Зов Предков. День 3. Часть 2.

Поддаваясь более инстинкту, нежели здравому рассудку, я решил опять поехать на кладбище.

Оказался я там уже к шести вечера. Сумерки рано, по-осеннему, сгустились, окутав своим темным покрывалом деревья и дома. Великая волшебница – Тьма – одним легким прикосновением своих незримых глазу пальчиков превратила тусклую обыденность в жутковатую сказку. Деревья превратились в черных великанов, протянувших ко мне свои хищные лапы, проходившие люди – в безликие призраки, а редкие уличные фонари – в осажденные со всех сторон своим вековечным врагом островки света. Я шел – и опять ощущал себя Орфеем, спускающимся в исполненные ужаса бездны Аида в поисках своей Эвридики. А вот и мой Харон, — подумал я,  подходя к воротам кладбища.

И вот, я вновь иду по забытому Богом и людьми проспекту некрополя, вновь лавирую среди могил, пытаясь припомнить путь, которым шел вчера. Визуальная память у меня всегда была отличной: даже не помня точного адреса, я всегда мог найти место, в котором побывал лишь однажды. Однако того странного ощущения, что я испытал вчера, у меня уже не было. Это послужило ещё одним доводом в пользу того, что тогда я просто был взвинчен. И все же…

И все же воспоминания о странных рисунках сумасшедшей девочки не давали мне покоя. Я вспомнил о покойниках, лежащих в глубине могил, покойниках с лицами, с закрытыми глазами, и о безликой женщине, точь-в-точь из моих снов, ходящей по кладбищу.

Странное дело! За все это время, подумал я, я даже не попытался хоть как-то осмыслить происходящее. Информация и видения сваливались на меня с такой быстротой, что я не в силах был переварить их содержание. Сначала эти «Монолиты», потом история об отце и матери, известие об их гибели, доказательства реальности моих откровений, а теперь ещё страшная встреча с уцелевшими родственниками и сведения старого сыщика… Новые события подавляли мою способность к рефлексии, который я так всегда гордился, а между тем теперь-то и было самое время для неё!

Взять, например, странные откровения про безликих «предков», о которых мне стало известно из уст явно сумасшедшего ребенка. Я как этнограф совершенно не представлял, откуда могли взяться подобные образы. Наверное, я бы вообще не принимал их всерьез, если бы не мои собственные сны, оказавшиеся настолько тесно связанными с реальностью. Насколько я мог судить, речь здесь могла идти о духах, о покойниках, причем о покойниках, занимавших достаточно агрессивную позицию по отношению к живым. И тут я опять вернулся к своим утренним размышлениям о покойниках.

Древние люди верили, что если человек умер не в свое время, молодым, насильственной смертью (включая самоубийство), то такой человек не сможет найти упокоения и будет вредить людям. Поэтому таких людей хоронили подальше от селений, у дорог и на лесных полянах, а часто и пробивали грудь колом, чтоб такой человек не встал с могилы. Существовали многочисленные заговоры и ритуалы, позволявшие задобрить «злых покойников». Всем известные «троичные русалии» и купальские игрища у славян – это лишь одни из многих подобных ритуалов. Подобные праздники были и у других народов: Самайн у кельтов, например, Лемурии у древних римлян. Страх перед могущими освободиться духами неупокоенных предков был невероятно велик. Так, в одной шумерской легенде богиня Иштар заставляет богов пойти навстречу её требованиям, угрожая, что откроет врата царства мертвых и выпустит мертвецов наружу.

Однако было во всем, что я узнал на собственном опыте в последние три дня, нечто, что не укладывалось у меня в голове. Откуда эта странная безликость? Духи древних народов всегда имели свои личины. Сибирские, индейские и африканские шаманы имели ужасные, но вполне «личностные», изображения как духов-прислужников, так и духов умерших предков. Ни одно из божеств или демонов древности не изображалось без лица. Древние религии и мифологии всегда осмысляли мир «по ту сторону» по аналогии с нашим миром. Отсюда анекдотические любовные похождения богов, достойные «Санта-Барбары», совместные излияния и даже войны. Безликость, а, значит, полная противоположность, чуждость нашему миру духов не встречается ни у одного народа древности.

Кроме того, если рисунки с кладбищами хоть как-то можно было объяснить, то что это за таинственные коконы на дне моря, охраняемые доисторическими животными? Откуда странные строения за глыбами льда и толщами снега? Ничего подобного историческая мифология не знает! Я невольно вспомнил старую платоновскую легенду об Атлантиде. Но там речь шла об обыкновенных людях, которые как всякие обычные смертные погибли. В их гибели, как и в её причине, не было ничего сверхъестественного.

