Памяти героев знаменитых и неизвестных
Поезда в Карелии идут очень медленно. Они часто останавливаются, движутся неспешно, словно торопиться для них — признак дурного тона. Черная змея с яркими пятнами окошек ползёт среди зелени лесов с чёрными проплешинами вырубок, среди карих болот и голубых озёр, пересекает рыжие ленты речек и петляет среди огромных валунов и скал. И красота вокруг такая, что сердце замирает.
Антонина стояла в коридоре и смотрела в окно. За окном медленно ползли чёрные стволы деревьев. Белые ночи в Карелии не такие, как в Питере. Они длиннее и светлее. А вокруг… Карелия, другим словом это не назовешь. Даже водители, которые ездят по разбитым грунтовкам этого края, про машины и их неосторожных водителей, съехавших с дороги, говорят: "уехал (слетел, улетел и т.п.) в Карелию!"
Она одна такая. Красота Карелии зимой и летом разная, но всегда строгая и, в то же время, необыкновенно добрая.
Земля Карелии щедро полита кровью, изранена окопами, изуродована снарядами, в ней лежат кости тех, кто боролся за неё. Финляндия и Советский Союз вели за неё войны не однажды. Здесь в 39-ом погиб и дед Антонины — Дмитрий Александрович. Зимняя война, как называли её финны, украсила белый лик Карелии легкомысленными чёрными узорами и красными бусами.
Она вглядывалась в окошко, как будто силясь понять: как, почему, зачем? Что было здесь в Финскую, в Великую Отечественную, когда за каждый клочок земли отдавали жизни сотни русских, финнов, карелов и людей других национальностей, прибывших сюда издалека?
Антонина часто приезжала сюда летом. Побродить по лесам, пособирать грибы, ягоды. Этот край богат и щедр летом, но суров и жесток зимой.
Она задумчиво смотрела в окно, и лишь некоторое время спустя заметила, что рядом кто-то стоит. Она вздрогнула.
— Не пугайтесь, — услышала она пожилой мужской голос.
— Я просто от неожиданности, — улыбнулась Антонина и повернула голову. Невдалеке от неё стоял высокий пожилой мужчина в пиджаке, на котором даже в полумраке коридора сверкали награды.
— Не спится? — спросил он с улыбкой, и не дождавшись её ответа продолжил, — Да, белые ночи, прекрасное время. Карелия стала мне вторым домом, хоть сам я и не здешний.
— В этом вы не одиноки, — сказала Антонина.
Поезд слегка замедлил ход и пожилой мужчина тихо сказал:
— Скоро Суоярви. Город этот прекрасен и летом и зимой. Места, дорогое моему сердцу… 2 декабря 39-го наша 139 дивизия взяла Суоярви с боем.
Антонина подняла брови. А он продолжил:
— Да, здесь, в Карелии, мало что изменилось за последние десятилетия. Суоярви тогда был небольшим посёлком, но стратегически для нас и для финнов был очень важен. Через него шла дорога на запад, он стоял на берегу озера и взять его для нас было первоочерёдной задачей. Я был тогда начальником санчасти 609 полка, военврач 3 ранга, звания тогда такие были. Молодой, глупый, ответственности не боялся, вот и выдвинули сразу на руководящую...
— Мой дед здесь воевал, — ответила взволнованно Антонина, — может слыхали, Балаханов Дмитрий Александрович, политруком был. Погиб он здесь, кажется тоже в 139 дивизии служил, бабушка рассказывала. Герой Советского Союза, посмертно...
Старик опустил голову:
— Как же, в одном полку были, знаю его хорошо. Даже видел, как погиб он.
— Не может быть, — Антонина оживилась, — расскажите же!
— Не спеши внучка, память-то уж не та, одно за другое цепляется, столько пережито. Ты вот послушай:
После того, как мы взяли Суоярви, финны драпанули, только пятки сверкали. Наше дело — простое. Раненых было сначала немного. Чего надо зашили, чего не надо вырезали или отпилили, перевязали, перемотали. Кого можно — в строй, кого нельзя — в госпиталь. Работа такая! Война — травматическая эпидемия, ещё Пирогов писал. Вот мы с эпидемией этой и боролись. Только на источник эпидемии повлиять мы не могли. Война-то идёт, не разбирает, кого калечит.
А солдаты в шинельках, будёновках, да сапогах. Валенки выдать — и то проблема, а в обозе-то всё лежало. Обмороженных, больных, из-за некоторых тыловиков, было куда больше, чем раненых, особенно поначалу. Дороги непролазные, обозы, кухни вязнут, бойцы голодные, а голодным да холодным больно-то не повоюешь...
