Волчьи стрелы. Глава 9. Черным вороном в окошко залетела...

~~Глава 9. Черным вороном в окошко залетела...

Штормовое море жалобно стонало, будто кого-то оплакивало. Словно кипящее варево, оно бурлило и исходило на пену. Серые стены волн разбивались об отмели и подводные валы, рассыпаясь у берега на бесчисленные горбатые буруны. Свинцовая дымка слизала горизонт, и казалось, что небо с морем слились воедино и кипят в общем гигантском котле.
Белослава стояла на берегу. Острая галька впивалась в босые ноги княгини, а тонкая сорочица насквозь промокла и облепила ее тело. Бесстыдно распущенные волосы яростно трепал ветер; соленые брызги наотмашь хлестали ее по щекам. Но она продолжала стоять неподвижно и упрямо, как сама земная твердь.

Со синя моря шла ли до все голодная,
со чиста ли поля шла да ведь холодная;
у дубовых дверей да не ступялася,
у окошечка ведь смерть да не давалася,
потихоньку она подходила и черным вороном в окошко залетела, – тихо, почти шепотом, пела она, сама не зная зачем. 

Блеснула молния, грянул гром, и на мгновенье все вокруг погрузилось в невыносимо яркую бездну. Зажмурившись, Белослава прикрыла лицо ладонями. Когда она открыла глаза, от свечения не осталось и следа, вновь упал свинцовый мутный занавес. Море вздыбилось сильнее прежнего, и ОН показался из воды.
Словно подводная скала, что обнажается во время отлива, у берега выросла его высокая холка. Жилы и мускулы шевелились под рыжей шерстью зверя, с которой медленно и маслянисто скатывались капли морской воды. Огромные клыки выдавались вперед зловещими клещами. Рыжий вепрь невероятных размеров — быть может, в нем поместилось бы пять скакунов — медленно выходил из пучины, сверкая угольками глаз.
- Матушка, миленькая! – родной голосок окликнул ее сзади.
- Доню?
Обернувшись, княгиня увидела перед собой Алену — простоволосую и бледную, замутненную, словно отражение в воде. Под ее выцветшими глазами растеклись тени на половину лица, а губы пересохли, потрескались и посерели.
- Что с тобой, доню, маленькая, ягодка моя? Что с тобою, кровиночка?
Белослава схватила дочь за руку, которая оказалась настолько холодной, что княгиня невольно вздрогнула.
- Почто, матушка, братец так с нами? – сказала Алена ледяным голосом. – Он ведь не только меня, он ведь всех нас погубил. Почто он зло загадал, душу свою продал?
- О чем ты, милая, о чем, голубка? – слезы текли из глаз княгини.
- Почто Ярик ЕГО заставил из пучины выйти, матушка? Берегись, берегись, берегись ее! – вдруг заорала княжна, настойчиво указывая пальцем вперед, за спину матери. 
Вновь обратившись лицом к морю, Белослава застыла в ужасе. Вепрь навис прямо над княгиней, буравя ее своими горящими, глубоко посажеными глазками. Сверху, на спине чудища, откуда-то появилась стройная юная девица: обнаженная, она крепко держалась за шерсть зверя и заливисто смеялась. Лица было не разобрать в дымке — лишь длинные белокурые локоны и какой-то странный оберег на груди.
- Кто ты? Зачем пришла? – спросила княгиня, собрав всю свою волю в кулак.
В ответ — только звонкий девичий смех.
- Тебя спрашиваю! Кто ты, почто явилась? Чего ты хочешь? – уже заорала Белослава.  Исполинский зверь не двигался, будто окаменел.
- Кто? Тебя спрашиваю! Говори! Кто?
- Бог с тобою, княгиня! Это же я, Никифоровна! Бог с тобою, хозяйка! Аль хворь приключилась, неужто глаз дурной попортил? Княгинюшка, родненькая, ну посмотри, посмотри на меня! Не признаешь? Лекаря, лекаря быстро! Княгине худо! Господи, спаси и сохрани!
Весь дворец подпрыгивал от истошных воплей мамки. Никифоровна истерично тормошила княгиню, осеняла ее, себя и все вокруг крестными знамениями. Глаза у мамки были точно у бесноватой, а пружины седых волос выскочили из-под съехавшего набок платка.
- Ни-киии-форовна? Тыыыы? – протяжно простонала княгиня сквозь дрожь и слезы, наконец придя в себя.
- Очнулась, очнулась, слава Спасителю, слава Спасителю! – радостно воскликнула мамка, подняла голову и трижды перекрестилась на большую икону, едва различимую в темном углу.
Обширная ложница  остыла, и дыхание клубилось парком. В холодном полумраке все выглядело недобрым и опасным. Даже цветные растительные росписи на стенах казались не то щупальцами, не то змеями, не то замысловатой паутиной огромного паука, притаившегося где-то сверху. Промерзшие слюдяные окна в глубоких нишах подергивались, словно веко неврастеника, едва приметным ледяным мерцанием. Громадные сундуки, поставцы  со всевозможной утварью, иконы в серебряно-жемчужных окладах, золоченые светцы — все то, что обычно украшало помещение и придавало ему лоск, чернело и скалилось.
- Бог с тобою, княгинюшка, родненькая! Признала наконец! А то все: кто такая, зачем пришла, кто такая, зачем пришла? Да как же так? Тую, что дитятко твое выкормила — да и не признать?
На крики сбежались сенные девицы, наспех прикрывшиеся кто чем. Как встревоженные наседки, они бестолково кудахтали и толпились у двери.
- Ах, Никифоровна! Беда, беда приключилась! Чует материнское сердце! Помоги одеться! Пойду в крестовую палату, за любимое чадо Господа молить!

