Невезучая

Незадолго до того, как Лену Огаркову сбила машина, ей пришла в голову грустная мысль. Спускаясь с крыльца библиотеки и оправляя длинную юбку, она окончательно и бесповоротно решила, что ненавидеть себя – глупо. Даже, если тебе - 27 лет и у тебя нет любимого, а есть вечно поджатые тонкие губы, острый нос и подслеповатые глаза, прячущиеся под огромными очками. Остается принять данность: «E = mc², а ты – невезучая и страшная женщина, которую никто не встречает после работы». И думать об этом было горько, а от того – приятно.

Ковыряясь в собственной неполноценности, Лена стояла перед «зеброй» и смотрела, как на светофоре мерцает красный кружок. За спиной, на фасаде висела невзрачная надпись «Библиотека». Ее рабочий день закончился. На улице стоял июнь, и на Сиреневом бульваре было солнечно и зелено.

Пискнул телефон. Лена достала из вязаной сумки старенький смартфон, взглянула на экран и прочла смс от матери: «Леночка, купи молока». Девушка вздохнула. «Мо-ло-ко» - по складам подумала она, поправляя пучок на голове. В тот же самый миг воздух сгустился. Небо ударило Лену, сломав и растоптав ее. По статистике, наезды на пешеходов, стоящих на тротуаре, происходят крайне редко. Несчастливая звезда Лены Огарковой вновь подмигнула ей.

От сильного удара девушку отбросило на полтора десятка метров. Ее тело некрасивой тряпичной куклой лежало посреди бульвара; юбка задралась, открывая смятые худые ноги, вывернутые под безумным углом.

Раздались крики и гудки автомобилей. Из белоснежного Porsche Cayenne со слегка продавленным бампером выбрался смуглый молодой человек и, покачиваясь, двинулся к Лене. У него было красивое и мечтательное лицо, однако общий вид портили глаза. Они казались масляными из-за дозы героина, которую он принял прямо за рулем за пять минут до столкновения. Под ногами у него что-то хрустнуло. Это были очки Лены с голубыми дужками.     

Следующие четверо суток искалеченное тело Лены Огарковой боролось за жизнь. Реанимационная бригада только дивилась, из раза в раз возвращая к жизни переломанную девушку. Сердце то оправлялось от болевого шока, то останавливалось, чтобы, под ударами электрошока, вновь забиться. «Вот упрямая девочка» - уважительно сказал на третий день завотделением, узнав, что Лена все еще жива. «Вот невезучая» - хмыкнул на четвертый врач-реаниматолог, когда санитары уронили ее на пол, перетаскивая с койки на каталку.

Ничего этого Лена не чувствовала. Перед ее внутренним взором колыхалось и пульсировало большое красное облако. Она спала и не спала одновременно, ощущая, как ее тело исторгает жизнь. Ей очень хотелось, чтобы от нее отстали и дали отдохнуть. Откуда-то издалека до нее доносились грубые голоса незнакомых мужчин, трогающих злыми и уверенными руками ее сердце. Боль не прекращалась ни на минуту. Лена тонула в ней, словно в кисельном болоте, и все удивлялась, отчего эта мука никак не закончится. Наконец, ей стало так больно, что она беззвучно закричала и проснулась.

«Глаза открывать не буду» - решила Лена. – «Тогда все подумают, что я умерла, и перестанут меня трогать». Однако затем она вспомнила, что все трупы отправляют в морг, а там страшно, холодно и лежат мертвецы, накрытые пленкой. Ладно...

Лена чуть приоткрыла левый глаз и, прищурившись, различила лицо матери. Любовь Николаевна имела вид торжественный и сосредоточенный. Такой Лена знала свою маму лишь тогда, когда в их двухкомнатной квартире затевалась большая уборка… Точнее так – Большая Уборка. Включался старый CD-проигрыватель, который привез в подарок какой-то друг семьи еще в 90-х. Под камерного Генделя или озорного Брамса мать и дочь мыли окна, пылесосили полы и протирали полки. Иногда Лена ставила сборник шлягеров зарубежной эстрады 90-х. Мама косилась неодобрительно, и, через десять минут, «несерьезную музыку» выключали. Квартиру вновь наполнял звуки идеальной гармонии и такта.

Любовь Николаевна сидела у больничной койки дочери и аккуратно протирала ей лицо губкой. Лена открыла глаза полностью и грустно посмотрела на мать.

- Леночка, - заплакала Любовь Николаевна. – Доченька… Что же ты так?..

Близорукие глаза девушки тоже наполнились слезами. Ей было жалко себя, маму и почему-то врачей. Она попыталась сказать матери, что ей страшно, но не смогла. Ее рот открывался, однако говорить не получалось.

- Молчи-молчи, - запричитала Любовь Николаевна. – Тебе трубку в горло поставили. Сейчас я врача позову, маленькая моя.

Пришел врач и достал трубку из горла Лены. Ей дали немного попить, придерживая голову.

- Мама, что со мной? – спросила Лена, откинувшись на подушку. Голос у нее от природы был хрипловатым и немного дребезжащим, однако сейчас она еле узнала его. «Не петь мне больше» - уныло пошутила она про себя. Петь она всегда стеснялась. Даже наедине с собой.

- Тебя машина сбила, - зашелестела Любовь Николаевна, суетливо поглаживая впалую щеку дочери. – Прямо на переходе. Какой-то наркоман за рулем.

- Симпатичный? – слабым голосом спросила Лена.

- Что? Кто? – изумилась мать.