Кого лечить, нам всё равно было. Наши много местных поранили с перепугу, когда Суоярви брали. И их лечили, и пленных финнов тоже. Чай тоже люди! Им тоже больно. Командир понимающе относился. Говорит: "Мы к ним попадём, вдруг, так может хоть нам Бог наши добрые дела вспомнит, не даст много перед смертью помучиться". Мед. состава много в ту войну снайперы повыбивали. Ты медик — значит ползи за раненым. А снайпер по офицерским-то петлицам, да за милу душу! Бах — и нету. А человека готовили 6 лет, чтобы жизни мог спасать. Пока командиры додумались нештатных санитаров среди бойцов назначать, большую часть наших военфельдшеров и военврачей финны пощёлкали. Но мне свезло, командир толковый попался, мне мою работу делать не мешал и зря под пули не посылал.
Не успели мы передохнуть, как снова приказ — вперёд. Раненых в тыл отправили, свернулись быстренько, благо в доме стояли, и вперёд.
"Терве, финны!" Ох и задали мы им жару в начале декабря 39-го! 9 декабря уже возле Толвоярви были. Отбивались они яростно, но мы всё вперед двигались.
А деревня Тольвоярви ключевой точкой была. Узкое место, негде развернуться, дорога одна — через дамбу. А вокруг леса и болота. На десятки километров войскам не пройти. Тут финны крепко вцепились. Пробейся мы — трудно бы им нас остановить было...
Дмитрий, дед твой, молодец был. Лично бойцов в атаку поднимал. Сплотить такую кодлу, это ж суметь надо! Солдаты-то со всей необъятной Родины, в основном белорусы и русские, — дивизию в Козельске формировали. Но были и узбеки, таджики, киргизы… Лыжи, снег, у них это всё впервые. По-русски не говорят, винтовку держать не могут. А финны вокруг них на своих лыжах да с автоматами своими, и вот их косят… Подготовку красноармейцы толком не прошли, стрелять как следует не умеют, хорошо, хоть, знают с какой стороны из винтовки пуля вылетает.
Когда заняли позиции между озёрами Толвоярви и Хилвасяри, мы уже здорово измотались. Бойцов много потеряли, а часть так просто в лесу заблудилась.
А впереди озеро и дамба узкая и по ней к деревне Толваярви прямая дорожка. Танки огнемётные, что нам приданы были, пошли по ней, а финны настил на дамбе взорвали, танки так стоять и остались, а другие танки попытались по льду пойти, да провалились. Дед твой с группой бойцов отправились настил чинить, да финны не дали, такой огонь по ним открыли, что еле назад наши добрались.
Санчасть при штабе была, а то как же её оборонять. Приходилось не там её ставить, где раненых легче принимать, а там, где охрану и оборону организовать можно. А иначе бойцов-то кто даст!? Приклеивались, то к штабу, то к тылу. Вот и стояли мы со штабом в гостинице бывшей финской. В подвале раненых разместили. Добротная гостиница была, крепкая.
Прямые удары по нам ничего финнам не дали, зато они нам по тылам ударили, ох и сильно же их потрепали!
А армия наша 8-я требовала от комдива, чтобы дивизия наступала. Без подготовки, обозы отстали, подмога ещё в пути...
11 декабря мы ударили, но финны укрепились хорошо и наши бойцы откатились обратно.
Сил уже не было, а утром 12-го приходит приказ — снова в атаку, прямо финнам в лоб. Артподготовка прошла, но тут финны сами в атаку пошли. Мы этого совсем не ждали.
Нашим батальонам крепко досталось. Пулемётчики наши стреляют кто куда, прицел выставить не умеют, пули у финнов над головами свистят, а они вперёд бегут. Бойцы замёрзшие, усталые. Половина командиров полегла, пока пыталась бойцов поднять… Танки подоспели, да только финны их моментом пожгли из ружей противотанковых и пушек.
Как финны озеро по льду перебежали, многие бойцы с позиций драпанули. Командиры орали, стреляли — без толку. Финны со всех сторон. Но комполка орёт: "Не отступать! Надо в атаку подниматься, а вы драпать. Сейчас 3-й батальон 364-го подойдёт!" А особист — "Предателей — под расстрел. Держать позицию!" Комбаты и комрот, в основном лейтенанты младшие, только что командование принявшие. Они кричат, а их толком никто уж и не слушает.