***
Утром Дмитрий сразу приметил, что с великим князем что-то неладно. Лицо Невера было бледным. Глаза, некогда небесные лоскуты, померкли и уже походили на бусины мутно-голубого стекла, какие носят посадские женщины на шее. Могучие плечи заметно опустились и свернулись в дугу, точно под невыносимой ношей. 
- А, это ты, друже! Проходи же! Садись!
Воевода устроился на скамье напротив Невера. По огромному дубовому столу князя словно пронеслась орда: бумаги и харатьи, многие из которых были скомканы и изорваны, грудились безо всякого порядка. Сквозь оконную слюду уже вовсю лился дневной свет, но на столе все еще теплилось пламя свечного огарка в бронзовом золоченом свечнике. Отрывистым движением князь откинул крышку высокого ларца-теремка, усыпанного самоцветами, и запихал в него какой-то свиток и гусиное перо.
- Всю ночь глаз не сомкнул, друже! Всю ночь челобитные, да грамоты мытные  шерстил, – прохрипел он, потирая глаза. – И знаешь что? Вокруг одни стяжатели и дармоеды! Одним подавай серебра, другим — мыты снять, третьим — подати уменьшить! Всем что-то надобно, все что-то просят. Я вот ничего для себя ни у кого не прошу!
- Так ведь … –  воевода лишь обвел богатую горницу взглядом.
- Да, да, знаю, о чем толкуешь. О чем, мол, мне и кого просить, коль я князь и все у меня есть? Ну так это сейчас мы в палатах сиднем сидим, да чрево наедаем. А было время — помнишь? Ничего нам с тобою не надобно было. Лишь добрый конь, меч острый, да бронь крепкая. Неужто позабыл, как в походы на степняка да на Боравию ходили? Как в степи, под месяцем-батюшкой да дочками его звездами без шатра ночевали! Все тогда нас знали — и кархарн, и пуганд, и боравец горский. Все нас боялись, кого только ни били! А нынче что? На каверзу пришлось пойти, лишь заложником и спаслись. И то до поры, ожидай теперь расплаты. Тьфу, противно мне, друже, противно все это. Даже с собакой степной биться честно надобно. А мы...
- Княже, не грызи ты себя понапрасну! Вспомни, сколько раз сам Тюхтяй подло... – попытался возразить Дмитрий.
- Но мы-то с тобою не такие! Коли враг бесчестен, нам что, тоже свою честь растоптать? Нет, нет, Дмитр, не пойдет! Мочи нет, душит меня и давит в груди, вот здесь прямо, – князь положил левую руку на грудь, сверкнув гигантским кроваво-красным яхонтом в золотом перстне. – Видно, совесть это и удаль молодецкая, что еще не угасла, душат и жмут. Короче, в пору всех наших удельных князей звать на княжий совет. Просто, сперва решил тебе об этом сказать.
- Ужели, князь, решил поход собрать? – удивленно спросил Дмитрий.
- Отчего нет? – отрезал Невер. – Кархарн не угомонится. Да, орда распалась, но и осколки ее страшны. А теперь, после того как мы царевича их пленили и торг его головой вели.... Гривноград — Гривноградом. Коли надобно будет, уповаю на их подмогу. Но пока границы с востока не укрепим, покоя нам не будет. Горскую Боравию покамест себе не вернем, будем уязвимы.
Дмитрий только собрался остудить воинственный пыл князя, как кто-то постучался.
- Кто еще, кого нелегкая принесла? Заходи уже! –  раздраженно отозвался Невер.
В распахнутую дверь, будто сквозняком, задуло тощего, как прутик, отрока .
- Князь, к тебе гонец прискакал, с Гривнограду. Молвит, от князя Всеволода у него грамота тебе.
- Впустить, живо! – крикнул он, по-бычьи наклонив мощный лоб.
Невер выглядел так, точно наперед знал, что приключилась какая-то беда. В горницу с низким поклоном зашел паренек в отсыревшем зипуне, с которого прямо на дорогой ковер падали капли растаявшего снега.
- Светлый князь, прости меня, худого человека, что вести недобрые тебе принес, не взыщи, надежа! – сказал гонец.
Он приблизился к столу и протянул князю свиток с гривноградской сургучной печатью.
Вскочив с резного кресла и чуть не опрокинув тяжелый стол на Дмитрия, Невер судорожно схватил грамоту, порядком измяв ее своей пудовой рукой.
Вскоре дворский воевода как ошпаренный выскочил из горницы. Стальной хваткой он вцепился в плечи гридня, стоявшего на страже, и, вытаращив глаза, заорал:
- Лекаря, живо! Где старик Чурило? Князю худо!

