Страшная пассажирка Часть 2

    Домой  я  вернулся  только  под  утро.

  Эмили  ждала  меня  у  калитки,  приняв  позу  разгневанной  валькирии.  Выражение  её  лица  говорило  о  многом,  но  прежде  всего  о  том,  что  все  мои  попытки  как-либо  оправдать  свой  ночной  прогул  заранее  обречены  на  провал.  Выждав  убийственную  паузу,  Эмили  сообщает,  что  разогревала  ужин  «вот  уже  четыре  раза»,  что  терпение  её  лопнуло  окончательно,  и  что  если  у  меня  не  пропало  желание  садиться  за  стол  и  есть  остывшее  и  холодное,  то  ещё  не  всё  потеряно:  я  могу  распоряжаться  и  действовать  по  своему усмотрению,   а  лично  она  умывает  руки  и  идёт   спать.

  Тем  не  менее  спать  она  не  пошла,  а  осталась  посмотреть,  как  я  буду  плескаться  у  рукомойника.  Ей  почему-то  нравится  наблюдать  за  этой  процедурой  в  моём  исполнении.  После  утомительного  трудового  дня  я  действительно  люблю  помыться  как  следует,  с  полной  отдачей  и  большим  задором,  но  сейчас  моюсь  как никогда  долго  и  старательно,  счищая  с  себя  копоть  перекипевших  эмоций.  Я  никак  не  могу  избавиться  от  одного  очень  неприятного  ощущения. Мне  всё  время  кажется,  будто  руки  мои  испачканы  чем-то  отвратительно  липким  и  тёмным,  похожим  на  кровь.  Я  по  нескольку  раз  намыливаю  их  мылом,  тру  стиральным  порошком,  мою  всеми  чистящими  средствами  -  и  всё  равно  ощущение  пачкающей  липкости  не  проходит.  Даже  по  окончании  мытья, уже  отдалившись  от  умывальника,    продолжаю  машинально  вытирать   ладони  о  штаны.

  Наконец  я  сажусь  за  стол.  Ужин  всё-таки  ожидает  меня  в  подогретом  виде.  Набивая  рот  едой,  я  беспрестанно  прокручиваю  в  голове  события  недавнего  прошлого  и  -  странное  дело!  -  всё  произошедшее в  электричке  видится  мне  теперь  как-то  по  иному. Инцидент  со  старухой  то  кажется  отголоском  полузабытого кошмарного  сна,  то  вдруг   я  начинаю  воспринимать  его   так  чётко  и  зримо,  словно   всё  было  пережито  мною  буквально  минуту  назад.

  Эмили  по-прежнему  никуда  не  уходит.  Показательно  описав  круг  возле  стола,  она  берёт  стул  и  с  вызывающим  видом  садится  напротив.  Потом  ни  к  селу  ни  к  городу  вдруг  сообщает  о  Борисе  Фёдоровиче,  нашем  ближайшем  соседе,  который   заходил  после  обеда  и  просил  мою  электродрель.

  -  А  для  чего  ему  дрель?  -  спрашиваю  я,  хотя  ответ  на  этот  вопрос  известен  заранее.

  - Ну,  я  уточнять  буду,  что  ли?!  Он  попросил  -  я ему  вынесла.

  Немного  утолив  голод,  я  соображаю,  что  было  бы  неплохо предоставить  хоть  какой-нибудь  отчёт  о  своих  похождениях.  Эмили  всё  так  же  молчит   и  даже  не  смотрит  в  мою  сторону,   но  ежу  понятно,  чего  она  ждёт.

  -  Знаешь,  Лия,  сегодня  ночью  произошло  нечто  страшное  и  непоправимое,  -  говорю  наконец  я,  стараясь  тщательно  подбирать  слова. -  Ты  только  не  волнуйся,  пожалуйста.  Понимаешь,  я  ехал  в  поезде,  в  нашей  пригородной  электричке,  и  так  получилось,  что  по  моей  вине  погибла  женщина…  Она  была  очень  старая,  ей,  наверное,  лет  сто,  а  выглядела  она  вообще  на  двести,  но  это  всё  равно  не  снимает  с  меня  ответственности.  Ты  понимаешь,  да?

  -  Она  погибла  под  колёсами  поезда?  -  равнодушно  спрашивает  Эмили,  разглядывая  ногти  у  себя  на  руках.

