Зов Предков. День 4.

30. 10. 08. «Монолиты», Энская область, Сибирь. Четверг.

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ.

Я едва дождался рассвета, чтобы не брести в темноте. И как только безжизненный белесый свет пасмурного октябрьского утра прогнал остатки ночных теней из моего номера, я тут же его покинул.

По пути я позвонил Егору и запоздало осведомился, не разбудил ли я его. Но оказалось, что нет. Он уже был на ногах. Ребята должны были выйти с базы через пару часов. Егор ещё раз спросил, готов ли я к ним присоединиться и обещал мне дать все необходимое для похода. Я ещё раз подтвердил свое согласие. Он сказал, что до базы можно добраться на 34-м автобусе от гостиницы — он идет до кладбища, а потом – выходит за пределы города прямо на север, к «Монолитам».

Когда я услышал про кладбище, мое сердце ёкнуло. Мне неодолимо захотелось снова там побывать, на прощание. Кто знает, что случится со мною в этих мрачных горах?

Я сказал, что подъеду как раз через пару часов и отправился на остановку. На первом трамвае я доехал до конечной остановки и увидел, что по расписанию 34-й автобус здесь будет через сорок минут. «Вполне достаточно», — удовлетворенно подумал я и зашагал к воротам кладбища.

Утренний промозглый туман, как будто бы специально заполонивший все влажными белесыми облаками мешал ориентироваться. Памятники и ограды выглядывали из него, как верхушки мачт и обломки корабельных носов у таинственного острова погибших кораблей. Я немного испугался, что не смогу ориентироваться в этом лабиринте и уже пожалел, что отправился сюда в такую погоду. И, в общем-то, был прав. Хотя по времени я должен был давно уже выйти на знакомую оградку, я никак не мог сделать этого. Чужие памятники, чужие лица… Должно быть, с главного проспекта некрополя я свернул куда-то не туда.

Устав блуждать вслепую, я присел у одного ничем не выделяющегося памятника, с грустью подумав, что, наверное, уже не успею на автобус. Как вдруг что-то привлекло мое внимание. Памятник! Памятник, что стоял передо мною! Я смутно вспомнил, что в позапрошлый раз я уже видел его! Тогда меня поразило, что девушка, похороненная в этой могиле, судя по надписи — Девятова Анастасия Олеговна (1944-1961) — была очень юна. Но теперь меня заинтересовало другое. Я внимательно присмотрелся — что-то в фотографии на памятнике было мне смутно знакомо…

Памятник, как и сама могила, были не ухожены, заброшены. Видимо, родственники усопшей либо умерли сами, либо уехали отсюда. Могила заросла сорной травой, краска на лавке облупилась, а фотопортрет был покрыт толстым слоем пыльных и дождевых разводов.

Поддавшись какому-то интуитивному наитию, я стал протирать портрет влажной бумажной салфеткой – и остолбенел!

Две длинные светлые тонкие косички, округлое личико, смущенная застенчивая улыбка, по-детски выпуклый лоб…

«Боже мой, да ведь это вылитая моя мама!» – подумал я. Сердце буквально выпрыгивало у меня из груди. Только вот глаза… Глаза совершенно не похожи: выражение детское, игривое, как у соседской девчонки из дома напротив. Наверно, именно поэтому я её не узнал тогда.

Признаюсь, уже тогда во мне шевельнулись подозрения – уж слишком поразительно внешнее сходство! Однако жалость, захлестнувшая как морская волна меня с головой, победила. Горький комок во рту и слезы – всегда чертовски обидно, когда безвременно уходит в небытие что-то юное, прекрасное и полное жизни! – все это не лучшие спутники в работе разума.

Усилием воли я отвел взгляд от могильной фотографии и, чтобы хоть как-то отвлечься, принялся за чтение эпитафии под нею.

