Гоблины

I

Прямо за моим домом протянулось болото, поросшее молодыми берёзками – оно опоясывает Кубенское озеро, как большая  желто-зелёная змея, а по его берегам растёт непроходимый кустарник. То там, то тут над ним возвышаются старые высокие деревья – дубы, сосны, вязы. Среди маленьких скрюченных растений они кажутся безмолвными великанами. На самом близком из них – треснувшем от молнии, доживающем свой век вязе, каждое лето кричит кукушка.

Я шёл, прислушиваясь к шелесту сухих травинок и недовольному ворчанию кочек под моими ногами: только так и можно ходить по нашим болотам – с ранней весны и до середины осени здесь хозяйничают гадюки.  Стоял тёплый августовский день – самое время собирать белянки. Изредка на кочках встречались россыпи сияющих красных бусин – их обронили русалки, выходящие по ночам из озера, чтобы поиграть на мягком моховом ковре. Если выйти ночью на болото, услышишь их звонкий смех и увидишь, как они танцуют и гоняются друг за другом, едва касаясь земли. Если попытаться подойти поближе, они мгновенно разбегутся, затеряются в кустарнике.

  Но это, конечно, я сочинил – никаких русалок у нас нет, это только совы перекликаются в кустах, а алые бусины – обыкновенная клюква. Вот и подходящая полянка с грибами. Я уселся на корточки, поставил корзину, достал норвежский нож и занялся белянками. Постепенно ровные, бархатистые шляпки скрыли дно, дошли до половины.  Вытащив из кармана сигареты, я закурил и посмотрел на часы – без четверти три.  Дым от моей сигареты поднимался в небо лёгкими облачками. Тоскливо закричала кукушка. Я тут же представил небольшую пёструю птицу, раскачивающуюся на самой макушке старого дерева. «Глупая – подумал я – бросила сама своих детей, а теперь плачешь!»

Вдруг где-то в ольшанике раздался шорох. Я поднял голову, насторожившись: это не ветер, и не змея – так движутся в чапорыжнике животные – кабаны или олени. Это для нас, людей, прибрежные кустарники непроходимы, а звери в них у себя дома – у них свои тропы, дорожки, ведомые только им. Но ни кабанов, ни оленей здесь не водится. Может, медведь, пришедший на рыбную ловлю из дальнего леса? В озере-то он, конечно, ничего не поймает, но в озеро впадает ручей, а там, глядишь, и перепадёт какой-нибудь незадачливый налим, зашедший на мелководье. Должно быть, возвращается теперь ни с чем. Шорох усиливался – сомнений не было: кто-то двигался прямо на меня.

II

Я заглянул в кусты, росшие прямо передо мной и замер. Из зарослей на меня смотрели большие жёлтые глаза с круглыми зрачками. Взгляд этот выражал, скорее, любопытство, чем агрессию или испуг. Мы уставились друг на друга. Тот, кто прятался в ольшанике, видимо,  сообразил, что я его заметил и, поняв, что таиться бессмысленно, явил себя целиком. Передо мной предстало странное, почти человекоподобное существо, ростом с пятилетнего ребёнка. Оно имело крупную голову с большими, торчащими по-кошачьи ушами, коротким задранным носом, мощной, но что-то безвольно жующей нижней челюстью, из-под которой желтели короткие клыки. Всё оно было покрыто не то шерстью, не то щетиной палевого оттенка. Продолжая таращиться  на меня, существо вышло из кустов. Передвигался неожиданно встреченный мной vis-à-vis почти как человек – вразвалку, на кривых голенастых ногах, опираясь на посох с грубым каменным наконечником. Сзади меня хрустнула сухая ветка. От этого звука, внезапно прорезавшего тишину августовского неба, я резко обернулся и тут же покрылся холодным потом – меня окружило, по меньшей мере, шесть таких же созданий. Все они сжимали в руках-лапах примитивное оружие – дубинки, некие подобия каменных молотов и кистеней. У одного из них я заметил даже что-то наподобие рогатки. Все они обступили меня и теперь, переминаясь и что-то жуя, глазели, вытаращив глаза, держась, однако, на безопасном расстоянии. Рука моя сама потянулась к поясу, ища норвежский нож, но на поясе бесполезно болтались лишь пустые ножны. Один из них сделал осторожный шаг мне навстречу. Где-то вдали монотонно закликала кукушка.