- Ну… наркоман этот. Молодой?

- Да ты что? – округлила глаза Любовь Николаевна. – Хотя хорошо, что ты шутишь. Значит, на поправку быстрее пойдешь. Правда, ведь, Игорь Григорьевич?

Пожилой врач успокаивающе улыбнулся и кивнул, засунув руки в карманы.

- Вот видишь, какие врачи здесь хорошие. Спасли тебя, - всхлипнув, сказала мать. – Как бы я жила без тебя. Да и Аркаша бы расстроился!

Свинцовая боль не давала Лене сосредоточиться. «Что за Аркаша?» - подумала она и вслух повторила вопрос.

Любовь Николаевна с тревогой посмотрела на врача. Тот снова улыбнулся. Его полуразмытое лицо показалось Лене немного похожим на морду кота Леопольда из мультфильма.

- Ничего страшного, - сказал доктор. – Последствия шока. Функции мозга еще не восстановились. Но все впереди… Сегодня переведем ее из реанимации в обычную палату.

И добавил.

- Сейчас перевязка будет. Вы, мамочка, посмотрите, как это делается. Запоминайте…

Любовь Николаевна снова всхлипнула. Полная стареющая медсестра подняла одеяло, и Лене захотелось завыть. Облитые зеленкой ноги от бедер до колен были похожи на свалку арматуры. Прямо из мяса торчали железные скобы, которые скрепляли сломанные кости. А ниже колен ничего было. Ничего. Лена почувствовала, как падает в глубокую сырую яму.  

«Теперь у меня нет ног» - подумала она. – «Я не смогу ходить. Впрочем, ничего удивительного. Это ведь я».

После перевязки и обезболивающего укола, Лена заснула. Спросонья она почувствовала, как ее подняли, уложили на каталку и куда-то повезли. «Делайте, что хотите» - колыхнулось в голове девушки. – «Только не бросайте в терновый куст, пожалуйста. Мама, мамочка…»

Проснулась она поздно вечером. От головной боли звенело в ушах. А еще ныло в низу живота. «Месячные» - подумала Лена. – «Только вас мне сейчас не хватало». В темноте до нее донеслись женские голоса.

- Обычная девочка с виду. Это точно она?

- Ага, мне Сонька-медсестра сказала, что Аркаша позавчера под окнами стоял.

«Опять Аркаша». Лена провела языком по небу – сухому и колючему, как наждак. Пить… Она по привычке пошарила рукой справа. Дома на этом месте был ее спальный столик, на котором лежал футляр для очков, доставшийся на память от бабушки, и непременный стакан с водой на ночь. Ни столика, ни очечника, ни стакана. Только звякнуло что-то на больничной тумбочке. «Как же я без очков-то буду?». Она с трудом, превозмогая боль в паху, отодвинула подушку к стенке кровати и попыталась сесть. Ничего у нее не вышло. Боль зло пронзила культи. Лена ахнула. «Я теперь знаю, как было больно Русалочке» - подумала она. – «Только у нее появились ноги, а у меня их больше не будет». Оставив попытки сесть, она решила лежать и смотреть в потолок.

- Ты ведь Лена?

Лена с трудом повернула голову. У ее кровати сидела совсем молоденькая девушка в коротеньком халатике и ласково улыбалась. Левая нога ее была в гипсе, а правую - красивую и стройную – она удобно пристроила на краешек лениной кровати.

- Да, - облизнув губы, ответила Лена.

- А я - Оксана. Савченко. Пить хочешь?

- Очень хочу, - призналась Лена.

Девушка налила в пластиковый стаканчик воды из бутылки и помогла Лене напиться.

- Спасибо, - сказала Лена.

- Я ногу сломала, - виновато улыбнулась Оксана. – Со своим парнем в Парке Культуры на роликах каталась и упала. Заплакала, прикинь? А он, как дурак, засмеялся. Думал, что я прикалываюсь над ним.

Лена промолчала, не зная, что ответить. Но, про себя, с завистью отметила, что Оксана не просто хорошенькая, а красавица, каких поискать. «И нога у нее срастется».

Тем временем, возле кровати возникли другие обитательницы больничной палаты. Их было трое. Две пенсионерки с переломами рук и еще одна – средних лет – с обмотанной бинтами головой. Они представились, но Лена почти сразу позабывала их имена. 

- Слушай, Лен, – жарко заговорила вдруг Оксана. – А это правда, что ты Аркашу знаешь?

- Какого «Аркашу»? – тихо спросила Лена. – Я не знаю, про кого вы… ты говоришь. И мама тоже о нем упоминала. Кто это?

- Да ты чего, - изумилась Оксана. – Ну, как… Ну, Аркаша же. Да все знают, кто это.

Тетки закивали, а одна из пенсионерок даже укоризненно прошептала – мол, девушка с виду интеллигентная, а такие вещи говорит.

Лена нахмурилась. Она сосредоточенно и скрупулезно перебрала в голове знакомых мужчин. Это было несложно. «Аникеев – директор нашей библиотеки. Он – Александр Дмитриевич. Кто еще? Дядя Витя - сосед. Чигиринский, который маме билеты в Консерваторию привозит. Он… Николай, по-моему. Что за Аркаша? Родственник, о котором я забыла? Кузен? Или троюродный, по папе?»

- Я не знаю никакого Аркашу, - нервно повторила Лена. – Вы так про него говорите, будто это поп-звезда.

Женщины изумленно переглянулись. Та, чье лицо скрывали бинты, вздохнула.

