02 Гендер Армс. Жёсткая посадка. Продолжение

11.
В руках у Смайла жалобно попискивал миниатюрный игровой бокс, практически, брелок. Горизонтальное поле экрана, кнопка-джойстик под большой палец с каждой стороны. Дрон заглянул через плечо...
«Ишь, какое острое у него зрение»,
Условные человечки с булавочную голову. Слева ведут бой, бумц-бабах, стрелы втыкаются, головы отлетают. Справа заполняется подземелье. Площадь эшафоты, плахи с топорами, кнуты вьются, умножая количество красного в фоне... Антикварная игрушка, сцену приблизить, рассмотреть в деталях нет возможности.
«Походу, фишка – брать количеством, напихать персонажей до предела. Воображение рулит».
– Ты потом в отпуск и на повышение?
– Мобыть... Мобыть, что и в увольнение...
Глаза закатил к небу и пальцами растянул «смайл».
«Куда? Не первый раз про отставку заговаривает. Надоели вы мне все, охота у меня к перемене мест. Ну-ну... Пустая болтовня. В трансы что ли? Ну, разве...»
Что-то типа морской болезни от игрушки, от взгляда вовнутрь копошащейся истребляющей себя массы произошло. Дрон отвернулся.
Время разворачивать штаб на предпоследнем ярусе. Генеральская палатка со шпилем и флагом. Посты... Кухня первой, специями уже потянуло. Серебряную коническую палатку фемины ставили сами отдельно. И там посты.


Ночь он не спал.
Игруха смайлова мельтешила перед глазами. Отрубленные головы в полудрёме обретали черты, более живые, чем у живых. Подмигивали ему, знали, о чём думает. И его план был как отрубленная голова, на один шаг вперёд, дальше непроглядная тьма.
В технике Дрон шарит вполне, схема энергообеспечения, как на ладони.
Аэродинамическая труба – колодец широкий. Поток воздуха, завихрение носит капсулы вверх-вниз парой, по принципу качелей. Одноместные... капсулы. Одно-местные…
«И так, что у нас с символикой? Стела отправлена вчера. Кто первый поднимется? Охрана? Генерал? Или Марианн, так?»
Акт вредительства Дрон совершил удалённо. Труба запрограммирована им дать один взлёт, второй через большую паузу.


Ночь.
Дрон пешком отправляется наверх... На уровне следующего щита подпортил уже энергоснабжение, перестраховался. Капсула взлетит от аккумулятора, основная сеть срезана. Если в ней окажется генерал, что ж... Пусть пристрелит его на месте.


Каждый следующий зигзаг лестницы круче предыдущего, последний перед плато.
«Где утро? Куда оно подевалось?»
Такой красный грязно-бурый свет бывает от дымного огня. Тянет палёным.
«Горит изоляция? Перестарался с вредительством? Странные какие-то звуки...»


– Добро пожаловать, брат по разуму, на шашлычок...
Невыразительный, негромкий голос Смайла. Круглая стриженная голова наклонена к плечу. Пальцами растянутый рот: улыбнись.
«Всё обманчиво! Всё всегда в нём было нарочито!»
Да, от обыденной сдержанности начиная, неестественно тесной для молодого человека.
Звуковой фон, недопонятый Мишелем, разделился на вскрики и глухой вой между ними. Это было явно разумное, но не человеческое существо. Или в нечеловеческом состоянии. Мишель вертел головой, дым щипал глаза и не рассеивался.
– Добро пожаловать в наш клуб. Я знал, ты такой, видел... Голодный, да? Но мы не пойдём к ним перебивать аппетит. Не спеши. Начни карьеру с... – где мы? – с самого пика! С вершины, не торопясь... Плавный взлёт и жёсткая посадка. Я научу тебя, как. Вначале ты просто смотришь...
Смайл говорил, подшёптывая, посмеиваясь, трогая его, шепча в ухо, а Мишель стоял на краю своего затянувшегося детства и пятки свешивались над пропастью.


Никогда Мишель не отчуждался от стаи.
Хулиганил, дрался-мирился, подобно всякому в глубине души считал себя недопонятым, недооценённым, лучшим, вот-вот наследующим трон. На самом деле – одним из, в тёплом, сплочённом ряду. Уютно, безлично, неопределённо на службе. Узковато в плечах. И вдруг поступает личное предложение: ты такой же, как я...
Смайл шокировал его куда сильней, ранил гораздо глубже, чем рассчитывал. Не мальчика видел пред собой. Всё-таки атлетическое сложение, морда кирпичом и гонор. Имидж кое-чего стоит.
Мишель нервно сглотнул и улыбнулся в ответ.
Впоследствии он проклял себя за минутное колебание, хотя стоило вручить золотую медаль.