В голове моей пронеслась отчаянная мысль. О том, чтобы броситься на того, с каменным посохом – нечего было и думать. Уж если они сумели неслышно окружить меня, даже если мне и удастся допрыгнуть до одного из этих обитателей болот, всё закончится очень быстро. Внезапно мой страх улетучился, и место ему уступил спокойный, холодный расчёт. Я попытался оценить положение. Бежать? – глупости, существа легко передвигались по болоту, ловко пробираясь между топями, их кривые ноги сами находили опору. Нагнать меня для них – раз плюнуть. Лучшее, что я мог сделать – попытаться напугать незваных гостей. Расставив ноги и согнув их в коленях, я задрал голову, попытался изобразить на лице свирепый оскал, поднял руки кверху, согнул пальцы наподобие когтей и, царапая ими воздух,  заорал во всю глотку, что было сил. Мой вопль прокатился эхом по болоту. Кукушка вдали смолкла. Существа, окружившие меня, продолжали переминаться с ноги на ногу и молча смотреть. Кажется, мой крик не произвёл на них никакого эффекта. Моё спокойствие куда-то улетучилось. Окончательно потеряв голову от бессилия и страха, я глухо, как животное, зарычал и приготовился к нападению – я был готов первым броситься на врага: бить его, толкать ногами, вцепиться пальцами и зубами в его горло. Как вдруг тот, что сжимал каменный посох, выступил вперёд и со странным акцентом, но вполне отчётливо произнёс, обращаясь ко мне:

– Почему ты так странно себя ведёшь?..

III

Я остолбенел. Передо мной, посреди болота, исхоженного мной давным-давно вдоль и поперёк, стоял гоблин и, опираясь на посох, обращался ко мне на человеческом языке. Забыв удивиться тому, что он наделён даром речи, я не сразу нашёл, что ответить: ещё с минуту я стоял, расставив согнутые в коленях ноги. Гоблины терпеливо ждали. Но опасности больше не было, на смену страху пришло смущение. Мне вдруг стало неловко.

– Я… Я думал… вы хотите напасть на меня. – Неожиданно для себя я как-то небрежно, с ноткой удивления произнёс, ни к кому не обращаясь – Надо же, гоблины… – Но тут же взял себя в руки и, откашлявшись, легко поклонился, извиняясь.

– Гоблины… повторил мой собеседник. Говорил он хриплым, визгливым голосом. – …да, так вы, люди нас называете. – Сами себя мы зовём кху-тэк. – Гоблин издал странный звук, наподобие свиного хрюканья. – Так ты, говоришь, испугался нас?

– Я только защищался.

– Зачем?

– У вас оружие, вы окружили меня, что же мне ещё было думать?

– Так мы охотились. Выслеживали тут кабаниху с поросятами. Да только теперь без толку всё это: ты своим криком всех зверей в округе распугал.

Перед ним появился ещё один гоблин – видимо, более молодой. В руке он сжимал дубовую рогатину, на которой вяло дёргалась, разбрызгивая слизь, толстая серая жаба. Вожак (несомненно, со мной разговаривал именно вожак) тихонько хрюкнул в знак одобрения.

– Хоть такое перепало. Сгодится, Снюф – теперь ещё дня три жирнее дичи нам не видать.

Я почти успокоился. Всё ещё дрожащими руками я вытащил сигареты и закурил. Гоблины начинали вызывать у меня интерес и даже некоторую симпатию. Почему они не растерзали меня вместо кабанихи? Мне, конечно, стало перед ними очень неловко. Ведь, будь я посмекалистее, им не пришлось бы довольствоваться жабами да ящерицами.

– Если бы вы смогли подождать несколько часов, я бы отправился в город, на рынок и купил вам мяса. Свинины, раз уж от вас свинья убежала, или говядины, а хотите – того и другого.

Гоблин снова тихонько хрюкнул и почесал за ухом. Остальные нетерпеливо затопали – очевидно, идея с рынком всех устраивала.

– Ну так я на рынок? – обрадовался я – Что время терять? А часа через три-четыре будете с ужином. Всё одно – по болоту-то за кабанихой не меньше бы пролазали.

– Тогда уж завтра давай. – осадил меня вожак. – Сегодня уж отужинаем чем придётся: остался у нас кое-какой запасец. Ты лучше дай-ка мне маленько покурить твоих листьев.

Услышав слово «покурить» Снюф нетерпеливо замялся и робко шагнул вперёд.

– А ты и думать не смей! – спокойно, но твёрдо сказал вожак, добродушно замахиваясь посохом.

– Да я просто… хотел… – виновато произнёс молодой гоблин. – У него вон, выпало… С этими словами он вынул откуда-то мой норвежский нож и протянул его мне. С благодарностью я взял нож и сунул его в ножны (видно было, что Снюф не оставлял надежды выморщить у меня курево). А предводитель гоблинской стаи с достоинством принял предложенную мной сигарету; усевшись прямо на кочку, он глубоко затянулся, выпустил в небо облачко голубоватого дыма и блаженно закатил глаза. Где он мог научиться курить – ума не приложу.