***
К вечеру ложница великого князя до отказа набилась людьми, как мошна вирейского купца — звонкими монетами. В золотых владычных ризах, с круглой, обрамленной жемчугом и изумрудами панагией  на груди, митрополит Феодор высился над ложем умирающего и отпускал ему грехи. 
Уже давно князь то и дело чувствовал странные покалывания в груди. Вдруг ему становилось так тяжело дышать, что хотелось, подобно старому псу на солнцепеке, высунуть язык и жадно глотать воздух. 
- Эх, княже, княже, дюже ты гневлив! – пенял Чурило, пуская ему кровь и давая один из своих немыслимых отваров. – Ведаешь ведь сам, что гнев — смертельный грех. Он и душу, и тело губит. Обуздай гнев, стань смиреннее! Молод ты еще, молод дюже, чтобы этот мир покинуть.
- Не болтай ерунды, Чурило! – отвечал Невер. – Меня орды ворогов сразить пытались, самые могучие батыри хотели мою головушку на бунчук насадить, но, как видишь, жив я, всех пересилил. И хворь пересилю! Не бывать тому, не дождетесь!
Но страшное известие о гибели любимой дочери поразило его тяжелее сотни кархарнских сабель и стрел. На этот раз дворцовые лекари – и сеяжские, и заморские – оказались абсолютно беспомощными. Невер лежал на своем широком одре, накрытый по пояс одеялом. Сквозь черную монашескую схиму  было видно, как его грудь, по-прежнему богатырская, несмотря на годы, натужно вздымалась и опускалась, с каждым разом все медленнее, словно таявшие разводы на воде. 
«Вот и созвал ты княжий совет, друг», – с досадой подумал Дмитрий, глядя на приближенных бояр и дружинников, собравшихся проститься с князем. Во взгляде многих проницательный воевода заметил сомнение и подозрительность. «Яд! Потравили!» — наверняка, эта мысль прокатилась зловещим шепотом по их головам.
Великая княгиня, казалось, была готова последовать за своими мужем и дочерью. Горькие слезы смыли с ее лица все краски и черты. Бледная, точно утопленница, вмиг постаревшая на несколько лет, она с трудом держалась на ногах. Мерзкие мысли переплетались в голове Белославы, как клубок ядовитых аспидов, жаля ее, друг друга и даже самих себя.
«Поделом тебе! Это Божья кара за Аленушку нашу. Ты ведь, ты отправил ее на смерть, как агнца на заклание!». «Господь Вседержитель, да что это я? Грех, грех, нельзя и думать такого! Прости, прости, ради Христа! Откуда же знать тебе было? Но почто, почто меня на послушал? Почто, как вол, упрям? Знаю, добра ты всем желал. А сам и кровинушку нашу, и себя сгубил. Как же мне без вас теперь?».  
Неожиданно глаза князя широко распахнулись и прояснились, жизнь напоследок сверкнула в них богатырским клинком. Из последних сил приподняв голову, Невер вцепился в рукав сына, стоявшего у ложа.
- Достоин будь земли Сеяжской и мать береги! – прохрипел он, словно пытаясь заглянуть сыну прямо в душу. — Аленушка, тату идет к тебе, доченька!
Рука Невера резко разжалась, отпустила рукав Яромира и упала плашмя на перину. Совьи брови князя грозно сдвинулись, но тут же отскочили друг от друга, застыв в умиротворении. Глаза его померкли и закатились.
- Господь всемогущий, прими душу раба твоего! – проговорил сквозь шелковую седую бороду митрополит, осеняя почившего крестным знамением.
Яромир остолбенел. Его мысли витали в какой-то сказочной были. Невнятными, едва слышными отголосками донеслись до него стенания матери. Все же потеряв самообладание, она припала щекой к неподвижной груди мужа и чуть не сбила со своей головы бархатный высокий кокошник с жемчужными ряснами . Дружинники тоже будто басили где-то вдалеке. Оханье мамки, тревожное стрекотание сенных боярынь. Княжич словно очутился посреди заговоренного леса, где каждый куст твердил что-то на своем диковинном языке.
«Это все ты, проклятая ведьма, чертова волшбитка! Вот как наколдовала!» – вдруг прогремело у него в голове. Лютая ненависть к еще недавно вожделенной Далемире накатила так, что даже зазвенело в ушах и на виске забила жилка. «Убью, ей богу, убью суку! Сам, своими руками зарежу, как свинью!». 

Похожие статьи:

Рассказы → Волчьи стрелы. Глава 2. Пир

Рассказы → Добро пожаловать в Харвер - Глава 4 – Гуманоиды любят буррито?

Рассказы → Добро пожаловать в Харвер - Глава 3 – Каково это, узнать что ты Допплер?

Рассказы → Добро пожаловать в Харвер - Пролог

Рассказы → Волчьи стрелы. Глава 1. Незнакомец