Ключ. Глава 16

Под тёплыми лучами утреннего солнышка, посреди запруженной в преддверии празднеств мостовой, скорым шагом поспешал по своим делам юродивый. Спрятав руки глубоко в рукава рубища, накинув отрепья на низко опущенную голову шел мимо людных площадей, где никто не пожалел бы медяка в его торбу. Лишь проходя через базар, поймал взгляд торговки коврижками, попросил: «Матушка!» – и та кинула ему пирожок из короба.

А базар был переполнен, ломились от добра ряды, не надрывались – лениво лузгали кабашные семечки барышники, справедливо полагая, что уж сегодня-то товар на прилавках не залежится. Не на дни, на недели планировались предстоящие торжества, из всех концов Далиона ожидали гостей, да и из Белгра послы прибыть обещали. Кто уж тогда станет заботиться о припасах? И народ гудел, торгуясь в рядах.

Но слышался в том гуде грозный голос встревоженного улья. Не останавливались поболтать на площадях у прохладных источников добрые соседи, и кумушки не спешили делиться последними сплетнями – спешили по своим делам, притворяясь, будто вовсе не замечают друг друга. А приезжие, только успевшие войти в город, лишь дивились неприветливости его жителей. Таверны полны были гостями, и кабатчики грохали кружки о стол, будто и не рады были такому нашествию.

Краём глаза подмечал это Юродивый, покуда, не сбавляя шагу, двигался в портовые доки.

Там было не то.

Будто развеянный свежим бризом, не держался морок. Весело кутили в портовых кабаках, весело крутились лебёдки, раздавалось дружное: «раз! р-р-раз!» – и серебрилась, высыпаясь из корзин, зеркальной чешуей живая рыба, которую продавали прямо на месте, у причалов.

Юродивый вздохнул – городской воздух был затхл по сравнению с царившим в порту смрадом от гниющих рыбьих кишок и ворвани. Тяжёлый дух бил в ноздри, как хлористая соль – прочищая мозги.  Но и порт был против обыкновения пуст. Зоркий глаз подметил бы, что лишь рыбацкие лодки и стояли в доках, и ни один купеческий корабль вот уже пару дней не показывался на горизонте, а те, что были – ушли, оставив огромные замки на воротах пустых складов. Юродивый миновал их все по пути к старым причалам, где швартовались лишь те, у кого не было денег на оплату портовых пошлин. Либо те, кто, уверенный в своей охране, просто не хотел появляться в порту. Князьки северных островов, слишком гордые, чтоб покориться Белгру, и слишком бедные, чтобы земля их по-настоящему интересовала кого-нибудь, вот уже много лет потихоньку воевали с суровым противником – постоянным голодом – совершая набеги на Белгрскую землю и промышляя контрабандой – в Далионе. Но и тех не было в доке. На старых причалах царило настоящее запустение.

Будто попав в заколдованный город, прошел Юродивый по засыпанной сухой чешуей колее, и змеиный шёпот под ногами заставил вздрогнуть. Он оглянулся – легкий ветерок колыхал дырявые сети на покосившемся заборе, отделявшем длинную череду высоких чёрных амбаров от кучки низеньких, сиротливо притулившихся друг к другу рыбацких хижин. Холодок пробежал меж лопаток.

Юродивый шагнул в сторону, прошел узким лабиринтом среди хибар и вышел к крохотной лагуне, куда огромная каменная труба извергала зловонные отходы города, и с краю которой прыгала круто со ступеньки на ступеньку узенькая каменная лестница, ведущая внутрь стока.

Никто не окликнул его, пока, боясь оскользнуться на поросших бурым мхом ступенях, он, пятясь и опираясь на руки, спускался к жерлу трубы.

Но стоило сделать шаг внутри гулкого туннеля, как тенью вышли сбоку, спросили требовательно:

– Кто такой? По какому делу?

– Пришел на благодетеля нашего посмотреть - в ноженьки ему поклониться,  ответил Юродивый, щурясь с яркого света в темноту.

– Чего удумал!  – рассмеялись изнутри,  – вали туда, откуда пришел. – Юродивый промолчал в ответ, стоял, улыбаясь.

Тень сделала шаг и оборотилась здоровенным малым с шипастой дубинкой на могучем плече.