«Любимая Настенька! Спи спокойно, дорогая ты наша, цветочек наш полевой. Ты всегда была светлым солнышком, украшением нашего детского дома и школы, мы всегда будем помнить тебя такой – веселой, жизнерадостной, открытой! Ты навеки останешься в наших сердцах лучиком света, благоуханным цветочком! И пусть ты ушла от нас совсем молодой, мы гордимся тобой, ведь не многим дано и за шестьдесят лет так ярко прожить, как ты прожила свои семнадцать лет.

  Друзья и товарищи туристического отряда «Павка Корчагин» и коллектив преподавателей детского дома №3298 им. «40-летия Великого Октября».

Опять туристический отряд! Неужели…

В этот момент настойчиво зазвонил телефон:

— Ты где там потерялся, Кирилл?

— Егор? Я – в общем, на кладбище…

— Понятно! У нас тут один товарищ отставший на машине едет, он тебя добросит на базу без всякого автобуса. Давай выбирайся!

— Хорошо… Слушай, Егор, ты как первый специалист по туризму вашего края мог бы ответить на один провокационный вопрос?

— Валяй, только поскорее.

— Ты знаешь, кто такая Девятова А. Н. и что это за туристический отряд имени Павки Корчагина, а?

Продолжительная пауза. Сопение в трубку.

Наконец…

— А почему это тебя интересует?

— Так знаешь или нет?!

— Ну, знаю, — буркнул. – Только это долгая история. Это вообще не телефонный разговор.

— Понял, – а сам уже ликовал от возбуждения: ради одного этого стоит идти в поход – спросил-то я его наобум, мог бы вообще ничего не знать или не сказать!

— Давай, Андрей тебе позвонит, как доедет, я ему твой номер уже скинул…

Когда я закончил разговор, туман уже успел отчасти рассеяться, так что я без труда нашел выход из кладбища. А вскоре подъехал и убитый перегруженный уазик Андрея. Через полчаса я был уже на базе…

Выйти пораньше, как всегда не получилось. Пока я приехал, пока собрался, тут уже и до обеда рукой подать, в общем, тронулись уже часов в полвторого дня. Впрочем, ребята, что называется, «не парились». Девчонки и мальчишки 20-23, редко старше, лет, смеялись и болтали, как дети. Казалось, им вообще было все равно, когда выходить – лишь бы любой ценой продолжать веселый беззаботный и бессмысленный треп, способность на который – а никак не наличие детей, морщин, седины или чего-то подобного – и отличает, собственно, молодого человека от зрелого или даже «старого». Прослушав мимоходом пару-тройку фраз, я тут же поставил у себя внутри своеобразный «фильтр», который автоматически посылал в невидимый «черный список» все произносившиеся в этой среде слова и фразы, ввиду их полной бесполезности для меня, и целиком сосредоточился на сборах рюкзака и своих мыслях обо всем том, что происходило со мной в последнее время. По крайней мере, пока Егор – единственный достойный с моей точки зрения собеседник – не будет готов вступить со мной в общение.

Признаюсь, я не большой любитель лесных, а тем более горных, походов. Если бы загадка «Монолитов» не оказалась так тесно переплетена с тайной моего происхождения, я бы в жизни не полез туда. Хотя по исследовательской работе мне так или иначе приходилось время от времени совершать подобные переходы, я совершал их лишь в той мере, в какой требовала необходимость. Так было, когда я собирал редчайший фольклорный материал на русском Севере, когда в некоторые деревни не ходили даже ржавые пазики. Я просто брал рюкзак, ружье, проводника – и шел через леса и буреломы, тучи мошкары, болота и солнцепек. Та же самая история была и на Урале. Впрочем, когда можно было обойтись без этого, я обходился. Наверное, из меня бы не вышло Скотта или Кортеса, но я, признаюсь, к этому никогда и не стремился. Жизнь для меня измеряется не внешним подвигом, а внутренним деланием. Если материал достается более дешево – что ж, я возьму его за меньшую цену!

