, зажав огромной ладонью. И пока он беспомощно боролся со смертельной раной, жертва, неожиданно переродившаяся в охотника, стремительно метнулась между оставшихся двух и всё той же картой, зажатой меж пальцев, перерезала обоим горло. Уже через несколько секунд три корчащиеся в предсмертной агонии жертвы лежали у ног своего палача.
Блудница, окаменев, наблюдала за короткой расправой.
— Они меня заставили. Я не хотела. Они бы меня убили, — начала скороговоркой бормотать, пока три её товарища сучили ногами в огромной луже растёкшейся крови.
— Верю я, — смиренно ответил Пистос.
Когда он покидал проулок, четыре трупа остались ожидать, когда их обнаружат похоронщики.
Похожие статьи:
Рассказы → Вальпургиева ночь (часть вторая)
Рассказы → Чумной Приют
Рассказы → Вальпургиева ночь
Рассказы → Глава дома
Рассказы → Палач. Часть I. Груша
это полное безарбузие.
или не получиться.
