Выпь-персоны

            

— Охренел, что ли?

— Пустите переночевать…

Смотрю на него, ты из какой помойки вылез, сюда пришел, тощий, весь какой-то защипанный, видно, не первый год уже по улицам мотается…

— Охренел, спрашиваю?

— А что так?

— Не знаю, что ты так охренел, это у тебя спрашивать надо… Читать-то умеем? Для кого русским по белому написано, гостиница?

— Вот, гостиница… я и прошу, пустите…

— Иди, иди, гуляй… улица широкая…

Закрываю дверь, почему так дрожат руки. Еще бы они у меня не дрожали, сижу как собака у двери, бросаюсь на каждый стук, на каждый шорох, может, уже приехали. И тут на тебе, за дверью это чучело околачивается.

Еще раз оглядываю, обнюхиваю гостиницу, все ли при всем, ковры постелены, лифт работает, лампочки в коридоре все горят, ярче некуда, номера блестят, на простыни лечь страшно, чтобы не испачкать, соринка-пылинка упадет, и то видно.

Этого надо от двери убрать, пока гости не приехали. А то кортеж появится, и нате вам, сидит тут у дверей мешок с костями. Вот и рассказывай потом, что в городе у нас нищих нет.

Мне же как сверху сказали, только посмей не по высшему разряду принять, только попробуй где что не так сделать, потом бошку тебе твою дурную точно не сносить. Из самого Кремля звонили, так и так, чтобы самолично все проверил, гостиницу вдоль и поперек своим языком вылизал…

Знать бы еще, кто к нам в гости едет.

Иду к двери, так и вскакиваю, подброшенный звонком, м-мать моя женщина! Так и чувствую, что-то забыл сделать, вот войдет сейчас гость, а у нас или тряпка грязная на самом видном месте, или крыса дохлая. Они же такие, крысы как сдохнуть соберутся, так на самое видное место вылезут.

Открываю дверь, екает сердце.

— Добрый человек… пусти переночевать…

Рушится мир.

— Пошел отсюда, я ком-му сказал! Мужик, ты не въехал еще, сюда сейчас вип-персоны пожалуют, и ты тут…

— Выпь пожалует? Это которая в болоте живет?

Смотрю в его глаза – чистые, наивные, полоумный какой-то, откуда его черт вынес. Вот и рассказывай потом высоким гостям, что у нас сумасшедших нету.

Выгребаю из кармана мелочь, кладу в чумазую руку, ба, тут не мелочь. Что-то я шиканул. Ну да черт с ним…

— На вот. Хлебца себе купи.

— Ох, спасибо, добрый человек…

Спасибо… Знаем мы вас, вот мы сейчас все эти денежки на водочку и потратим, говори потом высоким гостям, что у нас по пьянству самый низкий процент по России.

Еще раз проверяю все – на тридцать три раза, обхожу город, непривычно притихший, улицы выметены, только что не вылизаны, тротуары в кои-то веки расчистили, дома покрасили, асфальт положили, комбинаты-фабрики все на клюшке, чтоб не дымили, воздух не портили. Только бы их светлость на комбинат какой не заглянули, там руины, как после войны, а может, и не как.

Знать бы, кто там приезжает…

Заодно я и регион весь обошел, ничего, вроде, жить можно, все при всем. В спешном порядке детских садов понаоткрывали, понаставили качелек-каруселек, бабок-ежек, понастроили школ, больниц, только бы гости высокие туда не зашли, не посмотрели, что внутри нету ни хрена, одна декорация. Если что, сюда поведу, в третью больничку, специально дочиста ее вылизали, в палаты здоровых людей положили, чтобы ни крови, ни гноя, ничего этого высоким гостям не видеть. Деревьев понасажали, мост построили, только бы не проехал по нему никто, а то мостик-то пластиковый, одна декорация.

Возвращаюсь к гостинице, не иду – бегу, хоть и несолидно бегать-то уже, не двенадцать лет. Екает сердце, неужели упустил гостя, вот так прибегу – а гости уже прибыли, ходят, смотрят, а главный-то ваш где?