Но сейчас, именно сейчас, риск – такой, какой не выпадал за всю жизнь мне никогда – был оправдан. Я знал одно – все дороги ведут на «Монолиты». Только там я получу ответы на все мои вопросы. И если я погибну там, что ж – я погибну счастливым: либо оттого, что я все узнал, либо оттого, что честно сделал попытку узнать. Такова карма всех настоящих исследователей, неважно, что они открывают – новый народ или новый вирус. Проще говоря, я чувствовал себя причастным к невидимому ордену великих первооткрывателей.

Наконец, нагрузившись рюкзаками, мы тронулись в путь: сначала по проторенной тропинке, которой ходят все любители поглазеть издалека, а уже через три-три с половиной часа свернули в непроходимую чащу. Ещё через полчаса отчетливо почувствовался начавшийся крутой подъем. Восхождение на «Монолиты» началось!

Поход начался так, словно был благословлен свыше. Стояла сухая теплая осенняя погода – именно та, на которую и рассчитывал Егор. Казалось, в конце октября расцвело второе «бабье лето». На небе не было видно ни облачка, солнце светило ярко. Лес был наполнен птичьим пением. Одним из счастливых преимуществ этого времени года было полное отсутствие мошкары и комарья – бича летней тайги. Вспоминая об этом, я блаженствовал – можно было идти в свое удовольствие, наслаждаясь свежим лесным воздухом, прохладным ветром, приятной компанией – Егор шел со мной рядом. Впрочем, пока Егору было не до бесед – он все время сверялся с GPRS-навигатором, связывался по рации с замыкающим, писал кому-то смс сообщения. Со мной обмолвился лишь парой ничегонезначащих слов. Я его и не дергал, возлагая большие надежды на привал.

Да мне и не хотелось думать ни о чем тяжелом и плохом. Хотя впереди уже виднелись первые «Монолиты» — видимо, первого круга -, мне они казались всего на всего антуражем какой-то чужой картины, которую я рассматриваю со стороны и которая ко мне не имеет никакого отношения. Казалось, все, что происходит, происходит не со мной: меня касаются лишь этот чистейший воздух, эти красивейшие ели и пихты, эти усыпанные ковром из палой хвои сосновые всхолмья. Я жадно пил прогретый солнцем воздух и вовсю старался наслаждаться жизнью.

Привал Егор скомандовал только в семь вечера, когда мы добрались до первого «Монолита» — им оказался мой старый знакомый «дед», которого я уже видел на глянцевой фотографии в энской библиотеке. Ещё было светло и тепло. Ребята быстро разбежались кто куда – кто собирать хворост, кто за водой (здесь недалеко бил источник), кто занялся консервами и чаем. Я ничего не хотел делать и был весьма рад своему положению что-то вроде «почетного гостя» отряда, которого обычный повседневный труд туриста вроде как и «не касается». Я был старше, включая Егора, всех участников похода, был из Москвы, да ещё и журналистом одной из самой известных газет, собирающим материал для книги – а это значило, что для них я был чем-то неприкасаемым, каким, наверное, был интурист для советских граждан. Такое положение было для меня полезным ещё и тем, что избавляло от необходимости участвовать в излишнем, всегда тягостном для меня общении на пустопорожние темы, позволяя остаться в блаженном одиночестве.

Его нарушил – и только он мог и имел право это сделать – Егор. Он вместе со своим «замыкающим» уже успел забраться на невысокого «деда» и осмотреть дальнейший путь.

— «Деда» все «монолитчики» называют «Привратником» — это наш, местный, жаргон, — наворачивая тушенку, наконец, проговорил Егор. – Именно через него идет наиболее общепризнанный маршрут вглубь «монолитов». На нем же и останавливаются 99% любителей. К тому времени они устают и им уже в лом идти дальше. Так что это своеобразный отсев любителей от настоящих профессионалов!

— Чувствую себя посвященным в рыцари, — усмехнулся я.

Егор рассмеялся, обнажив свои на удивление крупные белоснежно-белые зубы.

