Повод, чтобы вернуться

Меня и раньше занимала мысль, как один и тот же человек может сыскать славу и отъявленного негодяя, и почитаемого святого. И ладно, если б дело касалось полководца, чья власть держится на страхе одних ради наживы других, но почему главу амазонской экспедиции профессора Моруа одни индейцы яри принимали за посланника богов, а живущие по соседству такие же яри люто ненавидели, я понять не мог.

Строчки из тяжелых томов по антропологии вперемешку с каракулями лекционных конспектов, навечно застрявшие в моей голове, ни на дюйм не приблизили меня к внятному ответу на терзавший вопрос: что не могла поделить с седым профессором одна часть племени, и чем он так угодил другой? Это занимало даже больше, чем чудаковатый уклад яри.

Из-за привычки к цивилизованному комфорту экспедиция сквозь тропические леса — то еще удовольствие. Уже через пару нервных ночевок крики обезьян безбожно бесят, рюкзак трет плечи с садизмом ржавой бензопилы, а тело чешется — хорошо, если от грязи, а не от москитных нарывов. В одну из быстротечных речушек посреди леса у коллеги нырнул сапог; так и не выловили. Я бы отдал оба, лишь бы блок «Кэмэла» не покидал меня. Мой тщательно оберегаемый в двойной целлофановой упаковке неприкосновенный запас сигарет! До сих пор не приложу ума, как блок выпал из рюкзака. Когда закончилась «дежурная» пачка, я окончательно уверился, что кабинетная антропология куда интереснее, чем вонь и топь первозданных открытий. Никотиновый пластырь ботаника Джоба ни черта не помогал, и я вскоре отказался от столь щедрого, но бесполезного подарка.

Когда после двух недель блужданий по джунглям известными лишь Моруа тропами мы вышли на крохотную деревню, меня поджидало откровенное разочарование. Наивно было надеяться, что в такой глуши найдутся ряженные в пестрые перья носители глубокой, но вымирающей культуры, с путаной космологией и сложным языком. Но если бы я знал, что меня здесь встретят торчки из первобытного опиумного притона, то не вгрызался бы червем в сельвы Амазонии. Мне показалось, что лежащие на голой земле индейцы нас попросту не заметили. И лишь трое смуглых яри, носившихся между вяло дышащими соплеменниками, заинтересовались нами. Перекинувшись парой фраз с Моруа, жрецы вернулись к своему труду – подавать курительные трубки выныривающим из опьянения соплеменникам. Благодаря такой заботе маленькие индейцы почти не покидали астральных миров.

Профессор сразу установил два табу: не пересекать ручей, разделяющий деревню; и под страхом смерти не курить наркотик яри. После чего окончательно потерял интерес к группе и оставшееся время посвящал общению с жрецами, ожидавших Моруа, как некоторые Второе пришествие.

Эшли, попавшая к нам из миссионерского Корпуса Спасителя, поняла бы их как никто. Если бы Корпус отчасти не финансировал экспедицию, то Моруа и в бреду бы не помыслил взять медиком в джунгли набожную впечатлительную девчонку. Дефицит академического образования та компенсировала переизбытком веры. Эшли постоянно замеряла давление, брала на анализ кровь и разглядывала зрачки опьяненных индейцев, а в коротких перерывах между пробами рьяно молилась. Что неудивительно, ведь физическое состояние племени было вполне адекватным как для истощенных продолжительным трипом наркоманов.

— Их нужно доставить в реабилитационный центр! – уже на второй день среди индейцев заголосила Эшли. — Христос не простит нам бездействия! Им требуются специалисты Корпуса! Срочно вызывайте вертолеты!

Так в не обремененном мозгом голове Эшли представлялась эвакуация из непролазной сельвы, за полторы недели пути от ближайшего радиоретранслятора. А может сказывалась истерика двухнедельного перехода. Пока ребята косились на дымящиеся трубки яри, мечтая повторить антропологические изыскания Кастанеды, Эшли не уставала обвинять нас в пособничестве наркомании. Пришлось вмешаться Моруа:

— Никаких вертолетов, Эшли! Мы не имеем права лезть в закрытую этнокультуру! – Он был достаточно тверд, напоминая, кто здесь главный. И чтоб никто не расслаблялся: – И не вздумайте пробовать эту дрянь, придурки! Это для вас яд! Даже яри, которые прикуриваются чуть ли не с рождения, не знают своей дозы. Ее может отмерить только потомственный жрец. Едва затянетесь — сразу к праотцам, понятно?!

