Ключ. Глава 17

Час прошел в дремотном безмолвии. Юродивый следил за медленным передвижением узкого столба света, косо падающего из отверстия высоко над троном столицы нищебродов. Сет сидел, погрузившись в раздумья, и оба они вздрогнули, когда мелькнула вдруг, на секунду загородив луч света, крылатая тень, и иссиня-черный ворон, заложив вираж, опустился на спинку кресла, процарапав стальными когтями бордовые бороздки в красном дереве. На перламутровых перьях шеи играла тонкая серебряная цепочка.

Сет пригнулся невольно, и Юродивый засмеялся.

– Прочь! – Сет взмахнул посохом, не решившись, впрочем, коснуться птицы. Ворон склонил голову набок.

– Ка-ар-р-р-р! – прокричала птица, – Ка-ар-р-р-р! – аршинные крылья развернулись, захлопав.

– Пожиратель мертвечины, – пробурчал Сет, глядя в немигающий вороний глаз, черный, как камень душ некроманта.

– Боишься? – Юродивый все смеялся беззвучно.

– Недолюбливаю, – Сет, наконец, сел прямо… слишком прямо, чтоб опереться о спинку кресла. Ворон сложил крылья над плечом атамана.

– Говорят, у Мастера есть ворон, – сказал Юродивый.

– У меня ворона нет, – отрезал Сет, но Юродивый все так же внимательно вглядывался в его лицо.

«Врешь, не заметишь», – подумала Топь, изучая тонкие черты под лохмотьями. Юродивый отвел, наконец, пристальный вишневый взгляд.

Слишком долго она приходила в себя, слишком медленно, так медленно, что даже Сет не сразу почуял её. Но все равно еще до появления птицы она была уже тут. Её неприятно поразило то, как слаженно и мудро действовали вчерашние её подопечные. Нечаянный успех мальчишки был неожиданен, и оттого – особенно хорош. Топь почувствовала укол ревности. Ей понадобился еще какой-то миг, чтобы понять – это именно она испытывает досаду. Повеяло холодком, когда она вполне осознала факт.

Атаман и мальчишка прекрасно справлялись вдвоем, и её помощь была не просто не нужна, но сейчас – когда Юродивый вдруг появился так некстати – стала и вовсе лишней. К своему стыду она боялась теперь выдать себя, боялась нового удара... небытия, похожего чем-то на смерть. Не давала покоя слабость, проявленная так неприкрыто, а еще – тайное воспоминание о злых, бессильных слезах, там, посреди пустынной улицы ночных трущоб. Она вдруг поняла, что снова остается одна, и одиночество отчего-то пугало.

Сет тоже испытывал ощутимое беспокойство. Чтобы отвлечься хоть на минуту, она осторожно коснулась его.

«Не люблю ворон, вечно поднимут грай, прыгай потом по кустам, уворачивайся от арбалетных болтов…».

«Это и впрямь птица Мастера?» – прервала Топь цепочку бегущих по кругу мыслей.

«Нет… Не уверен. Иногда мне кажется, что Мастера все же нет».

«Мастер есть», – заверила Топь.

Огромное слепое пятно, за сотни лет сформировавшееся вокруг главы воровского синдиката столицы свидетельствовало об этом лучше показаний любых очевидцев, чьи слова на поверку выходили лживы. Никто никогда не видел Мастера. Никто ничего не знал о нём. А синдикат разрастался: слабенький, выплеснулся однажды из Урчащих кишок, пожрал трущобы, цеховые кварталы, город, а вместе с ним – и богатый, независимый пригород. Сотни лет Топь наблюдала его рост, чуя если не собрата, то родственную душу. У неё вдруг взмокли ладони от мысли, что теперь они могут встретиться… и, наверняка, стать соперниками. Перспектива выглядела привлекательно. Невольный смешок сорвался с губ и неожиданно громко отразился от сводов тронной залы. Юродивый, нервно оглянулся, и Топь улыбнулась шире, скаля крупные, желтые зубы.