– Как тебя звать-то? – после паузы, спросил он. Я назвал себя. Гоблин хмыкнул.

– А я вот Гук. – Ответил гоблин. – Что-то вроде старосты: таскаюсь с этими олухами по болотам. Снюфа ты уже знаешь (мозгов у него, правда, маловато, но зато пронырливый, как угорь), а это Нюм, Гнуф, два брата – Тюп с Кутюпом, и Цуп.

Сделав ещё две хорошие затяжки, Гук стал словоохотливее.

– И все такие балбесы, что хоть рогатину у каждого на голове теши, и при этом все, как один – большие любители пожрать. Особенно Нюм. Должно быть, крепко он теперь обижен. – Нюм вместо ответа громко икнул.

– Так может, ему хоть покурить? – Спросил я виновато.

– А, всё равно не поможет. – Отозвался Гук. – Его-то брюхо дымом не обманешь. – Он потушил сигарету и протянул мне окурок. Поморщившись, я спрятал его в карман.

– Ну, бывай. – Сказал, поднимаясь, Гук. – Нам сегодня ещё жаб наловить надо. А завтра утром приходи вон к той ольхе – видишь, у неё на стволе каповые наросты. И приноси своё мясо.

– А как вы поймёте, что я пришёл?

– Об этом ты не волнуйся. Мы вас, людей, издалека слышим – уж больно вы неуклюжи. Да и нос мой запах мяса пока ещё чует.

Вновь закликала кукушка.

– А если уж мы не придём, ты покричи кукушкой, тут мы и смекнём, что ты нас уже дожидаешься. Да место не забудь.

– Я обязательно приду.

– Ну, тогда всё, бывай. – Гук исчез в кустах. Я обернулся – вокруг не было ни души.

IV

Рассказать про поездку на рынок мне нечего. На следующее утро я вскочил, перекусил наспех и поспешил к ольшанику. Идти было непросто – оказалось, что волочить по болоту целую свинью – дело не из лёгких: ноги вязли в мягком моховом ковре, путались в брусничнике, то там, то тут открывались предательские топи. Мешок со свиньёй был неудобный: оттягивал руку, больно врезался в плечо. Казалось, что проклятая скотина наливается свинцом с каждым моим шагом. Дойдя до кустарника, я кинул мешок на землю и сел на кочку перевести дух.

На востоке рассветное небо окрашено розовым, а на западе – зелёным. По болоту молоком разливался туман. Несмотря на зябкое утро, пот катился с меня градом – неприятные липкие капли под грубой материей куртки. Штаны мои намокли и отяжелели от росы. Вокруг стояла торжественная тишина, лишь где-то вдали робко попискивала какая-то невидимая птаха. Я без труда нашёл место, где мы условились встретиться. Для того чтобы пройти к ольхе, на которую указал мне вчера Гук, надо было ещё некоторое время продираться сквозь кустарник. «А свинку-то можно было и поменьше…» – невольно подумалось мне. Я вздохнул и кряхтя, взвалил мешок на плечи и потащился к старой ольхе. Кусты, словно чьи-то недобрые руки, хватали сзади мою ношу, хлестали по лицу, не давая прохода, однако другого пути не было – только напролом. Наконец, я споткнулся, запутавшись ногой, как в капкане и повалился на бок. Сверху на меня, разумеется, свалилась свинья. В затылок ударила не замеченная из-за травы коряга, словно кто-то ткнул сзади дубиной. Выбившись из сил, я не сразу поднялся, и, лёжа на спине и тяжело дыша, ещё некоторое время смотрел в холодное, синее небо, в котором за маленьким прозрачным облачком таял, белея, месяц. Собрав весь остаток сил и поднявшись на ноги, я потащил мешок волоком: благо, до старой ольхи оставалось несколько шагов.

Фу-у-у-ух!.. Наконец-то! Усевшись на мешок, я закурил и принялся ждать. Всё живое постепенно просыпалось – прямо под ногами зарядил кузнечик, на старом вязе проснулась кукушка, где-то в тростниках прокричала выпь, с болот раздавалось деловитое бормотание куликов, а вдалеке, над озером, жалобно вскрикнула чайка. Ни один зверь, ни одна птица не показывались, но на болоте  уже кипела жизнь: от торжественности утреннего безмолвия не осталось и следа.

А гоблины, между тем, не показывались. Я попробовал покричать кукушкой, как велел Гук, но получилось у меня это неважно. Однако делать было нечего: я продолжал куковать и надеялся, что гоблины наконец явятся за обещанным мясом. Постепенно надежда моя слабела: наверно, так чувствует себя ребёнок, который играет в прятки, продолжая искать товарищей, которые уже давно разбежались по домам. Забавно, наверное, потеряться, играя в прятки. Упорно стараясь подражать кукушке, я звал их. Но никто не появлялся. Потеряв терпение, я стал звать: «Гу-у-у-у-ук! Ню-у-у-ум! Сню-у-у-уф!» – и вновь принимался куковать.