– Слышь, погоди, Шнырь! – крикнул малый в провал туннеля. – Ты, никак, дурачок божевольный? Слышь? – дёрнул за лохмотья, – никак с боженькой разговариваешь?

– Олух! – радостно улыбнулся юродивый. – Как есть, олух царя небесного!

Малый аж присел от хохота, оперся на дубинку. Отсмеявшись, смахнул с глаз слезинки.

– Чего тут у вас, – вышел из темноты второй, щуплый, опустив уже взведенный арбалет, – чего ржешь? – и сам ухмыльнулся.

– Да ну его! – Отмахнулся дубинкой малый. – Пусть идет, хоть народ потешит. Сидим… другие сутки ни живой души, а тут такой подарочек! Иди, – развёл руки и присел в шутовском приветствии, – найди Мастера, бухнись ему в ноженьки, кормильцу!

– Добро пожаловать в Урчащие кишки! – взмахнул в поклоне арбалетом второй, и оба они, падая друг на друга, зашлись хохотом.

– Благодарствую! – в пояс поклонился Юродивый и, оглядываясь по сторонам во всё более тускнеющем свете, пошел дальше, в подземелье.

За спиной зашушукались, и скоро щуплый пробежал мимо, оглянулся через плечо лукаво, хохотнул, подпрыгнул и припустил во все лопатки.

Когда зачадили по стенам факелы, прибежали из тоннеля, засуетились вокруг, дергая за полы, чумазые ребятишки. А вскоре показалась крупноячеистая решетка стока с маленькой, в человеческий рост, дверкой, где его встречали уже. Шнырь стоял, демонстративно распахнув дверку, еще пятеро навалились на решетку изнутри, повысовывав в ячеи любопытствующие головы. Загомонив, ребятишки воробьиной стайкой кинулись на ограду, мигом облепив её всю. Не дойдя до калитки шага, Юродивый замер, прикрыл глаза и нарочито медленно отвесил земной поклон.

Затряслась, ходуном заходила от хохота вся решётка, а юродивый нагнулся и под весело брыкающими детским ножками переступил порог тайной столицы нищебродов.

После его оставили в покое, и дальше он уже сам шел вдоль скользких подземных улиц, тянущихся по-над городскими стоками. Ржавая взвесь висела в воздухе, а гул воды не смолкал ни на минуту, и вскоре юродивый вышел к месту, где, сталкиваясь и закручиваясь воронками, соединялись многочисленные ответвления городской канализации. Эта площадь была пуста. Не было никакой возможности находиться рядом, частые волны перехлестывали край узкого окоёма, и приходилось идти, держась за скобы в скользкой от постоянно оседающей влаги стене.

Потом были длинные туннели, новые ответвления, такие темные, что дорогу можно было лишь угадать, но не увидеть, пока не показался первый огонек на носу причаленной к спускающимся под воду ступеням плоскодонки. Хозяина нигде не было видно, но юродивый не рискнул взять фонарь, просто потому, что побоялся идти на нос утлой лодчонки. Впрочем, уже за следующим поворотом редкая череда факелов протянулась на всю длину тоннеля – освещая веревочный парапет, ограждающий зауженную многочисленными постройками дорогу.

Собранные из кусков старых заборов, завешенные сетями, щелястые сараи были сплошь покрыты плесенью, но внутри помаргивали огонечки, слышался людской говор. Юродивый заглядывал в щели, но видел лишь бесформенные груды тряпья, растянувшиеся прямо на полу, или комом нависшие над заменяющим стол бочонком. Изредка сверкали любопытные детские глаза, а взрослые вовсе не поднимали головы, не интересуясь, кто идет мимо.

Так шёл он долго, не видя ни просвета в сплошном ряду сараюшек, и ни одной живой души навстречу. Такие же мрачные, как и люд наверху нынче, эти люди были такими всегда. Юродивый знал это, потому что, ставя защиту, Тринадцать и не думали касаться и без того обескровленной, заживо гниющей столицы нищебродов. Дурную услугу оказали бы они и себе, и этим, без того потерявшим последнюю надежду, людям. Даже трущобы процветали на фоне Урчащих кишок. Юродивый подумал вдруг, что если бы не волна, прокатившаяся по всему городу, если б не внезапное озарение, он никогда б не полез вслед за Сетом, которому конечно же в первую голову следовало найти мастера, в стоки. Он предпочел бы хоть всю свою жизнь прожить на дне, но никогда не опускаться так низко.

