Анюта (часть вторая, заключение)
на личной
Глава 3
Переулок был залит горячим солнцем, но в этом удушающем июльском зное стояла мёртвая тишина, какой никогда не бывает летом на дачах. Не было слышно ни людей, птиц, ни насекомых, ни, кажется, даже шороха листвы. Моё сердце колотилось как безумное, когда я низко пригибаясь, прокрался к калитке анютиного дома и потянул её на себя. Она поддалась неохотно и глухо скрипнула, от чего я весь покрылся холодным потом, но, ничего не произошло, и я быстро прошмыгнул на участок. В детстве, её дом казался мне большим и невероятно красивым, но сейчас, по прошествии четверти века, он стал как будто меньше и проще. Простая двускатная крыша обрамляла типичный дачный домик, с тёмно-зелёными дощатыми стенами и белыми наличниками на окнах. Перед небольшой застеклённой верандой находилось крохотное крылечко с ящиком для обуви и крюками для верхней одежды. К стене дома был прислонён детский велосипед, а поодаль, лежал розовый мяч, который я сразу же узнал – мы не один год играли им на улице. Я осторожно обошёл дом, пытаясь заглянуть в окна, но на них были занавески и я ничего не смог увидеть. Не зная, что делать дальше, я тихо поднялся по ступеням крыльца и зашёл в полуоткрытую дверь веранды. В доме было прохладно. В нём всегда было прохладно. Только под самый вечер, в сильную жару, духота начинала пробираться сюда, и тогда анютина семья пила чай в большой, увитой виноградом беседке за домом. Мне всегда казалось, что именно так ведут себя английские семьи - немного чопорно, безукоризненно выдержанно, и строго соблюдая свои собственные правила и не очень понятные ритуалы. Впечатление усиливалось тем, что Анюта с детства учила английский и не раз во время наших игр, из калитки выходила её бабушка и звала её заниматься. Анюта беспрекословно прекращала все игры, прощалась с нами, брала свой мяч и уходила, оставляя нас недоумевать, как можно заниматься летом, в разгар школьных каникул.
На веранде было пусто. Гнетущая тишина действовала мне на нервы, и я невольно начал насвистывать какую-то мелодию, но вовремя одумался и прикусил язык. Стол в гостиной был накрыт, но еды на нём ещё не было. Тарелки, чашки, вилки, ножи, ложки – всё сияло, словно 5 минут назад они были вынуты из серванта и расставлены заботливой хозяйкой. В корзинке лежал чёрный и белый хлеб, накрытый вышитой салфеткой, а возле одного из приборов сверкала хрустальная водочная рюмка – её отец позволял себе выпить за обедом. При полном отсутствии звуков, дом, как ни странно, был насыщен запахами. Пахло какой-то сытной едой, сухим деревом, садом, папиросным дымом и просто прохладой, которая витает в дачных домиках. Я прошёл мимо лестницы ведущей на второй этаж и двинулся по коридору. Половицы негромко поскрипывали под моими ногами, но я ничего не мог с этим поделать, хоть и старался двигаться медленно и плавно. Комната родителей была пуста, как и следующая за ней. Кровати были аккуратно заправлены и все вещи словно ещё хранили человеческое тепло и его запах. Оставалась проверить последнюю комнату в конце узкого коридора - анютину. Дверь в неё была заперта и сколько я ни крутил ручку, она не поддавалась. В какой-то момент меня охватила паника. Мне показалось, что кто-то вошёл в дом и затаился в гостиной, и путь к бегству для меня утрачен, но всё было тихо. Мало-помалу я успокоился, но затем, в оглушительно тишине пустующего дома, послышался еле слышный шорох – прямо за закрытой дверью, а затем, я услышал едва уловимый писк медленно отодвигаемой задвижки. Волосы шевелились на моей голове, когда я снова взялся за ручку двери, и она поддалась мне, понемногу открываясь внутрь комнаты... Ожидая всего, что угодно, я просунул голову в образовавшуюся щель и быстро осмотрелся – никого. Я вошёл внутрь, закрыв за собой дверь на маленькую бронзовую задвижку, и перевёл дыхание. Я не раз был у Анюты в гостях, но только однажды заходил в её комнату. И тогда и сейчас меня поразила нарочитая простота её обстановки. Голые деревянные стены с самодельными полками заставленными книгами и учебниками, простая самодельная кровать из толстых лакированных досок, небольшой стол накрытый красной, видавшей виды скатертью, маленькая настольная лампа, старый стул с подрезанными ножками и ещё более старый шкаф. Единственным украшением комнаты служили тончайшие кружевные занавески ручной работы, которые висели на окне, выходящем на лес. Ни игрушек, ни зеркала, ни даже забытой на столе заколки, ничего, что могло бы сказать о том, что в этой комнате живёт маленькая девочка.