На горизонте, как гигантский комар на тощих, ломаных ногах из дыма проступил корабль шайтанов.
Костёр, разожжённый перед ним. Запах палёной плоти, редкий, странный земледельческой планете, и особенный цвет открытого к космосу неба с пробитой защитой.
Вкуси адской еды и взойди на борт, навстречу дикой, звериной свободе.
– Марианн? – глухо спросил он.
Смайла разобрал долгий, плотоядный смех.
– Ни сном, ни духом пока... В кубе, дверка прикрыта. Хочешь в щёлку посмотреть?
«Щолку...» С интонацией произнёс, через «о».
– А чо, давай, – развязно сфальшивил Дрон.
Переключился тумблер в мозгах, всё, чему его учили, начало складываться в план действий.
«И так, Марианн действительно первой зашла в капсулу аэродинамической трубы и теперь заперта... В двух шагах он нас, но заперта... Это отсрочка».


12.
Шайтан прыгнул со скалы и приземлился как лягушка. Нижняя челюсть выходит дальше приплюснутого носа. Мишель разглядывал из таких на видео, в атласах, в движении и в разрезе, и всё равно оказался не готов. Шайтан не ассоциировался с человеком. Вообще. Одежда казалась цирковым костюмчиком на звере. Пружинная походка, бег, словно без малейшего усилия, как у кошки. Эмоции очень живые, гипертрофированные, небанальные.
Смайл изъяснялся с шайтанами смесью жестов и слов.
Выставленная ладонь, рубленое:
– Жди. Ждать! Позже.
На зверском полулице-полуморде скроилась гримаса не вообразимая миг назад, сложная человеческая эмоция: похотливое, намекающее приглашение.
Смайл колебался.
– Свернём что ли...


Над костром вертелы в ряд, один занят, соседний уже обглодан. Там видны рёбра.
«Они не люди, – сказал себе Дрон, – не психуй, для них это еда. В первую очередь – еда».
Не-а, для них еда-секс очень сближены, эволюционный откат, последствия мутаций.
На втором вертеле было нечто... Кричать оно прекратило совсем недавно, извиваться ещё не перестало. Лапы или руки непонятно, растянуты вдоль вертела, они голые, палёные. Дрон не смог заставить себя вглядываться.
Сидевшие в кругу шайтаны тыркали тело наконечниками копий. Вид крови, алой, живой как сама жизнь, приводил их в исступление. Короткие припадки. Вой, прыжки, топот. Раз и всё стихло.
«Почему так резко тихо?»
У туши была только лицевая часть головы с пустыми глазницами и крови почти не осталось.
Сидят, принюхиваются, один крутит вертел. Готовит еду... Затем кто-то ударяет копьём, стая взрывается снова.
Один из шайтанов встал, сдвинул вертел к себе. Проделал новую дырку, выпустив тычком фонтан тёмной крови со сгустками, спровоцировав залп оглушительного рёва, и совершил половой акт, рискуя обжечься. Шайтаны аккомпанировали краткому, зверски энергичному соитию с полусырым трупом ритмичными аплодисментами...


Самоуверенность это или что, но Смайл, шедший впереди, не интересовался пушкой на поясе Дрона, демонстрируя полное доверие. Сработало. Дрон мог пристрелить его без проблем вообще, не пристрелил.
Он кое-что вспомнил. Как занесло его к Смайлу в медкабинет. Не в том районе прогуляться решил.
Население Фактории делилось на людей, признававших армию реальной опорой жалких остатков независимости, надеждой и так далее... И людей, считавших милитаристов дармоедами. Среди них-то Мишелю и взбрело на ум ноги размять, в родной провинции.
«Точно, когда я припёрся с асфальтовой болезнью, задрых, и уделал всю кушетку кровью!.. О, чёртова кукла, да ведь он звал меня тогда отпуск вместе провести, увидел юшку и вмиг передумал!»
Ещё доказательство...
На его памяти Смайл однажды порезался. Глупо, листом бумаги, распаковывая каталог медтехники. Чик – и нить красного цвета через все пальцы. Реакция Смайла была просто невообразима... И скорость. Это была скорость шайтана, он выбросился из кресла, словно оснащённого катапультой, и анти-ожоговое, кровоостанавливающее полотно целиком намотал на руку...
Как они ржали!
– Эй, Малюта из пыточной, ты что, боишься крови?! Гы-гы!.. Аха-ха-ха!
«Нет, – подумал Дрон, – он вовсе не боится вида чужой крови. Так вот где ты проводишь свои длинные отпуска, Смайл».