Туннели тянулись до одурения бесконечно. Ему вдруг стало любопытно, представляет ли хоть кто-нибудь из живущих наверху истинные размеры подземного города? Число людей, прибывших в столицу и не сумевших ни ужиться в ней, ни вернуться обратно, поражало.

– Олух… как есть олух царя небесного, – пробормотал он под нос, задумавшись.

А в следующий миг треснулся лбом о кирпичную кладку.

Он и не заметил, что поток не журчит уже немолчно в ушах, не раздается даже тихого плеска о стены. Путь был закрыт, но по правую руку, глубоко внизу виднелось сухое русло стока, а позади – осталась лестница, ведущая к его дну. Спускаясь, он отметил, что и дышать стало легче. Мелкая взвесь, сыростью оседающая в легких, здесь почти не ощущалась.

Внизу было пусто и опять темно, хоть глаз коли. Угадывалось только, что кирпичная кладка не просто перегораживает коридор, но отделяет всю узкую кромку от стены до русла и на всем дальнейшем протяжении тянется-тянется, уходя под самый, неразличимый отсюда, сводчатый потолок. Угадывалось по редким, приглушенным звукам. «Как домовые в стенах» – подумал юродивый.

Сток выходил к точно такому же узлу, что остался далеко позади. Только, осушенный, он служил тронной залой. Освещенное тремя огромными чашами, чад которых поднимался к окошку высоко вверху, в самом центре её на обломках каменных плит, ступенями лежащих одна на другой, стояло большое и, вероятно, удобное кожаное кресло красного дерева. Во всяком случае, в нём вольготно, закинув ноги на одну ручку, свесив голову – с другой, расположился карлик. Он беседовал о чем-то с расхаживающим у подножия калекой. Об увечности последнего, впрочем, говорили лишь прислоненные к трону костыли, слишком большие для карлы.

– Ну что ты носишься, как маятник? – карла явно был не в духе. Водил желваками, будто обсасывал косточку. – Да, мы болтаемся здесь, как дерьмо в проруби, но разве ты можешь обещать, что завтра не станет хуже? Сиди уже, – он длинно и метко плюнул прямо под ноги собиравшемуся сделать шаг калеке, – не мельтеши.

Калека замер. Уставился на плевок недоуменно.

– Где здесь мастер? – подал голос юродивый.

– Тебе на что? – очнулся калека.

– В ноженьки хочу поклониться, кормильцу, – опять завел своё юродивый.

– Ну, я мастер, – подтянулся, и даже ноги с ручки спустил карла. – Кланяйся!

Юродивый улыбнулся тихо, подошел к подножью трона, присел. Разматывая тряпье на ступнях, ответил:

– Врешь, добрый человек. Нешто я не узнаю мастера? – оглянулся через плечо на карлу.

– А вот нешто и не узнаешь, – ответил карла, снова подтягивая ноги на кресло. Обхватил здоровенные ступни такими же большими ладонями, – никто его не узнает, потому что никто не видел.

– А я вот узнаю, – прищурился юродивый. – Враз узнаю, с одного погляда! – И добавил, рассматривая нарывающий большой палец на правой ноге, – слыхать, он будет сегодня. Вот уж я его встречу-привечу, миленького.

– Пустобрёх! – раздраженно отрезал калека и схватил, сунул под мышки костыли. – Тьфу на вас!

Но, не успев ступить и шагу, был остановлен криком с противоположного конца тронной залы:

– Где здесь мастер?!

– Ещё один, – закатил глаза он, однако костыли положил и присел на ступени.

Карла придурковато хихикнул в кулачок, подмигнул юродивому и крикнул в ответ:

– Я! Я мастер!

Шаги подкованных сапог гулко прокатились по зале и эхом отдались где-то наверху под сводами. Высокий человек с посохом в руках прошел к трону. Длинные мокрые волосы пегими сосульками нависали над серо-стальными глазами с синей искоркой.

