№102 Русалка из Рустамовки
Автобус затормозил на обочине, подняв облако пыли.
— Выходи, парень. Твоя остановка.
Я завис на ступеньке, озираясь по сторонам:
— Это Рустамовка?
— Она самая. Давай, не задерживай!
Накинув рюкзак на одно плечо, я спрыгнул на землю. Водитель посигналил и закрыл дверь. Здравствуй, лето в глуши — я приехал! Вздохнув, поплелся по грунтовке, уходящей от большака в сторону небольшой деревушки.
Родители меня кинули. Свалили в Тайланд. Мне сказали: неплохо бы навестить бабушку — провести каникулы на природе, воздухом подышать. Известный же факт — воздух в деревне Рустамовке очень полезен для молодого организма.
Знаю я настоящую причину — завалил почти всё, что мог. В нашей выпендрежной гимназии экзамены сдаются в каждом классе. Родители уши прожужжали — на следующий год надо куда-то поступать. Конечно же, в Рустамовке я подумаю над своим поведением.
Я и не заметил, как добрёл до деревни. Давно здесь не был. Бабушка сама приезжает в гости — на день или два. И быстро начинает собираться обратно, причитая про огород, поливку и своих кур. Который же дом её? Я немного растерялся.
А Рустамовка сильно изменилась! Новые домики. Сюда что, люди приезжают? Жить? Ненормальные. Вроде бы, начал ориентироваться. Вот дом соседки тёти Вали — мы в детстве играли с её сыном Толиком. А вот и бабушкин домишко, с железной крышей.
Знакомая калитка. Небольшие окна в деревянных рамах. Занавески в горошек. Ромашки разноцветные в садике. Нервничаю. Да, давно не был: последний раз калитка была мне по грудь. Не бежать же обратно на большак? Бабушке я звонил — ждёт. Набрал воздуха в грудь, открыл калитку и пошёл к дому.
Не заперто. Заглянул внутрь. Пол деревянный. Маленькие плетёные коврики.
— Бабуль!
Не ответила. Дома нет? А что не закрыто тогда? Понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить — может, в огороде? Сбросив рюкзак, я вышел. Догадка моя оказалась верной: бабушка Зина что-то полола. Хочется ей в такую жару надрываться?
— Бабуля, привет.
Она подняла голову, прищурилась. И вдруг резко разогнулась, взмахнув руками:
— Ох ты ж, батюшки, Мишка!
Первым делом бабушка заставила меня вымыть руки и посадила за стол. Ё-моё! Еда как из рекламы домика в деревне: блинчики, сметана. Ягоды какие-то.
— Молоко будешь?
Я отрицательно покачал головой.
— Зря ты. У соседки сегодня взяла. Свежее.
Из пакета оно как-то, привычнее. А это что, прямо из коровы?
— Не, бабуль, спасибо. Я молоко только с кофе пью.
— С кофеём? Ну вы гляньте-ка на него. — Она села напротив. — Вырос-то как!
Я не нашёлся что сказать и полез в телефон.
— Мишка! За столом! Убери!
Сигнал совсем слабый.
— Бабуль, а что тут со связью?
— С чем?
— Ээээ… Ну, с телефоном? Ловит?
— А-а. Нет. Если только к большаку уйдёшь. Или к магазину. Они к вышке ближе. А у нас нет, что-ты.
Ну ни фига себе! Попал я. Я ж тут сдохну со скуки!
Спустя пол дня я выяснил, что с телефоном нужно на крышу. Нагретую за день солнцем. Загорать можно! Найдя в бабулином комоде какое-то полотенце, я забрался наверх.
Лежать в солнечных очках не хотелось — а без них неудобно пялиться в телефон: ярко светит солнце. Устроившись на животе, наблюдал за деревенскими. Малышня какая-то бегает по улице. А в соседских огородах одни тётки. Ровесников моих нет. Может, к лучшему? Не представляю, как бы тусовал с местными.
Скука! Уже со всех сторон прожарился. А что бы делал в городе? Зависал бы с такими же неудачниками, оставшимися летом дома. Цедил бы колу со льдом. А может быть, и пиво. Большего неудачника, чем я — не найти. Я в деревне.
Весь день валял дурака. Ночью спал как убитый. Разбудил меня шум и сладкий запах с кухни. Потянувшись, поднялся. Пирожки! С раннего утра. Чувствую, я тут окабанею! После завтрака бабушка, убирая посуду, бросила через плечо:
— Мишань, сегодня суббота. Поможешь по хозяйству?