Наконец, в кустах раздался шорох.

– Гук?! Нетерпеливо воскликнул я. Никто не отозвался. – Снюф?! Гнуф?! Нюм?! – выкрикивал я имена новых знакомых.

Из-за кустов на меня смотрела женщина лет сорока в старой хлопчатобумажной куртке, под которой был виден грязно-розовый, изъеденный молью свитер. Женщина была немолода, но ещё хороша. Её ноги были обуты в высокие чёрные резиновые сапоги, на голове – старая, выцветшая от времени косынка. В правой руке она держала посох из молодой, свежей берёзки, с левой руки свисала большая ивовая корзина, на дне которой виднелись белянки. Женщина стояла неподалёку и огромными, круглыми от удивления зелёными глазами, смотрела на меня, на мои промокшие штаны. Мой мешок развязался, и теперь из него, щурясь и оскалив клыки, выглядывала свиная голова. Внутри женщины что-то булькнуло. Развернувшись, она широкими шагами зашагала прочь от меня. Мне показалось, что я услышал тихо-тихо произнесённое слово «дурак».

V

Оказывается, к ольхе можно было пройти более короткой и лёгкой дорогой. Шаги стихли. Я принялся рассматривать цветы у меня под ногами. Чёртовы головки, насупившись, повернули к солнцу свои лохматые соцветия с пурпурными цветами, но продолжали смотреть вниз. В чашечке росянки вяло копошилась крохотная букашка. С ярко-красной звезды сабельника, свесился, покачиваясь на ветру, желтоватый паучок.

– На что это ты уставился? – Голос за моей спиной застал меня врасплох. Резко обернувшись, я вскочил с мешка, словно в нём была какая-то пружина. За моей спиной, опираясь на посох, стоял Гук.

– О… Я уж думал, вы не придёте? – Обрадовался я.

– С чего это?

Я не нашёл, что ответить.

– Вот, как договаривались. – Сказал я, не без самодовольства показывая сапогом на мешок. – Целая свинья. Не меньше вашей кабанихи. А поросята пускай пока подрастут.

Из-за кустов вынырнул Нюм. Внешне он был точь-в-точь такой же, как его сородичи, только несколько толще.

 – Маленькая она какая-то… – С сомнением промямлил он, осматривая мешок. Гук молчал.

– Можете забирать. – Пробормотал я немного сконфуженно. Гук как-то по особому хрюкнул – тут же в кустах раздался шорох и к ольхе вышли все вчерашние гоблины. Ни проронив ни слова, они споро подхватили свинью и, семеня ногами, прямо в мешке потащили её прочь от кустарника. Через мгновение они исчезли из виду.

VI

Некоторое время я сидел, глядя на чёртовы головки, недовольно поднимавшие свои соцветия, примятые гоблинами. Стоять у ольхи не было больше никакого толку, и я, радуясь, что избавился от тяжёлой ноши, тихонько побрёл в сторону дома. По дороге я размышлял об этой странной истории. Откуда здесь, в вологодских болотах, взялись гоблины? А если они были здесь всегда, почему я не видел их раньше? Видел ли их кто-то ещё? Они показались мне довольно симпатичными созданиями, хоть и не очень-то вежливыми. Получили обещанное – и в кусты. С другой стороны, было бы странно, если бы гоблины имели манеры салонных аристократов. Да и я, что ни говори, повёл себя вчера не очень-то разумно. Но, может, их и не было, этих гоблинов? Как-то уж слишком внезапно они возникли и так же неожиданно исчезли, словно растаяли в воздухе. Да нет, не могли же они мне померещиться.

Дом мой находился совсем недалеко от того места, где я встретил Гука и его отряд – минутах в семи ходьбы. Я вошёл и, скинув сапоги, прилёг на кровать – ох и тяжеленная она, всё-таки, оказалась, эта гоблинская свинья. Намучился я за это утро порядочно. И всё же мне захотелось побольше узнать об этих странных болотных созданиях. Я лежал, разглядывая узоры на старом, изъеденном молью восточном ковре, висящем над кроватью, пытаясь разглядеть в них диковинные растения, сказочных зверей и птиц. Вот великан в северном шлеме, с цветком вместо лица, по-медвежьи раскинув руки, идёт по лесу. По кромке протянулись разноцветные головы улыбающихся птиц. В центре ковра – несколько рук, сросшихся между собой в форме свастики, державших турецкие сабли. Вон там в углу, кажется, притаился чёрный заяц. Разглядывая таинственные завитки, я  начал дремать. «Завтра с утра отправлюсь к той ольхе. – Решил я. – Может, и явятся. Хорошо бы, конечно, в гости к ним напроситься. Но уж на этот раз, наверное, без гостинца».