– Никак поклониться хочешь? – потирая руки, спросил карла, пока тот поднимался по ступеням.

– Нет, – ответил Сет, и уже в следующий миг шагнул вперед и играючи проткнул, пригвоздил посохом к трону не успевшего опомниться карлу.

Калека ещё минуту смотрел, как хрипит и возит руками по древку умирающий. Потом вскочил, но тут же упал, подрубленный под ноги тем самым посохом, что торчал еще секунду назад из груди человечка на троне. Прокатившись вниз по ступеням, замер, не смея пошевелиться, у подножия. Рядом скатилось и замерло мёртвое тельце карлы.

– А вот и ты пришёл, – сказал юродивый, не вставая и даже не подняв головы. Он занят был, заматывая ступни обратно в лохмотья.

– Не стану врать, будто рад тебя видеть. – Сет тщательно протёр и неуловимым щелчком спрятал лезвие. Спустился, пнул брезгливо лежащего. – Поднимайся!

Дрожа как осиновый лист, калека встал.

– Смотри на меня, – Сет легонько стукнул его посохом по ноге, и тот поспешил поднять глаза, но тут же отвел взгляд, вперившись Сету куда-то под подбородок. – Так, – Сет едва заметно кивнул на тело карлы, – будет с каждым, кто назовет себя мастером.

Калека во все глаза вытаращился на юродивого, который закончил обуваться, и сидел теперь, сложа руки на коленях, поглядывая то на него, то на Сета, прищурив глаз и склонив голову, точно так, как это делала маленькая птица, примостившаяся на его плече.

– Слушай сюда, – продолжил Сет, и калека дернулся, тут же забыв о юродивом, – найди всех, кто пользуется тут уважением и имеет власть. Кто отвечает за порядок и делит добычу. К ночи все они должны быть здесь. И учти, – кончик посоха постучал по плечу, – мне не нужны мелкие сошки и прихвостни… Пшёл! – рявкнул он, выдержав паузу, и калека помчался, забыв костыли на ступенях.

– Су-у-уров! – рассмеялся тихо юродивый.

– Смотри, как бы с тобой того же не было, – буркнул Сет. Поднялся, присел на трон, принялся постукивать посохом по верхней ступени.

– Не посмеешь, – отрезал юродивый. И добавил в ответ на взгляд исподлобья, сам покрываясь холодным потом, – побоишься.

– Да, приложили вы меня крепко, – протянул Сет, прекратив стучать посохом.

– Не тебя, атаман О’Ктранского леса, – покачал головой юродивый. – Не тебя, а тварь. – Судорога прошла по плечам Сета, он опустил взгляд.

– Сам догадался? – глухо спросил он.

– Ещё на тракте почуял. – Юродивый внимательно изучал склоненную макушку. – С чего бы тебе не любить юродивых? Юродивых любят все…

– Она тебя тоже… почуяла. Сразу. – Добавил, неожиданно весело улыбнувшись, – одни беды от вас… блаженненьких.

– Хозяин… ты? – юродивый присел на ступени, но за длинными, сосульками слипшимися волосами не увидел глаз.

– Её вообще нет с тех пор, как… Ты понял, в общем. Вы не убили её, часом? – Сет наконец поднял голову, и юродивый снова заметил незнакомые синие искорки в серо-стальном взгляде.

– Нет, наверняка нет, – ответил он, мучительно соображая, кто это тот, другой, новый, которого не было прежде. – А не врешь ли ты мне, братец? – спросил он почти ласково, протянув руку к колену сидящего.

– Нет! – отрезал Сет, резко встав. Добавил спокойнее, глядя прямо в глаза, – с чего бы мне?

– Вот и я думаю: с чего?

 

Ведьма очнулась не сразу. Слабость разливалась по телу, не позволяя понять, то ли это еще сон, то ли уже полудрёма. Яркое солнце припекало шею, но на лицо падала тень, и потому она еще долго лежала, не в силах шевельнуть и пальцем, пребывая на грани между сном и реальностью. Потом она медленно моргнула, окончательно приходя в себя и вспоминая утро, которое началось так рано и так мучительно.