- Молодая ты еще, жизни не знаешь. Старше станешь, поймешь, что счастье – когда тебя кто-то хочет.

Лена почувствовала злость. Ей захотелось крикнуть этой замотанной дуре, что жизни у нее, у Лены, теперь нет. Есть только инвалидность. А «Аркаша»? «Дождусь маму и у нее вытрясу все». Впрочем, про «вытрясу» Лена поняла, что переборщила. Она и в страшном сне не могла представить, что сможет повысить на мать голос. Любовь Николаевна была женщиной строгой и даже суровой, и дочь свою воспитала так, как воспитывали ее. Мать всегда права… и точка! Иногда к Лене приходила крамольная мысль, что именно из-за этого папа и ушел из семьи. Правда, он потом умер, и у него теперь не спросить.

Женщины немного пошептались и, наконец, легли спать. Зашла медсестра и тихо осведомилась у Лены о наполненности утки. Лена помотала головой, чувствуя себя немного виноватой, что утка ее по-прежнему пуста. Медсестра пожелала спокойной ночи. Затем залихватски подмигнула и ушла. Странная такая….

Тянулись серые больничные дни. Лена спала, ела, кричала от боли во время перевязок и терапии, перечитывала Гаршина и слушала истории из женской жизни, которыми делились друг с другом ее соседки. Иногда ей снились ампутированные ноги, и тогда, прямо во сне, Лена решала покончить с собой. Но, когда просыпалась, о своем решении забывала. И других проблем хватало – например, незаметно от всех, наполнять утку.

Так прошли две недели. Мать приходила каждый день. Она приносила фрукты и новости о скорой выписке, а также - передавала привет от коллег из библиотеки и старух из ее дома.

И все время говорила об Аркаше. 

Постепенно Лена привыкла к разглагольствованиям матери о таинственном ухажере. Оказалось, что он немало помогал Любови Николаевне, пока Лена лежала в реанимации. Правда, чем помог Огарковым этот странный субъект, она так и не поняла. Узнала лишь о том, что Аркаша очень интересовался судьбой Лены и был личностью известной и неординарной. Но чем «известной» и почему «неординарный» Лена так и не смогла узнать, потому что ни Любовь Николаевна, ни восторженные дамы из больничной палаты ни разу его не видели. Мать признавалась, что Аркаша регулярно звонил ей по телефону, а Оксана…

- Иииии, - завизжала глядевшая в окно Оксана. Женщины недавно поужинали и обсуждали между собой последние новости. – Девки, вы только посмотрите!

Дамы мгновенно сгрудились у окна, выставив наружу любопытствующие лица. Даже Александра, у которой от тяжелого сотрясения мозга постоянно кружилась голова, с удовольствием уставилась на улицу.

Лена отвлеклась от книжки и, насупив узкие губы, неодобрительно посмотрела на соседок.

- Твой пришел, Ленка! – закричала Оксана, тыча пальцем в окно. - Вон стоит, за деревом прячется. Думает, не заметим его.

- И, вправду, кто-то из-за дерева выглядывает, - сказала, прищурившись и выставив очки перед собой, пенсионерка Микаэла Ивановна.- Плохо вижу. Аркаша, что ли?

- Конечно, Аркаша, - безаппеляционно заявила Александра. – Ишь ты, косматенький какой… Или это тень от дерева так на него падает?

Жгучее любопытство охватило Лену. А за ним – странное, прежде не знакомое ей чувство женской гордости. Прямо скажем: мужчины у нее никогда не было. Был однокурсник Сережа Третьяков, который ей очень нравился. И еще Леша-компьютерщик из библиотечного архива, который один раз приснился Лене в неприличном сне. Но ни тот, ни другой Лену не замечали. «Быть в девках не зазорно» - частенько говорила мать. – «Зазорно – потаскухой, которую никто замуж не возьмет».

От «Аркаши» в восторг приходили все, в том числе - красотка Оксана Савченко. И, главное, мама. Лена, будто конфетку на языке, перекатывала новое ощущение. «Вот как судьба распорядилась» - думала она. – «Ноги потеряла, зато личная жизнь налаживаться стала».

- Я тоже хочу посмотреть, - капризно произнесла Лена. – Помогите мне в окно выглянуть.

Женщины удивленно посмотрели на нее. Все знали, что Лене нельзя двигаться. Причем настолько нельзя, что любое неосторожное движение искореженными остатками ее ног вело к серьезным травмам. А значит – дополнительной ампутации.

- Лежи уже, - сказала Оксана. – Насмотришься еще.

И, соблазнительно потянувшись, добавила:

- Если Аркаша не передумает. Вдруг ему кто-нибудь еще понравится?

«Стерва» - возмутилась про себя Лена.

- Нехорошо так говорить, Оксанка, - укоризненно сказала Анна Ефимовна, молчавшая до этого момента и внимательно смотревшая в окно. – Все знают, что он Лену хочет. А почему хочет – не твое ума дело. Его она, поняла?

- «Его»- «не его», - Оксана раздраженно фыркнула. – Зачем она ему нужна такая… безногая? Я вот, к примеру, через три дня выписываюсь. А через две недели – гипс снимут. Неужто такая, как я, Аркаше не понравится? Это я так - ги-по-те-ти-чески….

- Смотрите, - вдруг закричала Александра. – Он между деревьями пробежал. Юркий какой. И не углядишь, как быстро бегает.