- Анюта, - прошептал я, и мой робкий шёпот показался мне слишком громким для небольшой запертой комнаты. – Ты где?.. Не бойся. Я знаю, ты здесь... Это ты открыла мне... Ты знаешь меня, мы играли с тобой... Давно… Анюта…
Я открыл шкаф и заглянул под кровать, но там никого не было. После всего произошедшего я воспринял это как нечто само собой разумеющееся.
- Анюта, - продолжал шептать я. – Это я, Алёша. Ты не должна меня бояться. Где ты? Мне нужно поговорить с тобой. Выходи…
Неестественная, галлюцинирующая тишина, словно паутина, окутывала дом, и я бился в ней как мотылёк, путаясь всё больше и больше, и принимая стук своего сердца за чьи-то шаги.
- Анюта… Анюта… Анюта… - шептал я. – Ты где...
Я присел на её кровать, а затем лёг, свесив не умещающиеся ноги на пол. Кровать была в меру жёсткой, и вполне удобной. Тёмно-бардовое покрывало было прохладным и приятно холодило мне спину. Я сложил руки на груди и закрыл глаза. Нереальность всего происходящего вновь охватила меня. Я словно падал в бездонную пропасть, утратив всякое чувство времени, и ничто не могло остановить это бесконечное, ужасающее падение, всё глубже и глубже, в сгущающуюся, оживающую тьму, страшнее которой было не найти. Мои видения были прерваны негромким топотом, как если бы небольшая собака неспешно трусила по деревянному полу. Я оцепенел, и зажал руками свой рот, потому что мне показалось, что я дышу очень шумно. Звук то удалялся, то приближался, пока не замер у двери в мою комнату. Когтистая лапа негромко поскребла дверь, словно прося её открыть и всё стихло. Не живой ни мёртвый я съёжился на кровати и молил лишь о том, чтобы эта тварь удалилась. Новый скрежет, громче и настойчивее прежнего, заставил меня зажать руками уши, потому что мне казалось, что кто-то скребёт изнутри мой череп и этот звук причинял мне физическую боль. Потом всё стихло, и за дверь воцарилась тишина, но я знал, что собака там, что она не ушла и тоже слушает. И вдруг, долгий протяжный вой огласил стены дома, наполнив моё сердце могильным холодом. Пронзительный, невероятно громкий звук наполнял всё пространство, и я зажмурился и прикусил свой кулак, чтобы самому не закричать, не завыть от ужаса в ответ. Каждый нерв в моей душе был словно обнажён и пульсировал в такт этому страшному, поминальному вою, который лился и лился, не прерываясь ни на секунду, словно у собаки не было необходимости в дыхании. Потом всё стихло так же внезапно, как и начался и когда я открыл глаза, то увидел что Анюта сидит рядом со мной на кровати и пристально смотрит на меня.
- Ты тоже пришёл меня утопить? – спокойно спросила она.
Она была в лёгком светлом платье и босоножках. Её волосы были свободно распущены по плечам и слегка шевелились, словно обдуваемые ветерком, хотя и дверь и окно в комнате были заперты.
- Я… нет… просто… - ошарашено пробормотал я, боясь двинуться.
- Я знаю, ты за этим пришёл, – сказала она. – Это старик тебя послал, не спорь. Ненавижу его.
- Я хочу помочь тебе…
- Не пытайся меня обмануть, – сказала она совершенно другим голосом, так что я отшатнулся от неё как от шипящего клубка змей. – Я всё про тебя знаю.
Я сжался на краю её кровати, обхватив ноги руками.
- Давай поиграем? – тут же сказал она своим обычным тоном. – Давай? Мне тут скучно…
- Где... тут?..
Она удивлённо посмотрела на меня, как смотрит ребёнок на взрослого, когда пытается понять шутит тот или говорит серьёзно.
- Тут. На даче. Тут никого нет и мне скучно.
- А где же все?..
