Мой дом ничем не отличается от других, такой же родной и любимый, связавший собой воедино всю мою жизнь. Он такой старый, что через него проросла яблоня, и теперь ветхие ступеньки скрипят, а яблоня ползет вслед за мной продрогшими этой холодной весной ветвями… Сегодня к утру она расцветет, и я буду ждать ее у окна… как обычно там, на седьмом небе...
Если подняться по скрученной от времени ревматизмом лестнице до самого седьмого неба, то сначала упрешься в колено сидящего здесь вчерашнего дня, но это ничего… обойди его, он тебе не страшен. Он всегда приходит ко мне, когда я, сидя за своим любимым столом у окна, гляжу на спускающийся на лифте рассвет и гадаю на кофейной гуще, и молчит… И пусть… Мне нравится его тишина. Но сюда я прихожу не затем...
Здесь я еще не все знаю, и, наверное, никогда не узнаю до конца… да и какой может быть конец у того, что не имеет начала… Или мне оно не встречалось… Или все началось без меня...
Каждый раз отправляясь к концу, я наказывал ждать вчерашнему дню, единственному тут, кто меня связывал со скрученной лестницей… с дорогой назад...
Постояв у порога, нащупав в темноте плинтус — буду держаться его — я пошел, куда глаза глядят, хоть они и не глядели уже ни на что, а, собственно, поэтому я и пошел… Чтобы увидеть что-то новое. Насколько новое, спросите вы? Недельной давности или трехдневной недавности?.. Не все ли равно… Но то, что я иногда встречал у себя на мансарде, на седьмом небе, не давало мне покоя, приходило ко мне и сопело за спиной… убегало за угол… входило в мои сны и не давало мне узнать себя… Что-то здесь жило...
Вот, например, третьего дня по моему коридору, который заканчивается как всегда неожиданно, разгуливал Нос. Он нервно подергивал ноздрями, морщился, совался во все закоулки и за неимением лучшего довольствовался скромным моим существованием. Я прошел тогда мимо него, и спросил:
— Что это вы тут вынюхиваете?
Нос только повертел большой бородавкой передо мной, и я понял, что он совсем не простак, а очень даже тертый калач, и хотел укусить его...
А Нос грустно сказал в нос:
— Все говорили, что здесь на седьмом небе водится разное… — он не договорил, сам оборвав себя, шмыгнул и продолжил:
— … но такого как ты я встречаю впервые… Все, что раньше казалось целым и законченным, полным смысла, в тебе смешалось и нарушает гармонию… Зачем тебе и слышать, и видеть одновременно?
Я несколько раз пытался его прервать, что-то сказать в свое оправдание, вернее в оправдание своего существования, но он меня не слышал и говорил, говорил:
— … или, если ты можешь видеть, зачем тебе ходить? Ведь можно просто увидеть… и насладится увиденным… Или почувствовать и осязать долго, не прекращая получать удовольствие… Непостижимый носоглотоход!
Так меня еще никто не называл. Но Нос продолжал ковыряться в себе и выдувать в нос свои метаморфозы, меня он не слышал… Да и как, скажите, мне было до него докричаться? Он ведь слышал одного себя… Нос он и есть нос...
Я потихоньку, стараясь не возмущать его обоняния движением своих ног, ретировался. Я уходил все дальше, и дальше, а Нос бродил по моему коридору в поисках обнаруженного и вдруг пропавшего нового вида и расстроено всхлипывал, что не успел все разнюхать про меня...
Сегодня я отправлюсь туда, где обычно водятся они… они говорят, что внутри них горит огонь… Не знаю, не знаю… Сомнительно мне это… Что это за живность такая? И не взять ли мне с собой что-нибудь жароутоляющее?
Здесь всегда было красиво, но каждый раз по-новому… Сегодня фиолетовая ночь заглядывала мне в глаза, и, кутаясь в обрывки затихших вдали слов, наклоняла голову и что-то шептала… То ли пыталась предостеречь меня, то ли звала за собой...
От своей мансарды я ушел далеко. Где-то здесь обычно появлялась хижина… Когда я ее увидел в первый раз, страшно обрадовался, но радость шла со мной недолго.
Хижина была пуста, как впрочем и теперь. Жуткий Ветер гулял под ее крышей, он ворвался в мои мысли и растрепал их порядком. Досадное легкомыслие настигло меня, и когда мне встретились Их следы, я совсем растерялся. Я не знал, что делать с ними… Взять след или не взять?
Как определить, что нужно тебе из того, что встречается на пути? Этот вопрос меня всегда занимал, поэтому и осталась у меня только эта мансарда да старая яблоня, проросшая сквозь нее… да рассвет иногда заглядывал ко мне, проезжая мимо… Он всегда торопился, ведь там внизу его ждали. А меня никто не ждал, я ведь всегда старался расстаться со всем кажущимся ненужным.