13.
Подошли, сели.
Внимание круга сомкнулось на Дроне как удавка, облепило, как рой пчёл.
С одним шайтаном Смайл приобнялся, похлопались по плечу.
Чем ближе их облик к человеческому, тем большее содрогание внушали эти твари. Те, которые разговаривали, употребляли сплошной жаргон, не позволявший следить за разговором. Один был на цепи, на шипованном ошейнике, он подвывал и нюхал-нюхал...
Дрон опустил взгляд на руки Смайла, держащие кусок мяса с кровью. Неотличимы от шайтаньих, следствие пребывания на незащищённых космических объектах. В правой нож, кушает с ножа, не те челюсти, зубы не те. Но эти руки...
«Как бы судили тебя, Смайл? Как бы ты смотрел из-за пуленепробиваемого стекла на присяжных, на меня?.. Какими змеиными глазами?»
Понимание относительности, понимание суда, как разговора, разговора, как преображающего огня, единственной в мире алхимической трансмутации, чуждо детям. Для них – чистое к чистому, грязное за порог. Мир ночного коридора с призраками и дневного, с суперменом на самокате – не пересекающиеся миры. Мишель долгом счёл не выпускать – это – обратно в мир. Фельдшер Смайл приснился медкабинету Фактории, солнечной комнатке возле бассейна.


К текущему моменту Дрон уже интуитивно прикинул свои шансы. Знал куда откатится, зафигачив газовую шашку в костёр, на сколько сможет задержать дыхание, какое число шайтанов останутся на земле в судорогах до комы, какое добежит к кораблю. Огнестрельного оружия при них Дрон насчитал мало.
Шайтанов Дрон недооценил, причём и выносливость и разумность, но эти качества взаимно нейтрализовались, так что не суть важно, что недооценил.
Нервы сдавали, Дрон засмеялся: пуговка на груди Марианн не расстегнётся под его руками. Дрочка до конца! Его, его собственная куртка расстегнётся!
Пуговицы на форме винтовые, одна сорвана. Штырёк колется, заменить не успел, не до того было.
– Жарковато у вашего костерка...
«Этого ты боялся, Смайл? До сумасшествия, верно?»
Дрон потянулся, провёл ладонью, расстёгивая воротник, распарывая ладонь, и мазанул Смайла кровью по круглому, жирному от мяса лицу... Его взгляд. Был ещё хуже его рук.
Шайтаны вдохнули все разом. Слышно, как приплюснутые рыла со свистом втянули воздух, а выдохнули с урчанием. Глубоко посаженные глаза засветились. Свёрла.


14.
Если бы Дрон знал физиологию шайтанов, испорченную мутациями, вернувшуюся кое в чём к истокам…
В мире, где всё опасно, всё стремительно. Шайтаны, их члены реагировали на цвет и запах крови, как ветка ивы, прижатая к земле и отпущенная внезапно. У самих свёртываемость другая, да и цвет крови другой, более тёмный, алая – у мутировавших самок шайтанов в конкретные периоды. Как же попал, не целясь! Морда измазанная кровью – прямой сигнал: бери!
Швыряя газовую шашку, толкая в спину ренегата, откатываясь, перетягивая руку сорванной курткой, Дрон видел, как Смайл исчезает в месиве лохмотьев, дыма, газа, воя и розово-алых обезьяньей длины членов, выскочивших из косматой шайтаньей шерсти. Они прямо сияли по контрасту.
Заглушаемый воем, хрипом, звуками рвоты, всхрапыванием, Смайл не кричал. Он истерически визжал, захлёбываясь на секунду, исходя на жуткий, пронзительный визг, словно не имел нужды вдыхать...
Дрон вдавился в землю за кубом.
«Ишь, нарыхлили фемины, каменная ведь была земля».
Больно в груди. Страшно и мерзко до такой степени, которая останавливает мысль.
Он вскрыл зубами пакет с одноразовым респиратором и возблагодарил судьбу, умирать так – не хотелось.
К счастью, Дрон не знал, насколько хитры эти твари, звери только на вид, насколько мним воцарившийся хаос. Шайтаны задерживали дыхание куда лучше Дрона. Они успели занести на корабль – всех! Корабельная вахта не побоялась сделать вылазку. Умные, о мести задумались не раньше, чем оторвались от земли.


Прежде чем кануть в небо, корабли прочесали очередями плато и Дрон палил в них без зазрения совести, это оказалось гораздо проще, чем в сослуживца и даже в шайтанов в упор, кричал на Марианн: «Не высовывайся!» Выпустил пар. Баста.