А этот стишок? Если фрагмент про «мертвую дочь» вполне поддается объяснению в русле историй про «заложных покойников» — подобные заговоры я встречал и раньше в качестве элемента заклинаний из разряда черной магии, применявшейся у славян ещё задолго до проникновения христианства -, то как объяснить стихи о стремящихся освободиться «предках»? Тем более, из морских или ледяных оков? «Все страньше и страньше», как сказала бы на моем месте Алиса.

Вот, наконец, я и у могил. На этот раз никаких цветов не было. Я постарался отойти подальше, спрятаться за один из памятников, но так, чтобы все пространство могил было хорошо видно. Не знаю, чего я ожидал. Может быть, что таинственная гостья с цветами появится тут снова?

Каково же было мое разочарование, когда после почти полутора часов ожидания, я никого не увидел. Обыкновенное кладбище. И ничего более. Пришлось, не солоно на хлебавши, вернуться обратно в номер.

Однако уже на столе я обнаружил конверт, в котором лежала засушенная белая лилия. Естественно, что на вахте мне сказали, что никто в мой номер не входил и никакой почты не приносил.

Я понюхал конверт. Пахло свежей прохладой ночного леса. Я почувствовал сильную усталость. Однако стоило мне лечь в постель, как сон словно рукой сняло. Я беспокойно ворочался на жесткой постели, не в силах заснуть. Между тем усталость все прибывала и прибывала. Я чувствовал, как мои мускулы наполняются ею, как постепенно мне все труднее становится ими двигать. Потом я стал ощущать, как какая-то осязаемая тьма – тяжелая и густая — стала наваливаться сначала на мои колени, потом на бедра, на живот, грудь, словно какой-то бесцветный и грузный удав полз по мне. Когда он дополз до моей шеи, я понял, что не могу уже двинуть ни одним членом тела, не могу повернуться, я был буквально вутюжен в матрац!

Сначала меня охватила легкая паника, но что-то внутри меня подсказало мне, что это не опасно. Я внутренне успокоился и принялся ждать, что же воспоследует далее. 

Я закрыл глаза и заставил себя прислушиваться к малейшим звукам. Сначала это были обычные уличные звуки – шум шагов, гогот гуляющей молодежи, обрывки музыки. Но вскоре они стали умолкать. Я не был уверен в том, что сами источники шумов исчезли – по моим прикидкам, прошло не больше получаса. Да и такого безмолвия не было здесь даже и глубокой ночью! Наоборот, у меня возникло ощущение, как будто бы между мной и улицей постепенно был сооружен какой-то звукоизолирующий покров, какой бывает в музыкальных студиях, который шаг за шагом вытеснил малейшие звуки из внешнего мира, как до этого меня подобным образом лишили способности шевелиться.

«Наверное, — подумал я тогда, — именно так ощущают себя покойники в гробах, лежащие неподвижно в непроницаемой для звука и света среде».

«Именно так ощущают себя Предки», — внезапно вспыхнула в мозгу другая мысль.  

В этот момент я скорее кожей, по колебанию воздуха, ощутил, нежели услышал, что дверь, ведущая на балкон, начинает медленно открываться.  

Странное дело! Мои веки отяжелели так, как будто бы сделаны были из свинца, но я все равно видел все происходящее, хотя даже и не представляю, каким образом.

Сантиметр за сантиметром, словно во сне, щель между дверью и стеной все увеличивалась, как будто бы воздух сгустился до такой степени, что препятствовал ей открыться сразу – раз и навсегда. А между тем тяжесть, почивавшая на мне, стала видоизменяться.

Как чудовищный паук или осьминог обхватывает свою жертву множеством щупалец, так и я почувствовал, как множество невидимых, но вполне осязаемых тонких и упругих, прохладных конечностей обвило мое тело, не оставив, казалось, ни одного сантиметра свободным от них. Руки, ноги, туловище – все было стянуто сильными тугими тенетами, которые заползали, как вездесущие муравьи, во все мельчайшие складки и отверстия моего тела, прикасались к губам, щекам, векам. Казалось, одушевленная тяжелая тьма только и одержима каким-то совершенно не поддающимся объяснению неистовым желанием заполнить собою все мое существо, каждую пору моей кожи, каждый миллиметр, всюду втянуть свои щупальца. Я попытался было противиться, но бесполезно – тьма уже заполонила все внутри меня, жгучее приторно-острое темное пламя вспыхнуло в моей груди, напрочь сжигая остатки разума. Только теперь я понял подлинный смысл выражения «черти душу щипцами вытаскивают». Я ощущал, что все мое существо перестает принадлежать мне самому, мое «я» пропадает, растворяется в черном океане, и – что самое главное – я счастлив отделаться от него, как от грязной и ветхой одежды, я счастлив нырнуть в самые глубины черной бездны. И тогда я, наконец, услышал свой собственный голос, со стороны – «Да-а-а-а-а-а-а!!!!!!!!!!!!».