Она не стала снова вскакивать на постели – не смогла бы. Медленно перевернулась на бок и посмотрела в окно. За цветным витражом с голубыми водопадами вовсю жарило солнце, и чуть колыхались ветки деревьев. В зените был полдень. «Какого дня?» – спросила она себя, наверняка, по сковывающей тело слабости, зная – ещё этого.

Когда ноги подкосились, капитан вышел, наконец, из оцепенения, кинулся к ней с кружкой.

Изот выплеснул воду. Налил на два пальца дурно пахнущего клопами коньяку, с трудом разжал судорожно сцепленные зубы и опрокинул, опалив глотку. Она закашлялась. Дальше – провал.

Застонав, она села.

Её одежда валялась тут же на полу, она была в одной короткой рубашке, но рядом лежал расправленный и наверняка ни разу ещё не надёванный, халат. Ей стоило невероятных усилий продеть руки в рукава. Наконец она запахнулась и, не найдя под рукой щетки, принялась пятерней расчесывать спутавшиеся волосы.

Дверь отворилась без стука.

Ведьма даже не вздрогнула, но сочла нужным бросить через плечо: «Входите!» – голос был глух, едва слышен. Изот на цыпочках прошел к окну, поглядел на болезненно щурившуюся Ведьму и задернул шторы.

Она намотала на палец пару выпавших волос, сняла и положила на прикроватную тумбу получившееся тоненькое колечко.

– Вам уже лучше? – Изот не добавил ни «дорогая», ни «милочка», да и выглядел растерянно.

«Нет. Определённо, он ничем не опоил меня», – подумала она и ответила:

– Да. Благодарю. – Ей даже не пришлось добавлять смирения в голос. Смертельная усталость сделала слова еле слышным вздохом.

– Вот и хорошо.

Королевский советник, однако, вовсе не выглядел обрадованным… И не спешил продолжать. Ей пришлось собрать все силы, чтоб произнести следующую фразу:

– Прикажите подать экипаж, дома я приму лекарства и лягу, – это прозвучало достаточно томно, чтобы не вызвать и тени подозрений, но он ответил «Нет».

– Нет-нет, – в голосе его сквозила озабоченность, но едва ли – её здоровьем. – Нет! Распорядитесь, я найду всё, что хотите, всё, что нужно. Эта комната, любая другая – целиком в вашем распоряжении, но, умоляю, останьтесь здесь.

Застонав, она повалилась на подушки.

– Вы нужны мне! – спешил оправдываться он. – В городе творится странное. Когда я думаю, что меня уже ничем не удивить, приходят новые вести! Мои люди работают, не покладая рук. Отдохните. Поешьте – вам надо прийти в себя. Вечером я хочу видеть вас на тайном королевском совете. Ваши предсказания, – метнувшись вдруг от окна, он склонился над ней, обдав коньячным перегаром, заглянув в глаза, – поразительны!

С трудом подавляя тошноту, она отвернулась, застонав ещё мучительней.

– Да, – вдруг смутился он. Укрыл её отвернутым уголком покрывала. – Отдыхайте.

И постояв еще чуть-чуть, ушел, цапнув с тумбы свернутый в кольцо волос. Замок закрывшейся двери сперва щелкнул, а потом раздался один оборот ключа.

Вот теперь её стон даже на йоту не был притворным.

 

Во дворце не всё было ладно.

Вот уж не думал, что, проторчав полдня на одном только месте без права сделать шаг или хотя б пошевелиться, можно узнать и заметить столько. Ведьма, ни свет, ни заря примчавшаяся к главнокомандующему, положила начало цепочке странных посещений и многочисленных метаний по коридорам дворца. Признаться, даже мой напарник, наверняка не один год простоявший вот так, не шевелясь, на карауле, выглядел озадаченным.

Сперва разомлел, глядел как-то не по-уставному и дергал приподнимающимся в дурацкой улыбочке уголком рта. А когда командор, привычно печатая шаг подкованными каблуками сапог, появился вдруг из-за поворота, неся на руках чумазого оборвыша, совершенно по-звериному вцепившегося в главнокомандующего всеми четырьмя конечностями – и вовсе глаза выпучил.