Как раз в эту секунду оттуда, где скрылся насмерть перепуганный калека, вышли твердым, решительным шагом люди, чьи округлые животы под сравнительно целыми одеждами подтверждали их действительно высокий статус в столице нищебродов.

– девять, десять… тринадцать, – считал Сет, безошибочно выхватывая из разрастающейся толпы нужные лица. – Сброд. Трусы и слабаки, – как в раскрытой книге он читал за насупленными бровями и шипастыми дубинками в потных руках. – Я не взял бы их смотреть за скотом, не то что драться.

– А ты собираешься драться? – Юродивый не шелохнулся, хотя кое-кто уже смотрел на него косо.

– Господь с тобой. – Сет выщелкнул лезвие посоха, превратив его в копье. – Я слишком голоден и устал для этого.

Юродивый окинул его взглядом, будто увидел впервые. С заострившегося лица, из-под грязных, слипшихся волос сверкали серо-стальные глаза с неизвестно откуда взявшейся синей искоркой. Ноздри крючковатого носа раздувались хищно. Пальцы, сжимавшие посох, казались невероятно длинными и мосластыми.

– Да, ты определенно похудел, – протянул Юродивый, и вдруг распахнул глаза удивленно.

Птица, взмахнув крыльями, одним прыжком переместилась со спинки кресла на плечо Сета.

– Ка-а-арр-р-р! – заорала она на толпу, пригнув шею и распустив перья.

– Лучший друг Висельника, – прошептал Юродивый, протягивая руку навстречу.

– Прекрати, – раздраженно одернул Сет. Он не вздрогнул на этот раз, но стоял напряженно, явно опасаясь ворона на своем плече. – Ты такой же блаженный, как и я. И если ты не перестанешь юродствовать, мне придется убить тебя. В назидание.

– Смерть на твоей стороне, – ответил тот, все еще глядя на птицу и не обращая внимания на острие посоха, способное достать его в любой момент. – Очень жаль. – Он перевел взгляд и встретил внимательный прищур Сета. – Признаться, я надеялся увидеть, как тебя убьют здесь нынче. Тебя, и ту тварь, что ты носишь в себе, атаман О’Kтранского леса.

– Не повезло тебе, приятель, – сделав шаг к началу ступеней, Сет оказался по правую руку Юродивого, – я поклялся себе жить вечно.

– Ты что ли Мастер? – крикнул дородный бородач в крепкой, но не очень чистой одежде из той чертовой дюжины, что Сет насчитал при входе.

– А ты хочешь видеть Мастера? – ответил Сет, не повышая голоса.

Звук сам отразился от стен, достигнув ушей каждого. Поднялся и стих говор. Опасливо покосившись на посох, бородач не решился продолжить, обернулся в поисках поддержки. Никто не подал голоса – серо-стальной взгляд пронизывал не хуже копья.

– Псы! – рявкнул Сет, и слово ударило как плеть. Толпа дернулась. Худой, грязный человек, очевидно недавно искупавшийся в сточных водах, а значит вошедший в Урчащие кишки через черный ход, походил на безумца больше, чем Юродивый по его левую руку. Сет подумал вдруг, что даже если кто-то из этих людей и присутствовал на публичной казни, они ни за что не узнают его. – Псы. – Повторил он тихо. – Вам не надоело жрать дерьмо лишь потому, что хозяева забывают кидать вам объедки?

Толпа настороженно молчала, не спеша приветствовать речь. Топь подавила нарастающие раздражение и голод. Она почувствовала вдруг, что лучше бы ей сесть, и опустилась на ступеньку рядом с Юродивым. Птица сорвалась с её плеча и, едва не задевая головы крылом, пересекла залу, опустилась на балку над выходом.

По толпе пробежал шепоток. Люди заволновались, спинами чуя немигающий взгляд ворона.

– Чего ты хочешь? – повторил бородач уже более дружелюбно, глазом кося на распластанного у подножия ступеней карлика.

