За дверцу - волоком:
Помилует? Казнит?
Вот сердце-колокол:
По ком оно звонит?
Колотит, колоколит,
И чем-то острым колет.
Сочный лунный свет струился по оградам и звонким крышам. Чуть-чуть досталось и реке: то здесь, то там мерцали упавшие в воду звезды. Скрипнула калитка. Мелькнуло белое пятно и скрылось за кустами малины, показалось снова на тропинке. Олеся.
Я вздрогнул: к Тимофею пошла, сманил он её всё-таки, заговорил уговорами, запел песнями. Но почему-то Олеся прошла мимо ненавистного дома, и направилась к реке. Спуск был крутой, её длинные волосы как будто подгоняли её: «ту-да, ту-да, ту-да». Я выбрался из своего укрытия, почуяв недоброе. Спускаясь с чердака, зацепился штаниной за гвоздь, процарапал кожу. И тут же услышал всплеск воды, бросился бежать вниз, по колючкам да кочкам, не разбирая дороги. Когда я оказался на тропинке, ведущей к реке, я увидел, как какой-то человек вынес Олесю и положил её на берег. Кожа спасителя маслянисто блеснула, и человек нырнул в реку снова. И больше не выныривал. Уплыл.
Я побежал к Олесе. Приподнял её – жива! Не помня себя от радости, принялся её целовать. Олеся совсем очнулась, её глаза удивлённо распахнулись, так, словно она не понимает, как она здесь очутилась.
- Олеся! Ты жива! Как хорошо! Только скажи, зачем ты полезла ночью в воду?
- Не помню… Не знаю. Я проснулась, было душно от запаха черёмухи, что стояла у меня на столе, я распахнула настежь окно, а там – огромная, сияющая луна, поёт, зовёт. А дальше – я не помню.
Она сняла со своей руки липкую полоску водорослей.
- Хорошо, что ты оказался неподалёку, и спас меня.
Она уткнулась в тёплое сухое плечо. Я мягко отстранил её.
- Пойдём, замёрзнешь.
- А как я вернусь такая? Матушка заругает.
- А ты мышкой прошмыгни, мышкой.
***
После венчания долго звонили колокола. Усталые, но счастливые, мы осторожно ступали по мягким жёлтым листьям, вдыхали пряные запахи леса, и улыбались. Родные торопили нас, сетовали, что еда простынет, но мы и слушать ничего не хотели, и шли тихо-тихо. Когда мы добрались до избы, нас уже заждались, второй хлеб доедали. Попировав, гости разошлись, и мы немедля уснули.
Утром первой проснулась Олеся, растолкала меня.
- Зачем ты заплёл мне косу? Это обычай такой?
- Прости, я гладил твои волосы, и сам не знаметил, как заплёл.
Олеся переплела волосы на две косы, накинула шаль, и пошла ставить самовар. Я заметил на полу мокрые следы. Схватил первую попавшуюся тряпку, стал спешно вытирать.
- Олеся, налей побольше воды, пить страсть как охота!
Так. Ещё чуть-чуть. Успел. Не увидела.
Следующей ночью я сторожил гостя. Под утро меня сморил сон, а когда я проснулся, Олеся уже поставила самовар и накрывала стол, весело кружилась, в волосах белела кувшинка.
Подбежала, лёгкая как пушинка, поцеловала меня.
- Спасибо за цветок! Он такой красивый!
- Как ты моя милая, как ты.
- Только ты в следующий раз ноги вытирай, росой омочил, весь пол был мокрый.
Я побледнел.
- Ой, да не страшно, я всё притёрла, не переживай ты так.
Я не знал, как мне поступить: рассказать ей правду я не мог. Но жить в постоянном страхе было невыносимо.
Спал я плохо. Проснулся – её нет рядом. В окно смотрела белая холодная луна, круглая и плоская. Я вскочил с кровати, натянул штаны, и помчался к реке. Догнал у поворота, отвёл домой.
Олеся расплакалась.
- Не пойму, что такое со мной? Прости меня, прости.
Я обнял её, и посмотрел вниз, туда, где темнела река, и на берегу маслянисто блестел какой-то валун.
Я повёл её прочь, она послушно последовала за мной.
***
- Милый, ты какой-то хмурый. Ты не заболел, часом? Ночью уже прохладно. А ты куда-то уходишь.
- Никуда я не ухожу, я здесь, с тобой.
- Я проснулась сегодня ночью, тебя не было.
- Отлучился ненадолго.
- Подушка была холодная.
- Ночью холодно. Вот и остыла.
- Хорошо, наверное, мне показалось...
Не показалось ей. Ходил я каждую ночь к нему. Стоял на берегу, просил, чтобы оставил её. Он должен когда-нибудь понять, что пугает её. Должен понять. Ведь он любит её так же сильно, как и я.
Вдали зазвонили колокола.