  -  Почему  -  под  колёсами?

  -  Ну,  ты  сказал  что-то  про  поезд.

  -  Нет,  я  не  в  том  смысле.  Она  погибла  не  под  колёсами,  а  под  чемоданом,  то  есть,  я  хотел  сказать,  под  саквояжем…  точнее,  под спортивной  сумкой.  Это  было  так  ужасно,  так  ужасно…

  -  Ну,  чепуха  какая-то,  -  говорит  Эмили;  она   поворачивается  ко  мне,  состроив  при  этом  забавную  гримаску.  -  От  спортивных  сумок,  насколько  я  знаю,  никто  ещё  не  погибал.  Как  такое  может  быть?!  Это  всё  твои  бредовые  фантазии.  Вечно  ты  что-то  выдумаешь.

  -  Нет,  Лия,  я,  к  сожалению,  ничего  не  выдумываю  и  ты  должна  меня  понять.  Хоть  я  и  не  виноват,  но  всё  равно,  косвенно  причастен  к  её  смерти.  Чувствую  себя  преотвратно.  Знаешь,  ощущение  такое,  будто  руки  мои  в  крови…

  -  По  локоть?  -  снова  спрашивает  Лия.

  -  Что  -  по  локоть?

  -  Так  обычно  говорят:  руки  по  локоть  в  крови.

  -  Нет,  ты  опять  не  так  поняла.  Локти  тут  не  при  чём.  Я  в  том  плане,  что ощущение  такое  мерзкое,  кроваво-пачкающееся.  Хочу  смыть   и  не  могу.  Мою  -  и  не  смывается.  Бр-р-р-р…

  Эмили  смотрит  на  меня  очень  внимательно,  но  как-то  искоса,  словно  прицениваясь.

  -  Господи,  как  же  ты  устал,  как  намаялся,  бедненький,  -  произносит  она  звонко  и  сострадательно,  после  чего  быстро  пересаживается  мне  на  колени,  обнимает  за  шею,  трётся  щекой  о  мою  щёку,  ерошит  на  затылке  волосы.  -  Откуда  всё  это?  Что  за  страсти-мордасти?! Почему  ты  весь  дрожишь?  На  тебе  лица  нет.  Ты  часом  не  заболел?  -  она  касается  тёплыми  губами  моего  лба  и  снова  заглядывает  мне  в  глаза.  -  Тебе  нужно  как  следует  отдохнуть,  -  заключает  она  и  незаметным  движением  расстёгивает  на  себе  халат  ровно  настолько,  чтобы  было  видно,  что  из  одежды  под  ним  ничего  нет.  -  Непременно  отдохнуть  и  расслабиться.  Похоже,  эта  старая  ведьма  здорово  потрепала  тебе  нервы.

  -  А  ты  откуда  знаешь,  что  она  ведьма?  -  сразу  настораживаюсь  я.

  -  Откуда  мне  знать?  -  удивляется  Лия. -  Ты  сам  сказал:  отвратительного  вида  старуха.  А  таких  обычно  и  называют  старыми  ведьмами.  А  как  ещё?!

    Разве  я  так  сказал?  Когда  же  это  я  успел?  Ах,  да…

  -  От  этих  старых  ведьм  житья  никакого  нет!  -  вдруг  произносит  Лия  голосом  капризничающего  ребёнка  и  расстёгивает  на  халатике  ещё  одну  пуговку.  -  Одни  неприятности…  одни  неприятности.  Казалось  бы,  ну  пожила  своё, так  другим-то  хоть  жизнь  не  порти.  Чем  ей  доктор  помешал?  Зачем  надо  было  человека  загрызать?  Кошмар  какой!  Мерзость!!  Ф-фу!!..  А  я  только  что  из  душа,  -  сообщает  она  как  бы  между  прочим.

  Запах,  исходящий  от  её  подмышек,  возбуждающе  щекочет  ноздри,  кровь  в  моих  висках  начинает  горячо  и  знакомо  пульсировать,  но, поборов  искушение,  я  мягко  отстраняюсь.