— Они же дохнут от сатанинского зелья! – не унималась Эшли.

— У них сейчас война … — еще больше добавил вопросов профессор и вернулся к жрецам.

Вскоре мы остались предоставленными сами себе, без нянек, одни на один с антропологическим материалом. Беседы с укуренными индейцами мне мало чем помогли. Изучив наработки профессора из первой экспедиции, я знал местный язык лучше его деградирующих носителей. Не более двухсот слов, простейшие правила синтаксиса, яри даже не додумались до вопросительных предложений. Меня одолевала скука, но она была ничто, по сравнению с маниакальной жаждой никотина. За пару ароматных затяжек я бы даже убил. Первое время я развлекал себя охотой на москитов, вечно жужжащих возле ушей, но вскоре и это не спасало от никотиновой ломки. Думаю, скука, табачный голод и комариный писк – самые надежные условия для сумасшествия.

После недельных мучений от того, что ближайший табачный ларек в двух неделях пути, я уже не мог уснуть. Мне грезились вертолеты, о которых визжала Эшли, хотя умом я понимал всю абсурдность собственного желания. Чтобы хоть как-то навеять сон, я прогуливался по широким тропам вокруг деревни. Когда луч фонаря выхватил грузную фигуру посреди небольшой поляны, то сперва я заметил валун, и только присмотревшись углядел облокотившегося на камень профессора.

Серый в свете фонаря, будто сросшийся с валуном, Моруа не заметил моего прихода. Не дрогнуло нерушимо-сосредоточенное выражение на лице профессора, не разомкнулись тяжелые веки. Сидящий по-турецки Моруа походил на безжалостного монгольского полководца, ведущего орду на завоевание мира.

Традиционная трубка яри, лежала рядом. Еще дымилась.

«Значит, профессор курил недавно. И ему не нужно прикуриваться с младенчества. Да и в трубке смеси больше, чем надо; получается, точность дозировки — тоже обман».

Непреодолимое желание охватило меня. Когда я нагнулся за трубкой, бесенок на левом плече запел арию о потакании соблазнам, а вот ангел с соседнего, видимо, онемел от никотиновой ломки. Погасив фонарик, чтобы не привлекать лишнего внимания, я затянулся.

Нестерпимый холод. Яркий свет в глаза. Тело легкое, почти невесомое. Типичные предсмертные переживания. Мозг, умирая от кислородного голодания, прощался с хозяином щедрой порцией эндорфинов. Надо было слушаться профессора, а не курить всякую дрянь!

Вместо положенной ретроспективы прожитой жизни, я лишь сильнее замерзал. Стоя абсолютно голым посреди снежной пустыни, утыканной иглами белых гор, мне оставалось лишь порадоваться, что безумные вьюги танцуют где-то в стороне. Небо надо мной походило на хрустальный купол, готовый сорваться от тяжести в любую секунду. Казалось, что вьюги и горы атлантами подпирают ледяной свод.

Несмотря на явную галлюцинаторность мира, холод был вполне реальным. Невдалеке от меня раздавались гортанные крики, и я поспешил на звук, надеясь на очаг или теплую одежду. Открывшаяся мне сцена лишь подтвердила общую психоделику: неестественно мускулистые яри откалывали каменными молотами от ледяных скал куски и обтесывали их в подобие хрустальных копий. Над этим действом зависло черное око урагана. В лютующей воронке потоки снега кружили с визгом циркулярной пилы, засасывая все новые и новые снежинки. Попадая в водоворот, те тут же темнели, и вскоре воронка урагана закрыла половину видимого неба.

Меня будто проткнули сосулькой. Так ураган давал понять, что заметил меня. Воинственные яри отбросили молоты и, ощетинившись ледяными копьями, бросились в мою сторону. От накатившей паники, я моментально забыл, что всего лишь галлюцинирую. В беспамятстве я несся от кошмара, не зная, чего больше бояться – копий яри или инфернального урагана.