Эт-то что. В темноте натыкаюсь на тощий силуэт.

— Мил человек… замерзаю…

— Да ты издеваешься надо мной, что ли?

— Х-холодно… зима…

— Да неужели, а я-то думал май месяц на улице. То-то смотрю, снег лежит…

Разглядываю доходягу, в чем только душа держится, надо же, купил-таки булку хлеба. Нет, надо этого бомжару спрятать, пока гости не нагрянули.

— Пошли со мной… вон… в подвальчик иди. Только не натвори ничего…

— Мил человек, век не забуду…

— Пшел, пшел… ко мне тут вип-персоны едут, а ты…

— А кто приезжает-то?

Морщусь, тебя не спросили…

— Я откуда знаю? Сказали, приедет… такое приедет, что нормально не встречу, потом без башки останусь.

И правда бы, хоть бы сказали, кого ждать, генсека ООН или что повыше, а то на что повыше и гостиница моя нехороша будет. На всякий случай еще раз оглядываю номера люкс, проверяю краны, спускаю воду в унитазах, а то знаем мы вас, бачки на ладан дышат, щелкаю выключателями.

Обхожу город, заглядываю в квартиры – наугад, конечно, не комильфо, ну ничего, жить можно, мил человек, вы носки-то свои хоть по квартире соберите, вот так вип-персона приедет, а у вас тут как в прачечной…

Обхожу регион, черт, ни раньше ни позже плотину прорвало, ничего, уже чинят, рабочая ситуация. Иду – по стране, от края до края, в Сибири что-то морозы приударили, как бы чего не прорвало. Мужики, вы там посмотрите, чтобы отопление не треснуло… Чего? Верно, у нас проще температуру воздуха по всей Сибири поднять, чем трубы починить.

Что еще? Москву можно вообще не проверять, знаю, что там все при всем. Да какое там все при всем, нате вам, город в пробке стоит, как отсюда, так до края земли. Тэ-экс, быстро все машины растащить надобно… не знаю, куда. Гости высокие приедут, чтобы был образцово-показательный город. Чует мое сердце, что в столицу они тоже заглянут… Так что звезды извольте начистить, и на башнях, и в небе, чтобы сверкали.

Не бегу – лечу к гостинице, запыхался уже, давно не летал, годы уже не те. В фойе отстегиваю с плеч крылья, веша… Так, а где вешалка для крыльев? Для пальто вешалку вижу, а крылья куда девать? Гардеробщице сдать? Все верно, крылья, штука хрупкая.

Знать бы еще, кто приедет. И приедет вообще, или нет. А то полночи уже прошло, и ничего.

— Может, не приедут сегодня…

— А?

— Может, говорю, не приедут… гости высокие… они такие… нынче здесь, завтра там…

— Тебя какой черт сюда пустил?

— Да замерзнет же в подвале-то, — кивает портье.

— И замерзнет, и фиг с ним… еще здесь его не хватало.

— А гости высокие чего доброго увидят… скандал будет, скажут, у вас что, приютов нет…

— То-то и оно, что нет.

Смотрю на него, чумазого, тощего, устроился на краешке дивана, еще и диван после него отмывать…

Смягчаюсь.

— Девки, хоть бы кофе ему дали…

— Это можно.

— И помойте его там… чш, куда в номер ведете, вон, в подсобку. Оденьте поцивильнее, он у нас за дворника сойдет. О-ох, принесла тебя нелегкая…

Смотрю в холод ночи, вздрагиваю от шороха каждой проезжающей машины… Почему-то все больше кажется, что услышу звон колокольчика, подкатит тройка с бубенцами, привезет высокого гостя.

О чем я…

 

— А то в Череповце где-то вот так… гостей высоких ждали, ждали… из Москвы откуда-то… а они не приехали.

Опять он. Сидит, растирает обмороженные пальцы.

— А у вас мазь какая-нибудь от обморожений найдется?