  -  Лия,  детка,  понимаешь,  в  чём  дело… я  действительно  натерпелся  сегодня  такого…  такого,  что…  Устал  как  пёс…  Одним  словом,  сейчас  я  не  в  состоянии…  ничего  вообще…  Давай,  завтра,  а  ещё  лучше  -  послезавтра,  а?  Кстати,  откуда  ты  знаешь  про доктора?  -  спохватываюсь  я  задним  числом.

  -  Как  это  -  откуда?  -  снова  удивляется  Лия.  -  Ты  же  сам  сказал  об  этом.  Вот  молодец!  Ты  сказал,  что  когда  доктор  остался   сторожить  её  в  тамбуре,  она  незаметно  выбралась  из  пледа,  в  который  вы  её,  мёртвую,  завернули,  и,  улучив  момент,  вцепилась  зубами  бедняге  в  горло.  Вот  так  вцепилась!  - она  наклоняется  ко  мне  совсем  близко  и,  оскалив  жемчужные  зубки,  делает  вид,  будто  хочет  схватить  меня  за  нос;  затем,  видя  мою  испуганную  реакцию, звонко  и  заливисто  хохочет.

  Меня  бросает  сперва  в  холодный  пот,  затем  в  горячий,  потом  опять  в  холодный.   Неужели  я  и  про  доктора  рассказал?!  Когда  же  я  успел?  Наверное,  тогда,  когда  говорил,  что  старуха  была  очень  старая  и  страшная.  А  разве  про  старуху  я  что-нибудь  говорил?  Или  мне  это  почудилось?..  Что  же  я  так  разболтался?  Ведь  я  дал  себе  слово  не  посвящать  Эмили  в  подробности  до  тех  пор,  пока  сам  как  следует  всё  не  переосмыслю  и  не  расставлю  точки  над  «и».  Так  что  же  это?  Уже  начинаю  заговариваться?  Мелю  языком  напропалую,  сам  того  не  замечая?  Нет-нет,  здесь  что-то  не  то…

  Я  пытаюсь  взять  себя  в  руки,  собраться  с  мыслями,  но  из  этого  ничего  не  выходит.  Мысли  разбегаются  врассыпную,  прыгают  как  блохи,  просачиваются  между  пальцами,  мне  не  зацепиться  ни  за  одну  из  них.  Скорее  всего,  в  том  виновата    Эмили.  Она  ведёт  себя  так,  словно  не  слышит  моих  намёков  насчёт  «завтра»  и  «послезавтра».  Чувственно  ёрзая  у  меня  на  коленях,  она  льнёт  ко  мне  всем  своим  горячим  телом  и,  мурлыча  что-то  про  надоедливых  «старых  ведьм»,  от  которых  «ну-у  просто  житья  нет»,  откровенно  напрашивается  на  ответную  ласку.  У  меня  ещё  остаётся  надежда  сохранить  себя  в  неприкосновенности. Держа  из  последних  сил  дистанцию,  я  не  оставляю  попыток  разобраться  хоть  в  чём-либо.

  -  Лия,  девочка,  погоди…  дай  подумать…  Если  хочешь  узнать  всё  сразу,  то,  конечно,  пусть  будет  по-твоему,  но  учти,  многое  из  того,  что  ты услышишь,  заставит  тебя  усомниться  в  самых,  казалось  бы,  элементарных  вещах… То  есть  я  не  то  хотел  сказать.  Многое  из  того,  что  у  тебя  раньше  не  вызывало  сомнения,  предстанет  в  совсем  ином  виде,  в  иной,  так  сказать,  инверсии… /Господи,  что я  несу?!  Всё  не  то!/…  Постой!  Лия,  можно  задать  тебе  один  деликатный  вопрос?

  Глазки  Лии  сразу  замасливаются.

  -  Конечно,  задавай,  -  жарко  шепчет   она,  щекоча  языком  мочку  моего  уха.

  -  Ты  ходила  когда-нибудь  в  церковь  на  исповедь?

  -  ?!..

  -  Как  думаешь,  может  мне  стоит  исповедаться?  То  есть  -  по-настоящему,  без  дураков.  Вот  как  раз  недалеко  от  нас  особняк  отца  Порфирия  из  Серафима  Саровского. Может,  сходить  к  нему,  поговорить  по  душам,  так  сказать,  то  да  сё,  а  заодно  исповедаться.  Сказать  по правде,  все  эти  церковные  делишки  мне  не  по  душе,  да  и  в  самого  бога  я  как-то  не  очень…  но  ведь  когда-то  надо  начинать,  верно?  К  тому  же  отец  Порфирий  известен  своим  бескорыстием,  он  лишнего  не  сдерёт.  Ты  как  думаешь,  а?