VII

– Ты чего разлёгся? От неожиданности я запутался в одеяле и чуть не свалился с кровати. Прямо надо мной выросла морда Гука. Я даже возмутиться не успел.

– Ты?!.. Здесь?!

– А ты как думал?

В комнате, развалившись на старом диване, сидели все гоблины.

– Зачем вы… пришли?

– У тебя мангал есть. Можно свинью изжарить.

Окончательно проснувшись, я вылез из-под одеяла. Меня охватили смешанные чувства. С одной стороны, мне, конечно, польстил этот неожиданный визит – я же сам хотел увидеться с новыми знакомыми. С другой стороны, я никак не ожидал, что встреча состоится так скоро. Да и бесцеремонность их меня рассердила: конечно, неожиданная встреча посреди болота это одно дело, но незваные гости, расталкивающие тебя в собственной постели –  совсем другое.

Но они знают, что у меня есть мангал. Значит, бывали здесь и раньше. Я, конечно, сразу представил гоблинов, копошащихся в моём доме, лазающих по комнатам, мнущихся на кровати, что-то вынюхивающих, таскающих еду из чулана. Я вспомнил пропавшую сметану, и тут в моём воображении возник образ жирного Нюма, опустившего свою морду в большую подаренную мне когда-то резную финскую куксу из карельской берёзы, с громким чавканьем жрущего прямо из неё, всего перемазанного в сметане. Я ощутил, как откуда-то из груди поднимается злость. А что, если схватить сейчас посох, стоящий у дверей и отходить непрошеных гостей, да так, чтобы за сто шагов обходили мой дом?

– Послушай. – Сказал я, обращаясь к Гуку, – Сейчас вы можете считать, что вы мои гости. И мы, конечно, зажарим эту свинью. Но почему вы думаете, что вам позволено без спроса забираться в мой дом, лазать в моём огороде, воровать у меня еду? – Произнося эти слова, я сам того не желая, постепенно приходил в ярость. – Трогать мою куксу… Я, конечно, понимаю, что вы гоблины и для вас это всё запросто, но если я узнаю, что вы, или хотя бы один из вас, ещё один-единственный раз появлялся у меня в доме без приглашения, я изобью его до полусмерти без всякой жалости.

Все гоблины уставились на меня своими большими жёлтыми глазами. Все кроме Снюффа, который, видимо, пропустил мои слова мимо ушей и, теперь зачем-то копошился в потухшем камине, забравшись в него так, что снаружи торчала только нижняя половина. Гук молча подошёл к нему и пнул под зад с такой силой, что незадачливый молодой гоблин кувырком полетел в камин. Ничего не понимая, Снюфф выполз из камина, весь перепачканный в золе, хлопая глазами и отплёвываясь. Он оглушительно чихнул и по-собачьи отряхнулся. Зола разлетелась по комнате и легла серым слоем на кровать, ковёр и каминную полку

– Идёт. – Как ни в чём не бывало, ответил Гук.

– В таком случае за дело. – Я вытащил нож, и мы отправились во двор.

VIII

Гоблины всеядны. Питаются они всем, что смогут добыть – от мыши или лягушки до лося. С голодухи не брезгуют и насекомыми – жирными гусеницами, земляными червями, могут и жуком-плавунцом похрустеть. Мастера из гоблинов почти никакие: лучшее, на что они способны – обтесать каменное копьё, да так грубо, что им удобнее наносить дробящие удары, а не колоть. Но и такое у них встречается крайне редко, чаще всего гоблины используют деревянные колья и рогатины. Хотя даже такие примитивные инструменты, на которые нам и взглянуть смешно, в руках гоблина превращаются в смертоносное оружие: заслышав поблизости гоблина, даже медведь торопится убраться подобру-поздорову. Найти инструмент из железа или меди считается огромной удачей. Впрочем, удача эта всегда длится недолго – от неумелого обращения вещь быстро приходит в негодность – ломается тупится или ржавеет.

Интересно, что гоблины иногда едят мясо сырым, а иногда зажаривают или запекают его на костре. Предпочитают, конечно, жареное. Да вот только огонь, который получается от трения двух веток, удаётся добыть не всегда. Вилками и ложками им служат собственные когти. Есть в рационе гоблинов и растительная пища – ягоды, грибы, орехи и коренья. На зиму делаются запасы: горькая лесная рябина, сушёные грибы, травы, а порой и овощи с поля.

Все взялись за работу: братья Тюп и Кутюп приволокли откуда-то сухую корягу, Снюф уже успел надрать берёзового лыка, Нюм, Гнуф и Цуп отправились за первой августовской клюквой.

