Раньше электричества не было. Поезда ходили редко. Мерзость запустения царила страшная. Человека видевшего аэроплан запросто где-нибудь в глубинке могли сжечь на костре, как еретика, соблазняющего неокрепшие умы непуганых идиотов. В это-то мерзопакостное время глобальной дремучести дирижабль инженера Пупырина столкнулся в воздухе с воробьем и при посредстве клюва означенной птицы получил пробоину. А погода надобно сказать была прескверной: ветер свищет, дождик дрищет ( в смысле фигачит как из ведра), попросту говоря – плохая была погода.
Дирижабль быстро утратил привычную форму и напоминал мокрую сортирную тряпку. Пупырин изо всех сил жал на педали, я забыл пояснить, что агрегат инженера управлялся посредством педалей. Однако, пришлось идти на посадку. Слегка задев шпиль местной пожарной каланчи, Пупырин высадился на благодатной земле города Великий Рататуй в полутораста верстах от Крыжопля, где и был препровожден в острог стараниями полицмейстера Выдрина и околоточного надзирателя Наливайко по обвинению в умысле на теракт.
Отсидев два дня в зловонной камере и едва не съеденный клопами, инженер сподобился пообщаться со следователем по фамилии Грязнозадов. Может быть, из-за своей не слишком чистой фамилии, а может из-за плохой погоды, следователь был сердит и к подследственному отнесся предвзято.
- Ну, что, говнюк, – сказал он, – Долетался, говно крылатое?
По всему видать к дерьму следователь относился трепетно и потому поминал его к месту и не к месту.
- Я не понимаю, – оскорбился Пупырин, – За что меня арестовали?
Грязнозадов побагровел и сказал примерно так:
– Молчи, говно, если ты, говно, без рарешения вонять будешь, то я тебя, говно, в этой говеной камере с говном смешаю!
Далее Пупырин что-то робко стал намекать о существовании демократических ценностей и институтов. После чего Грязнозадов понял, что перед ним революционер, а возможно марксист и цель его ясна – посев смуты на благодатной Рататуйской земле. Недослушав рассуждений Пупырина о необоримости прогресса и пользе просвещения, следователь оборвал его: «На каторгу пойдешь!».
Впоследствии и тайный советник специально прибывший по этому поводу из Петербурга, и Суд, и сам Государь, которому было доложено об этом деле однозначно приняли сторону Грязнозадова.
- Я исследователь и ученый! – вопил инженер от досады, грызя стальную решетку своей камеры. – Я новатор и воздухоплаватель!
Выдрин и Наливайко от души хохотали, отгоняя его от прутьев шваброй. А сынишка околоточного оплевывал инженера, норовя попасть в глаз.
– Вы варвары, неандертальцы и дебилы! – разорялся Пупырин. – Психопаты и бездарности!
Первым в твердой устойчивости пупыринского рассудка усомнился земский врач Молочайкин призванный к арестанту после первой недели объявленной им голодовки. «Щей не ест, кашей брезгует, однако грызет стальные прутья, и едва не откусил палец благочинному отцу Варсонофию», – записал доктор в книжечку и назначил клизмы.
« А ежели от оных клизм отказываться будет,– сделал доктор предписание, – то клизмить психического насильно, дабы вода в задней его части всю хворь от головы оттягивала».
– Еще как оттянет, – радовался Выдрин, – Эй, Наливайко, у тебя фамилия соответствующая, налей-ка водицы в семиведерный жбан! Лечить станем анчихриста!
Но ни клизмы, ни ледяные компрессы, ни жгучие притирания не могли унять буйно помешанного. Каторгу убогому в силу его прогрессирующего слабоумия заменили ссылкой в Саратов, где Пупырин коротко сошелся с модным литератором Чернышевским и рассказал ему свои злоключения. Во время этого горестного повествования матерый демократище не раз вздыхал и приговаривал: «Что делать? Что делать?»
Похожие статьи:
Рассказы → Опытным путём
Рассказы → Выбор
Рассказы → Наследник
Рассказы → Белочка в моей голове
Рассказы → Чужое добро
Моя личная графологическая экспертиза показывает, что это написал А.Веселов в соавторстве с Д.Куприяновым при посредстве Г.Родственникова, вставившего, как водится, сюда свой абзац! :)
Плюс поставлю за Чернышевского.