Топь окинула толпу мысленным взором. Сеть, сплетенная за день, звенела от все возрастающего напряжения. Еще пара петель, и она, возможно, не сможет её удерживать. Страшно хотелось есть, голод дрожью передавался на руки, и бесценные силы уходили на то, чтобы гасить эту дрожь. Слабость и страх рвотным позывом стали в горле. «Что мне делать?» - спросила Топь, беспомощно скользя взглядом по лицам. «Они слабы. Слабы, как никто в городе», – ответил Сет, так же внимательно изучавший толпу, – «а слабость может стать силой… если надавить хорошенько». Кивнув себе, они ответили:

– Вопрос в том, чего хочешь ты, Ветошник…

Ворон на балке внимательно слушал все то долгое время, что Сет держал свою речь. Горбун, далеко в башенке своего дома, потирал руки, глядя в черный, как камень душ некроманта, кристалл хрусталя. Он, наконец, знал, что ему делать, и как откупиться от Мастера.

 

Я все-таки опоздал на построение.

Эта мысль пришла мне в голову, когда, выйдя во двор, я услышал призывные звуки горна. Пришлось припустить со всех ног – тяжелый меч в ножнах больно бил по бедру, а я еще не научился правильно его придерживать.

Опасения мои, однако, развеялись, когда я выбежал на плац и увидел нестройные шеренги и так же как я бегущих гвардейцев. «Что-то случилось», – пришла новая мысль, и я еще прибавил шагу. Но пришлось пометаться в толпе, прежде чем я увидел Алана. Тяжело дыша, я стал в строй. Алан покосился неодобрительно.

– Что стряслось? – спросил я, пока не улеглась еще царившая на плацу суета.

– Приказ по казармам, – пожал плечом Алан, – двойной караул, осадные посты в крепостных башнях. Белгрское посольство пересекло границу. Эта сучка Бронислава непременно захочет влезть во дворец.

– Брониславы нет с ними, – ляпнул я прежде, чем сообразил, что делаю.

– Ты-то почем знаешь? – повернулся он удивленно, но шедший вдоль рядов капрал ткнул его в плечо, разворачивая прямо, хлопнул меня по животу, заставляя выпрямиться, и тем прервал разговор.

«Сучка?» – я мог еще понять, за что армия ненавидит Ллерия, но чем провинилась перед ними его старшая сестра? Я едва дождался конца построения.

Какой-то капитан долго вышагивал перед строем, читая новый распорядок дежурств, где были отменены занятия на плацу и в казармах, зато часы на карауле были увеличены вдвое. Появились новые маршруты патрулирования, в основном – у входов во дворец, в его старой части и в осадных башнях, глядевших в гавань и оставшихся от древнего замка, ставшего когда-то основой для постройки дворца.

Когда были, наконец, зачитаны все приказы, капралы сгрудились у столов с бумагами, а гвардейцы – на время были предоставлены сами себе.

– Сучка? – спросил я, наконец, шепотом. – Уж не потому ли, что она пыталась убить свою мать?

Догадка оказалась верной, армия любила покойную королеву:

– И поэтому тоже, – Алан нахмурился в мою сторону, – хотя, да будет тебе известно, об этом не принято говорить вслух.

Я ждал, но Алан, очевидно, не собирался продолжать.

– Ладно, Алан, не томи. Что еще вам сделала Бронислава?

– Не задавай таких вопросов, Никита. Мне и так стоит труда без конца убеждать всех и каждого, что ты – вовсе не тупая деревенщина, как это кажется на первый взгляд. В казармах о тебе не слишком высокого мнения, разбойник. – Я проглотил это. На что еще мог я рассчитывать после схватки на плацу? – Я вообще диву даюсь, зачем капитан Вадимир так с тобой носится?

Мне в голову пришла вдруг шальная мысль.

– Я – младший брат короля, – сказал я так просто, будто дело это было само собой разумеющимся.