- Я не знаю, – беспечно ответила она. – Мы играли в прятки с девочками, и я спряталась, а когда вылезла, они все, наверное, разбежались по домам. Так нечестно…
- А родители? Где они?
- Они, наверное, у тёти Любы… - не очень уверенно сказала она. - Мы будем играть?
- Да…да… конечно… будем. А во что?
- Можно в прятки, только, чур, не убегать в лес! Только на переулке можно прятаться!
- Хорошо… - сказал я, чтобы хоть что-то сказать.
Анюта весело болтала ногами, но её глаза неотрывно смотрели на меня, и от этого взгляда кровь стыла у меня в венах.
- Тогда я буду прятаться, а ты искать.
Она спрыгнула с кровати и подошла к двери.
- Постой! Постой! – спохватился я. – Не открывай её.
- Почему?
- Там кто-то есть. Я слышал…
- Это же Свифт. Не бойся его, он не кусается, когда я рядом...
Она открыла дверь, но никакой собаки там не было.
- Сосчитай до ста и иди искать, - сказала она, выйдя в коридор.
- Нет, подожди. Стой. Я… я передумал. Я не хочу играть, я хочу ещё поговорить немного.
Анюта гневно топнула ногой.
- Почему?! Почему вы все не хотите играть со мной?! Почему вы все боитесь меня?! Почему вы все хотите увести меня на болота?!!!
Её голос снова стал другим, мрачным и раскатистым, словно принадлежал великану. От него задрожали стёкла, и дверь захлопнулась на мгновенье, а когда отворилась вновь, Анюты не было, и тишина опять окутала дом. Потрясённый я встал и вышел в коридор. Какая-то тень мелькнула за окном веранды, и я расслышал тихий скрежет калитки.
- Анюта! – крикнул я и бросился наружу. – Постой, Анюта! Постой!
Но едва оказавшись на веранде, я попятился. Болотная тварь вползала на участок, вращая своей уродливой головой и роняя капли чёрной слюны. Я медленно отступил вглубь дома, но половицы предательски скрипнули, и тварь тут же бросилась на звук, в два прыжка оказавшись у крыльца. Я захлопнул хлипкую, застеклённую дверь, набросил щеколду и кинулся в гостиную. Знакомый рёв донёсся до меня, и дверь затрещала под напором чудовища. Стекло звонко лопнуло и посыпалось на пол и остатки мужества покинули меня. Я беспорядочно заметался по гостиной, не зная куда бежать, а потом взлетел по лестнице наверх и опустил за собой тяжёлый деревянный люк. Рядом стоял журнальный столик, и я поставил поверх люка, а сверху опрокинул пару стульев и тяжёлое самодельное кресло-качалку. Больше на втором этаже ничего не было, за исключением большого бильярдного стола, который был слишком тяжёлым для меня и словно врос в пол. Рёв усилился, и ладони зашлёпали по лестнице, а затем послышались глухие удары, от которых люк начал трещать и подпрыгивать. В пароксизме ужаса я метнулся окну, чтобы выбраться наружу, но не успел я открыть раму, как удары стихли, и что-то тяжёлое и округлое гулко скатилось с лестницы вниз и, прохрустев стёклами, выбралось наружу. Я слышал, как тварь бегает вокруг дома и хрипло дышит, пытаясь вскарабкаться по стене то тут, то там, распространяя трупное зловоние. К счастью, все её попытки забраться закончились неудачей и в какой-то момент всё снова стихло. Я сел в углу комнаты и уткнул голову в колени. Меня трясло и мутило.
- А теперь ты будешь со мной играть?
Анюта стояла в противоположном углу комнаты, вперив в меня свой взгляд.
- Будешь?..
- Это ты его позвала? – истерично закричал я.
- Кого? Я никого не звала.
- Ты знаешь, о ком я говорю! Это ты позвала эту тварь? Признавайся! Ты?!
От пережитого шока я совершенно потерял голову и орал во всю глотку на Анюту, наступая на неё, так что если бы не разделяющий нас бильярдный стол я бы схватил её и задушил бы на месте. Но Анюта, по-видимому, нисколько не боялась. Она спокойно смотрела на меня, словно ничего не происходило, и я застыл на полуслове, облокотившись на зелёное сукно.
- Так мы будем играть или нет? – снова спросила она и в её голосе проскользнули громыхающие нотки того ужасного, нечеловеческого голоса. – Будем?..