К чему относится это «да» я тогда совершенно не понимал. Но это «да», безусловно, было с моей стороны ответом на безмолвно заданный мне вопрос, вопрос, без слов и без звука, Существа, которое я затруднялся определить. Ибо Оно не имело формы. Но именно поэтому, заполнив меня Собой без остатка, Оно сообщило мне свою волю.

Я ощутил, что наряду с моим собственным сознанием, у меня в голове возникает другое сознание, у меня в груди словно бьется второе сердце, и этот тяжелый, но причиняющий необыкновенное наслаждение сосед – заговорил. Но заговорил странным образом – не подразумевая никакого диалога, исключительно языком команд, точнее, одной-единственной команды: «Покорись! Прими меня! Стань частью меня! Сделай меня частью себя! Немедленно!»

Естественно, никаких слов я не слышал. Это был язык образов, язык электрических импульсов нервной системы, но никак не совокупность звуков, нет. И именно на этот приказ я дал свое твердое «да»…

А дальше, как будто бы в ответ – двери балкона окончательно распахнулись и пронзительно холодный осенний вихрь ворвался в комнату, занеся туда целый ворох желтых листьев, которые закружились по ней, как бы вальсируя под аккомпанемент дикого воя ветра. Я видел это отчетливо и ясно, хотя понимал, что мои глаза закрыты, а шея одеревенела настолько, что я не мог ею даже шевельнуть.

Осенний вихрь, продолжая отплясывать, шаг за шагом приближался ко мне. От его ледяного дыхания у меня онемела левая щека и губы. Я стал различать, что ветер явно был не простым – иногда мне удавалось различить в нем двигающуюся фигуру, целиком сотканную, казалось, из ледяного воздуха, облаченную в платье и венок из осенних листьев. Фигура танцевала, стремительно делая пассы длинными и тонкими ручками, прихотливо изгибая свой тонкий стан, как восточная красавица из индийских фильмов. Однако сколько я ни вглядывался в неё, лица её я не увидел…

Но вот, наконец, крутящийся смерч влетел мне на грудь, а потом взмыл вверх, к самому потолку. И я почувствовал, как меня что-то потянуло, неодолимой силой потянуло вслед за ним. Наверное, так ощущает себя перышко, когда на него направляется жерло включенного «на полную катушку» пылесоса. Я полетел вслед зовущей меня неведомой мне доселе мощи – через черный проем балкона, в холодные объятия октябрьской беззвездной и безлунной ночи!

Я не знаю, сколько длился мой сумасшедший полет. Но я всем своим существом ощущал, что пронзаю я не только толщи холодного воздуха, но что-то ещё и иное. Что-то, что невозможно описать, но то, что чувствуешь каждой порой своего существа – бесконечные тончайшие слои, слои, отгораживавшие от меня ранее, как и от всякого нормального человека, ИНУЮ реальность.

Зато я знаю, как и почему я летел. Хотя, наверное, назвать это полетом в строгом смысле слова было нельзя. Скорее, я – плыл. Подхвативший меня вихрь в очередной раз изменил свои формы, превратившись во что-то подобное холодной невидимой, но отчетливо осязаемой реке, по которой я с большой скоростью скользил вперед, при этом такой плотной, что я не проваливался вниз. Это напоминало скольжение по льду катка, только для этого мне не надо было одевать коньков и работать ногами (тем более, что я вообще не был уверен, остались ли у меня в этом состоянии ноги). Я скользил через вечность…

Не знаю, сколько прошло времени с начала моего полета. Знаю только, что скольжение мое в один прекрасный момент закончилось стремительным падением вниз. Поддерживающая меня струя упругого воздуха словно растворилась подо мною, но я, вопреки всем законам физики, не расшибся. Вообще, ощущение было примерно таким, какое бывает только во сне: я приземлился, словно на мягкий ковер. Наверное, то же самое бывает с муравьем, если его сбросить с высоты трехэтажного дома – по причине малого веса, его столкновение с землей будет совершенно безболезненным.