Это был удачный момент для признания. Не стой мы сейчас на плацу, в виду все еще о чем-то совещавшихся офицеров, думаю, Алан убил бы меня. Нож с его пояса оказался вдруг у меня за спиной. Острие прокололо и доспех, и кожу, я едва не вскрикнул от неожиданности и боли. Цепочка вокруг заволновалась, чуя неладное. Это придало мне уверенности. По крайней мере в том, что меня не убьют немедленно.

– Последний кочевник с границ ведёт себя умнее, чем ты, чужак, – прошипел он сквозь зубы. Не знаю, откуда ты свалился, и что за нравы царят на твоей родине… но мне жаль уже, что я пытался быть тебе другом.

Кольнув, лезвие исчезло. Алан стоял, глядя прямо перед собой. Я же, пока кровь пятном расползалась по холщовой рубахе под доспехом, мучительно гадал, в чем допустил ошибку. Отчего Алан вдруг взъелся так – не посмеялся добродушно над словами, которым очевидно не поверил. Что было в них такого?

Очевидно то же, что и в желании Вадимира видеть на престоле наследника. Что стоило, совершив переворот, провозгласить правителем Марка, которого боготворили в казармах? – Кровь. Нельзя в одночасье отречься от столь древнего наследия. Лишь Рим с его традициями мог позволить себе избирать императора. Король Артур был, наверное, последним проводником принципа «первый среди равных».

– Алан, – он даже не шевельнулся, – ладно, можешь не отвечать. …Бронислава могла бы убить свою мать, но не должна была выходить за Николая, рожать ему наследника? – Он молчал. – Почему? Разве не то же сделала Августа Аделаида, выйдя за Августа, а затем и сгубив его в мелких приграничных войнах? – Он дернулся, но смолчал. Я продолжил, уже, скорее, для себя. – Что она сделала такого? Какой грех может быть страшнее убийства матери в глазах народа, который за сотни лет привык наблюдать кровавые стычки и подлые предательства на разных концах Тракта Двух корон? – Вспомнив все, что только знал, о черных, я скоро догадался, – она приняла их веру?

– Ведьма! – не сдержался, сплюнул сквозь зубы Алан.

– Ведьма? – я никак не мог понять. – Господи, Алан, да вся столица переполнена чародейками, настоящими или мошенницами, – и добавил после минутной заминки, – да это черные гнались за мной от самой границы, обвиняя в колдовстве!

Алан скрипнул зубами, но пояснил:

– Лишь монахи имеют право заниматься магией.

Всё сразу встало на свои места – адепт, о котором говорил страт… рукоположение и молитвы братьев. Ха! – молитвы… Мне стало вдруг дурно, я возблагодарил Рола за побег из Цитадели, и случай за то, что Вадимир первым столкнулся со мной в столице.

Как раз в эту минуту капралы разбежались от стола, на бегу выкрикивая приказы. Наш десятник, стоявший в той же шеренге, вышел из строя, подошел к нам:

– Особый приказ для вас двоих, – и прежде, чем Алан успел возразить, добавил, – будешь учить его драться. Толку от него в наряде чуть, а главнокомандующий потребовал, чтобы к празднествам его можно было представить королю. А вы уже, смотрю, – он смерил меня выразительным взглядом, явно намекая на только что произошедшую стычку, – были бы не против подраться.

Хмурое выражение лица капрала отзеркаливало мрачный взгляд Алана, им обоим не нравилась эта идея. Алан, однако, кивнул. Десятник собрал оставшуюся восьмерку, и скоро мы остались одни на опустевшем плацу.

– Младший брат короля, говоришь? – Имея в своем распоряжении почти неделю, он уже не спешил вынимать оружие, – вот теперь я, пожалуй, тебя убью.