Я напрягся. Сейчас много говорят про гендерное равенство, но мыть посуду или полы чёт не хочется. Я, конечно, планирую как-нибудь побыстрее съехать от родителей и жить один. Но есть же робот пылесос и посудомоечная машина, да?
— Дров надо наколоть. Для бани.
Что я знаю про колку дров? Хотел на ютубе поискать — дохлый номер. Осмотрев “чурку”, пришёл к выводу, что необходимо какое-то механическое сдавливающее устройство с тонкими стальными клиньями, способными сей предмет расщепить вдоль волокон. Но бабушка вручила мне топор.
За два часа “знакомства” с колкой дров я понял, что не хочу жить в деревне — ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах. А ещё пришло осознание, что бабушка здесь совсем одна: со своими дровами, банями, огородами и водой из колонки через дорогу. Вот вырасту, куплю ей квартиру и увезу отсюда к… К благам цивилизации.
— Мишань, ты как?
— Нормально. Почти закончил. — Я опустил топор в шершавое дерево: чурка раскололась на две части. Поставив одну из отлетевших половинок на место, я расколол и её, кинув полешки в образовавшуюся кучу.
— Ишь ты, как приноровился! Молодец. Что сейчас делать будешь?
— А что? Что-то надо?
Я как-то проникся к бабуле, успевшей за утро полить садик и огород, сбегать к соседке, приготовить на завтрак пирожки и вымыть весь дом, большим уважением.
— Нет. Отдохни, Мишаня. На реку сходи.
— Куда?
— На речку Вишенку. Вон она — за деревней. — Бабушка махнула рукой куда-то за дома. — Все местные там: купаются да рыбачат.
— И девчонки есть?
— А как же. И уж поди получше, чем ваши, городские!
Я пожал плечами. Как будто я могу разбираться в этом вопросе? Но воображение быстро начало рисовать любопытные картинки. Девочки купаются. Надо глянуть.
Быстро собравшись, направился искать эту Вишенку. Подходя к реке, услышал весёлый визг — на берегу, покрытом невысокой травой, сидела компания из девчонок примерно моего возраста и нескольких малышей. Две девочки присматривали за мелкими. Остальные собирались искупаться. А может, и не зря приехал?
Одна из них, уже успевшая переодеться в яркий, и явно маленький ей купальник, подошла ко мне:
— Привет.
— Э-эм… Привет. — Сообразив, что лучше бы мне смотреть ей в лицо, кое-как поднял глаза.
— Ты здесь откуда?
— Приехал недавно.
— К кому?
— К бабушке.
— А ты чьих?
Вопрос я не понял.
— Я Миша.
— А я Света. Лепнёва Света — она улыбнулась и протянула мне руку. Ну точно, не зря приехал. Света развернулась к стоявшим в стороне девушкам и крикнула:
— Маша, Галька, идите сюда!
Девчонки засыпали меня вопросами: Кто? Откуда? В каком классе? Был здесь раньше? Темноволосой Гале я вроде бы даже понравился. Всё шло хорошо, пока к нам не подвалил какой-то типок, до этого сидевший с удочкой дальше по берегу.
— Эй, чё шумим? Всю рыбу распугали!
— Витёк, у нас новенький!
— Не новенький, я только на лето.
— Ясен перец, что на лето. А чё как на дискотеку припёрся?
Я посмотрел на свои светлые летние шорты, уже порядком угвазданные за день.
— Не припёрся, а пришёл. Поплавать. В чём проблема?
Страха во мне не было. Этот Витёк не намного крупнее меня. Да и что он мне сделает? При девчонках.
— Поплавать? Ну так и греби отседова! — Витёк плюнул под ноги, показав кривые зубы. Темноволосая Галя решила за меня заступиться:
— Вить, не надо. Чё завёлся? Ловил свою рыбу, вот иди лови дальше!
Витёк её оттолкнул. Не сильно — она даже не возмутилась. Но мне не понравилось:
— Отседова? Деревенщина. Руки не распускай.
Я даже сообразить не успел, как отхватил по лицу. Вкус соли во рту. Витёк разбил мне губу.
— Ну чё, выпендрежник, получил?