Когда я остановился, чтобы оглядеться и отдышаться, то почувствовал неимоверный жар в ногах. Горячий песок лизал мои ступни, а солнце немилосердно грело макушку. Вместо снега вокруг носились песчинки, а на светло-желтом небе сиял раскаленный шар светила, яркий до слепоты. На горизонте маячили странные кактусы, больше похожие на скелеты высушенных деревьев или на сросшиеся рога вымерших животных. Не желая возвращаться обратно в зиму, я двинулся к острым растениям, в тайне надеясь, что это лишь мираж. Но не успел я проверить догадку, как чьи-то сильные руки схватили меня и потащили от кактусов за невысокие барханы.

— Смерть помощнику колдуна! – Возгласил мускулистый яри, размахивая копьем из дивного кактуса. Другие индейцы, собравшиеся над моим телом, поддержали соплеменника, вскинув руки с копьями в апельсиновое небо. Благо, не все!

— Мы выменяем его на перемирие! – попытался вразумить воинов один из яри. Но тут же добавил, чтоб я не обольщался на счет первобытного гуманизма: – Не согласится колдун — убьешь!

— Зачем ждать. – То ли спросил, то ли констатировал кровожадный яри, в чьем языке не нашлось места вопросам. Судя по молчаливому согласию индейцев, решение на мой счет они уже приняли.

Когда агрессивный яри занес копье для расправы, я напомнил себе, что происходящее только галлюцинация, что я под действием наркотика. Ощущение реальности не покидало меня, и в последний миг жизни я сделал все возможное для спасения: зажмурил глаза и зашептал: «Боже, дай мне проснуться!»

Может, Он услышал мои молитвы и встречу с копьем отложили, но открыв глаза, я увидел не мускулистого бугая со смертоносным жалом, а напуганного маленького индейца. Предо мной стоял зареченский жрец. Он размахивал руками в попытках успокоить меня, видимо, догадывался о перенесенном мною кошмаре.

— А-а-а! – заорал я на жреца, отходя от пережитого ужаса.

— Ты сам пришел, — оправдывался испуганный яри, — я не буду тебя убивать.

— Ты-был-там? – мне довелось извернуться, чтобы подыскать подходящие слова для вопроса.

— Тот сказал, когда возвращался, — показал жрец на одного из трипующих индейцев.

Расспросы только подтвердили мои догадки: индеец знал о моем психоделическом путешествии из зимы в лето. Только теперь я заметил, что в языке яри, не покидавших джунгли, есть слово «снег» и «песок». Буквально выламывая мозг, я продолжил интервью на языке, в котором нет вопросов.

Жрец начал с банальной байки о рае, которой может похвастаться самая хилая мифология. Гармония с животными и природой, покой и миролюбие, тепло и пища – типичные атрибуты обычного рая. Только если большинство легенд переносят Эдем за океан или по ту сторону жизни, яри свою утопию посещали регулярно – достаточно подымить трубкой.

А потом пришел колдун и рай исчез: неведомый снег и песок сменил знакомые джунгли. Тем немногочисленным из яри, кто не погиб от жары или холода, пришлось сражаться в собственном раю. В мире-мечте остались лишь снег, песок и злоба. И теперь яри уходили в рай, чтобы убивать своих братьев — без смысла и жалости, на потеху колдуну.

— Иди к своим, — прогнал меня индеец, закончив рассказ, – колдун разгневается.

Под неодобрительными взглядами жреца и нескольких вернувшихся из пустыни аборигенов, я покинул заречную часть деревни. В лагере меня ждали обеспокоенно, видимо боялись, что я заблудился в джунглях или действительно похищен.

— Ты где был?! – сердился профессор.

— Можно вас на пару слов? – Отведя Моруа в сторону, я спросил его прямо: – Почему вы скрываете эффект травы яри? Что это за групповые галлюцинации? Что это за потусторонние войны?

— Юноша, вы забываетесь! – Попытался осадить меня профессор. – Это не групповая галлюцинация, а мир, реально существующий в коллективном бессознательном. Настолько лабильный, что в нем возможны изменения фундаментальных законов лишь силой мысли. Вы не понимаете масштаба открытия! Нужно еще долго изучать многовековые традиции общения с растением-проводником, прежде чем придать его огласке. Я не повторю ошибку Хофмана с ЛСД, я не позволю опустить это чудо-растение до маргинального наркотика!