 

Когда мальчишка проснулся, для него готова была простая, но чистая одежда из дворцовых запасов. Курносый нос тревожно подергивался от незнакомых запахов, но руки сами тянулись к расшитому черным бисером вороту темно-зеленой рубахи. Марку стоило труда оторвать воришку от игры с блестящими бусинами и заставить помыться. Вода в рукомойнике за ширмой у окна всегда подогревалась не покидающим южную сторону солнцем, а потому была теплой, даже слегка зацветшей. Рато не испугался бы, наверное, и холода ледяных ключей, но каждый всплеск над тазом заставлял его вздрагивать. Воин долго тер костлявую, с выпирающими лопатками спину, мыл шею и за ушами. Вчерашний Крысёныш терпеливо сносил издевательства, лишь иногда поскуливал, и тогда крыса принималась беспокойно прыгать у ног. Пришлось, однако, дважды посылать солдат за ведрами свежей, студёной воды, прежде чем Воин остался доволен результатом.

Спутанную шевелюру цвета сточной канавы наголо сбрил армейский цирюльник. Тут уж пришлось повоевать, и Марк получил пару укусов на кистях рук и предплечьях. Лишь стража, вызванная из-за дверей, помогла скрутить отчаянно брыкавшегося мальца. Он выворачивался с невероятной для такого тщедушного тельца силой и ловкостью, но когда упала из-под лезвий первая прядь, замер, и позволил брадобрею спокойно завершить свою работу.

Марк заглядывал в его лицо, боясь слез, но глаза мальчишки были сухи. Это, впрочем, испугало его еще сильнее. Когда цирюльник смел лохмы, смазал и перевязал ранки от укусов на руках главнокомандующего и ушел, забрав инструмент, Марк присел перед креслом, в которое с ногами взгромоздился мальчишка.

Синие глаза светились любопытством. Обритая голова казалась неестественно большой на тонкой шее.

– Рато, – сказал Марк.

– Рато! – оскалил зубы мальчишка.

– Марк.

Ребёнок молчал.

– Марк, – с ударением повторил Воин, прижав перебинтованную руку к сердцу.

В синих глазах серой искоркой сверкнуло понимание.

– Марк, – послушно повторил Крысёныш.

В следующие полчаса они прошлись по всей небогатой утвари кабинета. Память мальчишки поражала – он схватывал все на лету, с первого раза безошибочно повторяя и без труда запоминая новые слова. Однако Марк вновь убедился – никогда раньше Крысёныш не учился и не умел говорить. Новое знание не увлекало мальчишку, после того, как он послушно назвал все предметы в комнате, то вновь замолчал, с любопытством глядя на порядком уставшего Марка.

Воин потирал занывший висок – он не представлял, как мог Крысёныш уловить смысл сказанного солдатом нынче ночью на постоялом дворе. Хотя о происхождении столь необычного имени догадывался. Рато – так называли крыс караванщики из Накана. Наверняка они частенько кричали друг другу «Рато! Рато!» пытаясь поймать его в перемешанной груде тюков и корзин.

– Кто научил тебя? – спросил Марк задумчиво.

Крыса на руках мальчишки была самой обыкновенной крысой. Мысль об еще одном оборотне-перевёртыше Марк отмел сразу. Даже самый тупой крестьянин никогда не поверил бы сказкам о человеке, способном обернуться существом гораздо меньше себя. Вдобавок, Братья вовсе не были людьми и большую часть времени предпочитали оставаться в волчьем обличии. Редко кто из них сохранял рассудок, надолго становясь человеком. Союз Девочки и оборотня держался столько лет потому лишь, что Сирроу был все же ближе к зверю.

Марк так задумался, что Крысёныш заскучал. Он вдруг ударил его ладонью в плечо, кивком указав на крутящуюся на столе пыль. Глаза Марка полезли на лоб, а Рато, почувствовав, что сумел удивить, и вовсе расходился. Заёрзал в кресле, и вскоре маленький серый вихрь собрал со столешницы все пылинки до последней и превратился в юркого зверька, крысу, скачущую взад-вперед по краю стола. Чем шире распахивались глаза Марка, тем громче хохотал мальчишка, пока рука Воина не дернулась, хлопнув по дереву, взметнув облачко пыли.