Кто-то завизжал. Света с девочками бросились отталкивать от меня Витька. Воспользовавшись тем, что он отвлёкся, я прыгнул на него и несколько раз ударил куда-попало. А, понятно — визжит малышня. Подбежал ещё парень. Не видел его. Он с Витьком?
— Чё происходит, мать вашу-тось?
— Наших бью-у-ут! — Какой-то мелкий пацан заплакал, тыча в меня пальцем — Витьку бьют!
Мне наваляли. Если б не дружный вой девчонок — досталось б ещё больше. Витька и его знакомого, которого все называли Серым, от меня оттащили. Вовремя, надо сказать. Я уже валялся на земле, закрывая лицо. Попинав меня под ребра босыми ногами, Витёк с Серым удалились. Девчонки, оглядываясь, неуверенно последовали за ними. Галя присела рядом, сочувственно вздохнув:
— Ну, ты как? Ничего?
— Жить буду. — Я приподнялся и сплюнул кровь.
— Ты извини. Не любят у нас городских.
— Я заметил.
— Ладно, я пойду.
Я кивнул. Не хотелось разговаривать. Даже не уверен, что смогу подняться без стонов. Хорошо наподдали.
— Извини ещё раз. — Галя вскочила и побежала за уходящей компанией. Я посмотрел ей вслед. Да уж — удалось знакомство. Ребята ушли недалеко: устроились метрах в ста выше по течению. Витёк посматривал в мою сторону. Кое-как встав на ноги, я пошёл домой, стараясь не показывать, что мне больно.
Вернувшись, быстро прошмыгнул мимо кухни в комнату, спросив, когда можно будет помыться? Бабушка, занятая ужином, крикнула мне, где взять мыло и полотенце. К счастью, сама не вышла. В бане я кое-как помылся и осмотрел свою рожу в маленькое зеркальце. Губа выглядела отвратно. Поверит бабуля, что я упал и ударился?
Увидев меня, бабушка охнула:
— Боже ж мой, кто тебя так? Местные?
— Угу. — Я даже удивился, что так быстро сознался.
— А ты сказал, что бабы Зины внук?
— Бабуль, а ты что, местный авторитет?
— Фторитет тебе. Не любят здесь чужих. Ездят всякие. А если бы ты сразу, по людски, представился, чьих ты — глядишь, и приняли бы тебя.
— А, так вот что это значит.
— Задавался поди, городской ты наш?
— Было немного.
— Эх-хе. — Бабуля засмеялась, подоткнув кулак под подбородок. Заразившись от неё этой необычной легкостью, я засмеялся тоже. А мама бы скандал устроила.
После ужина меня отпустило. Понял, что сам дурак. Намаявшись от безделья, нашёл в шкафу какой-то старый детектив и залип в него на остаток вечера. Ночью не спалось. Свет включать не хотелось, а в темноте я читать не умею. Взял телефон и выбрался на крышу. Я тут уже сколько — два дня? Что там творится, в цивилизованном мире? Не рухнул он без меня?
Родители прислали фотки с отдыха. Написал им, что у меня всё отлично. Полез в френд-ленту: Лиза Мильгорская, одноклассница, где-то в Сочи отдыхает. Выложила фотку с пляжа. В бикини. Срочно глянуть!
Ночью, на теплой, прогретой за день крыше, можно лежать на спине и смотреть на звезды. Фото Лизы зависло и не подгрузилось. Но зато видно небо. Потрясающе красивое, звёздное небо. В городе такого не бывает: слишком светло. А здесь? Соседский кот пришёл — лезет под бок. Чей-то пес лает. Стрекочет кто-то. А я ведь так и не искупался.
Что за странное желание? Хочу сходить поплавать. Сейчас там точно никого нет. Будет мне проверка на смелость. Рисково всё таки. Пусть днём отогнали местные. Но если решил, сделаю. Я слез с крыши и пошёл к реке.
Меня дурманил запах травы, стоящий в душном, теплом, ночном воздухе. Тихая гладь воды отражала лунный свет. Я замер — так это было красиво. Вдруг где-то рядом раздался женский смех. Приятный. Я подпрыгнул от неожиданности. Но не испугался. Смех был добрым.
— Эй! Здесь кто-то есть?
Опять смех. Но, кажется, ближе.
— Кто здесь?
— Видишь меня? Посмотри на реку.
