Дойдём, вернёмся и забудем

                                                                                                                                                  Я солдат. И я знал своё дело, моё дело -

                                                                                                                                                  Стрелять, чтобы пуля попала

                                                                                                                                                  В тело врага. Это рагга для тебя,

                                                                                                                                                  Мама-Война, теперь ты довольна.

                                                                                                                                                                               (Пятница "Я солдат") 

   Город чёрный и притихший лежал в затухающих сумерках. Чёрные тополя, чёрные кусты вдоль дорог. Остовы разрушенных зданий. Пройти их, добраться до проспекта с буквой "л", единственной уцелевшей на табличке. Ждать. Пока не включится прожектор и не примется чертить круги над мёртвым городом.

   Темнело быстро. Город тянул на себя чёрный саван из прохладных низин, из туманной мороси возле реки. Вот уже и холодный луч прожектора мелькнул в небе...

  Приближающийся человек был худ. Китель висел мешком, качался, распахивался. Открывая гниющее тело, прикрученную проволокой к ребру медаль "За отвагу". Автомат висел через плечо.

   — Это проводник. Мне говорили, он приходит сюда в одно и то же время, каждую ночь. Не разговаривает, но ведёт к центру города, к фонтану, — парень торопливо и тихо говорил, наклоняясь к девушке, — говорят, на него тоже находит иногда, и тогда приходится выбираться самим. Но ты не бойся, мне рассказали дорогу...

   Проводник подошёл, приветствовал, клацнув двумя пальцами у височной кости, и уставил полые глазницы на двух людей. Он и она. Она в своем светлом лёгком платье казалась безумной кляксой в черноте мёртвого города. А он… он вызывал недоумение. Мальчишка. Что-то говорит. Много говорит. Говорит, что знает дорогу. Дурак. Здесь все дороги ведут в центр. И ни одна из него...

   Проводник стоял, глядя в одну точку, где-то в районе лба девушки. Он ждал. Должна собраться группа. Они сюда идут каждый день. Идут и идут. Если их не собрать и не вывести, они будут блуждать ещё долго по городу. И пропадут.

   — Э-э… Здравствуйте, — торопливо произнёс пожилой мужчина с пакетом и пластиковой пустой бутылкой в нём.

   Никто не ответил. Страх каждого из них тянулся к другому. Из глаз, от трясущихся почти незаметно поджилок. Тянулся, связывал, подчинял, заставлял искать взглядом опору и не находить её. Живым не место здесь. Но живые этого не знают. Они самоуверенны. Потому что живые. Проводник достал папиросы из кармана кителя. Вытащил одну и растёр её костлявыми фалангами в труху. Крошка посыпалась сквозь. Запах… он много бы отдал, чтобы почуять запах просыпавшейся табачной пыли. Или её волос. Он вновь посмотрел на лоб девушки. Слишком белый в прядях чёрных волос. Это платье… Отличная мишень. Всех подведёт. Череп проводника качнулся вперёд, разглядывая ноги. Запылённые балетки. Пойдёт. Дальше, в переулке, изрыто траками — на каблуках не побежишь, когда на тебя пушка повернёт, и босиком далеко не уйдёшь.

   Проводник снял китель и надел на плечи девушки.

   — Я… не замёрзла.

   Проводник ничего не ответил. Его глазницы обратились уже в другой конец тёмной улицы. А девушка оторопело смотрела на медаль.

   — Оставь, Мара, — прошептал ей парень, — мне кажется, он не поэтому тебе китель отдал.

   Проводник обернулся. Неплохая мысль для сопляка.

   Мара замолчала. Запах от кителя душил. Тошнота подкатила к горлу.

   Три человека сиротливо топтались на плешине асфальта, вслушиваясь в гулкую тишину города, вздрагивая от сухих щелчков суставов проводника, который время от времени методично доставал папиросы и растирал их своей жуткой рукой. Луч света пробегал по лицам, делая мертвенно серыми.

