Случилося такое, Васятка, что родился у нас, в Перепятихе, мальчонка. Прохором назвали. Сообразительный был – всем на зависть. Знал много чего.
- А почему, золотко? – Да спрашивал часто. Интересовался, значит.
И вот однажды-ж он возьми и задай вопрос родителям своим ненаглядным: "А откель я взялся, милыя?". – Ну, мамка с папкой дураками-то не слыли. Сказали ему, что в капусте нашли.
- А не соврали-таки, внучек? – Понимаешь, солнце ты ясное… как они сына могли обманывать? Разве шутканули малость.
Ты слухай лучше. Чадушко это росло-росло, да и вымахало до потолка. Потому как дядей большим стало.
Прохор тот, как и отец его, огородом да лесом кормился. А копаться в земле-матушке любил… Все у него будто бы на дрожжах росло. Если картоха, то крупная и без червей, лук – сочный. Словом, загляденье одно.
Как-то Прохор посадил у себя капусту. И до чего ладная она получилась, что и овощем нарекать язык не повернётся.
Долго ли, коротко ли, а созрела капуста. Мужик наш и побрел срезать ее, белокочанную. И вообразь-ка, Васик: приближается он ко грядкам, а из зарослей капустки голова торчит. Моргает. А Проша из любопытства осведомляется:
- Кто будешь, чей? Вылезай, – говорит, – не боись, не трону.
- А не побьешь? – выведывает башка с грядки.
- Да точно, браток, не изувечу! – Заверяет его Прохорушка.
Тогда и выскочила голова. С тем, на чем была. А принадлежала она, прости Господи, нагому человеку. И Адам сей, внуче, какой-то зеленый оказался. Только борода, усы да волосья – белые. И глаза непонятного цвета.
Привел землячок его, однако, в дом. Посочувствовал, то бишь.
- Что? – И правильно, малый, они тебе вещают… Совсем не обязательно звать к себе незнакомых людей. Особенно, которых голышом по свету носит.
Дык посадил он его на лавку, накормил-напоил и давай спрашивать:
- А почему у тебя кожа зеленая?
- А в траве долго валялся, вот и покрасилась, – отвечает гость.
- А чего ты в моей капусте поделывал телешом-то? – выпытывает Прохор.
- А живу я в ней, и одежды мне не надо, – загадочно так парирует Адам.
Селянин-то наш челюсть и отвесь. А нудист сидит и объясняет:
- Помнишь ли ты, когда твои родители сказали, что в капусте нашли тебя? – Так они должны были меня найти, – гундосит пришлый, – ведь я и есть – капустный ребенок.
И, знаешь, плачет. Ножками-ручками подергивает и смотрит жалостливо.
Прохора и проняло. Оставил он жить Адама (так его повеличал) в доме. Одежду ему дал. Едой делился.
И, представь себе, грядочник-то постоянно за ним ходил. Вот привяжется за мужиком (иль в лес, иль за водой) да все излагает ему, простодушному, как с капусты он, карапузом еще, на счастье Прохорово таращился. Как папа с мамой обнимают его, ласкают. Как азбуке учат.
Да как ему, Адаму, больно было это видеть, сиротке безвинно несчастной. И по голове его никогда не гладили, и пряничком не баловали.
Слушал его Проша да плесневел от стыда, от совести. Так землячка замучило чувство вины, что начал он на Адама смахивать. А тот – наоборот, стал навроде Прохора: пополнел чуток, почернели волоса, глаза – карие, кожа – смуглая. И морда такая же.
А в селе решили, что к добряку нашему брат приехал. И вскорь никто уже не мог их отличить. Прохора окликали Адамом, того – Прохором. И что потешно: подкормыш-то нисколько людей не одергивал. Даже отзывался на чужое имя.
- Прошка! – Бывало, заорут с другого двора.
- Я! – Отвечает. И улыбается, сволочь.
Тут огородник и встрепенулся: почто он так? И принялся думу думать Прохор. Да, знаешь ли, в целях эксперимента зеленкой себя с ног до маковки обмазал. Адам обрадовался пуще прежнего:
- Травеней, – курлычет, – на здоровьишко. Оставшееся. (Обнаглел он, когда силу почуял).