Приятный голос. Сначала я заметил рябь на воде. А потом увидел её. Она стояла, больше чем по грудь, в воде, окутанная лунным светом. Её длинные волосы плавали вокруг круглых плеч.
— Ты что, русалка?
Умнее я ничего сказать не мог? Такая красивая. Что она делает ночью в реке?
— Ты тоже пришёл искупаться?
Миша, ты дебил. Местная, наверное. И ничего удивительного тут нет.
— Да, захотелось что-то. Жарко.
— Ну так заходи.
— А можно?
— Река, она для всех.
Я быстро разделся и опустил ногу в воду. Холодно! Думал, будет теплее. Девушка опять рассмеялась. Она же плавает, а я что, хуже? Залез в воду и подошёл к ней. Моя русалка улыбнулась, обнажив белоснежные зубы:
— Поплывём на ту сторону?
— Давай.
Мы переплыли реку. Надо сказать, незнакомка держалась увереннее меня. Течением порядочно сносило. Добравшись до противоположного берега, мы нащупали ногами дно.
— Вот сюда. Здесь лучше. — Девушка взяла меня за руку и подтянула к себе. Дно под ногами, действительно, оказалось потверже.
— Почти везде ил.
— Да, я заметил. А ты не боишься?
— Чего?
— Плавать здесь одна.
— Нет. Ой, что это? — Она дотронулась пальцами до моей разбитой губы. — Больно?
Её рука показалась мне странной. Но я не успел рассмотреть получше.
— Больно, если так трогать. У тебя руки холодные.
— Так мы же в воде.
Руки у неё были как лёд. И она их прятала. К моей губе, видимо, непроизвольно потянулась.
— Пальцы совсем заледенели.
— Я просто давно здесь. — Она опять улыбнулась. — Не обращай внимания. Поплыли обратно?
Я кивнул. Пловчиха она отличная. Всё время отставал. Догнал уже у берега.
— Как тебя зовут?
— А тебя?
— Меня Миша. Но я первый спросил.
Она немного смутилась и наклонила голову:
— А меня Лена. Только не говори никому, что я здесь была.
— Кому я скажу? Знакомство с местными не очень задалось — я усмехнулся и показал на разбитую губу. Она неожиданно громко рассмеялась.
— Да ладно, не так уж и смешно.
— Смешно. Ты придёшь завтра?
— Давай выйдем, ты замерзла. И я тоже.
— Ты выходи. А я ещё побуду в воде.
— Холодно ж.. — я посмотрел на её мокрую рубашку. Она что, без купальника!? Меня осенило внезапной догадкой. — Ты стесняешься выходить?
Девушка быстро скрестила руки на груди:
— Да. Типа того. Так что иди первый.
Я вылез на берег, думая, что Лена странная. Можно же взять полотенце. И обещание с меня — не пялиться на неё. Невыполнимое, конечно. Но не мерзнуть же в воде?
— Так ты придёшь завтра? Так же, ночью?
— Приду.
Она рассмеялась своим волшебным, заливистым смехом. Нырнула и исчезла. Я, наверное, ещё с минуту таращил глаза на водную гладь. Но так ничего и не увидел. Обескураженный и обеспокоенный, я поплёлся домой.
Наутро, первым делом, пошёл к дому тёти Вали — мамы Толика. Толян меня вспомнил. Посмеялся над вчерашним махачем. Он, оказывается, уже был в курсе. И в тот же день примирил меня с Серым и Витьком. Я извинился за своё поведение, а они — за мою разбитую губу. Как ни странно, зла на них я не держал. Меня занимала только вчерашняя знакомая.
Ребята взяли меня на рыбалку. Устроившись с удочкой, я спросил, знают ли они такую девушку — Лену? Нашего возраста, может, постарше. Лен мне было перечислено море. Которая из них моя, выяснить не удалось. Зачем мне? — Не прокололся. Кое-как дождался ночи. Только стемнело, уже был у реки.
Лена не появлялась. Утомленный долгим днём и переживаниями по поводу предстоящей встречи, я заснул на берегу. Проснулся от прикосновения к щеке чего-то холодного и скользкого. И почему я решил, что самым правильным решением будет поймать это что-то?
— Лена!? — Я держал её за руку. Она смотрела на меня, широко раскрыв глаза. Кажется, в них отражались все звёзды мира.
— Ты что, чего-то боишься?
— А ты? — И тут я посмотрел на руку, которую сжимал в своей. Так близко, что я не мог ошибиться. И я заорал.