— Ещё только в оруженосцы! В рыцари – когда пройдем второй Круг. Там – серьезное восхождение и не менее серьезный спуск. Но это ты увидишь сам, не буду тебя пугать. На самом деле, хоть в форумах многие «монолитчики» и хвалятся наперебой, что проходили за Дальний Круг – вранье все это. Скорее всего, доходили до него, прошли пару сотен шагов – и обратно. На такое способен любой из моих ребят!

— А что мешает им пройти за Дальний Круг? Крутые скалы?

— Не. Болото там гиблое. Оно, знаешь, как крепостной ров опоясывает их. Когда-то, говорят палеонтологи, в доисторические времена, то ли в триас, то ли в раннюю юру, там было огромное тропическое озеро… — я напрягся, колени у меня задрожали… — Теперь там, понятно, его уже нет, а болото осталось. Говорят, если его осушить, можно найти очень глубокие отложения и любой палеонтолог золотые горы бы дал, чтобы это сделать, но на это нужды миллиарды… Так вот, пройти это болото мало кому удавалось, а приземлиться на Лысую с вертолета — слишком хлопотное и опять-таки дорогостоящее дело. Насколько мне известно, это делалось только дважды – когда искали группу Груздева и группу моего отца, ты знаешь… — Егор внезапно помрачнел и затих. Посередине лба образовалась некрасивая глубокая вертикальная складка, взгляд потух.

Мне захотелось срочно перевести разговор на другую тему.

— Так что все-таки было с Девятовой Анастасией, Егор?

Он встрепенулся, как заснувший было и внезапно разбуженный петух, сходство с которым ему придавали всклокоченные огненно-рыжие волосы и борода, и, словно едва узнавая, взглянул на меня.

— В общем, её история типична для наших краев, — после некоторой паузы проговорил он. – Активная участница турпоходов. Отправилась с ребятами вскоре после выпускного на «Монолиты». Погибла. Воспитанница детского дома, сирота… Собиралась учиться в институте…

— Негусто, — помрачнел я – что-то подобное я и готовился услышать. Не понимаю тогда, почему ты не захотел этого сказать мне по телефону.

— Не хотел, потому что по телефону многое не расскажешь. Видишь ли… Её тело так и не нашли. Говорят, похоронили пустой гроб. А кто разбираться будет? Круглая сирота… Вроде завели уголовное дело, но никаких доказательств нет. Ребята говорят, ложились спать все вместе, а утром её не нашли. Конечно, злые языки говорят, что убили её там свои же, да в болоте-то в том тело и утопили, но я так не думаю. С ней все ладили, все её обожали. И потом… Моя бабушка по матери была её одноклассницей. Правда, в поход не ходила. Когда я её «расколол» наконец – она вообще не любительница рассказывать об этом -, она сказала, что такую версию могут выдвигать только те, кто не знал её и не жил тогда. Чтобы в 61-м да такое преступление, да ещё с Настей Девятовой, за которую любой пацан из детдома морду бы начистил… Не, не может быть! А вот то, что утонуть в этом болоте могла сама – в это я охотно верю. Гиблое это место, скажу я тебе, гиблое…

После привала пошли вглубь круга «Монолитов». Я покорно шел за Егором, но ничего уже не замечал, отмечая только периоды тяжелых подъемов и не менее тяжелых спусков. Фантастическая красота тайги в один момент стала какой-то призрачной, ненастоящей, как будто бы её обволок толстый слой какого-то тумана. Я шел сквозь туман совершенно механически, механически же следя за спиной впереди идущего Егора, а перед глазами стояло все то же широкое, округлое, смеющееся веснушчатое лицо с золотистыми косичками… Я старался рыдать беззвучно, стыдливо пряча раскрасневшиеся глаза, украдкой вытирая рукавом штормовки слезы. Но, к счастью, никто ничего не замечал – Егор был слишком занят определением пути, а ребята – своей всегдашней «птичьей» болтовней.

Внезапно, как по команде, она стихла. Это, собственно, и вывело меня из состояния ступора.