Марк прогромыхал мимо. Ребёнок стрельнул ярко-синим взглядом с серо-стальной искоркой, и я узнал базарного воришку, с которым еще совсем недавно делил камеру. Потом, как ни вслушивались мы оба, из-за двери долгое время не доносилось и звука. Пришел королевский советник Изот, которого я уже видел мельком. Постоял, теребя губу, в отдалении, и снова скрылся. А в какой-то момент я почуял, как наэлектризовались, встали дыбом волоски на руках и затылке. Дернулся собрат по караулу и оба мы уставились в плавный изгиб убегающего коридора. Уставились так, что оба вздрогнули, когда распахнулась дверь покоев и командор замер в проеме, удивленно глядя на нас.

Пришлось вскинуть подбородок, расправить плечи, выгнуть спину до хруста в позвонках и проводить удаляющегося главнокомандующего ничего не выражающим взглядом. Впрочем, прежде чем захлопнулась за ним дверь, я чуть повернул голову, успел заметить по-птичьи взгромоздившегося на стол ребенка. Скаля крупные белые зубы, он кормил крысу с рук кусочками нарезанного кривым кинжалом сыра. Створка стала на место, а мы с напарником уставились друг на друга в полном недоумении.

Как раз в этот момент за поворотом раздался удаляющийся гул голосов, в одном из которых послышалось вдруг что-то смутно знакомое.

Я едва выстоял оставшиеся часы.

Уже перед самой сменой караула вновь появился Изот. Подошел решительно, поднял согнутые крючком пальцы – постучать, но был остановлен уже вполне уставным:

– Главнокомандующего нет! Впускать никого не велено!

Советник ссутулился, опять затеребил губу и ушел, так ничего и не сказав.

Смена караула прошла по привычному уже сценарию. В полдень промаршировала колонна, в хвост которой пристроились мы, но пришлось долго еще болтаться сперва в конце, а потом и в середине цепочки, пока капрал не обошел все посты, не выстроил нас на плацу перед казармами и не дал команды разойтись.

Наконец освободившись на те двадцать минут, что нам дали, чтоб пообедать и оправиться, я припустил к Калкулюсу. Мне до зарезу требовалось рассказать обо всем кому-нибудь. Кому-нибудь, кто смог бы мне все объяснить.

Гном был занят. Шептался, склонившись над картой города, с одним из заговорщиков – тем, что отвечал за портовые службы и вход в гавань.

– А! Заходи, заходи, – обрадовался он и приветливо помахал широченной ладонью. – Мы скоро.

Я не стал мешать – снял со стены погасший факел, разжег от адски полыхавшего камина и прошел в темный угол, где по старой памяти надеялся найти недоеденный завтрак, оставленный со вчерашнего ужина. Факел зачадил и скоро потух, но это уже не помешало поискам. Я не обманулся в своих ожиданиях – под третьей поднятой крышкой обнаружились толстые сардельки в овощном рагу. Схватив тяжеленную чугунную сковороду за  предусмотрительно длинную деревянную ручку, я вооружился не очень чистым мясницким ножом.

Присев на теплую ступеньку, водрузил обед на пылающие угли и принялся помешивать враз зашипевшую массу, а заодно и отправлять в рот подогревшиеся куски. Времени было не так много, а без часов я и вовсе боялся опоздать к построению. Но они и впрямь уже закончили. Портовый скатал карты в трубочку, покосился на прощанье недоверчиво и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Гном, довольно потирая руки, сел на ступеньку рядом, голыми пальцами подцепил со сковороды шипящую сардельку, похвалил, задорно блестя голубыми самоцветами в узких прорезях кирпично-красного лица:

– Молодец! Сразу видно – бравый солдат!

Я отмахнулся, время поджимало. Выложил на духу, все как есть.

Калкулюс даже бровью не повел.

– Мы, гномы, в каменных стенах не хуже домовых. Ведьма и раньше к Марку бегала. Без стыда и зазрения совести. Даром, что гордячка, а прицепилась как репей. – Такое простое объяснение как-то неприятно поразило меня. Я сник. – Мне вот другое интересно… – Он выждал театральную паузу, – зачем её Изот в темницу водил, а потом в собственных покоях запер.

Поперхнувшись от неожиданности, я проглотил непрожеванный кусок. Спросил, морщась от скребущих ощущений за грудиной:

– А он запер?