Я внимательно оглянулся вокруг: посветлело. Небо вновь было обычным – усыпанным крупными яркими звездами. Из-за тучи вынырнула, как дельфин из-под гребня волны, красавица-луна, щедро пролив, казалось, только на меня драгоценный поток серебристого света. Я невольно улыбнулся: как это наивно и как это, в то же время, как сказал бы один философ, «слишком по-человечески», думать, что весь мир крутится вокруг человека, как будто вся эта огромная вселенная из мириадов мириад солнечных систем, создана лишь для того, чтобы такой вот умник, как я, пялился на них и с гордостью провинциального пошляка думал, что именно я, Кирилл Шадрин – пуп земли, та ось мира, вокруг которой вращается мироздание! Я, жалкий таракашка, которого не видно даже с Луны, не то, что с какого-нибудь Плутона… Скорее можно поверить в то, что звезды есть оси миров, подумал я. Во всяком случае, их свет проникает в самые отдаленные галактики, тогда как следы обычного человека подчас заметает безжалостное время окончательно и бесповоротно уже при его правнуках.

Стоп! – вдруг сам себе сказал я. – Звезды! Холодок пробежал по моему хребту: Я НЕ УЗНАВАЛ НИ ОДНОГО СОЗВЕЗДИЯ! На ночном небе, сплошь усыпанном яркими, словно шляпки серебристых гвоздей, вбитых в черное полотно неизвестным мастером, я не увидел ни так хорошо выручавшей меня в экспедициях Большой Медведицы, ни Полярной Звезды, найти которые, казалось, я мог и с закрытыми глазами, ни даже Южного Креста! Наоборот, скопление совершенно неизвестных мне созвездий, которые я не мог идентифицировать ни с чем. Это могло означать только одно… Впрочем, мой разум отказывался признавать легко напрашивавшийся вывод. «Наверное, я просто сплю», — решил я, хотя припомнить такой сон, где бы я ясно осознавал, что «я просто сплю», я не мог.

В этот момент что-то легонько коснулось моей левой щеки. Как будто бы меня дотронулся тончайший язычок, сотканный из холодного ветерка. Я готов был поклясться, что это напоминало поцелуй. Затем что-то воздушное толкнуло меня между лопаток, в спину, и я почти против воли пошел, как парусник под ветром. Ощущение было такое, как будто бы я шел под гору, хотя дорога была ровной – так меня подталкивали сзади.

Всюду вокруг меня, куда бы я ни посмотрел, простирались дремучие леса. Деревья были такими высокими, что я, даже задрав шею насколько возможно вверх, не видел их крон. Наверное, такое же ощущение испытывает муравей, блуждая по травяным джунглям, — подумал я. Отдаленно деревья напоминали сосны – у них были такие же длинные, напоминающие мачты парусных кораблей, стволы. Но при этом стволы их были намного, намного толще, а ветви у них были устроены по-другому: вместо хвои на них росли какие-то щупальцеобразные листья, отдаленно напоминающие мох, которые при этом постоянно шевелились. По стволам все время ползали какие-то темные бесформенные твари, шурша и шипя, о чем-то между собой постоянно шушукаясь, но ни разглядеть их, ни понять, о чем они там беседовали, я не мог.

Я шел, точнее, путь, по которому меня толкали, представлял собой серебристую, тонкую, как лента, дорожку, светящуюся и именно поэтому видимую в ночной темноте. То ли дорожка так причудливо освещалась луной, то ли сама она была усыпана каким-то светящимся материалом, но ясно было одно – именно благодаря ей я мог беспрепятственно продвигаться вперед. Кроме шушукающихся тварей на стволах колоссальных деревьев, я не раз слышал всплески воды в каких-то темных водоемах за пределами моей видимости, и урчание, доносившееся оттуда и напоминавшее больше звук голодной утробы, не предвещало мне ничего хорошего.

Травы в этом странном лесу не было. За пределами серебристой дороги на черной земле можно было разглядеть растения, напоминавшие первобытные мхи и хвощи, которые отличались от них тем, что постоянно колебались, совершенно без всякого ветра, как будто бы по земле бегали стаи мышей, и я готов поклясться, что слышал еле различимый шепот с их стороны: даже флора этого таинственного леса пребывала в постоянном, непонятным для человеческого уха, общении.