- Я по молодости таких маленьких да суетливых любила, - протянула Микаэла Ивановна. – Был у нас, помню, в стройотряде один. Низенький такой, но что вытворял…

Лена дальше слушать глупых баб не стала. Глаза от обиды закрыла и подумала мстительно: «Ну, и мечтай дальше, Савченко. Он ко мне пришел, а не к тебе. Но почему он не может сюда подняться, познакомиться? Почему скрывается?»

Соседки говорили, что с этой стороны из окон открывался вид на густые аллеи, что покрывали собой территорию больницы. Лена вдруг представила странного мужчину, что в сумерках перебегает между деревьев. Ей стало жутко. «Какой же странный – этот Аркаша».

Ночью культи особенно сильно разболелись. Лена проснулась и тихо поплакала, чтобы никто не слышал. Затем она лежала и смотрела в потолок, по которому пробегали отблески далеких автомобильных огней. Сон не шел. «Жаль, что смартфон разбился» - горестно подумала она. – «Сейчас бы маме позвонила. Узнала, как она».

Бульк… Лена недовольно поежилась. Наверное, у Анны Ефимовны опять расстройство желудка. Бульк… Вслед за бульканьем раздался шорох и что-то тихо зашипело. Лена нащупала новые очки. Стараясь, чтобы двигалась только верхняя, «безболезненная» часть тела, слегка повернулась на бок и вгляделась в полумрак.

Женщины не спали. В палате явно что-то происходило. Ворочались на своих койках пенсионерки, булькая и шипя. На кровати Оксаны происходило и вовсе что-то невразумительное. Лена изо всех сил прищурилась, но смогла разглядеть только, что тело соседки по палате странно шевелилось под одеялом. На мгновение, девушке показалось, что Оксана лежит не одна.

«Чушь какая». Кровать тихонько поскрипывала, наводя Лену на мысль о чем-то совсем непристойном. «Нашла место» - подумала девушка.

- Дайте поспать, пожалуйста, - недовольно сказала она.

Соседки затихли. Оксанкина кровать перестала скрипеть. Сама собой вдруг распахнулась форточка, испугав Лену и впустив в палату ласковый ночной ветерок. Затем, шипя и булькая, медленно поднялась со своего места Александра. Во мраке женщина тяжело доковыляла до выключателя. И включила свет.

Свет резанул Лену по глазам. Она зажмурилась. Но уже в этот момент поняла, что в палате стало очень страшно.

Рот Александры был изогнут улыбкой, которую можно было бы назвать счастливой, если бы ее не заливало густое красное. Кровь пузырилась и пенилась, однако выглядела Александра вполне довольной. Лицо ее было серым от кровопотери – в тон ночнушке. В дрожащих руках женщина упрямо сжимала коробку с конфетами. Лена сразу узнала ее. Такие сотрудницы библиотеки дарили друг другу на 8 марта. Дешевые и не очень вкусные, зато - в яркой упаковке.

Лена взвизгнула и натянула одеяло под самый подбородок. Александра радостно булькнула и осела на пол. Коробка выскользнула из ее рук, а голова женщины безжизненно опала на грудь.

Лена заскулила и перевела взгляд на других. Голые Микаэла Ивановна и Анна Ефимовна сидели рядышком на одной кровати и блаженно улыбались. Изо рта у них тоже сочилась кровь, а к обвисшим грудям пенсионерки прижимали все те же конфетные коробки. Их толстые и дряблые тела мягко дрожали; иногда по их складкам пробегали волны, и тогда старухи начинали булькать и шипеть, закатывая глаза от наслаждения.

А вот с Оксаной Савченко все было по-настоящему плохо. Девушка лежала на спине, обратив мертвое заострившееся лицо к потолку. Одеяло больше не накрывало ее, а лежало на полу бесформенной массой. Коротенький халатик был задран до живота, обнажая бедра. Между широко разведенных ног торчал шикарный и дорогой букет сочных красных роз.

Лена закричала. Ей было очень больно извлекать из себя такой страстный животный звук, но выбора не было. «Я умру, если перестану кричать» - думала она, чувствуя, как ужас ледяной спицей засел в желудке…

- Дуры, - сказала наутро Любовь Николаевна. Она строго смотрела на заплаканную Лену, которую незадолго до этого довел до истерики полицейский. – А ты тоже - «молодец»! Зачем сцену устраивать при милиции? Сказала бы – так и так, сами виноваты. Нечего было языками чесать.

- Что ты говоришь такое, мама? – всхлипывая, произнесла Лена. – Как ты можешь?! Я такое видела…

- Могу, - сказала мать. – Вот и милиционер сказал – дамы сами виноваты. Зачем нужно было про Аркашу сплетничать? Кто просил его обсуждать?

- Ну, как же! - запричитала Лена. – Оксану убили!

Она осеклась. «Я умерла» - вдруг пронеслось в ее голове. – «И это мой ад, где вокруг – одни психи. И мама – не моя мама».

 Любовь Николаевна вздохнула.

- Не убил, - назидательно сказала она. – Не убил. Просто, так бывает, когда… ты понимаешь… мужчина и женщина… вместе... Страстный темперамент, увлекающийся. Как в этой песне, которая по радио звучит, «О, боже, какой мужчина».

И, мечтательно вздохнув, добавила:

- Аркаша – это Аркаша. Галантный какой! Языки-то болтушкам оборвал, но и подарками утешил. Сразу видно, интеллигентный и воспитанный молодой человек. Правда, красные розы – это немного вычурно и старомодно, но такому мужчине все простительно.