Поэтому мне и пришлось взять след. Вдруг он мне пригодится… А след, легкий, словно уснувшее облако, стелился мне под ноги. Следовать в его направлении было несложно… и я скоро потерял из виду хижину, в которой жил одинокий Ветер.
Было очень тихо в предутренней тишине, справа от меня торопливо сновали руки, маленькой иголкой вышивающие золотые звезды на вуали ночного неба. Полотно струилось сквозь ловкие пальцы, одна рука придерживала нежную вуаль, а другая умело наносила стежок за стежком… Рук было так много, звездный дождь обрушивался безмолвно, и Млечный Путь тек словно река...
На берегу этой реки, возле того места, где виноградная лоза, добравшись до неба, замирала, след обрывался. Захудалая крыша, покосившаяся, с видневшимися в прорехи стропилами высилась передо мной. Одинокий глаз заглядывал вместе с луной в маленькое окошко под самым коньком. Увидев меня, он испуганно моргнул и исчез.
С любопытством заняв его место, я понял, что непременно должен попасть вовнутрь. То, что увиделось мне, было удивительно...
Посреди неразберихи, застарелой унылости и скучной неприбранности стоял белый, словно удивительный парусник, севший на рифы, рояль. Его крышка была открыта, и клавиши вздрогнули будто от предчувствия...
Забравшись в окно, я замер, увидев, как по ним пробежала волна… Одна… вторая… Движение замерло, пройдя по клавишам еще и еще раз… И не раздалось ни звука… А я почувствовал, как по спине пробежал холодок, ощущение несыгранной музыки коснулось меня.
Стараясь не испугать прекрасное создание, я подошел к нему и провел рукой по белой гладкой поверхности. Одна клавиша задрожала, словно уголок старческих губ, и этот звук, удивительно пустой и трогательный, что-то больно разбередил. Он разворошил во мне целый осиный улей, который принялся жадно рассматривать редкую находку, ощупывать, открывать и жалить, жалить острой болью сожаления… потому что Рояль был почти мертв… Ни одной живой струны не было в нем… А единственная клавиша все дрожала и дрожала жалобно, отражаясь глухим клацанием в тишине… Глаз снова заглядывал в окошко под самым потолком, и тоскливо становилось в этой мертвой тишине, и осы, оставив рояль, жалили и жалили меня...
И так мне стало жаль его, что палец мой вдруг стукнул по дрожавшей клавише… И еще раз… и еще… Мне показалось этого мало, и я уже двумя пятернями принялся что-то свое выводить на клацающем пустотой рояле… И такими прекрасными казались мне эти звуки...
После нескольких своих вдохновенных аккордов я вдруг понял, что играю не один… Рояль отвечал мне… У меня не было столько пальцев, сколько щелкало в тишине клавиш… И меня несло еще дальше… Я ударял по клавише, а рядом вздрагивала еще одна… и еще...
А глаз все смотрел и смотрел на нас… И что он мог сделать, скажите, ведь он всего лишь глаз?..
Когда появилась она на этом забытом всеми чердаке, заваленном всякой рухлядью, где два чудака вели безмолвный разговор, я не знаю. Только вдруг стало светло. Рояль забренькал от радости что-то неразборчивое, забормотал, перебирая клавишами, одна из них, так и осталась дрожать… Старик Рояль был рад...
Я же, видя прекрасное создание, от которого исходило столько света, бросился бежать. Даже не успев толком разглядеть ее, я понял, что это Она...
Да, я бежал… До самой хижины, не останавливаясь, сотрясая своим топотом тишину, вспугивая руки, которые вышивали звезды… Звезды разбегались в разные стороны, и рассвет проснулся раньше времени, и застал меня в хижине… Здесь по-прежнему не было никого. Эта оставленность раньше возмущала меня, а теперь вдруг стала понятной.
Отсюда хорошо было видно мою мансарду, и впервые мне не хотелось туда. Тихая музыка сломанного рояля звучала беззвучно, а дрожавшая старчески клавиша, казалось, теперь дрожит и во мне. И чудилось, что кто-то ждет меня, кому-то я очень нужен… Но я знал, что так не бывает, и придерживал эту сентиментальную клавишу пальцем. Она еще долго вздрагивала, билась пульсом, а потом смолкла, и лишь любопытный глаз смотрел на меня...
Он и теперь со мной. И Нос ходит по коридору. Что они нашли во мне… или наоборот не нашли… и, молча, удивляются мне?.. А что они еще могут?..
А старая яблоня расцвела. Ее ветви падают на подоконник, заполняют сладким ароматом мансарду и словно зовут куда-то… Иногда мне слышится музыка, и мне вновь кажется, что кому-то я очень нужен...
Похожие статьи:
Рассказы → Оркаизация
Рассказы → Характерные симптомы
Рассказы → Богатырь
Рассказы → Мокрый пепел, серый прах [18+]
Рассказы → Счастья, здоровья