Серебристая тропинка несколько раз вильнула из стороны в сторону, пока не вывела меня на берег ровного и круглого, как блюдце, озера. Его берега густо заросли высокой травой с сочными стеблями и такими же, подозрительно мясистыми, листьями, также пребывавшими в постоянном движении и шелесте. Вода – ещё удивительнее – казалась сплошь сверкающе серебристой от множества огоньков, блуждавших по её на вид такой спокойной глади. Такое впечатление, что все огромное множество звезд дождем упало с небес в озеро и с тех пор плавает в них, как перепуганные аквариумные рыбки. Но и помимо огоньков чудес хватало – чьи-то тонкие, упругие серебристые хвосты, напоминающие рыбьи, то и дело показывались на поверхности. Тела, также покрытые серебристой чешуёй, то ныряли, то выныривали из глубин озера. Постоянно находясь в движении, они мешали мне их детально рассмотреть. Не нужно и говорить, что и от них до меня доносились странные мурлыкающе-свистящие утробные звуки, смысл которых для меня был совершенно непонятен.

В середине озера, бывшего довольно большим в диаметре, напомнившим мне размерами Байкал – во всяком случае, противоположный берег терялся у самой линии горизонта -, располагался гористый остров, густо поросший лесом. На самой вершине горной гряды, почти на уровне ярко горящей Луны, я увидел нагромождение циклопически огромных монолитов, напоминавших снизу какую-то чудовищную корону, венчавшую не менее чудовищный каменный череп, роль пустых глазниц, рта и носовых отверстий в котором играли черные пустоты пещер, чьи жерла, видимо, вели в самое сердце горы.

При виде этого странного и поистине чудовищного творения природы (природы ли?) меня пронзила дрожь и какой-то древний ужас. Даже издалека я видел, что каменный храм – а я почему-то ни секунды не сомневался, что это Храм – потрясал своими колоссальными размерами. Я представил себе, какой диаметр имеют пещеры в нем и прикинул примерную высоту монолитов — и мне стало дурно от одной мысли, для КАКИХ существ он строился. Как бы в ответ на мои догадки, у самой гряды монолитов загорелись те самые холодные как звезды мертвенные огоньки, которые я видел в своих снах, и почувствовал неодолимое желание приблизиться к доисторическому святилищу. Я сделал шаг, совершенно не думая о воде озера, которая, должно быть, достаточно глубока и холодна, но, к моему удивлению, я пошел по водной глади, как посуху, а пугавшие меня хищные мясистые листья, сначала было кинувшись ко мне, схватили лишь воздух. Я был вне тела.

Между тем, свист и мурлыкание озерных существ стало громче и ближе, и вот я уже видел вокруг себя множество этих особей, играющих друг с другом как сущие дельфины и, как мне показалось, пытающихся говорить со мною. Я посмотрел на них поближе и увидел, что эти странные существа словно сошли с учебников по палеонтологии: колоссальные, размером, наверное, с небольшого кита, полурыбы-полуящеры: с рыбьими хвостами, перепонками на руках и ногах, покрытые серебристой, ярко сверкающей при лунном свете чешуёй, но с конечностями и мордами ящеров, чьи рты были буквально усыпаны острейшими как кинжалы зубами. Глаза у ящеров-амфибий оказались, вопреки всему, не похожи ни на тех, ни на других. Они были умными и – как мне показалось – даже разумными, по крайней мере, они так пристально вглядывались на меня, как смотрят люди на чудного и незнакомого им человека, пытаясь понять, что он из себя представляет. 

Гигантские амфибии были не единственным чудом здесь. Рассматривая все приближающийся ко мне каменный череп, я стал улавливать у монолитов смутное движение. Приглядевшись, я увидел, что фигуры смутно напоминали человеческие, но темные и какие-то согнутые. Головы и туловища у них были явно человеческими, но вот ноги я рассмотреть никак не мог. Только потом, когда одна из этих тварей, на манер насекомого, полезла по сплошной отвесной каменной стене, мне удалось рассмотреть, что вся нижняя часть их тела состояла из мохнатого паучьего брюха и чудовищных восьми паучьих ног! Мне сразу вспомнились сумасшедшие рисунки Тамары, и тут до меня дошло, что и странных амфибий я тоже видел там!

Впрочем, свистящий клекот с небес отвлек меня от этих воспоминаний. Я посмотрел вверх и увидел, что из-под темных ночных облаков одним за другим спускаются, кружа, как стая хищных птиц в поисках добычи, черные тени. Ужас объял меня с головы до ног, когда одна из этих теней полностью закрыла собой Луну и едва ли не треть всех звезд! Мне стало невыносимо от одной мысли, какие реальные размеры имеет это чудовище! А, между тем, их тут было не одно и не два…

Наконец, я добрался до суши на хорошо обустроенный пляж. Здесь не было хищной травы или острых камней, но гладкая как яйца галька и мелкий песок говорили о том, что кто-то специально обработал этот берег. Учитывая, что на озере не было волн, единственные, кто мог это сделать были сопровождавшие меня амфибии – о чем я догадался только сейчас. И в самом деле! Вслед за мной, неуклюже переваливаясь – на манер пингвинов — вылезла дюжина этих тварей. Они выползли на берег и развалилась прямо на лунной дорожке, подставив ночному светилу свои белесые и гладкие брюха, причудливо раскинув в стороны свои перепончатые лапы, как это делает собака в минуту удовольствия.