Любовь Николаевна ласково улыбнулась. Лена в ужасе смотрела на мать. Больничная уборщица, кряхтя и ворча, размазывала по полу кровавую лужу.

Через три дня Лену выписали. Мать усадила ее в инвалидное кресло и вызвала специальное такси для инвалидов. А потом повезла домой. 

Стоял июль – мягкий, влажный и навязчивый, словно язык доброй собаки. Но Лене было страшно и холодно. Она смотрела из окна авто на залитую летом и юностью Москву и ощущала злую боль. Словно подселили в ее нутро скользкую и мокрую жабу.

Любовь Николаевна выглядела довольной: перед самой выпиской она сообщила дочери радостную новость. Послезавтра к ним в гости обещался прийти Аркаша.

От этой новости Лене захотелось закричать в голос и ударить маму по лицу. Но она сдержалась. «Мне не спрятаться. И убежать не смогу – нечем…» - подумала она, и от этой мысли ей вдруг стало легче. Если выхода нет, то и стараться не надо. И мучиться.

Такси подъехал к подъезду и остановился. Любовь Николаевна и шофер такси выгрузили Лену из машины и перетащили в коляску.

- Забыла тебе сказать, Леночка, - заявила мать, передавая таксисту деньги. – В подъезде пандус установили, пока ты… болела. Нам с тобой удобно будет.

Лена пожала плечами.

- Простите, - вдруг сказал шофер – коренастый и светловолосый парень. – А правда, что к вам Аркаша в гости наведается?

Любовь Николаевна гордо кивнула.

- Ух, ты, - воскликнул мужчина. Глаза его возбужденно вспыхнули. – Вот вам удача в дом привалила. Держись, Лена, не подкачай. Уж он тебя, сучка безногая, взгреет! До гланд, до косточек!

Лена ошалело вытаращила на хама глаза. Потом перевела их на мать. Любовь Николаевна хихикнула.

- Фу, следите за языком, - сказала она и шутливо погрозила шоферу пальцем. – Дурачок.

- Мама, это нормально?! – возмутилась Лена, но Любовь Николаевна уже толкала ее коляску к подъезду.

В квартире было тихо и печально. За тот месяц, что провела она в больнице, ее дом сильно изменился. Вещи в беспорядке разбросаны по коридору. Пол покрывала грязь. Даже в воздухе висела пыльная дымка. Пованивало тухлятиной.

Лена удивленно подняла на мать глаза. Любовь Николаевна вдруг ойкнула и кинулась в свою комнату. Оттуда раздался ее голос - «Для тебя кое-что есть». Лена откинулась на спинку инвалидной коляске.

- А я и забыла совсем! - закричала Любовь Николаевна, выскакивая в коридор. – Смотри, что я тебе к выписке купила. У соседки, правда, пришлось занять. Но это ничего…

Лена опешила. В руках мать держала платье. Маленькое и черное. Элегантное, словно из другого мира, в котором не было некрасивых и одиноких библиотекарш. В таком платье сильные  женщины таинственно улыбались уверенным в себе мужчинам. А потом уносились в ночь в спортивном автомобиле, ощущая ласковую мужскую ладонь на своем гладком колене. Платье было неприлично, вызывающе изящным. И всем своим видом будто бы пело: «Меня придумали не для таких, как ты, безногая плебейка!».

- Конечно, не «Коко Шанель», но тоже очень дорогое.

Лена поправила очки.

- Зачем?

Любовь Николаевна улыбнулась.

- Поняла, - сказала Лена. – Для Аркаши.

 Она взялась за рычаг кресла, оттолкнулась и поехала в свою комнату.

На следующий день к ней пришла ее подруга Ксюша.  

Ксюше было двадцать шесть, и она работала флористом. Чуть полноватая, она, однако, обладала привлекательной внешностью и прекрасно об этом знала. Не сказать, что мужчин Ксюша меняла, как перчатки, однако раз в три-четыре месяца обновляла фото на рабочем столе в ноутбуке. Рыжий парень сменялся мечтательным брюнетом, который, в свою очередь, уступал место улыбчивому шатену.

Ксюша ворвалась в комнату Лены неожиданно, словно ветерок в распахнутое окно. Увидела подругу в кровати – ахнула и слезами залилась. Обнялись, поплакали вместе.

«Ксюша поможет» - думала Лена, зарывшись лицом в надушенные волосы подруги. – «Должна помочь». Но лишь захотела шепнуть ей «Увези меня отсюда», как Ксюша затараторила:

- Прости, Ленка, что в больнице тебя не навестила. Весь июнь в Абхазии с Женей отдыхали.

- Ксюша… - попыталась вмешаться Лена.

- Ты видела платье? – Ксюша возбужденно забегала по комнате. – Это я помогла выбрать.

Лена обреченно наблюдала за ней со своей кровати. Правая культя жутко чесалась, но девушка терпела. Она боялась того, во что превратились ее колени, и трогать их лишний раз не решалась.

 Ксюша восторженно расписывала, как она и Любовь Николаевна умудрились выхватить последнее платье по акции.

- А я вижу: какая-то дура его ухватила и к себе тянет. Уйдет платье, думаю, и поминай, как звали… И  тут мама твоя догадалась и говорит дуре: «Отдайте нам платье, пожалуйста. Мне для дочери-инвалида надо. К ней Аркаша скоро придет!»

Лену замутило.

- И ты туда же.

- Лена, - жарко зашептала Ксюша. – Такого мужчину еще поискать…

«Понеслось». Лена грустно посмотрела на раскрасневшуюся Ксюшу.