15.
Тишина наступила внезапно, сразу не разберёшь, от выстрелов заложило уши или всё кончилось.
– Почему?! – спросила Марианн, переведя взгляд с ясного утреннего неба на Дрона.
Мишель прочитал по губам.
Все её слова походили на команды! То есть, не к служебной собаке, а к машине. К навигатору, справочнику, автопилоту!
– Я выполняю свой долг, – без паузы ответил он. – Долг, как мужчины.
Марианн рассмеялась.


Нет, не так...
Не расхохоталась, не заржала. Вульгарной оценочной степени нельзя применить к её взрывному смеху. Так, к примеру, бог-разрушитель танцует на руинах и телах. Запрокинув голову, гостья смеялась над Факторией, на самом пике Факториала
Раньше, чем Дрон отреагировал как бы то ни было, она взмахнула руками с очередным приказом:
– Стой, не двигайся! Сейчас... Стой, я сейчас!
Упав на одно колено, быстро-быстро набрала что-то на планшете и вслух вызвала конект:
– Один-пять, два-два-два, четыре-амазония-шесть! Ага!.. – гостья вскочила на ноги и простёрла руку в сторону Дрона.
Над ними раскрылся проекционный экран. В отливающую небесной синью, глубокую линзу, как в глаз ненавистного полифема, Марианн выругалась ярко и зло. До последнего звука теми же словами, что обменивались в казарме за секунду до драки!
Руки в боки, звонко добавила:
– Приём, Амазония! Хорошо ли вам было видно? А, мадам, ты слышала его?.. Съела, сука?! Съела?! И не тыркайте больше нам в нос вашу заплесневелую чернуху! Жрите сами, живите прошлым! Наше будущее – вот!
Монумент солдату экскорт-подразделения номер пятьдесят один безмолвствовал широким жестом Марианн, указующим в светлое будущее, на него.
Линза проекционного экрана дрогнула, уплощилась и показала нестарое, но постарше Марианн, лицо, кривой улыбкой выражавшее скорей сарказм, чем ответный гнев.
– Дура, – сказало лицо. – Совпадение обстоятельств. Убирайся оттуда, дура малолетняя, пока жива.
Вот с этим монумент согласился до глубины души.
– Учи свою дырку гимн насвистывать! Сраный ваш! – огрызнулась Марианн и, топнув по планшету, вырубила связь.
– Они всё равно наблюдают, – пробурчала она. – Так хоть заткнулись.
– Дааа... – протянул Мишель. – Субординация у вас на высоте... – засмеялся, представив. – У нас бы от генерала ты словила леща, несмотря что сам и покруче закладывает!
– Чего?! С кем?! С этой мегерой что ли? Послушай меня, я из Чертовок Легалайза! Понял? Мы против правительства, и уж конечно, против, Амазонии! Дебилки, параноики, кровожадней шайтанов! Сепарации – нет! Я сама решу за себя, ага? С чего вдруг они решают за меня?..
– ...где жить, как жить... С кем... – наивно подхватил Дрон.
– Вот-вот! – горячо согласилась Марианн. – Именно! У меня от прабабки, может быть, остался прииск да энергетическая сеть на пяти спутниках, и что? Какая-то нищебродка в пиджаке решает, могу ли – я! – на моём! – спутнике держать гарем?! В сто, да хоть в тысячу голов! Какое её дело? Да легко! И прокормлю, и такую надёжную ограду поставлю, что они ещё для президентского дворца попросят моточек сигнального провода! Я у них пропуск на Факторию должна спрашивать? Билет в заповедник, чтобы кого-нибудь подобрать себе? Такой закон пропихнуть хотят для начала. Фиг! Нафиг! Легалайз, никаких пропусков!
– Чего-чего содержать, Марианн?
– Джули! Гарем!!! Мы против сепарации! Мужчины и женщины должны жить свободно вместе, как было всегда!
– Как свободно-всегда?..
Дрон не нашёлся... Он просто не нашёлся... Целина. Чертовка Легалайза даже не предполагала, что с другой «легализуемой» стороны тоже обитают какие-то мысли, чувства.
«Джули... Восхитительная дурочка, о-йе...».