А Проша помалкивает, под гостя подстраивается. Вот приживал его и потерял бдительность.
Земляк тогды тихой сапой – скок в окошко, да и к ведьме к лесной припустил. Она ему кусок сала должна была.
Встретились, значитца, а колдунья та ему:
- Все знаю, все ведаю. Скоро ты, Прохорушко, полностью в Адамку превратишься. И выгонит он тебя на грядки, а душа твоя в ад попадет.
- Спаси меня, грешного, – взмолился пострадалец, – век не забуду!
- Я и так тебе помогу, потчевал ты меня, – успокаивает его чертовка. – Но я сама связана с силой нечистой. И супротив нее ничего не смею измышлять. А то заберут меня, куда надо, раньше срока. – Вот что, голубь мой, загадаю-ка я ребус. Не найдешь ответа – жди привета с того света. А найдешь, – изволь к нам. И сальце приноси.
- А ребус, – шепчет, – такой: "Клин клином вышибают".
- И все? – изумился Прошка.
- А как хошь, так и кумекай, – советует шабашница.
Мужик и попер до хаты. В сомненьях весь. А тот его у калитки поджидает:
- Ты что, – сердится, – ужин мне не приготовил?
(Да, лапушка. Прохор завсегда кухарничал в избе-то. Просто второпях про кулинарию забыл, когда в лес бегал).
- Сейчас будет-с угощение, – заискивает селянин, – чего вам, уважаемый угодно?
- Супа хочу!
- Супа так супа, – лебезит Прошка. А сам раскидывает мозгами: "Какой же ты у нас, клин? С чем тебя едят?".
И вдруг осенило его: може, и правда, травануть Адамушку-то, соколика?
- Не, Васюль, хороший был Прохор человек. Да жить ему в ту пору возжелалось оченно.
Ты слушай-ка. Вспоминал-вспоминал Прохорушко, чем бесов нынче морят. И в голове – ни шиша. Ну из какой бяки-то яд соорудить? Из капустки, что ли, с которой братец вылез?
И озарило мужика, детонька, по второму кругу. Сварил он из капусты замечательный супец. А дабы друг его аппетиту не потерял, овощ сей на терочке прошоркнул. И не дотумкаешь, что белокочанная.
- На тебе, золотой, супа, – кланяется Адаму Прохор.
- Сгинь теперя, очей мне не мозоль, кудрявый, – благодарствует гостенька.
Мужик и поскакал на улицу. А самому-то интересно. Вот он и пристроился у оконца. Незаметненько так.
Гля, Адам уже доедает. Жрет, короче, в три горла. Не стесняясь, значит.
Прошка погулял-погулял, да и вернулся в хату. Поскучнел на удивленье. А капустник ему:
- Вкусненький у тебя ужин, брателло, гаси свет. Спать я буду.
А селянин в то время на чердаке ночевал. И вот спускается он утром в дом, завтрак варганить. Ищет Адама, а его и нет нигде.
- Адамушко, где ты? – Кричит Прохор.
И тут, понимаешь, из нужника отзываются ему:
- Не мешай мне, дурак, оправляться! Чем ты меня вчера, скотина, кормил?
Долго ли, коротко ли, да день сменился вечером. А гостюшки-то все нет…
Подкрадывается Прошка к отхожему месту, за дверь открытую пялится, а там – ни души. Токмо в очке замызганном листья капустные плавают.
- Разумеется, внуча. Расстроился он, что братца такого потерял. Ажно вывернуло его. Пару разков.
А потома? Ну… поставил он другой сортир. И зажил просто чудо как.
И не верил с тех пор ни-ко-му.
Похожие статьи:
Рассказы → Мимикрим (Внеконкурс)
Новости → Конкурс ужасов
Рассказы → Хуторок ( Номинация №3 Работа №8)
Рассказы → Не будите спящего Удава! (Внеконкурс)
Рассказы → Гостья (Номинация №4 Работа №10)