Однако подруга лишь виновато улыбнулась и покачала головой. Они немного помолчали. Затем Ксюша заторопилась домой. Она всхлипнула напоследок, поцеловала Лену в щеку и упорхнула.

Маленькое черное платье, чтоб его…

Наступила ночь. В комнате было душно и страшно. Пахло лекарствами и ксюшиными духами. Тело Лены в ночнушке оплывало от пота, но она этого не чувствовала.

С улицы доносилось пение пьяных мужиков. Глухо лаяла собака. Затем все стихло.

А потом прямо под окнами кто-то проорал:

- Лена!

Этот голос Лена сразу узнала. Хамло-таксист.  

- Хана тебе, паскуда! Аркаша в тебе лишнюю дыру провертит!

В голосе мужчины сквозило радостное безумие. Лена вздрогнула, натянула на голову одеяло и затихла. Сумасшедший на улице бесновался и вопил.

- Мама! – позвала Лена.

Ответом ей была тишина.

Дрожа от страха и ненависти, она нащупала телефон и набрала полицию.

- Диспетчер слушает, - раздался усталый женский голос.

- Здравствуйте, - прошептала Лена. – У меня тут сумасшедший под окнами буянит. Всякие гадости кричит.

- Понятно, - сказала диспетчер. – Чего хотели-то?

- Пожалуйста, - пролепетала Лена. – Мне очень страшно…

- Еще бы, - усмехнулась диспетчер. – Вон, как Сашка-таксист глотку дерет. Даже через трубку слышно. Так-то он все правильно орет, по делу. Но ты, зефирная моя, не обращай внимание. Спи. Завтра у тебя день трудный.

И бросила трубку. Бесноватый внизу засмеялся. Лена мучительно закашляла, чувствуя, как боль отдается в культях.

«Наушники» - подумала она, шаря рукой по прикроватной тумбочке. – «Вот, что мне надо. Где-то здесь были наушники и плейер».

- Так отжарит, что кровью ссать будешь!

Ругань гулко носилась по ночной улице, отражаясь от оконных стекол.

- Рыба! Он измажется тобой и будет смеяться! Слышишь, Рыба!

«Рыба» - грустно вспомнила Лена, и сердце ее сжалось до размера грецкого ореха. Так ее называли в школе. «Рыба». «Огарок». «Очкоид». Ее одноклассники были из интеллигентных семей, поэтому прозвища были особенно изощренными. 

Вот они! Лена, съежившись под градом ругательств, быстро вставила в уши наушники-ракушки и включила плейер на полную громкость. Аудиокассета зажурчала, и, набирая темп, зазвучал хрипловатый голос Адриано Челентано. «Любовь» - подумала Лена. – «Одна любовь».

Сон пришел к ней под аккомпанемент Ace of Base. Серьезные шведские девушки пели о расставании, а ей снилась мертвая Оксана. Длинноногая красавица каталась на роликовых коньках и выглядела счастливой. Лене было грустно и радостно одновременно. Оксана улыбалась и говорила: «Я очень любила зефир с клюквой. А ты такая же красивая, как я. Приезжай ко мне в гости. Целую!» Лена смеялась и плакала от радости.

Потом Оксана упала и сломала ногу, а Лена проснулась от голоса матери:

- Леночка, подъем.

«А может это такой сон?» - спросонья подумала Лена. – «И до утра часов шесть. А до Его прихода – еще дольше. И я буду спать дальше, и мне не станет плохо и страшно».

- Лена! – загремела Любовь Николаевна. – Ты слышишь меня, дочь!

Лена нехотя открыла глаза и встретилась взглядом с матерью. Та держала в руках тазик с водой. Голову Любовь Николаевны украшали бигуди, но в остальном она уже была готова. Нарядилась в любимое свое платье. Голубое, с огромными хризантемами.

- Умываться! Аркаша скоро обещал прийти.

Лену снова затошнило. Она надела очки и умоляюще простонала:

- Мама, я боюсь. Не пускай его. Жили ведь как-то раньше…

Любовь Николаевна поджала губы.

- Приведи себя в порядок, - приказала мать. – Чтобы мне не было стыдно перед гостем.

Лена заплакала и принялась умываться. Вода стекала с лица и шеи под ночнушку, неприятно раздражая кожу между худыми грудями. Тем временем, Любовь Николаевна принесла мини-столик с завтраком – йогурт с булочкой и стакан кефира.

Раздался дверной звонок. Лена взвизгнула от неожиданности.

- Это не Аркаша, - заявила мать, взглянув на часы. – Кого это нелегкая принесла?

«Плохо-то как» - думала Лена, пока Любовь Николаевна ходила открывать дверь. – «Страшно».

Оказалось, что ранним гостем была Ксюша. Ее веселый голос раздался из коридора.

- Любовь Николаевна, простите… Можно, я с вами посижу?

- Ксюша, оставайся, пожалуйста, - закричала Лена. Про себя она решила, что с Ксюшой, может, и не так страшно будет.

- Нет, - послышался голос матери. – Уходи.

- Но, Любовь Николаевна, я на Аркашу хочу посмотреть!

- Я тебя что сказала?!

Лена услышала, как в коридоре раздался писк и возня. Затем в ее комнату ворвалась Ксюша. Ее лицо было разгоряченным.

- Я не уйду! – закричала она, вцепившись в косяк двери.

- Мам, пусть она тоже побудет! - взмолилась Лена.