– Запер, – подтвердил Калкулюс, – после того, как она упала в обморок в его подвалах.

Здесь я поперхнулся другой раз – уже чуть затхлой водой из бадьи, что стояла прямо у камина.

– Плохо, – сказал я, отерев губы, – я ведь послал к ней Анатоля сегодня утром. Да и ещё! – вдруг вспомнил я, – Рол просил о встрече.

– Посмотрим, – уклончиво ответил гном и добавил на мой вопросительный взгляд, – послы из Белгра пересекли вчера границу. Идут небольшим отрядом, сушей. Будут здесь со дня на день. Что замечательно – Брониславы нет с ними!

 

В ярком свете полудня дом Ведьмы был мрачен и явно пуст. Стоял, незрячий, с закрытыми ставенками, посреди черного сада, где, прячась от жаркого солнца, уже сложили бархатные лепестки темно-синие розы. Девушка и Анатоль замерли у калитки, не решаясь ступить за ограду.

Из-за закрытых ставен тянуло нехорошим душком: смесью ожидания и угрозы. Где-то в саду, под плакучими ветвями карликовых ив, журчал ручей. Толстый полосатый шмель, жужжа, делово пересек черный гравий дорожки, опустился на качнувшийся бутон и, смешно шевеля задними лапками, полез внутрь. С крыши, зашуршав по стене, упала в траву черепица.

Анатоль запрокинул голову, встретившись с пристальным взглядом каменной горгульи.

Тварь сидела, мирно сложив крылья, невинно глядя во двор. Часть черепичной кладки под левой лапой изваяния выкрошилась уродливой щербиной.

– Идем? – Девушка робко тронула пальцы.

Анатоль улыбнулся, сжал хрупкую ладошку и распахнул калитку. Под крыльями оскалившихся гарпий, они прошли, держась за руки.

Надпись с именем Ведьмы не зажглась, когда они ступили на крыльцо, будто намекая – дом пуст. Тонкие пальцы выскользнули из ладони Анатоля, когда Девушка взбежала по ступенькам и требовательно постучала кулачком в дверь.

На стук отворил королевский гвардеец. Смерил обоих невыразительным взглядом и, неопределенно махнув рукой, скрылся в полутьме длинного коридора. Нахмурившись, Девушка повернулась к Анатолю. Тому оставалось лишь подняться на крыльцо и войти внутрь первым.

По сравнению с памятным вечером, наполненным волшебной аурой света и музыки, зеркальный коридор был гулок и мрачен. Чары развеялись. Влажный запах розового масла сменился сухим и пыльным духом давно заброшенного помещения. Очевидно, Ведьма не держала слуг.

Гвардеец повернул уже в правое крыло, противоположное тому, где, как помнил Анатоль, были спальня и кабинет Ведьмы. Любопытствуя, он поспешил следом, а Девушка не отставала и на шаг. Короткий переход и несколько ступенек вниз вывели их на просторную кухню.

Кто-то стряпал здесь, часто и, судя по утвари, расположенной так, чтобы все необходимое моментально подворачивалось под руку, с любовью. В центре, на разделочном столе, покрытом мраморной плитой, в окружении трех пудовых кружек восседала маленькая зеленоглазая девчонка. Сосчитав число кружек, Анатоль обернулся. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как другой солдат захлопывает дверь.

– Госпожа? – обернулся он к девчонке, угадав, что именно она здесь – главная.

Она казалась обиженной, сидела надув губы, глаза же против ожидания наоборот, светились тихой зелёной яростью.

– Зачем пришли? – спросила она их, и по голосу, неожиданно взрослому, резкому, Анатоль угадал вдруг в ней ктрана.

– Ктран! – обрадовался он, улыбнувшись от уха до уха. Лесные отшельники, ктраны не были частыми гостями ни в больших городах, ни даже в столице.

Девица закатила глаза к потолку и повторила, обращаясь уже к Девушке:

– Зачем пришли?

Девушка оглянулась на стоявшего за спиной гвардейца, перевела взгляд на Анатоля и пролепетала нерешительно:

– Приворота вот на него попросить, чтобы век одну меня любил, – и, подойдя вдруг ближе, провела пальцами по щеке обалдевшего Анатоля, – прости, миленький, ты у меня такой ветреник.