- Да, – сказал я. – Будем. Но не в прятки.
- А я хочу в прятки!
- Тогда тебе придётся найти кого-то другого.
Я поднял и поставил кресло качалку, и уселся в него. Оно было тяжёлым и неуклюжим, набранным из толстых досок, точно таких же, что пошли на анютину кровать. Я раскачался, и отчего-то мне вдруг стало ужасно весело.
- Так как, поиграем в мою игру?
- Это папино кресло… - угрюмо сказала Анюта. – Нужно, сначала, спросить у него разрешение, чтобы покачаться.
- Вот и спроси, - сказал я, первое, что пришло в голову.
Анюта промолчала и впервые, её взгляд был взглядом ребёнка.
- Его сейчас нет.
- Тогда я пока покачаюсь.
- Ну, ладно… - неуверенно сказала она. - А во что мы будем играть?
- Мы будем задавать друг другу вопросы. Сначала я, а потом ты, хорошо?
- Это неинтересно…
- Ещё как интересно, вот увидишь.
Я почти смеялся, раскачиваясь всё больше и больше и совершенно не боясь говорить громко.
- Только, чур, не врать! В этом весь смысл игры.
- Хорошо, - сказала Анюта.
- Кто это приходил сейчас?
- Я не знаю…
- Неправда!
- Но тут никого не было!
- Опять врёшь! Ты знаешь кто он? Говори!
- Но я не знаю кто он! Не знаю! Не знаю! Не знаю!!!
Анюта горько заплакала, закрыв лицо руками. Весь мой задор разом улетучился и я слез с кресла, чтобы успокоить её.
- Не плачь, не нужно, всё хорошо. Я не хотел тебя обидеть.
- Не трогай меня! Не трогай! Не прикасайся! Я не хочу на болото! Не хочу! Не хочу! НЕ ХОЧУ! НЕТ!!!
Её голос снова был хриплым, и когда она отняла руки от своего лица, из её глаз текла густая чёрная сукровица. А нос превратился в гниющий провал. Она завизжала, пронзительно и жутко, и её рот растянулся в лягушачью ухмылку, и наполнился тёмной, зловонной жидкостью. Тяжёлый запах падали ударил мне в нос. Она упала на пол и стала корчиться и извиваться, словно огромная уродливая личинка, вытягиваясь в длину и стремительно превращаясь в знакомую мне болотную тварь. Я отпрянул и, не дожидаясь конца ужасного преображения, распахнул фрамугу, выбрался на крышу веранды, кубарем скатился с неё на землю, выскочил на переулок и помчался что есть духу в лес, к озеру. Страх гнал меня как гончий, и ветер свистел в моих ушах, но я слышал зловещий рев, нёсшийся из открытого окна, и последние остатки разума покинули меня. Я просто бежал по петляющей тропинке, объятый ужасом и страхом смерти, ни о чём не думая. Только одна мысль сверкала в моём мозгу – скрыться, спрятаться, покинуть это жуткое место любой ценой, исчезнуть, так или иначе, и я бежал всё дальше и дальше, ведомый животным инстинктом. Гладь воды мелькнула среди кустов впереди, когда тварь настигла меня. Она вылетела из кустов сбоку, опередив меня на десяток метров, и застыла на тропинке, отрезая путь к озеру. Я остановился и оцепенел, но моё дыхание было слишком громким, и я не мог его сдерживать. Хрипя и капая на тропинку густой чёрной слюной, чудовище медленно приближалось ко мне, готовясь к последнему прыжку. От зловония, которое оно издавало, у меня кружилась голова и тошнота поднималась к горлу. Всё вдруг превратилось в невероятно замедленное кино. Каждый угловатый шаг кошмарной твари, каждая пульсация её набухших вен, каждая капля густой чёрной слюны, которая соскальзывала из её распахнутого лягушачьего, рта казались мне вечностью. В тоже время, мой мозг работал необычайно быстро и чётко, тщательно, если не сказать, скрупулёзно отбирая и обдумывая варианты спасения. Когда тварь начала свой последний прыжок и её руки невероятно медленно стали отталкиваться от земли, я выхватил из своего пояса колокольчик, сорвал с него пробку, как срывают чеку с гранаты, и швырнул его в сторону. И в тоже мгновенье всё снова ускорилось. Колокольчик еле слышно звякнул и замер, упав на густой мох, но этот тихий звук возымел на тварь магическое действие. Она немедленно бросилась следом и застыла над замолчавшим колокольчиком, как кошка, поджидающая в темноте следующего движения мыши. Действуя совершенно хладнокровно, я вынул и швырнул второй колокольчик так далеко как смог, и тварь, с глухим ворчанием, послушно метнулась за ним. Третий колокольчик я бросил уже на бегу, метясь в трясину на краю озера, где тварь, по моим расчётам, должна была увязнуть на какое-то