Громадная, неучтённая либо не учитываемая в должной мере, разница между шайтанами и населением Фактории состояла в доступности шайтанам межпланетных летательных аппаратов. Какова бы ни была их рухлядь, космос открыт! Сколько и каких именно кораблей устремились на маяк Факториала можно только гадать. На что они готовы в погоне за реваншем, за следующей «марианн»?
Совсем плохо то, что вероятный скоординированный удар шайтанов, рискует стать лишь заголовком плохих новостей. Запалом. Как сдетонирует военизированная планета, до предела накачанная за годы и годы унизительными ограничениями, юным и зрелым мужским либидо. Достаточен сам знак от шайтанов, подспудно ожидаемый всем несвободными социумами, формулируемый издревле страшным, уточнений не требующим словом: началось... Отбив атаку шайтанов и заполучив их корабли, армия и запасники Фактории мигом, парой резких движений поставят себя в положение стократ хуже вчерашнего. И это не считая моральных издержек, того, от чего не отмыться каждому, сорвавшему пломбу.
Не бывают столицы конечным пунктом экспромтов. Попросту не докатывается волна. Бордельная планетка Красных Фонарей, защищённая ого как, станет тем местом, где захлебнётся грязный, бессмысленный бунт. Где лицо худших в очередной раз станет лицом всех. Где самовольщиков будут расстреливать на бульварах Красных Дырок, онлайн перенося тупой позор в наглядные пособия и агитационные материалы крайне правых и экстремистских амазонок: глядите, каковы объекты вашей заботы, кому больше прав надо дать. Ещё вопросы?


Дрон не думал ни о будущем, ни о политике.
Он думал о радуге под зонтичным щитом, над Марианн-Джули, сидящей по-турецки, уткнувшейся опять в планшет... Самое время запостить селфи: я за минуту до...
«Дура! Ещё как амазонка права! Кому ты сейчас пишешь, на кого ты дуешься?! Удивительное дело, женщина: то козочка на вид, то хомяк...»
Думал о числе патронов, о щите с неба, аннулировал его зонтик или усилил. Об энергоснабжении шахт, как скоро восстановят? Сколько выдержат блокировки дверей? И что происходит там, внизу, что лучше, чтоб выдержали или нет?


16.
Комическое лето блестело на голом торсе Эдика каплями и струйками пота, он взбежал пешком на третий уровень и бросился в тень обелиска.
– Вода есть?
Дрон кинул фляжку уксуса.
– Уфф... Передатчик живой?
Джули откликнулась:
– Да. А мои фурии?
– Если их не завалило дохлыми шайтанами. Стреляете вы хорошо.
– Плохо, – не согласилась Джули, – плохо, что хорошо. Я должна бы вступить в переговоры... Да я подумать не могла, что так скоро представится такая замечательная возможность...
– Замечательная?! Переговоры с кем, – не выдержал Дрон, – с волосатыми девиантами?!
– Зря ты так... Общественный строй, сформировавшийся...
– ...ясно. Подведём итог. Когда у нас, мужчин, будет избирательное право, я отдам свой голос партии амазонок.
– Если они пройдут в парламент, до избирательного права ты не доживёшь.
Эта пикировка, последний лучик в надвигающейся тьме, угасла внезапно, как началась. С шахты доносились выстрелы...
– У них нет никакой информации... Худший расклад, когда нет информации, худший, – бормотал Эдик, всё это время лихорадочно ищущий на шакале портативного передатчика волну общей трансляции. – Нет оповещения, нет обратной связи... Худший вариант...
На генерала он давно вышел теперь время от времени подтверждал связь. Основную волну, нарочно ли случайно, обрубили шайтаны, осталась резервная... Есть!
– Позируй! – бросил Эдик Джули.
Они понимали друг друга с полуслова.


Оправив блузку, всунувшись в ненавистные каблуки, Джули-Марианн лёгким шагом направилась к стеле, не забыв помахать в виртуальную камеру.
Шоу.
Она обходила стелу, произнося вслух, – отличная память! – взмахивая символическим пером, включала гравировку слова «дружба» на современных и умерших языках.
Эдик вёл репортаж. Его вдохновенная улыбка естественностью не отличалась, напоминая оскал. Он даже сбил немного фокус камеры, на всякий случай.
За голографической трибуной, не тащить же фанерную в гору, оглаживая чёрную бороду, запрокидывая лицо в осиянную радугой зонтика высь... Шутя и срываясь на пафос... О, как солнечно он лгал! Какой полёт артистизма! В одиночку от имени Фактории повар изображал триумфальное завершение исторического визита!..
Только пальцы, своей жизнью живущие в лихорадочной переписке со штабом, дрожали. Читал, набирал... Язык работал отдельно!
Они там внизу, должны думать, что всё пучком, всё по плану. И даже свои должны решить, что всё под контролем. Атака отбита, корабль шайтанов догорает, рухнувший на первой линии защиты.
– Друзья мои, выйдите на крыльцо! Окиньте взглядом свои поля. Новый свет, свет будущего дня с вершины Факториала, с монумента дружбы и примирения льётся на них, преумножая...


