Хедри ненавидел возвращаться домой.
Ведь что такое дом? Это не просто место, где родился и вырос. Это место, где чувствуешь себя защищённым. Защищённым даже не стенами, а в первую очередь теплом воспоминаний о мимолётном детском счастье, когда целый мир вертится вокруг одного тебя. Но увы! Единственное тепло, которое Хедри получал в долине, взлетало из-под земли в виде гейзеров. Всё остальное - черно-белые горные склоны, просторные рощи, каменистые берега речки, впитало лишь холод отцовских замечаний и горечь «побегов» в безумной надежде отыскать где-нибудь мать: вдруг она не умерла, а просто играет в прятки?
И он искал. По пещерам и расщелинам, по садам и остаткам Театральной деревни, по старым купальням над гейзерами и новым полям на дальнем конце долины. Тщетно. Разочарованный, Хедри возвращался в замок, и пытался общаться с ним. Только как? Размеренное «дыхание» крепостного рва, ток крови по венам подземелья, скрип суставов старых лестниц, копошение одичавших птицеящеров на выщерблине западной стены – крепость жила, да. Но жизнь эта была частью горы, из которой когда-то вырастили замок. Сама же гора дышала вместе с Императорским хребтом, а тот - с планетой Мерран, которая танцует вокруг Великого Апри, что несётся вместе с братьями по пути Вечности… короче, диалога не получалось.
С тех самых пор с разговорами в долине у Хедри было туго. Дежурное приветствие, вежливые фразы, ничего не значащие замечания. Сделав пару глотков чая в доме управляющего, юноша приказал отправить вещи в замок, сам же пошёл пешком по длиннющей лестнице.
Будь рядом кто-нибудь из сослуживцев, наверняка отпустил бы шуточку про новомодные тенденции «быть ближе к народу». И получил бы в лоб. Потому что Хедри было глубоко наплевать на эту, да и любую другую, моду. Со всеми тенденциями заодно. Прогулка была хорошим поводом потянуть время до встречи с отцом. Старый граф любил пунктуальность, и не терпел, когда назначенный срок сбивается без предупреждения. В любую сторону.
Но все заканчивается, закончилась и лестница. Промелькнул мост через ров, широкая подворотня, пространство внутренних двориков. В свои комнаты Хедри вошёл в приподнятом настроении: дворецкий сказал, что вскоре после обеда его милость отправился куда-то в долину, когда вернётся – неизвестно, скорее всего, только завтра. Это значило, что встреча состоится в срок.
Мысленно обругав забывчивого управляющего, который должен был быть в курсе, юноша переоделся и смёл ужин, который накрыли прямо в кабинете. Отварное мясо, сыр, чуть засохший утренний хлеб, молодое вино – что может быть вкуснее? Уж точно не тот изысканный филеек в Лесном. Или, прости Великий Апри, суфле из моллюсков. В отличии от подавляющего большинства сограждан, Хедри не очень-то любил рыбу.
Когда суета улеглась и все слуги удалились, юноша уселся за небольшой резной стол. Колени почти упирались в крышку, локти едва помещались в длину. И всё же Хедри ни за что на свете не променял бы эту царапанную поверхность на безликую новизну, не тронутую ни пролитыми чернилами, ни соскользнувшим ножом, ни прахом истаявших в светильнике мотыльков… Кстати, о мотыльках.
Над столом рос массивный светильник в форме перевернутого конуса. Его передняя стенка помутнела от времени, обитатели поменяли цвет крыльев с желтого на красный, а по «корням» повадились селиться букашки-камнееды. Но даже эти вездесущие твари не смогли проникнуть за плотно пригнанную дверцу тайника с редким для Мерран механическим замком.
Быстро найдя нужный камень, Хедри извлёк шкатулку, сделанную из большой раковины нории. Изогнутые края затупились от времени, так что пришлось целых три раза «чиркать» по ним ребром ладони. Но вот металлический перламутр затуманился алым. Шкатулка, опознав хозяина, отщёлкнула замок.
Улыбаясь, юноша перебирал остатки детских сокровищ. Эксперименты с цветным Пламенем! Когда-то он всерьёз хотел изобрести что-нибудь новенькое. И даже что-то начало получаться. Только вот пара крестьян, завидев молодого наследника за непонятным занятием, побежало за помощью. В результате тем же летом мальчик попал служкой к дяде Курту, в монастырь с крайне строгим уставом, а осенью – в кадетский корпус, на год раньше положенного срока. Не имея возможности заново собрать необходимые материалы, и уж тем более проводить опыты, Хедри постепенно забросил увлечение Пламенем.
Однако вторая часть медальона матери, снятая с трупа сводного брата, быстро вернула юношу к детским занятиям. Стоило только приложить покорёженные лепестки друг к другу, как стало ясно: это не просто побрякушка, а единый организм. Организм, живущий Пламенем.
Почти год юноша бился, пытаясь то склеить, то спаять семейную реликвию. Даже отнёс в какую-то подпольную ювелирную мастерскую. Там с него содрали кучу денег за дорогущий припай на основе меррила, но через несколько дней починенный было медальон развалился вновь.
Срастить покорёженные лепестки удалось по чистой случайности. Счищая очередной неудачный припай, Хедри сильно порезался. Стоило крови попасть на медальон, как трещины начали затягиваться. То был вечер триумфа и разочарования: форму украшения удалось восстановить, но кабашоны так и остались пустыми. Ни один Огонь не хотел держаться внутри.
Вытряхнув содержимое шкатулки на стол, Хедри вынул из подпространства срощенный медальон и устроил его на складках железного перламутра. Смотрится вполне ничего. Только всё равно недоделка какая-то. Не живёт вещь без Пламени, не живёт.