  -  Поцелуй  меня!  -  вдруг  сердито  и  требовательно  говорит  Лия,  приподнявшись  на  моих  коленях.  Сейчас  она  -  вся  воплощение  оскорблённой  чувственности.   Губы  обиженно  надуты,  бровки  нахмурены,  на  кончиках  дрожащих  ресниц  блестят  слезинки.  -  Поцелуй  меня  немедленно,  боров  бесчувственный!!  Или  ты  даже  на  это  не  способен?!

  В  такие  минуты  лучше  ей уступить.  «Боров  бесчувственный»  -  очень  серьёзное  обвинение.  Деваться  некуда.  Успев  пробормотать  «Но  только  один  разок,  детка»,  я  обнимаю  её  непослушными  руками, приникаю  губами  к  её  губам …  а  уже  через  секунду  с  диким  воплем  отшатываюсь  назад.  Ай!  Ой!  Что  это?!..

  Из  цветущего  девичьего  рта  на  меня  вдруг  пахнуло  смрадным  ароматом  гнили  и  тлена!

  В  один  миг  всё  переворачивается  с  ног  на  голову.  Чудные  глазки  Лии  тускнеют,  прячась  под  наслоением  морщинистых  век.  Кожа  на  лице  становится  серой  и  шершавой,  как  наждак. А  запах,  боже  мой,  этот  непереносимый  запах  отстоявшейся  бомжатины  -  откуда  он?!  Господи!  Что?  Как?  Лия,  девочка  моя,  что  это  значит?!..

  Свет  меркнет  в  моих  глазах. Скорее  сердцем,  чем  органами  осязания  воспринимаю  чудовищную  метаморфозу,  произошедшую  за  какие-то  доли  секунды.  Лии  здесь  больше  нет  -  она  исчезла!  Вместо  неё  какое-то   невыразимо  отвратительное,  заскорузлое  от  грязи  и  нечистот  существо  в  засаленной  фуфайке  и  шерстяном платке  ворочается  на  моих  коленях,  кряхтя,  охая,  хихикая  и  причмокивая.

  -  Лия!..  Девошка  моя!..  Што  это  жначит?  -  ехидно  шамкает  гадкая  кикимора,  хватая меня  за  воротник  липкими  ручонками.  -  То  и  жначит!..  То  и  жначит!..  Вот  она  я!!..  Бери  меня!!

  Кровь  застывает  в  моих  жилах!  Передо  мной,  трясясь  от  смеха,  сидит  старуха  из  пригородной  электрички.  Мерзкое  насекомообразное,  раздавленное  сумкой  молодого  Вакха,  воскресает  в  самой  отвратительной  своей  ипостаси.  Мотая  из  стороны  в  сторону  расколотым  черепом,  из  которого  не  переставая  льётся  кровь,  суча  тощими  ножками,  обутыми  в  стоптанные  онучи,  она  страстно  прижимается  ко  мне,  требуя  продолжения  любовных  нежностей.  «Поцелуй  меня  ещё  ражок,  мой  милый!»  -  распустив  слюни,  шепелявит  старая  карга,  протягивая   для  поцелуя  сизые  губы.

  «Помогите!  На  помощь!»  -  хочу  крикнуть  я,  но,  глотнув  миазмов,  струящихся  из  складок  старухиной  одёжи,  давлюсь  своим  криком.  Старая  победно  хрюкает:  она  не  собирается  расставаться  со  мной. Держась  с  гонором  единоличной  правообладательницы,  называя  меня  «шладким»  и  «зозулечкой»,  она  льнёт  ко  мне,   бормоча  при  этом  всевозможные  гадости  интимного  содержания…