Дрон как распластался с теневой стороны обелиска, так и не выходил. Прислушивался к звукам в шахте.
«Стрельба ненашенская, фурии... Эта – нашенская».
Пытался соотнести, куда направлены пушки? До сих пор в одну сторону, против шайтанов, или уже...
Друзья. Ведь они его друзья. Когда механический клин со скрипом вырвет петли шахты, он – что? Он будет стрелять в своих друзей? И верная присяге часть Фактории будет расстреливать с вертолётов, пытающиеся взлететь, корабли с обезумевшей частью? Братьев, отцов, друзей? Лишь бы пресечь раньше, чем пресекут, снаружи всех, правых и виноватых не разбирая?
Что Эдик читает под трибуной, на своём планшете? Его лицо исступлённо вдохновенно, плечи расправлены, руки дрожат всё сильней, оттого что – глубокий выдох... Оттого, вот он взмахнул рукой и крикнул:
– Мишель, нажми там запаску!
Не без труда поднявшись на ноги, Мишель провёл вдоль ручки лифтовой двери, забыл, где дублирующая кнопка.
Эдик вещал на последнем дыхании:
– Поприветствуем девушек, которые совершили весь этот путь вместе с уважаемой Марианн...
Долго было тихо. Одна за другой, в аккуратной форме, но с распущенными волосами фурии сопровождения и пятьдесят первые вышли, став торжественно в линейку..
Эдик нашёл своё место и возвратился в строй.
«Трибунал и расстрел. По-справедливости».
Слова прощания. Из центра управления открыли небо...
Красивый межпланетный лайнер фемин показался в радужном ореоле зонтичного щита и начал снижение кругами.


17.
Произошла заминка с проводами фемин и образовалась пауза.
Фотографироваться с ними на память Эдик решительно не захотел, спрятавшись рядом в тень.
Мишель с комом в горле вдруг подумал, что и допрашивать его не станут, и на последнем слове ему нечего сказать, даже если дадут... Ну, в самом деле, что? Про сиськи, раскрывающиеся у него в руках, которые по локоть в сперме, то есть, не побывавшие в этих руках? Пока его будут фоткать на суде и в карикатурах рисовать косматым шайтаном, по заслугам!
– Они спасли мою душу! – вдруг выпалил Дрон. – Эти волосатые девианты. Если бы не они... Какое одолжение они мне сделали.
Эдик покачал головой:
– Медвежью услугу. Год за годом каяться, в чём не виновен, уродом себя считать, зверем, которому случайно повезло, это услуга?
– Так и есть!.. Навыки, навык сыграл!.. Год за годом? Шутишь, сколько там разбираются дела по закону военного времени?
– У нас не война. У нас мир и удачно прошедшая коммуникация... Миш-миш, ты чего, серьёзно? Да никто на Фактории... К феминам транслировалась заварушка, это да, а на Фактории ни генерал, никто в штабе твой закидон не видел! Помехи в эфире, атака, шайтаны, всё! Ты герой! Обещаю тебе...


Эдик клятвенно сжал его руки и – всё совпало.
Радуга на груди, отражение гравированных дружб... Усталостью не побеждённые глаза... Не случайное появление здесь... Как не случайны и сиськи на заду... Тёплый, этот самый взгляд из-за бортика бассейна... Когда со спины толкалась похотливая очередь, а перед ним злился и отворачивался, в газету уткнувшийся, Мишель. Перед ним – Мишель. Смотрит он только на Мишеля. Не смеётся, не подмигивает… Зачем в сотый раз, если зря?.. Просто смотрит на Мишеля, пока его трахают другие, просто смотрит... И компот! Всегда остающийся до вечера по средам, когда после тренажёрки Дрон заходит в столовую!
– Это были твои мишки... Я дебил. Я ни с какой стороны, Эдик, ты знаешь. Ну, ты видишь!
– Хорошая девушка, Мишель, яркая! Ты ещё доживёшь до полного легалайза. Вы поженитесь и вернётесь на Факторию по доброй воле! Домик, садик, куча детишек, все дела! Я свидетельствую, что при нападении шайтанов ты...
– Эдик, я расскажу в штабе чистую правду.
– В самоубийстве это тебе не поможет. Мишель, если ты решил наказать себя за то, чего не сделал! За невинную дрочку, за пустые мечты!
– Я нарушил присягу.
– Не поверишь, именно сейчас идут дебаты о навязанной меньшинством фемин поправке во внутренний документ самоуправляемой институции. Результат имею основания предвидеть, и докатится он до Фактории сразу, как будут приняты поправки. Суть такая, обратной силы не имеет, знаю, но для Фактории они и не были законны. Генерал... Ай, да не важно! Не ты первый, не ты последний…
– Откуда ты, Эдик? Ты рос на Фактории?
– Нет. Я рос на Ганимеде. Повзрослел и ударился в бега. Я рано повзрослел! Соображать начал рано, к чему дело идёт, и долго, успешно скрывался среди трансов, не будучи им! Хорошо погулял! Поймали. Но дали выбор, могли не давать... На Фактории оказалась такая лафа! Чего я сразу не улетел сюда? Кроме шуток... Мишель, я не только дырки с сиськами посещал на свободной стороне. Легальная и подпольная оппозиция там очень сильны. И ты получаешься не преступник, ты – бунтарь, авангард перемен! Как повернуть, с какой стороны посмотреть!
– С любой. Я шайтан, ты...
– ... как и ты, честный факторианец! Я засланный казачок от Чертовок Легалайза, держу с ними связь. Я тоже хочу свободы для всех.
– А я нет! Ты другой, вы другие! Блю Риф пусть получает независимость отдельным клубом, и гуляйте! А мы – шайтаны и относиться к нам следует, как к шайтанам!
– Ты перегрелся. Всё будет хорошо.