Не оставлявший меня ни на мгновение ветерок подтолкнул под лопатки вперед. У подножия горной гряды я нашел такую же серебристую тропинку, лучистым серпантином вившуюся по бокам каменной глыбы наверх. Уже достигнув изрядной высоты, я бросил взгляд назад, вниз, и увидел: медленно и неуклюже чудовищные амфибии следуют за мной гуськом. Из раскрытых пастей со свисающими, как у собак, языков, и напряженно сверкающих глаз, я понял, что восхождение на гору дается им намного труднее, чем мне, но, как лосося, плывущего на нерест против течения, это их нисколько не останавливает.

Луна уже достигла зенита, когда я добрался до «рта» каменного черепа. Им оказалась поистине колоссальная пещера, из абсолютно непроницаемых мрачных глубин которой отвратительно пахнуло гнилой сыростью и подвальной затхлостью. Кроме того, запахло чем-то и ещё… Но этот запах я ни с чем не мог идентифицировать, но он мне был неприятен. Я попытался исследовать глубины пещеры, но доселе помогавший мне ветерок непреодолимой стеной встал между мной и жерлом пещеры и все мои усилия пробиться через неё были тщетны – так, наверное, бессильны попытки мухи пробиться через оконное стекло…

Прекратив бесплодные попытки, я вернулся на тропинку и продолжил подъем. У пещер-носов я даже не остановился, а вот «глаза» меня весьма заинтересовали. Когда я шел по озеру, они были такими же черными, как «рот» и «нос», но сейчас внутри пещер было видно неяркое, но отчетливое красное свечение, как будто бы глубоко внутри в них зажгли костры или огненные факелы. Я вообразил себе, какое, наверное, жуткое зрелище они вызывали со стороны противоположного берега! «Храм»-череп «проснулся» и его хищные красные глаза высматривают себе во тьме новые жертвы! Мне же удалось увидеть только то, что красные светильники поддерживали те самые странные паукообразные существа, что я видел среди монолитов, только теперь, вблизи, я заметил новую деталь их облика – паучье брюхо заканчивалось змеиным хвостом и головою. Змеиная голова была вполне автономна от остального тела, шипела и разевала свою ужасную пасть с четко белевшими при свете ядовитыми зубами.

Я продолжил подъем, пока не оказался на вершине каменного черепа посреди циклопических монолитов. Только теперь я смог внимательно рассмотреть, что они из себя представляли. Цельные куски гранита, казалось, выломанного прямо из скал чьими-то чудовищными руками, они носили следы явной искусственной обработки, хотя и грубой, чем-то напоминая находки доисторических каменных орудий древнего человека. Я видел совершенно очевидные правильные сколы, которые не могли быть сделаны стихией и временем, слишком разумный порядок они носили. Кто-то явно пытался придать им четкие формы колоссальных «перьев», остриями хищно устремившихся в небо, издалека смотревшихся как лепестки гигантской короны. Всего «перьев» было ровно восемь.

Я прошел внутрь круга. И здесь искусственное происхождение памятника стало мне совершенно очевидным. Внутри «перьев» стояла небольшая каменная ступенчатая пирамида, отдаленно напоминавшая самые древние образцы подобных строений у древних шумер и майя, скорее всего, доставшимся им от более древних народов, не известных науке, которые строили Стоунхендж, Великие пирамиды, колоссальные головы «ольмекской» культуры и островов Пасхи. Пространство вокруг пирамиды было обсажено мертвенно-бледными лилиями, которые мне показались смутно знакомыми. Их раскрытые бутоны были направлены в сторону луны. Создавалось впечатление, что цветы, как и все остальное в этом странном Лесу, были наделены разумом – они напоминали молящихся, обратившихся в безмолвной молитве к ночному светилу.  