Юноша вздохнул и подошел к окну. Двор был совершенно тёмен. Потом где-то в районе кухонь начали загораться и гаснуть гнёзда хищных мотылей, которые реагируют на движение: кто-то шел к жилому флигелю. Шел, ни разу не задумываясь о даре Великого Апри сращивать любые организмы и вещества. Высшая форма этого дара – разноцветное Пламя, вживлённое в существа – стало насколько привычной, что даже уже и не удивляет. А между тем…
Постояв какое-то время в раздумьях, юноша вернулся к столу и снова посмотрел на мёртвый медальон в живой шкатулке. Так привычно. Так просто. Так тяжело понять.
Крышка захлопнулась. Отправив раковину в подпространство, Хедри вышел из комнаты.
Все замки древних родов имели собственный храм, и Хейдар не был исключением. Меньше, чем через десять минут, юноша толкнул прорезную дверь в правой створке тяжелых парадных врат. Как обычно, огромный зал встретил темнотой, тишиной, и огоньками восьми лампад по угловым нишам-пределам.
Запах благовоний заполнил сознание, смыл тревоги, снял груз суетных мыслей. Какая разница, что творится там, за стенами, когда здесь и сейчас сфера Великого Апри одаряет золотым светом любого, кто пришёл к Нему? С просьбой ли, молитвой ли, или просто потому, что захотелось – безразлично. Ведь солнце одно на всех и светит одинаково всем живым существам, не различая и не отталкивая.
Светит, и свет этот тоже может быть материальным.
Одёрнув одежду, словно перед парадным смотром, Хедри пошёл к алтарю. Его вырастили когда-то прямо из скал, по тем же утраченным после Катастрофы технологиям, что и остальной замок. Тогда, во времена поклонения Духам, люди умели будить жизнь буквально во всём. И даже сейчас, по прошествии веков, мимо статуй никто не мог пройти незамеченным. Юноша успокаивающе погладил зарычавшее чудище, и спустился в помещение подалтарной часовни.
Обычно здесь было темно, однако сейчас рядом с одним из проходов в погребальные коридоры торчал догорающий факел. Нащупав на всякий случай оружие, Хедри подошёл ближе. В тот же момент огонь фыркнул и потух.
Хедри замер. Пока глаза привыкали к темноте, он по привычке проверил пространство на следы свертки. Ничего. И только на краю зрения – вкрадчивый, едва уловимый свет, словно через завешенное плотной шторой окно.
Юноша нырнул в проход. Оставив промозгло-помпезные ниши с саркофагами по правую руку, Хедри прижался к левой стене с погребальными досками. За ними покоились «простые» члены семьи – младшие, боковые, и женские линии. Впрочем, украшения некоторых досок были отнюдь не хуже саркофагов почивших глав рода, а иногда так и вовсе занимали место от пола до потолка. Но подобные захоронения были редки и считались нарушением негласного этикета.
Через несколько шагов Хедри замер, не веря собственным чувствам. Вместо промозглой сырости и тлена, из глубины коридора сладко тянуло бунией. Терпкий аромат кружился в воздухе, одновременно напоминая ладан, горные первоцветы и побережье моря после шторма. Эта древесина давно стала очень дорогой. Такой дорогой, что пускать поленья на топку камина мог только последний…
- П-папа?...
К счастью, у Хедри перехватило дыхание и вопрос остался не озвученным.
В щель между резной плитой и стеной было хорошо видно небольшую комнатушку. Она напоминала кабинет: шкаф с книгами, слева – угол стола. Никаких украшений, даже молитвенная тумба покрыта простым полотном. Диск Великого Апри совсем маленький, без лампады. Большой светильник висел в другом месте – перед картиной. Вернее, портретом.
-…унаследовал. Ну точно тарвол кучерявый…
Морщинистая рука подхватила полный бокал, что стоял на небольшом столике рядом с креслом. Глоток, другой. Тяжёлый вздох. Лампада перед портретом слегка потрескивала. Щепки бунии в ней выпустили несколько искр.
- …вот так-то, Белочка. Представяешь?
Старик сидел спиной, поэтому до юноши долетали лишь обрывки фраз. И всё же даже этого было достаточно, чтобы понять: женщина на портрете для старика очень, очень близкий человек. Наверное, самый близкий.
И совершенно незнакомый для Хедри. Хотя…
Юноша вгляделся в портрет. Плотные, золотистые кудри, пронзительно-чёрные глаза, широкие, но высокие скулы, смуглая кожа, хрупкая, но жилистая фигура, которую не могло полностью исправить даже красивое платье. Да, точно. Всё это Хедри видел на старых литограммах, что с щелканьем высыпались из альбома, который так усердно прятал дядюшка Маро.
- …и знаешь, Солнце, я совершенно не знаю, что ему говорить…
Хедри стоял и слушал, вцепившись в каменный косяк, не веря тому, что слышит. Звуки сливались в слова, слова распадались на звуки. Скрип кресла и бульканье вина. Какафония горечи, мелодия воспоминаний. Чувства – настоящие, человеческие чувства. Но как, как?! Может ли сдержанный до окаменения человек говорить такое?! А уж тем более – ощущать?
Один раз старик встал, чтобы подложить в лампаду благовония и щепки бунии. Хедри попятился было, но потом вернулся, не в силах ни уйти, ни отвернуться. Что-то щекотало в солнечном сплетении, заставляя оставаться на месте, подобно статуе древнего Стража.
Статуе, которая услышала и увидела столько, что уже никогда не сможет сомкнуть глаз.
Похожие статьи:
Статьи → Кто они, древние шахтеры?
Рассказы → Лунные люди ( поэтическая миниатюра )
Рассказы → Тайна Самуи
Рассказы → Зубы за стеной 2
Рассказы → Главная тайна Адольфа