время. Колокольчик коротко сверкнул в воздухе и приземлился там, где требовалось, и тварь с размаху погрузилась в тёмно-коричневую, сметано подобную субстанцию, которая немедленно поглотила её с головой. Не мешкая и памятуя мой прошлый опыт, я резво прополз на животе прибрежную отмель с её цепкими травами, выбрался на чистую воду и поплыл стремительным кролем к центру озера. Смерть в сети отчего-то больше не страшила меня. Мельком оглянувшись, я не увидел своего преследователя, но он был неподалёку, где то подо мной, продираясь следом за мной в толстом слое торфяного ила, который покрывал дно озера и был его обителью. В тот момент, когда я нырнул, мёртвые руки вцепилась в меня сзади, и потащили вниз, в пучину, в чернеющий слой холодного ила, в сторону от сети, которая уже была видна мне. Я отчаянно отбивался, но тварь была проворной и сильной и мы всё глубже уходили на дно, в мутнеющую и холодеющую воду. Там, внизу, что-то шевелилось, словно всё дно было сплошь покрыто чёрными водорослями, которые тянулись вверх, но приглядевшись, я понял, что это были не водоросли... Всё дно озеро было заполнено людьми, которые стояли тесной толпой, по пояс погружённые в вязкий ил и их руки тянулись ко мне, колыхаясь точно растения. Их головы были оплавлены точно восковые свечи и черты их почерневших лиц были обезображены до неузнаваемости. Десятки, сотни рук алчно тянулись ко мне, и их кошмарные лики кривились в пароксизме боли и сумасшедшей ярости. Всё дно волнообразно копошилось в уродливой пантомиме смерти, призывая меня к себе и небывалый, первобытный ужас придал мне сил. Мои лёгкие разрывались на части, и в глазах темнело, но я всё же извернулся, притянул к себе жуткую голову твари, нащупал на её скользком черепе уши и с силой погрузил большие пальцы рук прямо в липкое и податливое гниющее мясо. Тварь истошно забилась в моих руках, и на миг её хватка ослабела. Что есть сил оттолкнувшись от чудовища ногами, я точно торпеда устремился к сетке. Мои движения вновь стали конвульсивными и неслаженными, но я всё же успел заплыть под неё, и накрыться ей точно саваном, когда моё сердце вновь встало. Тяжёлое удушье сбросило свою удавку, и мой мир раскололся на части в сверкающем горниле золотого света и растёкся по нему, тая и сливаясь с ним в единое целое, вновь обретая свою необъятную суть. Я снова умер, чтобы получить небольшую передышку.
Глава 4
Я, отодвинув доску и немного помедлил. У меня оставалось совсем немного времени, и это был мой последний шанс.
Сказать по правде, я совершенно не представлял, как сделать то, что я должен был сделать, но я был почти спокоен. Лишь на мгновенье паника охватила меня, когда я вспомнил дно озера и сотни уродливых тел, бесшумно колышущихся в такт какой-то адской музыке, но я отмахнулся от неё, как отмахиваются от назойливого насекомого.
«Я уже дважды умер сегодня, - сказал себе я, - и, если всё пойдёт хорошо, то умру в третий раз, прихватив с собой Анюту… В любом случае, даже если же что-то пойдёт не так, всё закончится сегодня, потому что жить в ожидании ванн я не буду…»
Криво усмехнувшись своим мыслям, я откашлялся и сноровисто пролез в отверстие. Всё та же тишина и тот же зной обрушились на меня, но я больше не придавал им значения. Смертельная слабость была разлита по всему моему телу, но я не хотел отступать, и это придавало мне сил. Крепче затянув на поясе свой «патронташ», я направился к анютиному дому. Калитка была приоткрыта, но веранда выглядела так, словно ничего не произошло. Ни стёкол, ни сломанной двери, ни следов монстра. Полуденное солнце ослепительно сияло в окнах и слепило меня, но я не отводил глаз, словно желая ослепнуть и ничего больше не видеть. Я пытался найти хоть какую-то логику в происходящем кошмаре, но не мог. Это была какая-то адская головоломка, единственным смыслом которой был ужас и смерть, смерть и ужас... Чувство полной безысходности начинало охватывать меня, парализуя волю и погребая под собой последние проблески разума, ту единственную искру жизни, что ещё теплилась во мне, и наполняло моё существование надеждой и смыслом. Я снова поднялся на крыльцо и зашёл в дом. Всё было по-прежнему и от сытного запаха еды мне стало дурно.
