4. Колдуны Подмётной эпохи. Свет под витражами

***

17...((159.а)) Реконструкция. Предложение летописца: всё на всё
Летописец подходит, жестом останавливает его и смотрит в упор. Он взмахивает плащом, и зола разлетается ровным слоем по тёмному каменному полу. Тростью летописец угловато и размашисто выводит на ней три слова, предлагая немалую службу за достойную плату: всё на всё. Тишина.
Что значит: всё на всё, раб понял сразу.
Свобода леса и колдунский слух. Этими двумя вещами Железный колдун искушает глухонемого раба отправиться в Волчье королевство.
Колдун двумя пальцами показывает на глаза и прочь, убегая ими по воздуху: в лесу пойдёшь, куда глаза глядят. Щепоткой указывает на глаза, уши, лоб, сердце и берёт ими невидимое перо: будешь всё записывать.
Неожиданно взяв голову раба ледяными руками, он шепчет прямо в ухо: «Это магический слух. Нравится?» Струйка дыхания обжигает. Раскалённый ветер заполняет голову, как дырявый кувшин, от макушки до горла. Колдунский шёпот переполняет грудь и когда выходит наружу, губы раба беззвучно повторяют: «Хочешь? Его? Получить?» Никогда прежде не слышанные глухонемым слова, выходят изо рта понятными ему! Но как ответить «да»? Как это произнести? Он забыл, что может кивнуть. Раб судорожно ищет взглядом подсказку в тени готических сводов. Колдун смеётся, приближает лоб ко лбу и отвечает за него, приказывая немым губам двигаться: «Да, я хочу».
«Да» – на губах, «да» – внутри. Не торг. Если он мог высказать…
//**//**//**//**//**//**//**//**//**//**//**//**//**//**//
17...159.а Исходник.
Раб:
«Если вообразить престранную эпоху
совсем без колдовства,
где обретают власть за счёт чего-нибудь другого,
то это будет слово.
Пусть я глухонемой, но признаю,
что безоружен перед силой его,
что глухота – не щит.
Когда цепляет слово за струны жил,
дрожит всё тело.
Дрожит не перед смертью – перед жизнью.
Пусть уголёк возьмёт одна рука,
Пергамент развернёт другая,
но писарь здесь один – судьба.
Колдун, доживший до седин,
В моих ушах ты – первый звук вселенной.
Раз голова не раскололась
От ледяных тисков и саламандры огненной, из них
Легко сбежавшей, буду жить.
Насквозь проходит, не нуждается в дверях
дыхание судьбы.
Их сокрушает упрямство ржавого замка.
В моём же случае от скважины до дужки
замок сточила ржавчина за лучших и самых страшных
несколько минут, пока сопротивлялся колдуну.
А после мир перевернулся!
Где ворожба: в ушах, в кишках, в крови?
Где рабский долг? Где власть колдунская?
По-прежнему он волк, но я теперь луна…
Луну возвёл на небо звериный хриплый вой.
Затем чтоб с ней же торговаться?
Ведь так не делают.
Я думаю, корысть не главное здесь.
То, что совершается – не сделка».
***

18...((158.а)) Реконструкция. Дыхание свободы – дыхание колдуна
Раб сидит на полу, раскачиваясь. Виски в ладонях, локти между колен. Пред невидящим взглядом – даты на могильной плите. Мышка пересекает цифры, останавливается и шевелит усиками. Короткая или длинная была жизнь, рабу не подсчитать. Его раздирают ярость и восторг.
Совсем не так раб представлял себе дыхание свободы: побег на рассвете, прохладная линия горизонта. Но дуновение свободы пришло с горячим, леденящим кровь дыханием колдуна.
Раб трёт лицо и сведённые челюсти, ожог стирает, клещи холодных колдунских пальцев.
***
18...158.а Исходник.
«Ты мышка, мышь,
тебе от колдунов бежать не нужно, не зазорно,
а человек среди позорных решений, как в глухом лесу,
блуждает иногда годами –
не проиграв, не попытавшись и не смирившись, наконец.
Вчера на ужин был гонец.
Да не у колдунов, а у собак дворовых.
Мне снова расхотелось планировать побег,
но тут же в кровь мечта вернулось с прежней силой.
Кости лежали, розовые кости в пыли двора,
валялись псы цепные, сытые от пуза...
Гонец всего-то день в пути промедлил,
всего-то просил о службе в замке соседнем,
где у него невеста. Не перебежчик он!
Но – бесполезно... Клан не умеет отпускать».