— Еще тебе чего?

— Что, на всю страну мази нет?

Вот, блин, он еще гостям высоким пожалуется, что мази нет… Иду к аптечке, ох, намучаюсь я с ним.

… шорох шин…

Подбегаю к окну, нет, проехали мимо, не гости…

— А они на чем приедут?

— Да черт их знает… на машине, наверное…

Ловлю себя на слове, а ведь и не знаю, как они появятся, может, прикатят на поезде, или ждут меня где-нибудь в аэропорту…

Звоню в аэропорт, ну только посмейте не взять трубку…

…нет, в аэропорту высоких гостей нет.

Жду. От нечего делать считаю снежинки за окном. Монотонно отвечаю на бормотание бродяжки, а что у вас тут в городе новенького, а зоопарк у вас есть, а мечеть у вас есть, а метро у вас есть, а что так нет, а откуда оно возьмется, бюджет по швам трещит…

Ближе к рассвету снова выхожу на улицу, в холод, в ночь, расправляю крылья, лечу над страной, над миром, снова проверяю все – на тридцать три раза. А то ведь так и чую, что-нибудь да и недоглядел, точно высокие гости куда-нибудь не туда заглянут, и нате вам, конфуз выйдет. Лечу – над Москвой, над Европой, все при всем, огни горят, взлетают самолеты, извиваются магистрали. Ла-Манш на месте, океан на месте, все при всем, ни одного пятнышка нефти на волнах, хорошо все вычистили. Оглядываю Нью-Йорк, чистенько, да что я смотрю, надо не на центральные улицы смотреть, а поглубже, в кварталы, куда даже полиция не хаживает… Вот, блин, и тут все чистехонько, прибрали, смуглые парни салютуют мне,  скалят белоснежные зубы, мол, все о, кей, к визиту больших гостей готовы…

Знать бы еще, откуда явятся эти большие гости. Хоть бы сообщили, хоть бы намекнули, а то – ни слуху, ни духу. Почему-то кажется, что ждем вообще не людей, я на всякий случай намекнул всем вэ-вэ-эсникам, про неопознанные объекты сообщите мне, а то, может, придется к летающему блюдцу нести хлеб-соль.

Пролетаю над Антарктидой, проверяю озоновую дыру, нет дыры, залатали, накрепко заштопали. Еще бы нитки убрали, чтобы из облаков не свешивались, вообще бы им цены не было, а то все я обрезать должен.

Возвращаюсь – ближе к рассвету, уже не лечу – телепортируюсь, врываюсь в двери гостиницы, неужели прощелкал?

— Нету?

— Не приехали, — кивает бродяжка в углу.

— Черт…

Смотрю в рассвет, чувствую – теперь уже не приедет высокий гость, что-то сорвалось, что-то не вышло.

— Может, утречком подъедет… на дороге там где застрял… или мотор заглох…

Черт мне принес этого бомжару.

— Или на самолете летели… А облаков нету…

— При чем тут облака?

— Ну самолет, он же по облакам едет…

Екает сердце.

— Слушай, тебе делать больше не фиг, сидишь тут? Вон, иди, работу ищи… биржа труда в девять открывается. Пошел, пошел…

Распахиваю дверь, внутри все кипит и клокочет.

— Спасибо, добрый человек…

— На здоровье.

Чур, чур меня, сгинь, пропади.

 

— Охренел?

Он смотрит на меня, усталый, замотанный, бледный какой-то. Но черт возьми, — это человек, первый раз за столько времени вижу здесь человека. Похоже, я и правда охренел, чуть не кинулся ему на шею, как родному. А как вы хотели, столько скитался, ни одной живой души здесь не видел.

На негнущихся ногах иду к воротам. Прошу:

— Пусти…

— Рехнулся?

— А что… нельзя?

— Нет, конечно… смеешься, каждого встречного-поперечного пускать, — ворчит он, — Если каждого встречного-поперечного пускать, это что ж будет?