   — Ещё кто-то идёт! — сказал сорвавшимся на фальцет голосом мужчина с пластиковой бутылкой, и все вздрогнули от звука его голоса, — хоть мы не одни!

   — Чушь, — фыркнула девушка, стоя очень прямо, будто проглотила аршин, касаться влажного кителя ей было страшно, одна мысль о том, от чего он влажный, заставляла покрываться холодным потом, — как мы… мы можем быть одни? Чушь. Нас трое… Нет. Четверо!

   — Вы кого посчитали? — усмехнулся нервно мужчина. — Проводника? Так он вас не слышит, посмотрите на его уши. Там пусто.

   Девушка не ответила. Проводник стоял в пол оборота к ним. Она видела череп, височную кость, ушное отверстие. И пустоту за ним.

   — Брось, не думай ни о чём, — дёрнул её за рукав кителя парень, — тупо дойдём, вернёмся и забудем.

   — Дойдём, вернёмся и забудем, — эхом повторила она.

   Подошли двое. Женщина лет сорока. Отрешённое лицо её маской выступило из темноты. "Дачница" про себя назвала её Мара, — спортивная куртка, джинсы и платочек на шее с ирисами по светлому полю.

   Сзади маячил парень. Длинный, крепкий, в наушниках. Взгляд мутный, исподлобья. За спиной большой, но не оттягивающий тяжестью плечи, рюкзак. Парень кивнул всем:

   — Приветствую, — сказал.

  Нашёл взглядом проводника и замер, оставшись стоять в тени, сунув руки в карманы, сутуло и сонно качаясь в такт содержимому наушников. Жуя жвачку.

   — Здравствуйте, — тихо сказала женщина и тоже отошла в тень.

   Никто ничего не говорил, не знакомился, не переговаривался. Город давил темнотой выбитых окон, летучие мыши кругами носились над разрушенными крышами домов. Город просачивался в нутро вместе с темнотой и оставался там мутью. Где-то капала вода, монотонно стукалась о железяку.

   — Когда же он пойдёт? — с тоской произнесла женщина.

   Проводник стоял, не шелохнувшись.

   — Он не пойдёт, — опять нервно вставил мужчина с бутылкой, — он ждёт троллейбус.

   — Что он ждёт? — закрутила головой Мара. — Лёшик, ты слышал, что он ждёт?! Троллей...

   — Ш-ш, — шикнул на неё всегда тихий Лёшик, оглянувшись на проводника, — не кричи, они шума не любят.

   — Кто они?

   — Мёртвые.

   — О, хосподи, — ахнула, приложив руку к губам, женщина.

   Вой вырвавшегося из-за угла троллейбуса заставил всех обернуться. Огромный обгоревший корпус двигался на них и раскачивался на неровной дороге. Осколки выбитых стёкол торчали в окнах, троллеи свесились вниз.

  "Как у моего старого зайца с оторванным ухом", — Мара странно хихикнула. И замолчала. Лёшик на неё посмотрел удивлённо. А Мара остановившимся взглядом смотрела на водителя. Водитель был без головы. Он навёл палец на Мару, как если бы целился в неё, и сухо щёлкнул фалангами. И откинулся на сидение.

  "Будто рассмеялся", — подумала Мара, кожа стала гусиной.

   — Теперь пойдёт движуха, — истерично хохотнул мужчина и суетливо полез в обгоревший троллейбус вслед за проводником.

   — Как вас звать? — вдруг спросил Лёшик его в спину.

   — Зовите Михаил, — мужчина обернулся уже с верхней ступеньки.

   — А по отчеству?

   — А-а, — махнул тот рукой.

   — А вас? — Лёшик, уже стоя в троллейбусе, шёпотом спросил женщину.

   — Люда, Людмила, — женщина испуганно смотрела не на него, а на выгоревший дотла салон.

   Парень на вопрос не ответил и сел справа на обугленную опору сидения.

   Троллейбус дёрнулся. Рванул с места в карьер. Посыпались обломки стёкол. Пассажиры схватились за поручни и посмотрели друг на друга. Поручни были тёплыми, почти горячими.