— Миша! Миш! Ты как? Очнись!
С трудом разлепил глаза. Она склонилась надо мной. С мокрых волос капала вода.
— Миш, ты в порядке?
Я кое-как поднялся. Лена прятала руки в складках длинного, мокрого платья. Рваного. Она сидела на коленках и смотрела на меня с волнением.
— Лен, если это розыгрыш, то он не смешной. Что ты надела на руки? Перчатки?
— Это не перчатки. — Она вздохнула и вытянула вперед обе руки. Между длинными, крючковатыми пальцами отчетливо виднелись перепонки.
— Как это, не перчатки? А что тогда?
— Мои настоящие руки. Они… такие.
Я не нашёлся, что ответить.
— Знаешь, и ноги тоже.
— Не надо!!!
Но она уже вытянула вперёд одну ногу, покрытую рыбьей чешуей. Пальцы жутковато раздались в стороны, и между ними тоже поблескивали отвратительные перепонки. Я непроизвольно дёрнулся назад:
— Лена, ты кто?
— Не знаю. — Она пожала плечами. — Ты боишься?
Странный вопрос. Да я же в обморок грохнулся! Может, мне всё снится? Приехал в глушь и начал видеть вот такие, странные, сны.
— Боюсь, наверное. Так ты…
— Нечисть? — Она попробовала улыбнуться. — Я теперь живу в воде. Не могу надолго из неё выйти. Мне надо быстренько искупаться. Подождёшь?
Я кивнул. Лена поднялась и побежала к реке. По силуэту: девушка как девушка. Очень красивая, между прочим. Посмотрел в сторону деревни — не смыться ли мне по-тихому? Но кто знает, насколько быстро Лена передвигается по суше? Она вернулась, фыркая и отжимая волосы.
— Спасибо, что дождался.
— Я буду считать тебя русалкой.
Заливисто рассмеялась и погладила меня по руке своей перепончатой лапой. Мне удалось разглядеть что-то, похожее на жабры, на её тонкой, белой шее. Я читал, конечно, про человека-амфибию. Но Лена врядли продукт экспериментов безумного учёного. Мало-помалу я успокоился: хотела бы Лена меня убить — давно бы это сделала.
Мы проговорили до утра. Лена оказалась очень милой девушкой. О себе она рассказала мало. Раньше жила в деревне. А после смерти обратилась в чудище, и с тех пор обитает в реке. Она — утопленница. Вот и всё, что удалось вытянуть. Но я не сдамся. Есть что-то, о чём она молчит.
Я узнал от ребят, что была такая девочка — Лена Тимофеева. Утонула в прошлом году, летом. Её тело не нашли. Только кое-какие вещи на берегу. Из того и заключили, что купалась одна. А плавала она плохо.
С тех пор я каждую ночь приходил к ней. Сам не заметил, как рассказал Лене всю свою жизнь: и про родителей, и про школу. И даже про подружек. Она была бы самым внимательным и чутким человеком на свете, если бы, конечно, она была человеком. Я показал ей фотографии всех мест, где бывал. Рассказал про наш город: про метро, набережную, про закаты и рассветы над крышами многоэтажек. Рассказал про любимые места. Про увлечения. Про мечты. Ей было интересно обо всём. Даже о мелочах.
Я ничего вокруг не замечал. Тем временем, в деревне происходили странные вещи. Спал я теперь только по утрам, и просыпался поздно и кое-как. Так вот, как-то утром бабуля сказала мне, что наш огород подтапливает. Но откуда вода берется — непонятно. На подтопы жаловались все соседи. Я смекнул, что пострадали дома, стоящие вдоль дороги на Вишенку. Лена как-то обмолвилась, что умеет управлять водой. Да ну, бред.
Ребята тоже заметили — с рекой что-то не то — рыба исчезла. Малышей больше не пускали купаться: хороший, твердый берег превратился в болотце. Как если бы Вишенка разливалась.
Всерьез начав подозревать Лену, я придумал план. Попрощавшись с ней на реке, медленно пошёл домой. У самой деревни развернулся и побежал назад. Она стояла на дороге. По колено в воде. У меня дыхание перехватило. А она только заливисто рассмеялась, помахала мне рукой и пошла обратно. И небольшая речушка повернула за ней вслед.
Следующей ночью я попросил Лену больше меня не провожать. Она согласилась. Но уверенности в голосе я не почувствовал.