Смотрю на ворота в отчаянии, смотрю на бескрайнюю пустынную равнину вокруг, интересно, сколько я скитался, прежде чем наткнулся на ворота, на стену – от горизонта до горизонта, на человека у ворот…

— Может, заплатить надо?

— Чего? – человек опускает метелку, которой мел дорожку, поднимает голову.

— Может… заплатить, говорю, надо за вход?

Показываю банкноты – он смеется, я и сам над собой смеюсь, кому они здесь нужны, наши рубли-доллары.

Здесь…

Где здесь…

Не помню, как я сюда попал, ничего не помню – прошлое как отрезало, пытаюсь вытащить что-то из своей памяти, не могу. Было что-то, было, какие-то дни рождения далеко в детстве, ой, это кто у нас такой большой, яркие игрушки, первый раз на школьной линейке, а кому отдавать цветы, Флавин, не вертись, сейчас за дверь пойдете оба, институт, ну по бюджету, юноша, не проходите, денежки-то у вас есть? Было что-то, администрация, парень, я тебя на своем месте хочу оставить, когда сам в губернаторы пойду, потом…

Вся жизнь…

Много было всяких потом, не помню последнего потом, как я попал в мертвую пустыню, как набрел на ворота, на бесконечную ограду…

— А что нужно, чтобы войти?

Спрашиваю – чувствую, не ответит, и то правда, чего ради ему меня пускать, это же не мой сад там, за оградой, это чья-то земля, чьи-то деревья цветут, чьи-то яблоки с гулким стуком падают оземь, чьи-то соловьи поют.

— Не видишь, не до тебя мне, — отмахивается, — у меня тут гости дорогие с минуты на минуту будут, а тут ты…Ты их не видел, кстати?

— Кого?

— Ну… хоть кого-нибудь.

— Н-не видел.

Он отвернулся – хорошо хоть, ворота не закрыл, — оставил меня наедине с пустыней. Сколько все-таки я шел по ней? Кажется, год или два, конечно, только кажется, год или два без воды я бы не выдержал. Теперь начинаю припоминать, как шел сюда, к стене, еще не знал, что здесь стена, но шел сюда. Что-то гнало меня, что-то невидимое, неощутимое – там, в темноте ночи. Что-то страшное надвигалось, заставляло меня уходить от него, страшного, все дальше по темной пустыне. Самое главное, я не видел и не слышал, чтобы что-то приближалось, я просто знал, что оно идет за мной.

Темное что-то.

Не видимое в темноте ночи.

Хватаюсь за соломинку.

— А с хозяином вашим поговорить можно?

Смотрит на меня, усталый, замотанный:

— Я хозяин.

Черт…

— Может, вам работник нужен?

— Своего добра хватает. Говорю, уйди, не мешай, гостей дорогих жду, а тут ты…

Ухожу. Не мешаю. Память начинает проясняться медленно-медленно, и опять все не то, проявляются какие обрывки – не к месту и не ко времени… Был же я на каком-то посту, в губернаторах я, что ли, был? Нет, выше. Гостя какого-то встречал, важную птицу… откуда-то… не знаю, откуда. Было, было, помню, помню, ждал дорогих гостей, смотрел в темноту ночи, считал снежинки, потом смотрел в рассвет, понимал – никто не придет.

Было… Это когда мир сошел с ума, это когда мне звонили – откуда-то сверху, то ли из Москвы, то ли еще выше, благодарили, молодчина вы, Флавин, хорошо встретили высокого гостя, он доволен остался, очень вас хвалил. Помню, как кивал, улыбался, когда вручали какие-то награды, рад стараться. Даже не обмолвился, что никакого гостя в ту ночь так и не дождался.

Помню.

Память снова отказывает. Снова чувствую, как крадется за мной по пустоте что-то темное, жуткое. Нет, не крадется, нечем ему красться, у него нет лап, у него ничего нет, у него нет даже его самого…

Смотрю на ворота, осторожно подкрадываюсь, бочком-бочком, хозяин косится на меня, будто говорит, тебе что непонятно-то, русским по белому сказал, нечего тут околачиваться.