Финны гостиницу сначала с одной стороны обошли, гранаты снег всё ближе взмётывали. "Мы, — говорит командир, — до последнего здесь держаться будем. Дом крепкий, выдержим. Сейчас подмога подойдёт". Да только финны-то нашу подмогу на подходе перехватили, не успели они к нам пробиться.
Остались мы одни с комендантской ротой. Гостиница была на совесть отстроена, в нижних каменных этажах наши пулемёты,. Держались мы день до темноты. Зимой темнеет рано.
Наши главные позиции на сопке перед гостиницей были. Дед твой на высоту поднялся и пулемётчика убитого заменил. Ох и метко ж он бил. Финны один за другим падали. Его дважды ранили, а он всё стрелял. Крикнул бойцам отходить, а сам на позиции остался. Час его пулемёт не замолкал. Пока он стрелял, финны не могли близко подойти. Основная часть бойцов благодаря ему отойти успела. Но потом по высоте ударили финские пулемёты и пулемёт Дмитрия замолчал. Только тогда финны к гостинице и со второй стороны вышли, а кольцо вокруг нас замкнулось.
А пулемёты в наспех пробитых бойницах плохо наведены были, не всё кругом простреливали, только не сразу мы это поняли. Финны залегли там, куда наши пулемёты достать не могли и давай нас гранатами закидывать, да из пулемётов поливать.
Я в подвале с ранеными был, их уже человек 35 было, когда наверху громыхать гранаты начали. Поднялся наверх. Гляжу, остались почти что одни офицеры. Всем бойцам приказ отходить дали, лишь несколько рядовых по своей воле остались. Забрал я тяжело раненого офицера и вниз поволок. Потом ещё громыхнуло и штукатурка посыпалась, а потом ещё и пулемет с той стороны в окошко затрещал близко-близко, и пули по стенам ударили. И снова гранаты бабахнули — уже в комнатах наверху. Потом всё стихло. А потом снова стрельба, звуки рукопашной и крики на финском. К нам в подвал граната скатилась, хорошо, что не "лимонка", а то бы нам конец всем. Бахнуло и в ушах тонко так запело, а в глазах темно стало...
Очнулся я уже в финском плену. С остальными ранеными лежал поначалу, взяли нас человек 30, кто отбиваться не мог… Оказался я в лагере для военнопленных. Моё дело раненых и больных лечить, у военврачей статус в плену особый. Свою работу делал.
Когда в середине апреля 1940 нас передали на Родину — сразу в лагерь отправили, теперь уже в Советский. Спасибо красноармейцам моим, все, как один показали, что ранеными нас в плен взяли. Месяца четыре нас в лагере мурыжили, потом часть, на кого не накопали ничего, выпустили. А тех, в ком сомневались, в расход пускали, или в лагерь лет на 5.
Много про героев той войны сегодня говорят, что, мол, сами на финнов напали, захватническая, мол, она была. Что бойцов много зазря положили. Всё было, война это. Да только не будь той войны — немцам до Ленинграда было бы совсем рукой подать, не известно, как бы всё кончилось.
И героев среди наших солдат много было. Вот, если б не дед твой, внучка, погибло б народу в нашем полку куда больше, ты знать это должна. Благодаря ему основная часть бойцов, что оборону держала у гостиницы, отступить успела, живыми домой вернулась.
Знаешь, когда выходил Дмитрий, сказал мне, чтобы, если живым останусь, родственников его нашёл, чтоб передал что любит он вас больше жизни своей и вот, будёновку эту. До войны я не успел, сначала лагерь, потом служба. А после войны, сколько ни искал я его родных — так и не нашёл. Знал, что из Козельска родом он был, но в начале войны семья эвакуировалась. А потом след ваш потерял. И вот, только сейчас нашёл тебя. Судьба это, от неё не уйдёшь. Ты, внучка, передай своим, пусть хранят и знают, что за вас политрук Балаханов погиб.
Антонина плакала и смотрела в окно. За окнами замелькали огни станции Суоярви. В коридоре посветлело.
— Видимо, это и вправду судьба, что мы встретились, что вы меня нашли.
— Да внучка, жалко, что только сейчас. До смерти-то не успел...
— Что? — повернулась Антонина, вытирая слёзы.
Коридор, освещённый огнями станции, был пуст. На перилах возле неё висела старая будёновка...
Похожие статьи:
Рассказы → Властитель Ночи [18+]
Рассказы → Песочный человек
Рассказы → Желание
Рассказы → Доктор Пауз
Рассказы → По ту сторону двери
