Публикации

Жизнь моя близится к своему закату.

Вновь и вновь я размышляю об этом, сидя на холодной могильной плите, под которой покоится моя нежно любимая Маргарита. Сижу и вспоминаю дни моей юности и зрелости, мгновения радости и печали. Тягостно старику, влачащему век свой в одиночестве, - ибо сыновья мои давно выросли, возмужали и покинули отчий кров, - думать, что единственный совершенный грех приведет меня после смерти в адское пламя. Нет, не наказания за провинность страшусь я, а того, что в горнем мире не встречусь с моей отрадой, моей любовью – земной и небесной, - моей Маргаритой, пребывающей – верю в это всем сердцем! – в пресветлом краю.

Мик указал на уцелевший флигель:

- Вот туда перевели Ермолаева по моей просьбе, а разрушено именно то крыло, где он находился до нашей беседы.

- Сиди в машине, бандит, твои фотографии наверняка разосланы уже повсюду. Пока разберутся, не дай Бог ещё пристрелят. Я заберу Ермолаева и вернусь.

           - Ты опять сюда припёрся?! – сморщенная старуха, зло сплюнула и обнажила противные желтые зубы, - ка-ак ты мне надоел. Ну вот скажи, за что мне такая мука?!

- Вы сказали, что требуется моя помощь? - напомнил Порфирий.
- Да, - взгляд Волка чуть погрустнел. - Из царского хранилища украдена сыворотка правды. Все выходы перекрыты, значит, вор и похищенное ещё во дворце. К сожалению, долго удерживать всех взаперти стража не сможет, иначе будет международный скандал.

- Просыпайся, Рэйки! Время вставать.

Почему так болит голова? И сон… Такое чувство, что она не спала. Усталость наваливается душным одеялом, давит многотонной каменной плитой. Датчики сжимают виски, впиваются под кожу, ввинчиваются в мозг.

Рэйки, что с тобой случилось?

Бато был в ярости. Он верил, что ему суждено пострадать за истину – за то, что он искренне считал истиной, – может быть, пострадать публично, на глазах у этих безмозглых обитателей резервации, надеялся, что его накажут, убьют, а вместо этого его тупо вырубили, отвезли на флаере хрен знает куда, заперли в уютной квартирке, которую и тюрьмой-то не назовешь.

Мастер Куро отложил кисть, встал и, прихрамывая, подошел к окну. Сегодня нога болела сильнее обычного, но старик по-прежнему ходил по дому без трости, при нужде опираясь на стены и мебель. Трость Куро брал только на прогулки - по двору и саду. Увы, последние годы мастер уже не находил сил выйти за ворота и спуститься по узкой тропинке со скалы. Потому и проводил долгие-долгие дни в одиночестве, но оно не тяготило. Радость и отдохновение приносила работа.