— Пусти, — прошу, уже ни на что не надеюсь.

— Чего ради?

— Ну… так.

— Так… пропуск есть?

Вздрагиваю, развожу руками, чего нет, того нет. Сажусь на землю возле стены, всем своим видом показываю, некуда мне идти, некуда, хоть что со мной делай, не пойду я туда, откуда прется это… темное… не знаю, что…

Он как будто забывает меня, не замечает меня. Ходит по саду с корзиной, яблоки собирает, что ли. Хоть бы мне одно яблочко перепало через стену, больше бы я не просил. Смотрю на него, чем больше смотрю, тем больше не понимаю, он берет яблоки из корзины, развешивает на ветках…

— На, возьми, — вспоминает про меня, сует мне в руки наливные плоды, ломоть хлеба, прикрытый поджаренной рыбешкой, — иди, иди отсюда, я гостя дорогого жду, мне готовиться надо.

Вгрызаюсь в яблоки, даже толком не чувствую вкуса, что тут почувствуешь, когда что-то темное в пустыне совсем уже близко, надвигается – из ниоткуда, мрачное, безликое, хочется сказать – ничто, только это не ничто, это какая-то отрицательная величина.

Смотрю на него, как он ходит по саду, развешивает яблоки.

Узнаю его лицо.

Вспоминаю зимнюю ночь, хоровод снежинок…

Пустите переночевать…

Вспоминаю, как я сюда попал – не вспоминается, не хочет, вырывается из сознания. Последнее, что помню – из того, из привычного мира, как я сворачиваю на проспект, еще долго не могу втиснуться в свой ряд, добираюсь до перекрестка, куда едешь, ур-родище, куда едешь, знак, что ли, не видишь, выруливаю куда-то в никуда, лихач на чем-то иномарочном-навороченном врезается в меня, куда прешь, сворачивай-сворачивай-свора…

Что-то было потом, свет какой-то резкий, неземной, куда меня несут, почему я не могу встать, почему, почему меня укладывают назад, да лежите, лежите, нельзя вам вставать, откуда столько крови, неужели – моя.

Вздрагиваю, просыпаюсь от воспоминаний. Вернее, не сам просыпаюсь, меня будит то, темное, невидимое, бесплотное, что движется за мной.

Теперь не сомневаюсь – за мной…

Подхожу к воротам – он смотрит на меня, ой, смотрит, не прошмыгнешь, не просочишься исподтишка. Ходит по саду с кисточкой, раскрашивает листья в сочно-зеленый цвет.

— Может, помочь?

— А?

— Помочь, говорю? А то гости дорогие едут… не успеешь еще…

— Ну, помоги.

— А у меня пропуска нет.

— И не у кого нет, — смотрит на меня, посмеивается.

— А зачем тогда…

— А так… прикольно так, спросишь у человека – пропуск есть, он и стоит, боится войти.

Он смеется. Все так и вскипает внутри, ах ты, думаю, чтоб тебя. Вхожу, он вручает мне корзину с яблоками, клей, развешиваю по веткам.

— Куда, куда все на одну ветку, на разные давай… поровну чтобы было…

Что-то темное, бестелесное уползает, уходит, чувствует, что меня не взять. Хочется спросить у него, кто приедет, кого он ждет здесь в бескрайней пустыне, кого пригласил в райский сад, архангела с трубой или пророка со столпом огненным.

— Вроде готово, — оглядывает сад, примеряется, да точно ли готово, да не забыл ли что. Поправляет терновый венец.

— Вроде, — соглашаюсь, делаю вид, что тоже оглядываю сад.

— Ну вот и славненько, — он распахивает двери большого дома в конце аллеи, кивает мне, — входи, гость дорогой!

 

                                                                2013 г.

 

 

Похожие статьи:

Рассказы → По ту сторону двери

Рассказы → Желание

Рассказы → Песочный человек

Рассказы → Властитель Ночи [18+]

Рассказы → Доктор Пауз