Однако Любовь Николаевна была непреклонна. Яростно взвыв, обеими рука она ухватила Ксюшу за волосы и рванула на себя. Девушка закричала от боли и попыталась вырваться. Громко хлопнула дверь, за которую ухватилась ксюшина рука. Эхом загремели стекла.

- Отпусти ее, мама! – простонала Лена, однако мать не слушала. Наконец, Любовь Николаевна оттащила Лену в коридор. Драка длилась до тех пор, пока не раздался всхлип Ксюшу. Что-то упало в коридоре. «Ах, ты жирная сука» - услышала Лена злой голос матери. Затем до нее донесся тихий стон, который замер после пары глухих ударов.  

- Мама, - позвала Лена. – Что там у вас? Не бей Ксюшу!

- Все-все-все, - услышала она Любовь Николаевну. – Она ушла.

Что-то в ее голосе заставило Лену умолкнуть. Она обхватила голову руками. «Ксюшка» - подумала она. – «Прости, Ксюшенька».

И вновь - звонок.

Он звучал по-иному. Совсем по-другому.

«Вот и все».

Любовь Николаевна радостно ахнула и побежала открывать.

Лена затихла в кровати. Из прихожей доносился лишь голос матери («Тапочки, тапочки надевайте!»). Затем раздалось собачье тявканье. Такой тоненький и раздражающий лай крохотной собачонки. Собачка лаяла, а Любовь Николаевна причитала:

- Проходите, проходите сюда, Аркаша! У нас здесь небольшой беспорядок. Вы не обращайте внимание.

Лена привычным движением натянула одеяло до подбородка. Ее тело била крупная дрожь, а в голове пел привязчивый ночной Челентано.

- Сейчас я Лену одену. Вы пока располагайтесь. Чувствуйте себя, как дома.

Собачка затихла. «Не буду одеваться!» - решила про себя Лена. – «Пусть делает со мной, что хочет».

В столовой заиграла музыка. Классика. Лена не узнала, потому что такого диска у них не было.  

- Пришел, - зашептала Любовь Николаевна, суетливо вбегая в комнату. – Пришел Аркаша. Дождались, наконец.

- Мама, где Ксюша? – спросила Лена дрожащим голосом. – Что ты с ней сделала?

Глаза Любовь Николаевны округлились. Несмотря на возраст и солидное телосложение, она стремительно подскочила к кровати дочери и влепила ей пощечину. От обиды и боли Лена спрятала лицо в одеяло.

Любовь Николаевна фыркнула и полезла в стенной шкаф. Покопавшись, извлекла оттуда маленькое черное платье.

- Сейчас мы тебя нарядим.

Вся решимость Лены сопротивляться куда-то испарилась. Она оторвала заплаканное лицо от одеяла и, с помощью матери, влезла в одежду.

- Ты у меня красавица, - ласково, будто и не было пощечины, проговорила Любовь Николаевна.

Лена в ужасе рассматривала себя. Платье оказалось ей впору. И сверху оно смотрелось еще ничего, однако нижнюю часть портили ноги Лены. Точнее, их отсутствие. Из-под стильной, матово-черной каемки торчали две бледные коленки, заканчивающиеся  болезненно-розовой, покрытой свежими швами, плотью. Зрелище было тошнотворным, и Лена почему-то вспомнила, о чем думала накануне катастрофы. Тогда она решила перестать себя ненавидеть.

Любовь Николаевна засмотрелась на дочь, еле заметно покачивая головой. Вдруг спохватилась и извлекла, словно из ниоткуда, маленькую коробочку. Суетливо положила ее на тумбочку рядом с кроватью.

- На всякий случай…

Затем кинула:

- Посижу с Аркашей немного. Для приличия. А потом вас познакомим.

И ушла. Лена повернула голову и посмотрела на оставленный матерью предмет. Пачка презервативов. Девушка бездумно повертела коробочку в руках, а потом яростно зашвырнула ее в дальний угол комнаты. Сняла, протерла очки… и вдруг уставилась на дверь.

Дверь была приоткрыта, и в комнату заглядывала крохотная собачья мордашка. Такая потешная и милая, что Лена, на мгновение, забыла о своих страхах и улыбнулась сквозь слезы.

- Ты кто? – спросила она у собачки, а та, смешно гавкая и виляя мелкой бесхвостой задницей, потрусила к кровати. На шее у псины виднелся кокетливый красный бантик, но не это привлекло внимание Лены. За собачкой тянулись следы – еле заметные знаки на старом паркете. Маслянисто-красные.

Скрипнул пол. Любовь Николаевна стояла в проходе, зачем-то вцепившись в дверную ручку.

- Нравится собачка? – спросила она. – Это Аркаша тебе в подарок принес. Его зовут Гарик.

Настырная собачка умудрилась запрыгнуть на кровать и сунуть холодный сопливый нос под короткое платье, ткнувшись им в бедро Лены.

Лена захотела ответить что-нибудь язвительное, однако замерла. Взгляд ее приковал глаз, который следил за ней сквозь зазор между стеной и приоткрытой дверью. Она почувствовала, как некто жадно рассматривает ее с головы до колен, словно ощупывая тело, которого еще никто и никогда не касался. Это было так мерзко и волнующе одновременно, что Лена густо покраснела и резко натянула на себя одеяло.

 Любовь Николаевна заметила это и, низко наклонившись, что-то ободряюще прошептала невидимому собеседнику.

- Мама, он смотрит на меня, - тихо произнесла Лена, отталкивая приставучую собачонку.

- Это Аркаша, - представила гостя Любовь Николаевна. – Стесняется немного. Поздоровайся.