Мое сознание окончательно включилось и я внимательно огляделся. Наш подъем завершился у очередного монолита «первого» круга, стоявшего на достаточно крутом склоне (по крайней мере, у меня лично закружилась голова, когда я взглянул вниз).

Мы стояли на достаточно открытой террасе, покрытой редким сосняком. Далеко на востоке можно было различить покинутого нами «деда» — теперь он был размером с мизинец. Кроме собственно расстояния, разделяла нас пропасть, которую мы миновали накануне. Все пространство горы, с которой мы спустились, густо заросло лесом. Лишь ближе к ущелью виднелись голые циклопические глыбы, среди которых с трудом можно было различить ту извивающуюся серпантином ленту тропинки, по которой мы спускались несколько часов назад. Кто-то из ребят довольно присвистнул, кто-то загоготал, кто-то швырял в пропасть гальку или плевал.

Однако наиболее резвые решили покорить здешний монолит – хотя он был невысок – как и все камни первого круга -, но уже значительно выше «деда». Внешне он больше всего напомнил мне бесформенную кучу коровьего навоза – во всяком случае никакой «фигуры» я в нем не разглядел. Зато относительно широкая площадка с одиноко растущей на ней сосной, наверное, представляла собой прекрасное место  обзора.

Не долго думая, я присоединился к Егору, хотя, признаюсь честно, ненавижу скалолазание, предпочитая передвигаться на природе сугубо по горизонтальным поверхностям.

Иногда мне было страшновато, но перед Егором пасовать было стыдно, и мне все-таки удалось забраться на вершину. Вид оттуда открывался просто потрясающий! Сплошное покрывало леса, которое, как застывшие волны циклопического океана, то вздымалось вверх, то, наоборот, опускалось вниз. Одинаково заросшие «груди» и «живот» мифического, ещё не расчлененного ведическими богами Пуруши – вот что пришло мне в голову тогда. Хотелось закричать от восторга, но я почему-то этого не сделал.

Зато Андрей что-то заметил вдалеке и стал кричать. К нему присоединились и другие.

Мы с Егором подошли к ним. К западу от нас, на очередной сопке, мы увидели курившиеся дымки. Я одолжил у Егора бинокль и посмотрел. Среди хвойных лап мне удалось увидеть какие-то бревенчатые хижины, костер, движение…

— Это – Сторожевая Башня пресловутого «Соляриса» Господа Истинного Солнца, — прокомментировал с ухмылкой пирата Егор. – За этой горой начинается Дальний Круг. Они считают, что именно по этой линии проходит граница света и тьмы и что они, построив Башню именно в этом месте, охраняют весь мир от сил зла, таящихся за Дальним Кругом. Посмотри чуть выше, посмотри…

Я поднял бинокль выше.

— Что видишь?

— Два здоровых камня какие-то…

— Это не два камня, это один монолит, но давным-давно расколовшийся надвое. А если посмотреть под определенным углом, он может напомнить разбитое сердце – так его обычно и называют. Сектанты считают, что здесь своего рода сердце мира, которое они охраняют и чтут. Считают, что эти камни здесь оставили их прародители с солнца. Здесь их храм, здесь проходит и их культ…

Тут я предложил нанести «детям солнца» дружественный визит.

— Не знаю даже… Не любят они чужаков, особенно «монолитчиков». Но, думаю, вреда особого не будет. Если хочешь – пойдем, хотя тогда нам придется немного отклониться от маршрута. Тем более, что я лично не верю, что они тут убивают всех тех, кто здесь пропал…

— А кто в это может верить? Журналисты если только…

— Ты мало знаешь о наших краях. Народ у нас темный. Чуть что случиться, то нечистая сила, то сектанты, даже если это откровенная уголовщина…

Чтобы не нагнетать обстановку, в «Солярис» решили пойти мы вдвоем, оставив группу отдыхать у ручья в низине – к её, надо сказать, большому удовольствию – переход был не из легких.