Рато чихнул. Смех стих. Марк во все глаза смотрел в лицо мальчишки, и не видел ничего кроме любопытства, желания играть.

– Возможно, мне не стоит так уж доверять тебе, Первый, – шепнул Марк, и тут же подумал, что, возможно, ему вовсе не стоило бы говорить это вслух.

– Идём, – решительно поднялся он, взяв мальчишку за руку. Рато повиновался, но, встав, ссутулился, явно с непривычки ходить прямо. Воин покачал головой. – Не пойдет, брат. Тут дворец – не богадельня. Учись ходить, как ходят люди. – И мальчишка снова понял, выпрямился неловко, сделал пару шагов по кабинету, остановился, глядя вопросительно. – Так, – подтвердил Марк, чуя, как волосы дыбом встают на руках и затылке.

Он скоро провел его дворцовыми лабиринтами, выбирая самые глухие закоулки – гвардейцы у приемных покоев и так уже провожали его чересчур недоуменными взглядами.

Мальчишке не нашлось бы места на кухне. Марк был готов биться об заклад – повара не понаслышке знают маленького уличного воришку. Казармы годились еще меньше – причуды главнокомандующего и без того были у всех на устах, а капралы обсуждали лишь «этого неуклюжего ротозея из разбойников», а вот конюшня… конюшня подходила, как нельзя лучше.

Мальчишка-грум, внучатый племянник старого конюха Гната, обрадовался Крысёнышу. Слишком юный, чтобы держать себя на равных с прочими парнями, он тосковал на хлопотной работе, где лошади оставались единственными благодарными собеседниками и поверенными.

– Научу, – обрадовано тараторил Иванко, – разговаривать научу, даже читать. А хотите счету?!

– Учи-учи, – отмахивался Марк, глядя, как без всякой опаски вертится меж копыт Рато, и лошади мягкими губами тянутся к бритой макушке. – Дядьке скажи, пусть тебя без нужды не дергает, вот она теперь – твоя основная обязанность.

Он повернулся, было, уходить, как был пойман за руку:

– Генералиссимус…

По тому, как дышал мальчик, как краска заливала его уши и шею, Воин угадал серьезное дело и обернулся, поднял подбородок еще не решившегося на откровенность юнца, заставляя того смотреть прямо. Это подействовало.

– Марк, – повторил мальчишка уже более решительно, – нынче утром во дворец прибыла Ведьма, а с ней охрана… охранница, – поправил он себя.

Марк ждал, догадываясь уже, о чем хочет сказать подросток.

– Вам не докладывали, должно быть, – он снова сбился с официального тона, – да никто и не знает, наверное, но целый час она провела где-то во дворце без всякого разрешения и присмотра.

– Она? – переспросил Марк, чтоб не выдать свою осведомленность.

– Ну, то есть не Ведьма! Её ктран!

– Ты ведь, верно, подумал, что, раз ктраны живут почти на границе…

– Ну, да, – грум покраснел еще мучительней.

– Ты молодец, – похвалил Марк, – никогда не стоит доверять незнакомым людям. Что же касается ктранов – они чтут договор. Я нынче сам отправил её домой, дав в сопровождение двух гвардейцев, – добавил он, чтоб окончательно успокоить парнишку, и был прав. Улыбка, сверкнувшая на его загорелом лице, показывала, что старый дед Гнат, видно, не раз рассказывал о былых приграничных стычках и о той великой услуге, которую столетиями ктраны оказывали Далиону.

Этот эпизод, однако, напомнил Воину о других незавершенных делах, и скоро грум подвел к нему оседланного жеребца. Крысёныш насторожился было, вскочив по своему обыкновению на калитку стойла, но Воин велел ему оставаться в конюшнях, и тот послушался.

 

Солнце с ясного небосклона жарило вовсю. Хотелось бы верить, что именно поэтому я так взмок под стеганой кожанкой. Волосы под шлемом липли ко лбу, щекотали шею, я пожалел вдруг, что не обрезал своей шевелюры.