18.
В камере мигал и рябил старый телевизор.
«С ног на голову! Как же мне не везёт!..»
Дурацкий озабоченный оператор метался от сисек к крутым бёдрам спорщиц, Дрон ловил секунды, когда в кадре мелькнёт личико Джули.
«У них помада вырви глаз, похоже, выполняет функцию боевой раскраски!»
Курносый профиль, подбородок задираемый надо и не надо.
«Как бросается в бой! Ресницы… Ночь под ресницами. Глаза серьёзные, что не могу!.. Лошадка, по белой круглой звёздочке в каждом зрачке. Опять блузка… В ложбинку пролез уже! Выйду, оператору морду набью!»


Дрон слушал краем уха.
Фемины на документы ссылаются. Амазонки на прецедент... Чертовки на здравый смысл.
Вызывают свидетеля. Вызывают эксперта. Ещё кого-то...
– Мои глаза!
На трибуне стоял и ждал, пока затихнут крики гнева и аплодисменты, типичный, настоящий шайтан. Длинные волосатые руки. Покатый лоб, мощные челюсти. Недобрый взгляд из-под бровей.
Его речь оказалась грамотной, эмоциональной речью не чуждого самообразованию, немало размышлявшего молодого человека. Отрывистой. Волнение и горечь.
– Я родился там. На заброшенной станции, как и мои друзья, которые смотрят сейчас на меня из тюрем и карантинной зоны, со станций и челноков. Мы не выбирали родиться – там! Мы не начинали и не выбирали войну! Фемины, что нам делать, тем, которые не поддерживают войну своего племени? Как нам быть?
Дрон сидел к экрану вплотную и заворожённо слушал.


Шайтан говорил, что знает всё про себя, гадать не надо. Его есть, за что судить и за что казнить. Но благодаря тому, что на кочевых, бивуачных станциях они вели свободную жизнь без физических и, увы, моральных, границ, без норм, которые вырабатываются за веком век, он успел кое-что понять.
– Я знаю, что такое самки, я не знаю, что такое женщины. Не знаю, как вы мыслите и чувствуете. Не знаю, равны ли мы? Заслужено ваше господство или оно – роковая ошибка. Но я знаю, что такое мужчина. И я скажу вам, чтобы вы тоже знали. Мужчина, это самоконтроль. К чему применяет – его личное дело. Возможно, мы звери, возможно и вы звери другого порядка, термиты, муравьи...
Свист в зале.
– ...не хотел грубить. Другой вид социальных животных, но... Но расстреляв нас, вы так и не узнаете, что кибитки шайтанов к вожжам, на облучок допускали тех именно, кто в самоконтроле был хоть на ступеньку, а выше! Правду сказать? Они ненавидят вас! Те, что рулят моим племенем, люто ненавидят вас! Даже звери, которых мы истребляем в своей среде по мере возможности, глядя на которых, вы судите обо всех нас, они ненавидят меньше! Они вас ловят и где-то любят иногда! Сохраняют вам жизнь!
Свист, гневные крики.
– Но нам нужно что-то делать с собой, с этими миром без мира, с войной без конца... Нам нужно что-то решать вместе.
Свист, аплодисменты.
Краска бросилась Дрону в лицо.
«Убогий, молодой, звероподобный... Достойный президент следующего века».
Пока Дрон мечтал о белых, сдобных сиськах, неподалёку происходила взрослая жизнь.