Мы пошли вверх по течению ручья – он спускался с вершины горы, на котором жили сектанты и который, собственно, и был главным источником питьевой воды для них.

По ходу подъема, я, кажется, стал догадываться о подлинной причине, почему «Господь Истинное Солнце» выбрал именно эту гору. Подъем был необычайно крут, несколько раз я падал и много раз пожалел о том, что под конец дня решился на такой необдуманный шаг. Это была не гора, а настоящая крепостная башня!

Впрочем, довершить до конца восхождение нам всё равно не удалось.

До нас донесся громкий собачий лай и вскоре целая свора голубоглазых «хаски» рванулась к нам навстречу. Признаюсь, собаки – это вторая после высоких гор неприятная для меня вещь. Но я старался держать себя в руках.

— Недружелюбно же встречают гостей святые! – усмехнулся Егор, взяв на изготовку ружье. Но собаки, лая и кружась вокруг нас, пока не трогали.

— Возвращайтесь откуда пришли! Это — святая гора и чужакам сюда вход закрыт! – раздался голос откуда-то сверху. Для уверенности невидимый нам снизу охранник пальнул в воздух.

Мы решили дальше не рисковать.

На ночной привал расположились в пол одиннадцатого. Мне предстояла честь разделить палатку с Егором и «замыкающим» Серегой. С Егором мы сегодня больше не говорили.

Этой ночью мне опять не спалось. Я одиноко сидел у затухающего костра и как всегда любовался, как оранжево-алые языки пламени совершают свою вечную пляску, словно адепты какого-то древнего как мир экстатического культа.

Удивительная вещь, насколько странная это штука – жизнь! Человеку подчас кажется, что она проста, как пять копеек. Однако если вдуматься, простота жизни – это то же самое, как первое впечатление о незнакомом человеке. Она есть следствие невнимательности, нежелания вникнуть в суть вещей. Такую «простоту» можно сравнить с той, какую видит белка в колесе. Не имея возможности выйти за рамки простейшего алгоритма поведения, она не может себе и помыслить, что вокруг неё может быть нечто иное, чем колесо и его вечное движение по одной оси. Так и человек – замыкаясь в скучном, предсказуемом, но понятном и безопасном цикле: дом-работа-выходные-отпуск, он не в силах представить, что мир гораздо глубже и сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Один и тот же, годами не меняющийся, маршрут на работу, примерно такой же простой и понятный алгоритм поведения в выходные. Даже отпуск большинство людей предпочитает проводить, следуя проторенным туристическими компаниями путем. Но стоит только сойти с проторенной дорожки и внимательно приглядеться к окружающему, как в самых обыденных вещах мы увидим открывающиеся врата в непознанное.

Вот, например, пресловутый огонь или река – что заставляет человека часами смотреть на вечное движение язычков пламени или водных струй? Что привлекает человека в этом, на первый взгляд, абсолютно непримечательном зрелище? Что привлекает человека, глядящего до одури в бездну, в звездное небо, в океанские просторы? Неужели эти неприхотливые картины природы интереснее, чем голливудские фильмы, видеоигры или интернет? Ведь в них отсутствует главный признак зрелища – смена ярких картинок -, здесь все время одно и то же.