- Здравствуйте, - дрожащим голосом сказала Лена.

Аркаша за дверью вздохнул и заерзал. В дверном проеме мелькнул столовый нож. Пожилая женщина ойкнула и схватилась за бок. По голубому платью с хризантемами растекалось темное пятно. Лена почувствовала, как ее горло сковал немой крик.

- Мама!

- Аркаша, не надо, - улыбнулась через силу Любовь Николаевна. – Он - хлебный. Им - неудобно.

Вновь за дверью кто-то завозился, и в бок матери снова впился нож.

- Ай, больно как, - простонала, зажмурившись, Любовь Николаевна. – А вы ведь ничего не кушали, Аркаша. Пойдемте к столу… … пока не остыло.

Она с трудом повернулась, приглашая Аркашу вернуться за стол. Однако хлебный нож вновь дернулся и глубоко погрузился в живот женщины, чтобы, на этот раз, задержаться в ее теле чуть подольше. Лезвие провернулось. Любовь Николаевна закричала, и Лена увидела, как ноги матери подогнулись. Собачка визгливо залаяла, соскочила с кровати и принялась радостно скакать вокруг обливающейся кровью женщины.

- Вот видишь, как у нас весело. Сейчас Аркаша наиграется, и пообщаетесь, наконец.

Парализованная страхом Лена молча наблюдала за тем, как нож, теперь уже не переставая, порхал по телу матери. Та постепенно оседала на пол, хихикая и полушутя отмахиваясь от Аркаши. Собачонка жадно лизала кровавую лужу. А в голове Лены играла какая-то дурацкая мелодия.

Через минуту все закончилось. Любовь Николаевна больше не говорила. Ее грузное тело лежало на полу, тихо вздрагивая от новых ударов. Бок женщины превратился в коричневый фарш, но нож все входил и входил в него с влажным чавканьем. И даже когда Любовь Николаевна застыла, а улыбающееся лицо ее окаменело, лезвие по-прежнему кромсало тело женщины.

Собачка убежала в другую комнату. Глаз Аркаши жадно наблюдал за Леной сквозь щель.

Девушка медленно сняла очки и уложила в бабушкин очечник. Откинулась на подушку и закрыла глаза.

- Я не хочу, - сказала она. - Пожалуйста.

***

- А он точно «профессионал»? - подозрительно спросила Любовь Николаевна Огаркова. Нахмурившись, она следила за карликом, который склонился над ее дочерью. – Какой-то страшненький.

- Что вы! – заверил ее Игорь Григорьевич. Завотделением интенсивной терапии порядком устал от этой напористой дамы, но просто так отмахнуться от жены депутата ГосДумы Огаркова не мог. - Он отлично работает с «лежачими». Лучший медбрат из имеющихся.

- Талант. Фанат своего дела, - подтвердил молодой дежурный врач. Он задумчиво наблюдал за тем, как карлик массирует ноги Лены.

Ноги были красивыми и стройными. Как и их владелица. Елена Огаркова была безумно хороша, даже находясь в коме. «Спящая красавица», как ее прозвали в отделении интенсивной терапии ЦКБ. Бывшая супермодель, владелица собственного модного дома, депутатская дочка. Отдыхала с друзьями на закрытой вечеринке в Жуковке. Поскользнулась у бассейна. Упала. Глубокая черепная. Кома…  Не повезло.

- Он прям-таки чувствует связь с «лежачими» пациентами. Представляете: во время его массажа фиксировалось повышение сердечной активности. Уникум, одним словом!

Игорь Григорьевич наклонился к уху депутатши и тихо прогундосил:

 - Племянницу Генерального Прокурора Оксану Савченко знаете?

- Конечно! – ответила Любовь Николаевна, снисходительно посмотрев на врача. – Оксаночке неудачно сделали пластику. Она ведь тоже, как наша Леночка, здесь лежит?

Завотделением кивнул.

- В соседней палате. Наш карлуша недавно ее так размял, что она чуть не очнулась. Черт его знает, как он это делает.

- Как его зовут? – спросила Любовь Николаевна.

- Аркаша, - ответил врач. – Аркадий.

Любовь Николаевна подошла ближе и некоторое время брезгливо разглядывала карлика-медбрата. Он был уродливым и небритым, однако маленький халат его был чистеньким и накрахмаленным, словно только сейчас принесен из больничной прачечной. Любовь Николаевна перевела взгляд на лицо дочери. На мгновение, ей что-то показалось, и женщина вздрогнула. Через секунду взяла себя в руки – все-таки, посторонние рядом. Вытащила из сумочки две пятитысячные купюры и положила их на тумбочку.

- Это вам, Аркаша, - сказала она. – Завтра приедут папа Леночки и ее жених, так что старайтесь, ухаживайте. И наша благодарность не будет иметь границ.

Карлик ничего не ответил. Маленькие, но сильные руки медленно мяли податливое тело девушки, а губы Аркаши что-то тихо шептали.

Он подождал, пока мать пациентки в сопровождении врачей уйдет из палаты. Воровато огляделся. Вытащил из кармана халата перемотанные изолентой очки с голубыми дужками и вложил их в безвольную ладонь Лены. Затем, склонившись над спящей красавицей, принялся жадно лизать ее идеальное и холодное лицо.  

Похожие статьи:

Рассказы → Демоны ночи

Рассказы → Княжна Маркулова

Рассказы → День Бабочкина

Рассказы → Властитель Ночи [18+]

Рассказы → Мокрый пепел, серый прах [18+]