19.
Напротив камеры витражная стена храма.
Отличная идея для брутальной планеты. Мужикам лень договариваться по существу вопроса, молчаливый же компромисс способен длиться годы и годы. Каким богам посвящать общественное культовое сооружение? Как распределять дни, если оно будет многим конфессиям принадлежать?
Архитектор оказался гений. Не внутренне убранство, а внутреннее пространство отсутствовало как таковое! Зато главное на месте – красотень витражных окон. Высокая стена, округло сходящая на купол, давала тень в жару сидящим надзирателям и заключённым на прогулке. А кто встал поодаль, возносись взором в сквозное окно и воображай за ним божество, какое твоей душе угодно, бликам разноцветным подставляй небритую морду, как благодати.
Разноцветные солнечные зайчики переполняли камеру, казалось, им тесно в ней... Чем ниже опускалось солнце, тем ярче и теплей они светились.


Завтра и Дрона ждёт допрос. Как порядочного, как политика, не в клетке, а на трибуне. Так что, беря заполненные на него бумаги, Дрон удивился только, почему их принёс генеральский секретарь.
Перед главным боссом не повинившись, не повидав его, Дрон имел оттого нудящее беспокойство. Просить снисхождения, намерения нет. Минуту бы, сказать, что дурак, а не подлец, осознал, понимает.
Кивая на строчки с галочками, – «тут, тут распишись, это тебе оставляю, здесь распишешься, когда прочтёшь...» – Дрон вспомнил про пакетик с орешками. На пакетике – весёлый какаду с банкой пива в лапе.
– Передай от меня Гоу? Из карцера с приветом.
Секретарь понимающе улыбнулся и заторопился:
– За тобой пришли.
– Как? Вертолёт не на утро разве?
Но в дверях стояла уже другая личность и помахивала пропуском, да, на утро.


Джули закрыла за собой дверь и сформулировала чётко:
– Поправки вступили в силу. Мной получен патент на временное пользование. С возможностью пролонгирования вида на жительство в поясе Эн-два уровня планетарной системы, не считая моих личных спутников.
– Чего?..
– У меня патент.
– На что?
– На одного мужчину с Фактории. На тебя, когда отсидишь. А пока право на свидания.
– Вы распродаёте мужчин Фактории? Про гарем это была не шутка?!
– Что значит распродаём? Не поняла. Брачный патент недействителен без твоей подписи. Разумеется, всякий потенциальный резидент гарема вправе отказаться... Ты отказываешься?
– Я согласен!
– Хорошо. – По-деловому кивнула Джули. – От-тут чиркни... Завтра тебе сменят статус в паспорте, кода прилетишь показания давать. Ну, а раз так, чтоб амазонки не заспорили формальность процедуры... А они могут! Ещё те крючкотворки! Сутяжницы! Позавидуют, и оспорят в суде. Есть чему завидовать, я – историческая личность! Я первая от начала Гендер Армс беру мужчину с Фактории! Чтоб не оспорили, надёжней вступить во владение прямо сейчас, чтоб не де-юре, а де-факто...
Вот, что значит молодой, амбициозный политик!
«Сбыча мечт!»
Вступить во владение Мишель был более чем готов! Ряд медных пуговок на блузке Джули горел под солнцем и плавился под его взглядом...
«Всякая тварь для пользы рождена. Амазонки вот, например, что хорошего сделали: уничтожили моду на бельё. В непристойность возвели ношение белья, как патриархальный пережиток! Сердечное им за это мужское спасибо!.. Э... Дай я сам... Притормози... О, нет-нет же!.. Поздно...»
Пряжка щёлкнула, юбка упала, блузка через голову полетела к ней.
«Не-ус-пел!»
Мишель пасть захлопнул и заскулил, вдруг разразившись гомерическим хохотом отмщения за тот, на Пике Факториала:
– Ты-ты-ты! Чертовка, ты всё испортила!
Витражная радуга на тюремной двери, под ней – обнажённая, сливочно-белокожая пуся, с недоумением в плечиках:
– Всё-всё-всё? – передразнила Джули. – Мне очень жаль... А что именно?
 В солнечных зайчиках с ног до головы, натурально, маленький оленёнок.
 

Похожие статьи:

Рассказы → 01 Гендер Армс. Неглубокая, нежная

Рассказы → 02 Гендер Армс. Жёсткая посадка. Начало

Рассказы → 05 Гендер Армс. Кастраты

Рассказы → 04 Гендер Армс. Здравствуй

Рассказы → 03 Гендер Армс. Луковое счастье