   — Господи, что за город, и почему надо обязательно ночью? — прошептала Людмила, встретившись глазами с Марой, — вы тоже за водой?

   Мара кивнула.

   Проводник стоял недалеко от них, посреди прохода, расставив широко ноги.

  Они все здесь за водой. За живой. Глупыши. Верят. Он и сам такой был. Пока его город бомбить не начали. И не разбомбили. Вместе с жителями. Слышал ли он их? Голоса их доносились, будто пчёлы в улье гудят. Так иногда летом бывает — когда зной стоит. Или когда бомбардировщик на город заходит… А видел он их странно. То сверху, то ещё откуда-то, а то прямо в них оказывался. Вон, в том, в наушниках, кажется, пусто, как в высохшей бочке на пустыре, но это только кажется. Не первый раз уже здесь. Тётка себе за лекарством пришла, изболелось нутро у неё, а сына растит. Девчонка вылечить отца хочет. Пацан на неё надышаться не может, только он ей не нужен… Мужик за водой для матери пришёл. Суетливый, трусит, но ничего, они все такие, с мирной жизни-то… потом это проходит, и человек настоящим открывается… "

   — И ведь раньше его не было, — продолжала говорить в одиночестве Людмила, — вернее, тётка мне рассказывала, что был здесь город какой-то, но никто уж и названия не помнит его. После войны разруха везде такая была, что эти городки небольшие уже никто и восстанавливать не стал, если сюда люди не возвращались...

   "А некому было. Все мы здесь потому что..."

   Троллейбус тряхнуло, и все сосредоточенно подпрыгнули, вцепившись в поручни обеими руками. Прогремел гром. Глухие его раскаты ещё долго перекатывались в чёрном небе, полыхая заревом на горизонте. Где-то в кромешной темноте завыла сирена. Ещё одна. А гром всё не унимался.

   Парень с рюкзаком соскользнул и растянулся на полу. Мара кинулась к нему, решив, что ему плохо. Принялась поднимать голову.

   — Ложись, дура, — рявкнул зло он, — бомбить сейчас будут.

   Визг падающего снаряда заставил девушку упасть рядом. Глядя на них, и попутчики все бросились прятаться, забиваться между сиденьями. Лёшик нелепо вскинул руку и накрыл Мару.

   Грохотом заложило уши. А Мара смотрела на болтавшуюся перед ней, на ручке сиденья, оторвавшуюся руку проводника. Троллейбус, как безумный, летел по тёмной улице, по колдобинам, подпрыгивал и жалобно скрипел всеми боками. Рвались снаряды.

   "Молчат. Шок у них. Но до конца не верят, что может, вот сейчас… Тот, "пустой", верит. Потому что знает. Кого-то он здесь оставил. Не говорит мне..."

   — Отвяжись от меня! — повернулся в сторону проводника и прокричал сквозь скрежет и визг парень с рюкзаком.

   "Пора… Скажи всем, что пора выпрыгивать… Здесь, на повороте"

   — Пора, говорит, выпрыгиваем! — крикнул всем парень и, сорвавшись с места, первым оказался у распахнутых дверей.

   Женщина, перепуганная и совсем отчаявшаяся, сидела на полу и плакала:

   — Бедные, как же они тут, а? Как же они все тут...

   — Тих, тих… — Шептал Лёшик, поднимая её, — просто прыгайте. Вот просто… сейчас надо прыгать и всё. Куда вы в этом троллейбусе поедете, ну, подумайте?

   — Да-да, конечно, конечно, — очнулась она и поползла на четвереньках к выходу, стала подниматься, ухватившись за стойку.

  Парень с рюкзаком с мрачным видом удержал Мару от падения, ухватил женщину под локоть.

  Проводник некоторое время висел на последней ступени, а потом спрыгнул, шатко покачавшись на земле, но устоял. Рука его, оторванная, уже была на месте.