На вершине пирамиды уже был разведен странными паукообразными людьми костер. Они же, как трудолюбивые муравьи, всюду сновали здесь, забирались на вертикальные монолиты, что-то переносили, совершенно не обращая внимания на меня. Я обратил внимание на одну странную деталь. Хотя торс этих существ был человеческим, все они, судя по размеру грудей, длине волос, а также характерной форме плеч и таллии, были женщинами. Но на их лицах совершенно не было глаз, вернее, одни безжизненно закрытые веки, то же самое касалось и их ртов. Создавалось впечатление, что глаза и рот у этих существ были рудиментарными органами, т.е. давно отжившими членами тела, не выполнявшими своих обычных функций, как, например, волосяной покров или аппендикс у современного homo sapiens, грудь и соски у мужчин. Наоборот, паучье-змеиная часть их тела была на диво живой и активной. Они довольно быстро и ловко передвигались, а змеиное тело и голова в задней части, похоже, выполняла функцию реальной головы – именно ею они видели, скорее всего, именно ею они и думали, т.к. существа явно были разумны.

Поверхность горы оказалась весьма вместительной. «Корона» занимала относительно небольшую часть её. Именно поэтому на голую поверхность смогли беспрепятственно приземлиться те самые тени – оказавшиеся при свете огней огромными крылорукими ящерами, птеродактиль для которых был явно их деградировавшим подвидом. Ящеры, если и были разумны, то я этого не заметил, хотя, как и все в этом месте, они с живостью перекликались друг с другом, сверкая уже отнюдь не ящерными, безжизненными, глазами.

От того места, где приземлились эти чудовища, я заметил движение. От ящеров отделилась группа высоких, величиной, наверное, с пятиэтажный дом существ, передвигавшихся неуклюжей походкой к святилищу. Сначала они вызвали у меня ассоциацию с великанами-ограми древних скандинавских и германских легенд, однако при более близком взгляде на них я понял, что это не так. Существа эти были вообще ни на кого не похожи. Походка их была неуклюжа, как у тех, кто не привык передвигаться по земле. Вглядевшись, я обратил внимания, что ног у них и не было, как таковых. Точнее, они срослись в одну конечность, которая обеспечивала им движением за счет волнообразных колебаний, подобно змеиному хвосту. Тело все их было покрыто белыми перьями, вместо рук – атавистические крылья, а голова чем-то напоминала человеческую, только абсолютно лысую. Там, где должно быть лицо, красовалось розовое, постоянно шевелящееся отверстие, напоминавшее рот дождевого червя, губы которого заменяли тонкие постоянно активные влажные щупальца. Понятно, что глаз у такого существа не было тоже.

К этому времени на площадку под монолитами подтянулись и амфибии. Прекратили и свою суету паукообразные. И вся эту жуткая орава уродов – совершенно не замечая меня – подтянулись поближе к пирамиде, чтобы начать свой чудовищный шабаш!

Огонь на её вершине (и, как я предположил, внутри пещер-«глаз»), ярко вспыхнул, воздух огласился мерным звуков барабанов и свирелей и началось форменное светопреставление.

Уродливые твари завыли, каждый на свой манер – свист, шипение, клекот, мурлыканье – и задвигались. А потом, из черного чрева пирамиды, пришел ответ – отвратительное шипение, свист, шепот, напоминающий шелест осенних листьев, завывание ветра среди кладбищенских памятников -  нечленораздельный набор звуков – Хаш’штхат’фтлункх’туфт’хащт – что-то в этом роде. А существа в ответ стали скандировать – сначала тихо, а потом все громче и громче:

Хтулфлу Ц’хаг,

Хтулфлу Ц’хаг,

 Хаш’д Мурфлзлухлу,

Хтулфлу Ц’хаг!

В этот момент откуда-то спереди, из-под земли (наверное, там был вход в какую-то пещеру внутрь горы), вылезла целая партия паукообразных жриц, таща какие-то извивающиеся тела – ну точь-в-точь как муравьи, несущие в муравейник какого-нибудь червя или жука. Тащили они эти тела не на вершину пирамиды, а к её основанию – там, где был черный вход.

Поскольку я стоял совсем недалеко от входа, а Луна светила как раз за моей спиной, мне удалось рассмотреть, что было там внутри. А внутри пирамиды шевелилась какая-то одушевленная тьма, без формы, без образа, без вида, но от которой отовсюду распространялось ледяное дыхание смерти, от которого стыли внутренности, засыхал мозг, становилось трудно дышать, как на очень сильном морозе. И вот туда-то, к этой ледяной тьме, тащили паукообразные свои жертвы.