— Лен, зачем ты это делаешь?
— Он живёт рядом с тобой.
— Кто?
— Человек, который меня утопил.
— Что!!? — Я вскочил. — Лена, тебя утопили!?
Она кивнула.
—Так что ж ты молчала!?
— Я… не решалась. — Лена замялась, протирая плечи и шею мокрыми волосами. Ей нужно было в воду. — Не решалась… попросить тебя. Это может быть опасно. Миша, приведи его на реку.
— Что!!?
— Приведи его. Нам с ним нужно увидеться. Может, тогда я успокоюсь. Может — так надо?
— Как так?
— Точно не знаю. Пойму, когда его увижу.
— Хорошо, кто это?
— Отец Витька.
И Лена рассказала мне о своей смерти.
Он ведь казался неплохим — дядя Саша. Шутник, весельчак. Только вот рыбалку не любит. Витёк говорил, что раньше отца за уши от реки нельзя было оттащить. А сейчас — ни ногой. Как отрезало. Ну да, утопить девчонку в реке — не лучшее воспоминание. Если б только девчонку.
Витёк уже год рос без матери. Говорили, она сбежала. И только соседская девочка Лена знала, что Витькин батя стукнул свою жену по голове молотком. А потом сгрузил её в мешок и унёс на реку. А потом увидел Лену. По глазам понял: не обмануть и не запугать.
Обошёлся без молотка. Оглушил и утащил туда же, куда и жену: на Вишенку. Утопил, как котёнка. Оставил на берегу сандали и часики. И это его мне надо на реку заманить! Как?
— Дядя Саша. Пойдёте со мной на рыбалку?
Он что-то колотил. Оторвался на секунду:
— Зачем?
— Покажете, где жену утопили.
Опешил. Уставился на меня с открытым ртом:
— Ты что, щенок, такое говоришь!
— Вы её этим молотком?
— Да ты, сучёныш!!!
Молоток полетел в меня. Я увернулся и рванул к реке. Не самый лучший план? Почему-то Лене особенно важна эта ночь. Она умерла ровно год назад. Тогда, как и сейчас, на небе сияла луна. Тогда, как и сейчас, что-то странное творилось в природе. Тогда, как и сейчас, Лена стала монстром.
— Дядя Саша? Я тебя ждала.
Она вышла из воды. Одетая в призрачный лунный свет и рыбью чешую. С ног до головы покрытая тиной и слизью. Одновременно и гадкая, и прекрасная. Девушка, которая когда-то была живой.
— Дядя Саша, ты меня помнишь?
Я чувствовал, что был лишним. Но не мог уйти. Он её узнал. Никогда не видел в глазах человека столько ужаса. Он её узнал.
— Л-л-лена?
— Ты очень плохой человек, дядя Саша. Из-за тебя я стала такой.
Она сделала шаг вперёд — река последовала за ней. Я не мог оторвать от неё взгляд. Всё вокруг сияло. Я стоял, не смея дышать, заворожённый. Лена оскалилась.
— Нет!
Она побежала к своему убийце.
Желтые, звериные глаза. Длинные, тонкие когти. Зубы — острые иголки. Целая пасть иголок. Она бежала, извиваясь всем телом. Нет, она плыла — её несла река. Дядя Саша не мог сдвинуться с места. И я не мог. Ноги утонули в иле. Река стала небом.
— Лена, нет! — Это я кричу. Кричу, что есть сил. Вода сверху и снизу. Вода бурлит, затягивая нас в водоворот. В воронку из водорослей и грязи. На дно. В тюрьму воды и лунного света.
— Лена!
Она, наконец, обратила на меня внимание:
— Миша, уходи! Утопленницы не становятся русалками.
И она выпустила когти.
Я не знаю, что определяет в человеке человека. И как тонка грань между тьмой и светом. Между добром и злом. Между маленькой девочкой и чудовищем. Может быть, тогда я принял самое важное решение в своей жизни. Решение, определившее, кто я есть. Я успел встать между ними: между убийцей и невинной жертвой. Или между жертвой и невинным монстром? Я не знаю. Но зато я знаю Лену.
— Ты не убийца.
Острые, как заточенные спицы, когти. Больно. Когда она поняла — завизжала так пронзительно, что зазвенело в ушах. Что ж ты дурочка, делаешь? Я ж так оглохну.