Я привел только один пример, но можно привести и ещё. Аналогичное ощущение возникает, когда начинаешь размышлять о смысле жизни, рождении и смерти. Достаточно всерьез, честно и откровенно перед самим собой последовательно начать задавать вопросы — откуда я пришел? Что было со мной, когда я родился? Куда я уйду, когда умру? Почему я провожу половину жизни во сне? Что со мной происходит, когда я сплю? Почему сны, если это всего лишь фантазия, вызывают у меня стойкое ощущение реальности происходящего? И почему, наконец, я не знаю ничего из этого?! Как я могу со всем этим «не-знанием» столько лет подряд жить? И вообще – черт побери! – кто собственно такой «я»? – чтобы в голове не возникло легкое головокружение, а в сердце не образовалось приятное захватывающее ощущение. Эти чувства похожи на те, что бывают, когда смотришь в бездну – с горы или с берега океана, равно как если долго смотришь на пламя или на плавное течение реки. И не мудрено, потому что и там и там человек лицом к лицу встречается с Вечностью – во временном, Бесконечностью – в пространственной ограниченности. Вечен и бесконечен ритм природы, вечен и бесконечен мир, к которому мы вопрошаем, вечны и бесконечны по своему объему наши вопросы. Религия и философия – два близнеца, отличные друг от друга как близнец-брат от близнеца-сестры – по-разному пытаются «работать», стоя на самой границе этой бездны. В какой-то степени к бесконечности приближается теоретическая астрономия и физика, хотя, чуть только столкнувшись с нею, пугливо прячет, как страус, свою чересчур умную голову в песок, не желая принять в себя непознанное бесконечное. Лишь только религия – в своем догмате о бесконечности высшего существа или, если его нет, хаоса – и философия – со своим постулатом о непознаваемости и, соответственно, неизмеримости ноуменального мира — остаются достаточно честны с самим собой и с теми, кто прибегает к их инструментарию. Из этих двух близнецов я в своей жизни выбрал первую. Не став, однако, адептом ни одной из великих и малых религий, я стал изучать их в их наиболее живой ипостаси – в форме народного фольклора, на мой взгляд, всегда содержащего в себе гораздо более ценный опыт общения с Неизвестным, нежели то, что можно прочесть в ученых богословских трактатах и сумасшедших откровениях пророков и подвижников всех мастей.

И вот сейчас, глядя на сумасшедшую пляску оранжевых огоньков в совершенной тишине ночного леса, я как никогда ощущал себя на грани, на самой границе с миром «извне», непознаваемым миром по ту сторону феноменального бытия, миром, в который, по моему глубокому убеждению, мы лишь пугливо приоткрываем окошко в наших сновидениях и, не выдержав открывшейся нам правды, пугливо прячемся вновь, в пробуждение…

Но сейчас, тем не менее, все иначе. Пусть каждый поступает, как ему подсказывает здравый смысл, совесть и его природа, а я уже свой выбор сделал: я готов перейти через границу и шагнуть в бездну – что бы со мной не произошло.

Придя к такой мысли, я внезапно ощутил, что понял, ДЛЯ ЧЕГО я предпринял весь этот путь. Не намерение найти свою мать и узнать причины её расставания со мной и отцом было главным движущим мотивом, не странные сны о каменных монолитах, не дававшие мне покоя, но именно это – желание найти путь в неведомое и перешагнуть незримую границу! И теперь я как никогда близок к своей цели, близок как никогда…

В этот момент какой-то шорох в лесной чаще заставил меня отвлечься от размышлений. Я бросил взгляд в сторону звука и – остолбенел!

У самой кромки леса стояла ОНА! Да, да, она! Я никогда в жизни ни с кем не спутаю эти золотистые косички, этот округлый овал по-детски ещё пухленького личика, веснушки и улыбку! Одетая в спортивные брюки и штормовку, с рюкзаком за плечами, она вышла из леса как ни в чем не бывало, словно час-другой назад уходила туда за клюквой или грибами.

По спинному хребту у меня прошел озноб, я хотел было встать, но не смог. Даже оглянуться по сторонам, назад – на лагерные палатки – не мог, целиком зачарованный этим странным зрелищем. Луна ярко осветила, прямо как прожектор на съемочной площадке, приближающуюся фигуру. Мне бросилось в глаза, что движения её неестественны, как будто бы не шла она по неровной земле, а плыла, не касаясь её. А глаза смотрят прямо на меня, не мигая, как будто бы и не видя ничего вокруг – ни лагеря, ни палаток…

Наконец, она подошла к моему костру и, как ни в чем не бывало, присела на полено напротив меня, служившее скамейкой, сняла рюкзак и протянула озябшие руки к огню.