   — Как он тебе сказал, что надо спрыгивать? — Мара пошла рядом с парнем. — И как тебя звать, скажи уже, наконец?!

   Парень мрачно покосился на неё.

   — Не суетись. Зови Кроха.

   — Кроха? — растерянно протянула она, глядя на отъезжающий троллейбус.

   Ей показалось или безголовый водитель и, правда, помахал им?

   Пошли чёрным переулком. Название "Озёрный" читалось кое-где на разрушенных домах.

   — Всё правильно, — шептал Лёшик, — Озёрный. Саня говорил про Озёрный...

  Взрывы слышались в той части города, откуда они уехали. Здесь же было тихо. Только постукивала сухо бутылка в пакете у Михаила. И странно поскрипывал рюкзак у Крохи. Темень кромешная, сноп света вырывал куски домов из небытия и через несколько мгновений вновь отправлял их туда, а люди шли некоторое время по памяти, потом начинали натыкаться друг на друга. Чертыхаясь, матерясь, ойкая.

   — Что там у него может скрипеть? — говорила Мара, идя рядом с Лёшиком, вцепившись в его руку.

   — Бутылки, — коротко ответил тот, — торговец водой он.

   — Мало тары взяли мы, Лёшик. Могли ведь больше принести, может, кому ещё надо будет.

   — Мне говорили — здесь бы ноги унести, — сухо ответил Лёшик. — А он — торговать.

   — Ты, щегол, много понимаешь, — процедил Кроха, идя впереди, — есть такие, что и дойти сюда уже не смогут сами. Вы вот для кого-то, наверное, идёте. А если чел один совсем. Ему не на кого надеяться...

   — Ты деньги за воду берёшь, — отрезал Лёшик.

   — Я тоже жрать хочу.

   — Нашёл, чем зарабатывать.

   — Ещё подеритесь, — поравнялся с ними Михаил, — ничего вы друг другу не докажете, зуб даю. У каждого своя правда.

   Все замолчали. Людмила запыхалась, было слышно её тяжкое, с присвистом, дыхание.

   — Скоро танк появится, — сказал в этой тишине Кроха, — к стене прижимайтесь. Перед ним не бегите.

   "Точно. Вспомнил. Год назад. Двое их тогда было. Пацан второй борзой был. Кто мог подумать, что он так испугается… Начал перед танком петлять. Теперь троллейбус водит… "

   — Что это? — прошептала Людмила.

   Тяжёлый надсадный рёв поднимался от реки, будто полз вместе с белым плотным туманом. Заволакивал всё вокруг, и земля дрожала, гудела.

   — Трактор вроде… — Проговорила Мара.

   Но тут же оборвала себя. "Какой трактор!"

   Проводник отошёл к стене и смотрел на Кроху.

   "Отводи их."

   "Ты достал! Почему я?!"

   "Не знаю. Я ничего не знаю, парень. Всё просто так, как оно есть"

   — Отходите к стене! — Кроха с силой толкнул к стене Лёшика, — отводи всех с дороги, чего уставился?!

   Танк выехал из темноты, грохоча гусеницами. Башня его вращалась и скрежетала.

  Мара, прижавшись к стене, смотрела на него. А ведь выстрелит… вот сейчас… за кого они нас принимают?! Мы же свои… Свои...

  Людмила плакала. И остановиться уже не могла. В грохоте не было слышно, что крикнул Михаил, но все повернулись к Крохе. Потому что проводник смотрел на парня. А значит, опять будет приказ. И все ждали.

   — На танк забираться, говорит, — зло крикнул парень, — ну?! Давайте, по одному! Делай, как я!

   И, побежав за грохочущей в дыму махиной, подпрыгнул, легко подбросил тело и оказался наверху. Все, прижавшись к стене, оторопело следили за ним. Танк продолжал двигаться. Уже проехал. Люда сжалась вся, мотала головой и шептала:

   — Мне не забраться никогда.

   — Бегом! — рявкнул сверху Кроха. — Михаил, Людмилу толкните!