К сожалению, мне не удалось рассмотреть, кого эти страшные женщины приносили в жертву, но я видел, с каким ужасом – хотя и совершенно безмолвно – изгибались их тела (может быть, им просто заклеили рот, ибо пытка без возможности выразить голосом свою боль от этого становится ещё страшнее!), как судорога ужаса и невыразимого страдания пронизала их от начала и до конца. Я был совершенно уверен — имей они возможность закричать, от их крика я просто сошел бы с ума! Я вспомнил забавы своего раннего детства, когда в муравейник я специально бросал найденных мною дождевых червей, гусениц, жуков, с любопытством ребенка взирая на то, как их извивающиеся в безмолвной муке ужаса и боли тела, в тщетной попытки отсрочить неминуемое, со всей сторон хватают деловито хищные жвала десятков муравьев, — и мне стало отвратительно тоскливо и жутко. Мне кажется, я уже знал, что произойдет с несчастными.

Чуть только стоило паукообразным женщинам бросить извивающиеся тела у подножия пирамиды, как из её черного чрева стремительно, как лапы паука-волка из земляной ловушки, вырвались темные щупальца и впились в предложенную жертву. Восторженный вой охватил собравшихся существ, сладострастно созерцавших происходящее. Бой барабанов и визг свирелей всё ускорялся. По толпе прокатился вздох наслаждения. Я и сам ощутил что-то подобное – сладкая истома разлилась по всему моему существу, как это было  — когда? – в комнате, из которой я улетел нынешней ночью.

Между тем темные щупальца охватили белесые тела и прижали их к земле, а затем потащили их в черное чрево пирамиды. Сопротивление жертв ослабевало, как слабеет сопротивление мухи, ужаленной пауком. И я заметил, что белесая материя, объятая щупальцами, начинает разлагаться на моих глазах, распадаться на составные части, как будто бы смерть и тление были ускорены многократно.

Одержимый и жалостью, и любопытством, и каким-то животным желанием, я рванулся к пирамиде.

Не знаю, опередил ли я моего провожатого или он специально допустил это, но через несколько мгновений я оказался у самого черного входа. Луна озарила происходящее и я увидел – белесыми телами оказались тела людей, чьи лица смутно мне показались знакомыми. Я не успел их рассмотреть толком, ринувшись в самую черную тьму.

Тьма накрыла меня с головой черным покрывалом, я ощутил, как бесчисленное количество щупалец с крючками и присосками вонзились в меня – и только тогда я увидел ЕЕ.

Мертвенно-бледное, светящееся в самой непроглядной тьме лунообразное лицо, обрамленное с обоих сторон длинными цвета воронова крыла волосами. Но – о, ужас! Волосы, длинным покрывалом ниспадающие до пят – были живыми! Извивающиеся как змеи, лоснящиеся, шипящие, хищные – они длинными и тонкими щупальцами устремлялись на свои жертвы, опутывая их и затягивая их внутрь. На лице не было ни глаз, ни носа, ни губ – и только теперь я с ужасом понял, что они и БЫЛИ НЕ НУЖНЫ ЭТОМУ существу! Ибо волосы-щупальца – были и ртом, и носом, и глазами чудовищного существа.

Я не сразу заметил, что существо было в общем похоже на земную женщину – на ней было белесое платье-саван, у неё были руки и ноги – впрочем, безжизненно неподвижные, как и все остальное в этом теле. Только волосы были тем единственным, что составляли живое начало в нем. Но они были насыщено жизнью в избытке!

Между тем щупальца волос обхватили меня с ног до головы. Казалось, не осталось ни одного свободного места на мне, не охваченным этими дьявольскими порождениями вековечной тьмы. Дурманящая волна сладострастия ударила в мозг, руки и ноги ослабели, перед глазами поплыл кровавый туман – и я подумал, что что-то подобное ощущает муха, ужаленная пауком. Безразличие и ледяной покой охватили мою душу и я безвольно пошел навстречу Существу. Арктический холод, исходивший от неё, заморозил последние остатки мыслей в моей голове. И тогда я отчетливо услышал там, внутри, мысленный Голос, словно шепот осеннего ветра и шипение змеи:

— Здравствуй, Хталфлуг’х Х’тфанг. Врата ’Аш’т Мах’т Фтхота всегда открыты для тебя. Предки с нетерпением ждут тебя!..

Голос был тем же, шипящим, как шелест осенних листьев в ночи, жутким, отвратительным, как прикосновение к холодному телу змеи ночью, как ползание паука по коже. По моим внутренностям прокатилась волна рвотной судороги и…

Я проснулся. Таким же измочаленным и истощенным, как и всегда, после подобных снов.

Этой ночью я больше не спал…

Продолжение следует...

Похожие статьи:

Рассказы → Мокрый пепел, серый прах [18+]

Рассказы → День Бабочкина

Рассказы → Властитель Ночи [18+]

Рассказы → Демоны ночи

Рассказы → Княжна Маркулова