— Холодно как-то, очень холодно… Никак не могу согреться! – словно извиняясь, прошептала она, не сводя с меня пронзительных глаз. Выражение их было тем более странным, что совершенно не было схожим с тем, что я видел на фотографии и с тем, что мне сегодня рассказывал Егор – ни искорки веселья и жизни, наоборот, цепкие, внимательные, острые.

— Странно… — кое-как выдавил я. – Тепло весь день было.

— На болотах… Там… Там всегда холодно, всегда… — опять зашептала она.

— За вторым кругом? – мое дыхание перехватило.

Она молча кивнула.

— Я ходила на разведку. Искала тропинку к Лысой горе. Мальчишки меня не пускали, там слишком опасно. Я ушла в прошлую полночь… Там очень холодно, очень… Эта вода, от неё стынут ноги в сапогах, хотя на мне две пары шерстяных носков, этот ледяной ветер, который дует непонятно откуда – все мое лицо стало красным и кожа огрубела! И ещё этот вой, эти шелесты и шепоты, эти огни…

Странная гостья замолчала, внимательно глядя на меня, словно изучая, какое впечатление произвели на меня её слова.

— Тебе… не удалось… добраться до горы?

Она кивнула.

— До неё не добраться просто так, не добраться…

— Ну и… Получается, что ты вернулась найти своих… Ну, свою группу? – язык прилипал к моей гортани, губы не хотели двигаться, руки предательски дрожали.

— Да. Я ищу её уже всю ночь и никак не могу найти! – девушка всхлипнула и отвернулась, но от меня не укрылось, что она внимательно наблюдает за мной боковым зрением. – Везде эта темнота, туман, и холод, холод, холод… Так хочется тепла, уюта, покоя, так хочется!

Не успел я и глазом моргнуть, как таинственная незнакомка уже сидит рядом со мной и прижалась своей головкой к моему плечу. Я почувствовал знакомый мне леденящий холод, холод, от которого вся правая рука – от кисти до плеча – просто перестала мною ощущаться! Но вместе с холодом почувствовал и кое-что ещё – знакомый мне привкус страстного желания…

— Зачем ты пришла ко мне снова? – одними губами произнес я – голос застрял где-то глубоко в глотке. – Зачем ты мучаешь меня? Я ведь ИТАК ИДУ К ТЕБЕ!

— Мне холодно, мне очень, очень холодно, умоляю тебя, согрей меня! – раскаленные от мороза губы прикоснулись к шее, ледяной язычок обжег мне мочку уха, её правая рука обняла меня за талию.

— Нет! – закричал я.

— Да! – вторил мне шепот.

Белоснежные влажные зубы хищно блеснули при мертвенном свете луны и мои глаза встретились, наконец, с её. И я узнал в них свою мать!

— Ты убила её! Ты убила их всех! Ты убила моего отца! Но зачем? ЗАЧЕМ? Чего ты хочешь от меня? Чего?! – ярость придала мне силы, я, неимоверным усилием воли, вырвался из её ледяных объятий и, схватив её за шею – превозмогая боль -, принялся трясти. – Отвечай! Отвечай же!

— Ты что, Кира? С ума спятил? – удивленно спросила она… И буквально на глазах её лицо стало терять форму, как тающее под жарким солнцем мороженое. И вместо белокурой девушки я увидел рыжебородого Егора. – Я пока ещё никого не убивал!

Я оглянулся и понял, что лежу на холодной земле у полностью потухшего костра, а меня окружают смеющиеся физиономии. Только один Егор не смеялся. Я смущенно поднялся и зашагал к своей палатке.

— Кирилл! Ты ничего не забыл?

Я оглянулся. В его руках был лунный камень, тот самый, что я нашел в номере два дня назад. Я взглянул на часы – было без пяти двенадцать.

Продолжение следует...

Похожие статьи:

Рассказы → Демоны ночи

Рассказы → Властитель Ночи [18+]

Рассказы → День Бабочкина

Рассказы → Княжна Маркулова

Рассказы → Мокрый пепел, серый прах [18+]