  Минуты  две  проходят  в  молчаливом  и  яростном  противоборстве.  Я  изо  всех  сил  стараюсь  освободиться  от  старухиных  объятий,  стряхивая  с  себя  её  когтистые  пальцы,  стараюсь  ухватиться  за  какую-нибудь  наименее  противную  часть  её   тела,  а  она,  дьявольски  хихикая,  продолжает  удерживать  свои  позиции,  вцепившись  в  меня  как  клещ.   Наконец,  призвав  на  помощь  всех  Святых  Угодников,  мне  удаётся,  поднявшись  на  ноги,  сбросить  с  себя  мерзкое  создание. Старуха  звучно  шлёпается  на  пол,  но,  не  растерявшись,  тут  же  встаёт  на  четвереньки  и,  проворно  шевеля  всеми  четырьмя  конечностями,  как  каракатица,  уползает  куда-то  за  комод.  Теперь  её  не  видать,   зато  хорошо слышно  её  дыхание,  короткое  и  прерывистое,  как  у  затаившегося  хищника.  Понятное  дело,  пристанище  это  временное:  из  засады  старуха  будет  зорко  следить   за  моими  действиями,  выжидая  момента,  когда  появится  возможность  снова  кинуться  на  меня.

  На  миг  мной  овладевает  страшная  паника:  хочется  выбежать  вон  и  нестись  куда  попало,  очертя  голову,  во  все  лопатки,  пока  хватит  сил  и  дыхания,  лишь  бы  быть  подальше  от  этой  червоточины,  но  мне  удаётся  сдержать  свой  порыв.  Я  знаю  -  так  делать  нельзя.  Опасно  поворачиваться  к  старухе  спиной:  тогда  она  сразу  выскочит  из-за  комода,  прыгнет  мне  на  плечи,  и  мне  придётся  катать  её  на  себе  всю  ночь,  как  Хоме  Панночку.

  Чтоб  притупить  бдительность  врага,  иду  на  хитрость.  Показательно описав  по  комнате  замысловатую  фигуру,  что-то  наподобие  кривой восьмёрки,  я  принимаюсь  затем  с  предельной  осторожностью,  крадущимся  лисьим  шагом,  медленно  пятиться спиной  к  выходу. Временами,  чтоб  удержать  противника  в  заблуждении  относительно  своих  планов, совершаю  ложные  колебания  корпусом  то  влево,  то  вправо,  как  если  б  у  меня  вдруг   появилось  намерение  затаиться  где-нибудь  здесь  в  уголке.

  Затаившийся  комод  безмолвствует.  Я  торжествую:  похоже,  хитрость  моя  удалась.  Шаг  за  шагом,  сантиметр  за  сантиметром  постепенно  приближаюсь  к  дверям, отвоёвывая  у  безысходности  право  на  решающий  манёвр,  но  у  самого  выхода  меня   подстерегает  неудача.  Мне  как  всегда  не  везёт.  Уже  открывая  дверь,  я  цепляюсь  каблуком  за  предательски  отогнувшийся  кусок  ковролина,  и  это  разом  лишает  меня  всех  шансов  на   спасение.  Равновесие  сохранить  не  удаётся -  напряжение  слишком  велико.  Пол  в  секунду  уходит  из-под  ног.  Взмахнув  руками,  я  с  болезненным  вскриком  падаю  навзничь, приложившись  напоследок  затылком  к  дверному  косяку.  Страшный  шум  сопровождает  мою  неудавшуюся  ретираду.  В  ушах  взрываются  хлопушки,  гремят  фанфары,  гудят  колокола.  В  голове  всё  меняется  местами, и  я  отключаюсь  прежде,  чем  до  сознания  успевает  дойти  весь  ужас  создавшегося  положения…

   Спустя  какое-то  время,  открыв  глаза,  обнаруживаю  себя  лежащим  на  тахте  в  спальне,  возле  пылающего  камина. Вокруг  всё  тихо.  В  камине  трещат  дрова,  от  розового  абажура  настольной  лампы  на  потолок  падает  отсвет  в  виде  багряного полумесяца.  Мои  ноги  заботливо прикрыты  цветастым  старушечьим  пледом.  У  тахты,  на  коврике  для  тапок,  стоят   стоптанные  онучи  из  дерюги.  Однако  самой  старухи  нигде  не  видно.

  Рядом  на  стуле  сидит  Эмили.  Держа  в  руках  чашку  с  отваром  из  черемши  и  базилика,  она  с  помощью  ложки  пытается  напоить  меня  чудодейственным  напитком.  Вид  у  неё  крайне   расстроенный.  Глаза   заплаканы,  и  даже  кончик  носа  покраснел  от  слёз.