   Все задвигались, оторвались от стены. Люда запричитала.

   — Да что же это такое… Зачем я пошла… Не послушалась Нину, она мне говорила, что тебе никогда не выбраться из этого ада...

   Михаил ухватил её за руку и потащил.

   — Чего теперь уже, Люда? Беги, просто беги, я толкну тебя… Ну же...

   Она смешно побежала, засеменила перед танком, подняв руку. Кроха схватил её и потащил. Люда повисла мешком. Михаил подтолкнул её.

   — Давай девчонку! — крикнул ему Кроха.

   Мара попыталась сама, но руки соскользнули. Оступившись, она увидела перед собой гремящие железом, жующие асфальт гусеницы. И отшатнулась.

   — Лёшик! — вскрикнула она.

   — Давай руку! Быстрее! — кричал Кроха.

   — Давай, не бойся, я поддержу, — говорил ей Лёшик, но она не слышала сквозь шум, лишь видела в дымной копоти его лицо и губы, читала по ним.

   Наконец, ей удалось поймать за руку Кроху, и он, больно дёрнув, потянул её наверх. Лёшик подхватил сзади.

   Забравшись, Мара вцепилась в ствол, потому что болтало так, что лязгали зубы.

   А пушка вдруг поехала вместе с башней, и Мара оказалась над дорогой. Она висела молча, поджав ноги, глаза её расширились от страха. В грохоте, дыму и скрежете приближался дом. Пушку снесёт стеной...

  Но башня медленно вернулась на место. Мара еле расцепила пальцы и села, ноги её не держали. Потом закрыла лицо руками.

   Лёшик и Михаил уже были на борту.

   Проводник забрался последним.

   "Осталось немного совсем. Группа собралась ничего. И меня хоть кто-то слышит. А то кричишь им, кричишь… А они всё… как глупыши тычутся. В прошлый раз тётка на танк так и не взобралась и никто ей не помог. Видел её потом в городе. Не выбралась, стало быть. Забирать своих надо! Своих не оставлять!.. А, чёрт! Только их не хватало!"

   Зенитки заработали с окраины. Плеск огня заметался в небе. Сухим треском поливало, казалось, отовсюду. Защёлкало по броне, пробило пробитую на сто разов башню. Вжав голову в плечи, Кроха смотрел на проводника.

   Тот неподвижно сидел, положив автомат на колени.

   — Собака лает, караван идёт, — криво усмехнулся Михаил.

   Его перепачканное копотью дёргающееся от страха лицо стало жёстче, спокойнее.

   "В себя пришёл мужик."

   Черноту прошивали пули, свистели. Взрывали фонтанчиками кирпич домов. Звякали совсем рядом. Башня танка опять повернулась. Зенитки затрещали злее.

   Люда вдруг тихонько повалилась на бок. Голова её запрокинулась. Кровь хлестала из шеи.

   — Люда ранена! — крикнула Мара, заплакала и принялась дёргать подол платья, пытаясь оторвать.

   Кроха деловито рванул её платье. Лёшик — свою рубаху, спасая марин подол.

   — Не надо. Умерла Люда, — тихо сказал Михаил.

  И закрыл открытые глаза женщины. А Мара не могла оторваться от залитых кровью ирисов.

   — Не может быть… этого не может быть… — Шептала она.

   Зенитки били прицельным огнём по танку. Пытаясь укрыться, люди сбились за башней.

   — Нас всех тут перебьют! — крикнул Кроха, дёрнул крышку люка, которая с лязгом откинулась, и прыгнул вниз.

   "Чума — парень..."

   Кроха высунулся наверх и махнул рукой. Первым полез Михаил. Потом решился Лёшик и подтолкнул Мару. Оглянулся на Люду и тоже полез внутрь.

   В танке было пусто. Если не считать навалившийся на стену кабины скелет.

   Башня вращалась как сумасшедшая.

   "Коляныч, не ругайся. Испугались они. Скоро уйдём… Ну-ну, не шуми..."