– Нюма отправлять без толку. – Пробормотал Гук. – Всё равно ни одной ягоды не донесёт, да ещё и у других подъест. Ну да ладно, пусть лучше идёт, чтоб под ногами не болтался. Достав откуда-то две палочки и накомкав сухой травы, старый гоблин принялся энергично тереть их друг о друга. Я протянул ему спичечный коробок. Гук с опаской взял его своей когтистой лапой и внимательно осмотрел. Я забрал коробок, показал, как пользоваться спичками и вернул его гоблину. Гук, как мне показалось, несколько смутившись, попытался извлечь огонь самостоятельно. Он неумело шаркнул спичкой по коробку, но тут же тихонько взвыл от боли – искра отлетела ему прямо в глаз. После изрядного количества сломанных спичек мангал, наконец, загорелся. Всё это время Снюфф глядел на спички, округлив глаза и раскрыв рот, окаменев от удивления и восторга. Наконец, очнувшись, он принялся приплясывать вокруг Гука, вереща:

– Дай! Дай! Дай мне почиркать!

На какой-то короткий миг он потерял над собой контроль, и только хорошая затрещина смогла вернуть ему рассудок. Поднявшись с земли и отряхнувшись, он поплёлся к мангалу и принялся зачарованно таращиться на огонь.

IX

Вернулись Нюм, Гнуф и Цуп. Клюквы они, правда, не нашли, но зато надёргали охапку ревеня, растущего за моим домом. Я тут же отправил всех в сарай за дровами: чтобы зажарить целую свинью, их требовалось немало.

Когда первые угли прогорели, я выложил несколько крупных кусков на мангал. Для того, чтобы зажарить всё мясо (а зажарить его нужно было именно сегодня), нужно было сделать, по меньшей мере, семь или восемь закладок.

– Эдак мы до утра провозимся. – Сказал Гук. Нюм жалобно сглотнул.

– Да, надо что-то придумать. – Согласился я.  – И, кажется, я кое-что придумал. Мы испечём мясо в глине. Это, конечно, долго, не меньше, чем зажаривать по частям, но зато возни меньше. Сходите-ка вы к реке и там, подальше от устья, где берега покруче, наройте глины. Вёдра возьмите в сарае. Да не набирайте целые – дотащить не сможете. Вёдер было всего три, поэтому к озеру отправились только Цуп, Тюп и Кутюп. Остальные возились у огня.

Я тем временем занялся салом – нарезал некрупными кусками и принялся натирать солью и перцем. Учуяв запах, гоблины заинтересовались.

– Через неделю-другую придёте. – Рассмеялся я.  – А пока выройте-ка вы яму – такую, чтобы свинья поместилась. Я принёс из сарая две лопаты (больше не было) и раздал гостям. Снюф и Нюм принялись рыть яму – с лопатами они освоились довольно быстро. Гук, как старший, в работе участия не принимал и, взяв у меня сигарету, задумчиво уставился на угли и принялся пускать редкие колечки дыма.

Меня не покидало странное ощущение – уж очень по-свойски гоблины вели себя. Казалось, они были не такими уж редкими гостями у людей, по крайней мере, какие-то плоды человеческой цивилизации они, несомненно, успели вкусить. Наконец, терзаемый этим вопросом, я не выдержал:

– А с другими людьми вы встречаетесь?

Гук, не отрываясь, глядел на мангал. На одном из углей вскочил озорной язычок пламени и, протанцевав по раскалённой головёшке, пропал.

– Редко. Добрую половину из вас лучше бы вообще не видеть, да и с остальными осторожность нужна. Всё разболтаете, потом приходите, других притаскиваете, начинаете вынюхивать что-то. Зачем? Толку с нас вам никакого.

– Да ладно! Вас же можно изучать, книги про вас писать.

–Книги… – тихо проговорил Гук. – Знаю я, что такое книги. Зачем вам, людям, новые книги? Старые девать некуда. Много у вас книг, и что, умными стали? Как были дураками, так дураки и есть.

– Вас можно за деньги показывать.

– Вот поэтому мы с вами знаться и не хотим. А вот мы бы вас ловили и за еду стали показывать? Тоже мне диковина.

Я хотел возразить, что в человеческом мире гоблин купался бы в роскоши и богатстве, мог бы есть лучшую человеческую еду, иметь собственный большой дом, и даже слуг из числа людей (как гномы в сказочной повести Синклера). За деньги люди готовы служить не то, что гоблину. Но, подумав, я промолчал.

– Жил тут неподалёку, на отшибе один старик. У него мы иногда бывали с Цупом – остальные-то ещё тогда не родились, – а бывало, и в лесу встречались. Прятаться от него было нечего: выпивал он крепко, а таким никто не верит. Ну а так славный был дед. Лешими нас звал. Он картофельное поле сторожил – ночью мы с ним картошку на огне пекли. Когда у него ноги отказали, мы ему помогать стали, да только неделю спустя он помер. Ну, а потом люди пришли, зарыли его на кладбище, а дом снесли.