— Ты не убийца. А он — он того не стоит.
Дядя Саша был белым, как мел. Вода вокруг кружила с неимоверной скоростью. Вода стала черной? Я потерял сознание.
Очнулся в какой-то белой комнате. Столько мешанины: белое, черное, красное? Жар, холод. Что вообще произошло? В дверь вошла женщина в белом халате. Медсестра? Значит, в больнице.
— Ой, куда? Лежи, не вставай. Столько крови потерял.
— Что случилось? — Я всё-таки присел в кровати. Сестра замялась.
— Не знаю, как и сказать. Наводнение случилось. Вишенка вышла из берегов.
— Я в Рустамовке?
— Так ты из Рустамовки? — Она улыбнулась. — Мы в Чукреево. Это выше по течению. Районный центр. В вашей деревне и больницы нет.
— Выше по течению? Как я здесь оказался?
Медсестра задумалась:
— Кто знает? Я же говорю: наводнение. Странное, правда. Больница наша на пригорке стоит, а затопило только её. Ничего понять не можем. Вода не сходила до утра. Пока ты глаза не открыл после операции.
— Мне делали операцию?
— Делали. У тебя восемь колотых ран. Глубоких. Повозиться доктору пришлось. Ну, до свадьбы заживёт, — она опять улыбнулась и погладила меня по голове — подружка есть у тебя?
Я посмотрел на мокрые следы на полу. Значит, открывал глаза? Не помню. На подоконнике тоже мокро. Лена-Лена.
— Вроде как.
— Вот и хорошо.
Бабушка, конечно, переполошилась. Любимый внук невесть как оказался в соседнем селе! В больнице! Приехав, рассказала новость: сосед, дядя Саша, тронулся умом. Сознался, что утопил жену в реке. А следом за ней — Лену. Милицию вызвали, дно реки проверили — жену нашли. Сильно подсобило то, что Вишенка внезапно совсем обмелела. Но больше всего бабулю возмутило, что дядя Саша говорил обо мне. Дескать, из реки вышла девушка, взяла меня на руки и ушла по воде. И за ней ушла река.
Убедившись, что со мной всё в порядке, бабуля уехала. Огород поливать. Заглянул врач.
— Так ты, стало быть, Миша. Бабы Зины внук?
Ну надо же, и тут это работает! Я кивнул. Он подошёл ко мне и присел на край кровати.
— Слушай, Миша. Я медсёстрам ничего не говорил. Но в эту ночь я поседел. Не знаю, поверишь или нет, если расскажу?
— Извините, как вас зовут?
— Степан Петрович.
— Степан Петрович, не переживайте. Поверю.
Он рассказал, что вышел ночью покурить на крыльце. Как вдруг всю больницу окружило плотным кольцом воды. Из водяной стены вышла девушка, со мной на руках. Сказала, что затопит всё здание, если не помогут. Держала реку у больницы всю ночь. И только утром ушла.
Я пообещал Степану Петровичу, что произошедшее останется между нами, ради нашего же блага. А то за психов примут — как дядю Сашу.
Вернувшись в Рустамовку, я первой же ночью пришёл на сильно обмелевшую реку. Ждал до утра. И в эту ночь. И в следующую. Она не пришла.
Спустя две недели дети снова стали купаться, а рыбаки ловить рыбу — в реке, наконец-то, прибыла вода. Лена не появлялась. Я уже начал думать, что это был сон в летнюю ночь. Но продолжал ждать её на нашем месте.
Как-то утром бабушке принесли целое ведро рыбы. Пришлось чистить. За месяц в деревне я и этому научился. И вот, я стоял в нашем дворе, чистил карасей. Мокрых и скользких. И вдруг — в рыбьем брюхе нашел колечко, с продетой в него запиской. Колечко сразу узнал — Ленкино. Дрожащими руками вытащил и развернул импровизированное письмецо — бересту с нацарапанными на ней словами: “Спасибо, что в меня поверил”. Я был бы счастлив, если бы не было так грустно. Надеюсь, она стала русалкой.
Записку я сохраню — как талисман, в память об этом лете. Когда я, может быть, понял, кто я есть. И чего стою. Попробовал улыбнуться. Слёзы — только вода. А мужчины, вроде как, не плачут. Это странное лето в мои неполные шестнадцать лет. И русалка Лена. Что бы ни случилось — я никогда не забуду.