  -  Где  штаруха?  -  первое,  что  спрашиваю  я,  едва  ко  мне  возвращается  дар  речи.  -  Куда  она  шпряталащь?  Я  точно  убью  эту  штарую  федьму!  -  мой  язык  почему-то  здорово  распух   и  ворочается  с  большим  трудом  -  наверное,  при  падении  я  прикусил  его  -  но,  несмотря  на  это,  угрозы  мои  звучат  громко  и  выразительно:  -  Клянушь,  я  порву  её  на  кушки!!  Я  шверну  ей  фею!!  Пожжарю  на  мангале,  жакатаю  в  ашфальт...  Я…  я… 

  Эмили  смотрит  на  меня  и,  горько  вздыхая,  качает  головой.

  -  Это  невозможно,  мой  милый.

 -  Невожможно?!  Но  пошему?  Пошему  же?..

  -  Она  во  мне  - понимаешь?  Внешне  это  совсем  незаметно,  сейчас  я  её  даже  не  чувствую,  но  она  сидит,  затаившись,  в  ожидании  твоего  поцелуя.  Всякий  раз,  когда  ты  меня  поцелуешь,  она  будет  являться  и  бесчинствовать,  сколько  ей  вздумается.  Твой  очередной  поцелуй  снова  вызовет  её  наружу.

  -  Господи,  какие  ужасные  вещи  ты  говоришь,  родная!  Неужели  такое  бывает?!  Что  же  теперь  делать?!  Надо  её  как-то  вытравить! Может,  обратиться  к  врачу,  к  хорошему  врачу?  Пусть  пропишет  какие-нибудь  там  пилюли,  таблетки,  порошки,  процедуры,  физиотерапию  в  конце  концов!  Пусть  назначает  лечение.  Должен  же  быть  хоть  какой-то  выход?!..

  Закусив  губу,  Лия  вздыхает  и  отворачивается.

  -  Нет,  милый,  тут  уж  ничего  не  поделаешь.  Придётся  потерпеть  какое-то  время,  пока  она  сама  не  уберётся  по  собственной  воле.  Ничего,  потерпим.

  -  Но  как  она  оказалась  в  тебе?  -  с  отчаянием  вопрошаю  я.  -  Как  ты  могла  допустить  это?  Как?

  Эмили  беспомощно  пожимает  плечами.  Что  она  могла  сделать?!  Эти  колдуньи  такие  коварные,  такие  всюдупроникающие!!  Ну,  как  было  отказать  проходившей  мимо  дома  старухе-нищенке,  которая остановилась  на  минуту,  чтобы  попросить  напиться  воды,  а  затем  не  взять  из  её  рук  большое  красное  яблоко,  предложенное  в  знак  благодарности?!  А  дальше  уже  всё,  как  в  старой  детской  сказке.  Яблоко  было  на  редкость  вкусное,  сладкое  и  сочное;  она  съела  его  сразу  целиком. «Вот  так  ведьма  в  меня  и  проникла,  -  закусив  губу,  обречённо  произносит Эмили. -  Я  ничего  не  могла  поделать,  прости.»  Отвернувшись,  она  закрывает  лицо  руками,  и  плечи  её  начинают  мелко  подрагивать.

  Я  гляжу  на  неё,  и  на  глаза  мои  тоже  наворачиваются  слёзы.  Это слёзы  боли  и  отчаяния.

  -  Да,  но  как  же  мы  будем  теперь  заниматься…

  -  Сексом,  -  мягко  улыбнувшись,  договаривает  Эмили.  Повернувшись  ко  мне,  она  промокает  глаза  салфеткой  и  снова  берёт  ложку  в  руки.  -  Очень  просто.  В  остальном  всё  будет  так,  как  всегда,   только  нам  нельзя  целоваться.  Вот  и  всё.

  -  Но  как  же  так…  как  же…  -  вяло  сопротивляюсь  я,  упрямо  отворачиваясь  от невыносимого  снадобья.  -  Это  не  выход  из  положения.  А  если  я  не  удержусь  в  порыве  страсти?!  Ты  же  знаешь,  какой  я  темпераментный.  Разве  я  смогу  удержаться  от  поцелуя?..  Как  это  -  нельзя  целоваться?  Почему  нельзя?  Да  что  же  это  в  самом  деле?!..