- Анюта, - прошептал я. – Анюта... Прости меня... Не сердись... Я никуда не поведу тебя... Мне просто нужно поговорить... Мы не пойдём на болота, обещаю... Клянусь...
Но ответа не было, и в звучной тишине дома был слышен лишь один звук – неровный стук моего сердца. Я осторожно обошёл все комнаты и поднялся на второй этаж. Из окна открывался вид на залитую солнцем улицу и дом Кащея. Я прислонил лоб к прохладному стеклу и закрыл глаза. Боль в моей груди нарастала, а теперь, вдобавок к ней, у меня нестерпимо болел левый висок и мысли начинали путаться в голове.
«Вот и конец, – неожиданно подумал я. – Да, да, это конец, признайся... Мне не выбраться отсюда... Да и что значит выбраться? Опять утонуть в том озере?.. А потом жить, как тот сумасшедший старик?.. Нет... Немыслимо... немыслимо... даже если всё это бред, и я умираю там, на солнцепёке, у будки, то пусть это уже скорее закончиться... Мне всё равно...»
У меня затряслись колени, и сердце застучало так сбивчиво и торопливо, что я лёг на пол.
«Да, это конец... Я умираю... Здесь и сейчас... здесь и сейчас... Где-то здесь и где-то сейчас... Неужели это и есть ад?.. Где я, господи?.. Зачем?.. За что?..»
Рисунок на досках деревянного потолка дрогнул перед моими глазами, затем поплыл, а после, заструился тысячами причудливых узоров, которые переплетались и змеились, образую невообразимой красоты картину. Я зачарованно смотрел на неё, лежа на спине, ощущая спиной жесткие доски пола. Таймер показывал, что мне оставалось совсем немного, но я больше не волновался.
«Как красиво... – думал я, и необыкновенная безмятежность наполняла моё измученное тело. - Как это красиво... Наверное, я уже умираю... Ещё немного... Ещё немного потерпеть и всё закончится...»
Тревожный лай донёсся с улицы, прервав мои грёзы. Я поднялся, уцепившись за подоконник, и выглянул наружу. Свифт стоял у калитки и глядел на моё окно. Его глаза были черны, а шерсть запачкана илом. Он снова залаял, будто приглашая меня спуститься и следовать за ним. Я замотал головой, но он снова залаял, настойчиво и грозно и я встал и тяжело зашагал вниз, раскачиваясь из стороны в сторону. Анюта была на переулке. Её платье и волосы снова развивались на невидимом ветру.
- Поиграем, - громко крикнула она, потому что невидимый ветер заглушал её голос. – Только тут ветер...
- Давай... поиграем... – отозвался я, подходя ближе. – Во что?..
- В вышибалы! – прокричала она, и радостная улыбка озарила её лицо. – Ты умеешь играть в вышибалы?
- Да, - кивнул я. - Но нас только двое...
- Тогда давай сыграем в прятки, - предложила она, поправляя волосы, которые струились по её лицу. – Хорошо?
- Хорошо, - согласился я и пошёл к забору. – Прячься, а я буду считать...
- До ста!
- Ладно... до ста...
- Только не подглядывать, - закричала Анюта. – Не смей подглядывать!
- Я не буду... Раз, два, три...
Солнце нещадно пекло мне спину и затылок. Таймер пискнул и замолчал, и словно повинуясь его тихому зову, от кромки леса отделились тени и поползли ко мне точно чёрный туман, похожий на тот, что некогда сгущался за книжным шкафом в моей комнате.
- ...восемь, девять, десять
Мои глаза были закрыты, и мне казалось, что если я сейчас отпущу забор, то упаду в бездну и уже не смогу подняться. Я чувствовал приближение тех тварей. Чувствовал каждой клеткой своего тела и страх пульсировал во мне точно мощнейший электрический разряд, но я стоял на месте и продолжал упрямо считать, твёрдо решив закончить начатую игру.