– А в дома к людям часто лазаете – так, без ведома?

– Бывает. – Сознался Гук. – Но не то, чтобы совсем уж часто. Делать у вас особо нечего. А на глаза-то вам не попасться – дело плёвое – даже если и утащить у вас что из еды, искать не будете – на зверя какого-нибудь подумаете.

– Если так просто людям на глаза не попадаться, чего же мне тогда на болоте попались?

– Случайно вышло. Хорош, можно снимать.

Мясо уже начало поджариваться, но внутри было ещё сырым. Гоблинов это, видимо, устраивало. Гук тихонько и как-то по-особенному тяфкнул. Снюф, Нюм и Гнуф, которые к этому времени вырыли уже порядочную яму, поспешили к мангалу.

Тут, кстати, вернулись и остальные – причём Цуп тащил ведро, обхватив его своими длинными руками, а Кутюп вообще был налегке.

– Ручка оторвалась. – Пояснил он. – А вон у него – он указал на Кутюпа – дно провалилось. Проржавевшее было.

– Так я же говорил, полные вёдра не набирать. – Я указал на ведро Цупа: глины он навалил с горкой.

Глину выложили на большой лист железа, в тень, чтобы не засохла. Все, кроме меня (пара кусков, которые я оставил для себя, ещё не прожарилась), уселись на траву и шумно приступили к трапезе, чавкая и хватая горячие куски мяса руками. Едят гоблины быстро, и спустя какие-то пять минут от мяса не осталось ни кусочка. И только у меня ещё оставался один кусок (второй ненароком взял Нюм). Покончив с мясом, гоблины принялись грызть кислые стебли ревеня. Наконец, с ревенём было покончено.

– Ну, давайте теперь остальное мясо делать, – сказал я.

Разделав оставшуюся часть свиньи на крупные куски, мы обмазали их слоем глины, положили в яму, присыпали сверху землёй, а сверху выложили угли из мангала. Поскольку углей было мало, прямо на этих углях развели ещё один костёр.

– Часов через десять-двенадцать будет готово. – Сказал я и взглянул на часы. Стрелка приближалась к одиннадцати. – Только дрова в костёр надо подкладывать. Рядом с домом стоит ржавый металлический контейнер – в таких раньше перевозили свои вещи военные, когда их переводили в другой город. Теперь этот контейнер был доверху забит дровами. А ещё каждое лето в нём поселяются осы. Они строят своё гнездо из серой, слоистой бумаги и всегда в самом дальнем углу, чтобы я не мог добраться. Бумагу для гнезда они делают сами – вылепляют из пережёванной коры, которую берут в березняке на болоте. Я попросил гоблинов натаскать дров. Пока мои гости занимались делом, я присел на корточки и стал рассматривать гусиную лапчатку, стелящуюся по земле у костра. Нагретый воздух струился обжигающими волнами. Он подбирался к зубчатым листьям, мгновенно скручивал их в трубочки, а маленькие жёлтые цветы увядали и чернели, прежде чем огонь хватал их и превращал в пыль. Небольшая зелёная гусеница, суетливо сжимаясь и вновь вытягиваясь, стремилась поскорее убраться подальше от огня. Свесившись с травинки, она, пару раз изогнув своё тело, неуклюже шлёпнулась на землю и принялась улепётывать, передвигаясь почти прыжками. Видимо, неподалёку был муравейник: немного в стороне беспорядочно бегали муравьи, унося в своих цепких жвалах желтоватые бусины – яйца. Стручки мышиного горошка с шипением раскрывались, и тонкие нити вьющихся стебельков словно растворялись в воздухе. Я перевёл глаза на гусеницу – та билась на земле, извиваясь в обжигающих потоках. Вот она дёрнулась последний раз и упала, сжавшись в тугое, обугленное кольцо. Через мгновение она исчезла в пламени костра.

Внезапно воздух прорезал истошный, нечеловеческий вопль. От неожиданности я вскочил. Послушался грохот роняемых поленьев и недовольное ворчание. Верещал ужаленный осой Снюф. Тут же появился и он сам, держась за глаз и отплясывая вокруг костра. Остальные оказались более удачливыми, и скоро передо мной выросла небольшая горка берёзовых поленьев.

– Хватит пока что. – Сказал я. Гоблины расселись вокруг костра и, тараща свои круглые глаза на огонь, с видом буддистских монахов принялись ждать.