  Начавшая  было  затихать  ушибленная  голова  вновь  начинает  гудеть  и  пульсировать:  от  боли  темнеет  в  глазах  и  я  непроизвольно  мычу.  Поняв,  в  чём  дело,   Эмили  кладёт  мне  на  лоб  тёплую  влажную  ладонь,  и  боль  сразу  уходит.

  -  Не  волнуйся,  я,  кажется,  кое-что  придумала,  -  лукаво  улыбнувшись,  говорит  она.  Затем  ставит  чашку  с  отваром  на  стол  и  извлекает  из  кармана  халатика  катушку  скотча.  Повертев  с  загадочным  видом  катушкой  перед  самым  моим  носом,  она  достаёт  из  другого  кармана  маленькие  маникюрные  ножницы  и,  не  переставая  улыбаться,  отрезает  от  катушки  небольшую  ленточку.

  Я  слежу  за  её  действиями  с  величайшим  недоумением:  что  же  она  такое  придумала?  Неужели  действительно  нашла  выход  из  положения?  Это  хорошо,  конечно,  умница  моя,  ласковая  моя,  но  при  чём   здесь  скотч,  позвольте  спросить? 

  Загадочная  улыбка  не  сходит  с  губ  Эмили.  Она  придвигается  ко  мне  совсем близко, держа  отрезанную  полоску  обеими  руками,  затем  с  заговорщицким  видом  наклоняется  вперёд  и  быстрым  движением  заклеивает  скотчем  мой  раскрывшийся  от  изумления  рот.  Затем,  чуть  откинувшись  назад,  смотрит  оценивающе  на  проделанную  работу.

  -  Во-от,  -  произносит  она  с  видимым  удовлетворением  и  легонько  щёлкает  меня  пальцем по  носу.  -  Па-ам!  Это  совсем  другое  дело.  Вот  так  мы  и  будем  предохраняться  первое  время,  а  о  поцелуях  пока  придётся  забыть.  Но  это  только  пока…  -  она  поднимается  с  места  и,  неожиданно  просияв,  объявляет: -  Сейчас  принесу  что-нибудь  выпить,  что-нибудь  подходящее  для  такого  случая.  Мы  обязательно  должны  отпраздновать  нашу  маленькую  победу  над  чарами  злой  колдуньи!

  Ещё  раз  щёлкнув  меня  по  носу,  она  встаёт  и  выходит  из  спальни,  мурлыча   арию  Далилы  «Открылась  душа,  как  цветок  на  заре…».  На  пороге  Лия  опять  оборачивается  назад  и,  погрозив   шаловливо  пальчиком,  исчезает  за  дверями.    «Да,  но  как  теперь  мне  выпить?»  -  хочу  воскликнуть  я,  но  только  мычу  по-коровьи:  рот  у  меня  уже  не  открывается  совсем, а  срывать  скотч  боязно.

  Когда  её  шаги  затихают в  коридоре,  я  сбрасываю  окровавленный  плед,  слезаю  с  тахты, подхожу  на  цыпочках  к  дверям,  открываю  их.  Некоторое  время  стою  так  с  высунутой  наружу  головой,  прислушиваясь  к  тому,  что  происходит  внизу,  под  лестницей,  у  нас  на  кухне.

  Мне  слышно,  как  Эмили  гремит  бутылками  в  баре,  подбирая  «что-нибудь  подходящее  для  такого  случая».  Мелодично  звякают  фужеры,  устанавливаемые  на  поднос.  Я  слышу,  как  в  них  падают  кусочки  льда.  Доносится  ещё  какая-то  непринуждённая  приготовительная  возня:  похоже,  Лия  нарезает  в  тарелку  фрукты,  кладёт  в  вазочку  моё  любимое  миндальное  пирожное. Она  любит,  чтоб  всё  было  как  «в  лучших  домах». Но  потом  ко  всему  этому  начинают  примешиваться  ещё  какие-то  посторонние  звуки,  вряд  ли  имеющие  отношение  к  предстоящему  застолью.  Эти  звуки  не  могут  не  вызвать беспокойства.  Слышны  чьи-то  приближающиеся  шаги,  множество  шагов;  кажется,  как  будто  сразу  несколько  человек  разом  вторгаются  в  нашу  кухню  и  заполняют  её. «Погодите  пару  минут...  Имейте  терпение…  Где  вы  раньше-то  были?  Теперь  уж  придётся  подождать»,  -  негромко  произносит  Лия,  отвечая  на  чьи-то  вопросы,  и  становится  ясно,  что  приход  незнакомых  людей  не  является  для  неё  сюрпризом.  Всё  отчётливей  проступает  суетливый  шум  непонятных  перемещений, сопровождаемый  приглушённым  гулом  множества  голосов,  из  которых  только  один  кажется  мужским. О  чём   говорят, не  разобрать,  но  одна  и  та  же  фраза,  употреблённая  несколько  раз  в  различных  комбинациях,  достигает  моих  ушей.  «Когда  же  он  уснёт?  -  вопрошают  незнакомые  визгливые  голоса,  обращаясь  то  друг  к  другу,  то  к  Эмили. -  Какой  он  неподдающийся,  однако!»