- ... восемнадцать, девятнадцать, двадцать...
Горячий воздух походил на море и был маслянистым, и я вспомнил, как купался однажды в Мёртвом море, среди бескрайней пустыни и мне показалось, что я снова там, парю в его неподвижной, густой и совершенно мёртвой воде, под горячим небом, покрытым густой белесой дымкой, сквозь которое не может проникнуть даже жарчайшее солнце пустыни.
- ...тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь...
Моя жизнь медленно распадалась на моих глазах, словно невидимый ветер сдувал её с меня слой за слоем, сначала кожу, затем мускулы, сухожилия, а потом и кости, и уносил этот прах в неизведанное, чтобы снова строить из него звёзды и птиц, траву и камни, сердца и души.
- ...сорок девять, пятьдесят, пятьдесят один...
Цифры звучали согласно биению моего сердца, и мне стало казаться, что я начинаю понимать их магическое значение, определяющее всю нашу жизнь. Цифры превращались в слова и лица, и плыли, плыли перед моими глазами, сливаясь в яркое облако, собирающееся над моей головой как грозовая туча.
- ... шестьдесят два, шестьдесят три, шестьдесят четыре...
Какая-то музыка стала доноситься до моих ушей. Какая-то странная, сбивчивая мелодия медленно приближалась ко мне точно с самого неба и наполняла воздух и по мере её приближения поднимался ветер.
- ...семьдесят четыре, семьдесят пять, семьдесят шесть...
Музыка всё нарастала, и вместе с ней нарастал невидимый ветер, срывающий с меня то, что есть жизнь и внезапно я понял, что эта музыка, это протяжное, пульсирующее биение и есть тот самый ветер, что гложет меня.
- ...восемьдесят шесть, восемьдесят семь, восемьдесят восемь...
Мне показалось, что я снова слышу голоса и шум дач вокруг. Где-то в стороне негромко заработал насос, а вдалеке был слышен гудок подъезжающего грузовика, привозившего на дачи молоко. И дети, я слышал детский смех и визг, где-то совсем неподалёку, а затем, голос Анюты, предлагающий поиграть в прятки.
- ...девяносто восемь, девяносто девять, сто.
Музыка стихла, унеся с собой последние капли моего бытия и вместе с ней стих и ветер. Я открыл глаза, но не увидел своих рук, лишь серые доски забора у своего лица, которого тоже не было. Вся боль, весь страх, всё негодование улетучилось, словно по волшебству. Я был спокоен. Я был совершенно спокоен и безмятежен. Я повернулся и увидел, как десяток огромных черных слизней жадно пожирает мой труп, но мне не было страшно. Напротив, эта чёрная жизнь, служившая изнанкой нашей, стала вдруг понятна мне, и от этого стало легко. Я двинулся дальше, словно отстранившись от земли, и увидел Анюту, прячущуюся за забором. Ветер шевели траву на заброшенном участке, и её длинные волосы колыхались ему в такт. Её лицо было сосредоточенно и рот полуоткрыт. Я приблизился и с нежностью провёл рукой по её волосам, но она отмахнулась от меня, решив, что это ветер играет с ней. Но вот, она встрепенулась, будто услышала что-то, и стала медленно отодвигать одну из досок, чтобы пролезть в образовавшуюся щель. Она уже просунула в неё свою руку, когда я, встав на колени с другой стороны забора, что есть сил задул ей навстречу горячим дыханием Вечного полдня и на её лице отразилось недоумение, а потом испуг. Её маленькая рука замерла на полпути, а затем, ужасно неторопливо и грациозно, исчезла и сухая доска с еле слышным хлопком встала на своё место. И в это миг, в этот ослепительный миг нового начала, я вдруг увидел в небе стаю каких-то маленьких птиц и понял, что всё закончилось. Переулок стал отдаляться от меня и зелёный домик с белыми наличниками вскоре превратился в еле заметную точку, а золотой свет, льющийся со всех сторон подхватил меня, и я плыл в нём, и плыл, и плыл, плыл, и душа моя была чиста, и я дышал полной грудью, словно наконец-то вынырнув из-под удушающей толщи чёрной воды.
2014-2015
Похожие статьи:
Нет комментариев. Ваш будет первым!
 |
Добавить комментарий |