X

Так они и просидели весь день – молча вперившись глазами в огонь. Лишь Гук иногда поднимался, чтобы подбросить в костёр поленья. Их застывшие сутулые фигуры были словно вырезаны из камня и напоминали горгулий на крыше Собора Парижской богоматери. Я уже окончательно свыкся с реальностью этих порождений северных болот и занялся домашними делами, более не обращая на них внимания и не удивляясь их присутствию.

Наступил вечер – в августе по вечерам становится уже совсем темно. В воздухе ощущался лёгкий холодок приближающейся осени. Я вышел проверить костёр – гоблины как раз погасили огонь, расшвыряли угли и по-собачьи раскапывали яму, извлекая из неё куски мяса, покрытые коркой высохшей глины. На этот раз Нюму строго-настрого было запрещено приниматься за еду раньше, чем все усядутся, и он нетерпеливо вился вокруг сваленных в кучу кусков, обмазанных глиной и от этого напоминающих булыжники.

Наконец, всё было готово. Угли снова собрали на старом месте и разожгли костёр. У меня в доме было несколько бутылок домашнего пива и я предложил его своим гостям, но Гук отказался наотрез. Гоблинам знаком алкоголь с его одурманивающим свойством, но испробовав его, они испытывают стойкое, болезненное пристрастие и оттого употребление его порицается. Кроме того, они отыскивают в лесу мухоморы, от которых их охватывает воинственное, радостное буйство и какие-то неизвестные мне грибы, навевающие странные видения. Поэтому вместо пива к костру поставили кадку с колодезной водой да пару железных кружек. Мясо делил Гук – он хватал горячие куски голыми руками, клал на толстое полено, на котором я рубил дрова, и раскалывал их ударом своего каменного посоха. Того, кто лез за едой  без очереди, этим же посохом он бил по рукам. Мясо опять прожарилось только наполовину – гоблины разрыли его раньше времени. К тому же, ели они его без соли и перца. Выбрав себе пару подходящих кусков, я пошёл в дом и поджарил их на сковородке. Гоблины же в это время с поразительной скоростью поглощали полусырую свинину.

На болота тихо опустилась ночь и принесла с собой лёгкий ветерок. Где-то под брёвнами бани завёл свою одинокую песню сверчок. Маленькие болотные совы в березняке возвестили о своём пробуждении тонким, по-кошачьи пронзительным писком. Где-то совсем рядом прошуршала трава. Прямо над моей головой кто-то тяжелый мягко опустился на сосну и глядел на нас сверху, покачиваясь на ветвях. В зарослях иван-чая послышался деловитый топот чьих-то маленьких ног, а вдалеке, на озере, ударила крупная рыба.

Густая, непроглядная тьма плотной стеной окружила наш костёр – я мог видеть только лица своих гостей, на которых играли отблески пламени, да звёзды, загадочно подмигивающие с ясного августовского неба.  Одев старый, замасленный отцовский бушлат, я сидел у костра в окружении гоблинов – они вдруг снова показались мне странными и таинственными: трапеза уже окончилась, в огромных жёлтых глазах танцевали искры, все безмолвствуя, неподвижно сидели в кругу, навострив уши и вслушиваясь в ночь, и только Нюм всё ещё возился, обгладывая толстую берцовую кость.

Гук швырнул окурок в костёр и взглянул на мешок, лежавший рядом – от свиньи оставалась добрая половина.

– Пора. – Коротко произнёс он. Все молча поднялись. Меня охватило странное чувство. Я вспомнил, что хотел спросить их. Но почему-то я колебался, а гоблины, между тем, уже подхватили мешок.

– Вы можете приходить ко мне, когда вздумаете, только так, чтобы я при этом был дома. – Наконец сказал я. – Но когда-нибудь и я с удовольствием зашёл бы проведать вас – в вашем жилище.

– Приходи к старой ольхе. Если будем поблизости – выйдем. Подождёшь час-другой – дольше ждать нечего. Но это не очень скоро будет – мы с утра на ту сторону озера переходим – скоро ли вернёмся, не знаю. Раньше чем через неделю не жди. Только когда кого-нибудь из наших увидишь, орать не надо. – Мне показалось, что в глазах старого гоблина промелькнула ехидная усмешка. – Ну, бывай. – Сказав это, Гук как-то по-особому хмыкнул, и гоблины, подняв мешок над головами, зашагали в сторону болота. Уже через мгновение они пропали в ночной темноте.

Я стоял у костра, глядя в непроницаемый мрак, слушая удаляющийся от меня шелест травы. Наконец, всё стихло.

Похожие статьи:

Рассказы → Законы на беличьих шкурках (ЧастьII)

Рассказы → Бог из Чёрного озера (Часть I)

Рассказы → Пастушья сумка

Рассказы → Полярные кочки (Часть I)

Рассказы → Законы на беличьих шкурках (Часть I)