– Алан, – я кинул пробный камень.

– Идём, – он развернулся, направившись к засыпанной белым песком площадке для поединков. – Думаю, начнем с простого гвардейского клинка. Времени не так уж много, я должен научить тебя хоть чему-то.

Я не поверил этому спокойному, деловому тону. Я уже достаточно знал своего случайного напарника, чтобы понимать, он может и не убьет меня… но наверняка покалечит.

– Алан, не сходи с ума, – мне все же пришлось пойти за ним, просто чтобы не орать через весь плац. Идея с признанием, позволившим бы взять в свои руки хоть какую-то инициативу, уже не казалась мне столь удачной.

– Боишься? – бросил он через плечо со злой усмешкой.

– Алан! – я встал, решив, что не позволю больше вертеть собой всем и каждому. Что-то в моем тоне заставило его остановиться. – Ты можешь убить меня прямо здесь, или покалечить так, чтоб я не смог больше жить и радоваться жизни. – Он ждал продолжения, щурясь на бьющее прямо в лицо солнце. Я подавил желание скрестить руки на груди, но заткнул большие пальцы за ремень перевязи, и медленно пошел к нему навстречу, – Алан, когда короля зарежут в его покоях, – он дернул уголком рта, и я продолжил с нажимом, не дав ему перебить, – а это непременно случится в первую же ночь празднеств, будет уже всё равно, кого именно провозгласят сводным братом Ллерия и посадят на трон править. Ты поручишься, что я не сын Августа, зачатый тридцать лет назад на границах Пустошей? Выйдешь перед смятенной толпой, которой, так же как тебе, нужен король?

Теперь мы смотрели глаза в глаза друг другу, и я, наконец, увидел в его взгляде понимание.

– Ты… Ты-то как ввязался в это? …кто? – Его ярость вспыхнула с новой силой, – кто посмел? Вадимир? …Марк?!

– Не Марк! – поспешил я пресечь подозрение. Я ни разу не слышал, чтобы хоть кто-нибудь из заговорщиков упоминал его имя, хотя до сих пор не мог понять, какие виды имел на меня главнокомандующий. Предательство далось не легко. – Вадимир… и прочие.

– Кто? – его голос был тих и не оставлял сомнений в последующих действиях.

– Алан! Алан, остынь! – Я до смерти боялся, что вот сейчас он сграбастает меня за ворот и начнет тормошить как тузик грелку. – Думай, дубина! Думай! – я рявкнул на него так, что он отшатнулся. – Ну, назову я тебе десяток имен. Что? Дальше что?!

– Пытать, – ответил он как нечто само собой разумеющееся.

Меня замутило.

– Алан, так нельзя, – я отмел сиюминутный порыв объяснить, почему нельзя, поспешил продолжить, – нельзя. Разве армия довольна королем? Тихо! – прикрикнул я, видя, как он вновь начинает закипать, – тихо, дай сказать. Ну, побежал ты к кому надо… к Марку тому же, например. Ну, пойдет он на доклад Ллерию, заложит всех с потрохами, – он снова поморщился, но не стал перебивать, – ты думаешь, король останется благодарен?

– Разве нет? – простодушно удивился младший сын провинциального барона.

– Нет! – снова рявкнул я. Меня начало бесить это детское простодушие. – Нет. Помяни мое слово, вы же еще виноваты и выйдете. Смотри, – я приобнял его за плечи, увлекая за собой. Шевеление извилин зудом передалось на ноги. Он пошел послушно, как теленок, заглядывая мне в рот. – Марк был главнокомандующим еще при Августе, при королеве-покойнице. Короли умирают, генералиссимус остается. Меня ничуть не удивляет та неприязнь, что Ллерий испытывает к армии. – Кажется, все мои слова были для Алана настоящим откровением. – Не знаю, о чем себе думает главнокомандующий, но именно он – источник всех ваших бед. Ей богу, ему бы следовало уйти на покой, после стольких-то лет службы… – мысль заставила меня замереть на полушаге. Прослужив в Далионе более полувека, Марк вовсе не был стар.