Нашу разгорающуюся дискуссию затушили жрецы, что буквально оттащили от меня профессора. После недолгого перешептывания тот от волнения аж побагровел. Видимо, новость жрецов оказалась важнее, чем мой опыт с трубкой. Кляня себя на чем свет стоит за то, что связался с Корпусом Спасителя, Моруа бросился к палатке Эшли.

— Что ты наделала?! — плевался пеной глава экспедиции.

— Они наркоманы! — навзрыд рыдала медичка. И тут же резко: – Я знаю, что и вы, и Джош тоже наркоманы! Я следила за вами! Поэтому вы так переживаете, что я уничтожила бесовскую отраву!

Словно это был пистолет, указательный палец Эшли показывал то на меня, то на профессора. Сбежавшиеся на крик члены экспедиции не понимали разыгрывавшейся пьесы, потому опасались вмешиваться. Пытаясь взять ситуацию под контроль, профессор объяснил собравшимся в чем сыр-бор:

— Эта дуреха нашла и выкосила зареченский урожай наркотика! Враждебные яри знают об этом, потому или мы выдадим им Эшли для расправы, или они устроят на закате резню.

— Мы не можем отдать им девчонку! — высказал всеобщее мнение Джоб.

— Потому я готовлюсь к резне! — возвестил Моруа, будто это не касалось остальной группы.

В своей обычной манере, ничего никому не объясняя, профессор повел меня к ручью, разделявшему деревню. Подойдя к границе, Моруа осторожно передал мне забитую трубку, стараясь сделать это незаметно.

— Пусть они умрут достойно! Помоги им, ты сможешь! – Профессор был краток, но большего и не требовалось.

Глядя на удалявшегося на решающую битву Моруа, я осознал, что для него путешествия в мир яри лишь эксперимент, если не игра. Мальчишеское желание примерить бороду бога. Взращенное цивилизацией воображение Моруа ломало примитивный рай яри, подстраивая его под желания профессора. Потому и прятал он коллективную галлюцинацию ото всех, чтоб не делить власти. И меня отправил на бойню, заведомо зная, что оттуда я уже не вернусь: или умру, или сойду с ума. Я не смог бы так быстро освоить законы психоделического мира, чтобы тягаться с колдуном на равных.

Профессор не оставил мне выбора. Подождав пару минут, я отправился на уже знакомую поляну. Моруа я застал все в той же позе каменного полководца. Завидев мой широкий нож, обеспокоенные жрецы расступились.

Когда я вернулся в лагерь, члены экспедиции все еще шумели о предстоящем нападении индейцев и поступке Эшли.

— У нас есть веская причина вернуться домой! – Мои слова походили на приказ.

— Джош, прекращай нытье про сигареты! – Возмутился один из ботаников. – Мы все на нервах.

— Я убил Моруа. – Мне казалось, что это достаточно серьезный повод. Направив окровавленный нож на Эшли, я тихо, почти шипя, попросил: – Верни траву туземцам, дура, или ты следующая! Мне терять уже нечего!

Мешок скошенной травы и труп профессора я оставил у ручья, на запретной стороне деревни. В надежде, что яри простят нас за страшного колдуна, украденный урожай и разрушенный Эдем.

Теперь я понимаю, что мнение о человеке зависит не от его поступков, а от того, кто смотрит на эти деяния. Поэтому и может человек хранить в себе как ангела, так и беса. Ведь мог же профессор Моруа быть богом для одних яри и чумой для других. Так и я для родного мира стал безумным убийцей, у которого сорвало крышу от никотинового голода, а для забытого, никому не нужного племени в дебрях Амазонки — героем, освободителем, спасителем рая.

Похожие статьи:

Рассказы → Роман "Три фальшивых цветка Нереальности" (Треки 6 - 1/3 7)

Рассказы → Песочный человек

Рассказы → Роман "Три фальшивых цветка Нереальности" (Треки 1 - 5)

Рассказы → Нереальность (квест) [Сценарий игры об Ином Мире и Децербере]

Рассказы → Клетка открыта