   Танк вздрогнул. Башня повернулась в сторону бьющего зенитным огнём дома и дёрнулась, плюнув снарядом. Угол дома осел, пыль стеной поднялась, заслонив собой всё. Треск орудия стих, протрещав ещё пару раз.

   — Работает! — орал в кабине Кроха, вцепившись в пушку.

   "Ага, Коляныч, хороший пацан, отпускать жалко… они все ничего. Мирные, только и всего недостатков… Ну, бывай, Коляныч, пошёл я"

   А Кроха искал новую цель. Навёл прицел.

   "С вещами на выход, парень!"

   — Есть с вещами на выход!

   И обернулся, вскочив. Ударился о низкий свод. Все засмеялись. И замолчали, вспомнив о Людмиле, оставшейся наверху.

   — А проводник… где он? — спросила Мара.

   — Наверху, — коротко ответил Лёшик.

   — Лёшик… Я тебя всё Лёшик, да Лёшик… — Прошептала Мара.

   — Ну и ладно.

  Танк остановился.

   — Приехали, — сказал Кроха, видя обращённые к нему лица.

  Луч прожектора скупо выхватывал из темноты развалины строений. Когда-то здесь была городская площадь. Остатки плит под ногами проросли пучками сорной травы и ковыля. Старые липы шумели на ветру. Песок и пыль смерчиками кружились над дорогой. Степь, звенящая сверчками, наползала на город с этого края. Тёплый ветер налетал с поля подсолнечника, тяжёлые головы качались, клонясь низко.

   — Рассвет скоро, — проговорил Михаил.

  Проводник стоял у обочины. Люда лежала у его ног. За спиной виднелся каменный бортик небольшого фонтана. Плитка, которой он был выложен, облетела. От самого фонтана тоже не осталось следов, лишь труба и сосок крана, сочившийся водой. Вода скапливалась озерком, но совсем небольшим, видно, где-то был слив.

  Люди закопошились с бутылками, подставляли под кран, ждали. Отводя взгляд от тела, лежавшего у ног проводника.

  Мара всё-таки решилась и подошла с бутылкой к Людмиле. Попыталась влить ей несколько капель.

   — Поздно. Душу не вернёшь, — сказал Кроха и выставил руки вперёд ладонями: — Это не я. Это он. Он спрашивает, почему вы верите в эту воду?

   Все теперь смотрели на проводника.

   — Ну, вы ведь ожили, — протянул Михаил.

   Проводник махнул рукой на них.

   " Уводи их. Глупыши они. И свою забирайте. Не для неё эта жизнь. А здесь близко, через поле, там дорога..."

   — А ты… опять в город?

   "Ночью — в город. Глупышей водить. А сейчас к своим… Будешь опять, папирос принеси..."

   Крохе показалось, что проводник рассмеялся. Но нет — голый череп смотрел неподвижно на него. Мара сняла и протянула китель. Проводник взял его, надел. Поправил воротник кистью, на которой на среднем пальце не хватало фаланги. Достал пачку папирос жадным быстрым движением. Растёр папиросу. И откинул голову. "Будто жадно затянулся", — думала Мара.

   Они пошли по дороге, петлявшей вдоль поля, унося с собой тело Люды. Рассвет брезжил тонкой полосой по горизонту. Мёртвый город ещё кутался в чёрный саван ночи. Поле шевелилось и переговаривалось. Головы клонились и оборачивались вслед им. Проводник вышел в поле, раскинул руки и встал пугалом. Вороньё чёрными кляксами заляпало светлеющее небо.

   — Что он тебе ответил? — спросила Мара.

   — Глупышами назвал...

   Дальше шли молча. В город вернулись к обеду. А ещё через неделю Кроха опять за водой ушёл. И не вернулся.

Похожие статьи:

Рассказы → По ту сторону двери

Рассказы → Песочный человек

Рассказы → Властитель Ночи [18+]

Рассказы → Доктор Пауз

Рассказы → Желание