  Я  понимаю,  что  под  вопросом  -  когда  он  уснёт?  -  подразумеваюсь  именно  я  и  догадываюсь,  что  меня  хотят  усыпить.  Зачем  и  для  чего  -  неизвестно,  но  Лия,  судя  по  всему,  вполне  в  курсе  происходящего.  Бедная  девочка!  Её  наверняка  запутали,  запугали,  заморочили  ей  голову. Господи,  да  она  совсем  ещё  дитя! Она  такая  доверчивая,  такая  легковерная.  Скорее  всего  её  убедили  в  том,  что  всё  свершается  во  имя  нашего  общего  блага,  и  она  безоглядно  этому  верит!  «Снадобье  он  отказался  принимать  наотрез, упрямый  какой,  -  словно  серебряный  колокольчик,  звенит  внизу  её  голосок.  -  Ничего,  сейчас  сделаю  его  любимый  персиковый  коктейль,  от  этого  он  точно  не  откажется».  «Пусть  только  попробует  отказаться,  пусть  попробует…  -  ехидно  шамкают  непонятные  старухи. -  Ничего,  выпьет  как  миленький».

  Я  осторожно  закрываю  двери,  на  цыпочках  возвращаюсь  в  спальню,  сажусь  на  тахту  и  принимаюсь  соображать,  что  же  теперь  делать  дальше?  Через  пару  минут  сюда  принесут  коктейль  со  льдом,  и  я  должен  буду  его  выпить.  Это  не  микстура,  которую  можно  отвергнуть.  Мой  отказ только  ожесточит  их.  И  даже  если  я  под  каким-либо  предлогом  сумею  избежать  выпивки, они  всё  равно  вольют  в  меня  то,  что  собирались  влить,  всё  равно  добьются  своего. Против  меня,  похоже,  затеяна  очень  серьёзная  игра!

  Я  подхожу  к  окну,  раздёргиваю  занавески,  открываю  обе  рамы  настежь.  Вечерняя  прохлада  окатывает  меня  влажной  ароматной  волной  с  головы  до  ног.  Остро  пахнет  мятой,  жасмином  и  альпийской  смолой.  /У  меня  в  саду  посажены  три  настоящие  альпийские  ели!/ Сделав  несколько  глубоких  вдохов-выдохов,  перелезаю  через  подоконник,  срываю  сетку  ограждения,  становлюсь  ногами  на  карниз  и,  обдирая  ногти  о  выступы  кирпичной  кладки,  добираюсь  до  трубы  водостока.  На  этом  месте  моя  решимость  даёт  некоторый  сбой.  Как  же  так?..  Неужели  мне  придётся  спускаться  по  трубе,  как  квартирному  воришке?  Но  это  очень  неудобно,  неэстетично,  небезопасно,  наконец…  Холодная  гладь  металла  действует  на  меня  ободряюще.  Назад  пути  нет. Пальцы  намертво  прилипают  к  зеркальной  поверхности  цинка.  Невзирая  на  все  неудобства,  приникаю  к  трубе  грудью  и  животом  и,  плотно  обхватив  её  руками-ногами,   начинаю  медленный  спуск-скольжение  вниз…

Похожие статьи:

Рассказы → Крогг

Рассказы → Мы будем вас ждать (Стандартная вариация) [18+]

Рассказы → Бездна Возрожденная

Рассказы → Анюта

Рассказы → Клевый клев