Последовавший за этим поцелуй, нежный, но от того не менее страстный, заставил гвардейцев во все глаза вытаращиться на парочку. Руки Анатоля, сперва висевшие безвольно, опустились на талию Девушки. Завершив, Нинель задержала ладони на плечах Анатоля. Склонив белокурую головку, она провела языком по губам, снимая с них вкус поцелуя.

– Ложь, – констатировала Рокти, когда оба они взглянули на неё, будто бы спрашивая: «ну как?».

Гвардейцам хватило одного короткого кивка, чтоб, не взирая на сантименты, кинуть отчаянно сопротивлявшуюся парочку в холодные недра глубокого подвала. Солдаты вернулись к прерванной трапезе, Рокти же слишком нервничала, чтоб оставаться на месте. Спрыгнув со своего насеста, она отправилась в одну из башенок – посмотреть на город, на дворец, откуда должна была вернуться Ведьма, или, по крайней мере – прибыть главнокомандующий.

Потому она не услышала, как опомнившийся, наконец, Анатоль взбежал по крутой лестнице, заколотил кулаками в дверь, выкрикивая: «Никита! Тебя ищет Никита!». Отчаявшись, он сел, в конце концов, на верхней ступеньке.

– Не понимаю, – пожаловался он Девушке, высасывая многочисленные мелкие занозы.

Она поднялась по ступеням и села рядом. В подвале было сыро, и он приобнял её, укрыв полой расстегнутого камзола. Она доверчиво прижалась к нему.

– Не говори ей про Никиту.

– Не понимаю! – повторил он, отстранившись удивленно.

– Просто не говори, – повторила она и притянула к себе за воротник.

Он склонился, и длинные, рыжие, завитые по последней моде, локоны закрыли их лица.

 

Круг разомкнулся.

Воин вздрогнул, ощутив внезапно потерю целостности. Подняв взгляд от разложенной на столе карты - он следил передвижения Белгрского посольства, сверяясь с последними депешами, доставленными голубиной почтой в столицу  - поглядел на спящего в кресле мальчишку. Рато свернулся калачиком, уткнув голову в колени, дышал ровно, едва слышно. Новое звено новой цепи. Марк больше не был Тринадцатым. Вновь, как и сотни лет назад, когда был он ничем и имя ему было никто – он стал Первым… и снова единственным.

Он давно ждал этого часа, с тревогой следя, как медленно, но неотвратимо взрослеет Девочка. Опека Сирроу – ненавязчивая и неотвязная как тень – не давала ей вырасти слишком быстро, и Марк был благодарен оборотню, хранил взамен их маленькую тайну, ослаблявшую древний союз.

Но едва ли он ждал, что Девушка первой потеряет свою суть, и потому удар оказался внезапен и особенно горек. До белых пальцев сжав кулаки, Марк уперся подбородком в грудь.

– Никогда не ошибается, никогда не ошибается, – цедил он сквозь зубы, понимая, что уже не сможет ничего исправить.

Ногти впились в ладонь, и Марк, наконец, очнулся, медленно выдохнул, сбрасывая напряжение с плеч. Еще не все было потеряно. Никто не узнает, если он будет молчать.

Марк вновь поглядел на спящего мальчишку, чувствуя смутные угрызения совести за то, что вот так просто оставляет Тринадцать без защиты, предоставляя каждого – самому себе. «Ничего, – пришла, успокаивая, мысль, – будет вторая попытка, где я не допущу больше промахов».

– Надеюсь, хоть ты никогда не изменишь себе, – прошептал он, вглядываясь в его лицо. Мальчик не шевельнулся. Марк мысленно поклялся, что будет больше доверять этому ребенку. Доверять больше, чем доверял Эдель. Дети умеют видеть.

Похожие статьи:

Рассказы → Командировка в Рим (главы 1 и 2)

Рассказы → Место, где земля закругляется.2

Рассказы → Принцип 8 (роман) [Часть 1. Глава 1]

Рассказы → Роман "Три фальшивых цветка Нереальности" (Треки 6 - 1/3 7)

Рассказы → Роман "Три фальшивых цветка Нереальности" (Треки 1 - 5)