– Ну? – Алан жадно слушал, явно не заметив так насторожившего меня факта. Что же это за морок такой, спросил я себя, глядя в ставшее совсем юным лицо напарника. Сорокалетний Изот выглядит старше, чем Марк! …в свои как минимум семьдесят. Вспомнились вдруг слова Калкулюса о том, что Ведьма наверняка была любовницей генералиссимуса. «А ведь Калкулюс по крайней мере так же стар!» – это давало некоторый простор для исследований. Обо всем можно было расспросить гнома. Я встряхнулся, возвращаясь к насущным проблемам.

– Да… Так вот, будь уверен, любая новость, полученная от Марка, любая оказанная им услуга против него же и обернется. А Марк олицетворяет собой армию.

– Что же делать? – Алан был действительно растерян.

– Армии нужны новые лица, – сказал я решительно, молясь всем богам, чтобы слова мои не были истолкованы превратно. Но Алан кивнул, соглашаясь.

– Идти должны мы, и прямо к королю, – от этих слов я схватился за голову.

– Алан! Алан! Ну, остановись ты на минутку, – он послушно встал, – остановись и подумай. Кто к нему пойдет? Мы? Мелкопоместный дворянчик и грабитель, вчера еще приговоренный к эшафоту? С чем мы пойдем? Чем докажем наши слова? …пытками?

Это был верный вопрос. Кровь схлынула с его лица, а глаза распахнулись от ужаса.

– Что же делать? – повторил он совсем беспомощно.

– Ждать, – ответил я, как мог веско. – Ждать и готовиться.

 

– Очень умно! – это были первые слова Воина, когда он распахнул дверь в подвал ведьминого дома. Он стоял в проеме, на верхней ступеньке лестницы и в неверном свете чадящего факела пытался рассмотреть причину вдруг свалившихся на него бед.

Девушка поднялась ему навстречу с груды сваленных в угол старых корзин. Вид у неё был несколько растрепанный, в белых волосах застряли щепы высохшей от времени лозы. Она щурилась на неяркий свет факела. Анатоль присоединился к ней через минуту. Марк с едва сдерживаемой злостью оглядел обоих.

– Поднимайтесь! – бросил он и прошел в кухню.

Там уже не было ни ктрана, ни гвардейцев, разделочный стол был пуст. Воин занял единственный пригодный для сидения предмет – почерневшую дубовую бочку. Девушка встала за стол, сложив руки поверх столешницы. Анатоль обнял её за плечи.

– Ты что ли тот самый студент? – спросил Марк, внимательно оглядев помятый камзол и морковно-рыжие локоны.

За него кивком ответила Девушка. Воин проигнорировал её ответ, смотрел прямо на Анатоля, пока тот не промямлил «да», не вполне понимая, о чем его спрашивают, но явно узнав главнокомандующего. Воин потер вновь разболевшийся висок.

– Хочешь сказать, что ты её любишь? – не глядя кивнул он на Девушку, и та, вспыхнув, спрятала лицо в ладони.

– Да, – повторил Анатоль чуть более уверенно и погладил Нинель по волосам. – Чего он хочет, милая, – шепнул он ей на ухо, и Марк хлопнул по столу раскрытой ладонью.

– Я разговариваю с тобой! – Молодой человек нахмурился, крепче обнял девушку, прижав её к себе. –  Итак, ты любишь белую, как мышь, уродину с кроваво-красными глазами?

Она заплакала, наконец. Тихо, беззвучно, судорожно вздрагивая всем телом. Молодой человек побледнел как полотно, став вдруг копией своей подруги. «Он не видит!», – обрадовался вдруг Марк, «не видит её уродства!». Ему сразу же стало легче, отпустила пульсирующая боль.

– Что вы такое говорите? – Анатоль отвечал, заикаясь, бледно-зеленые глаза стали бесцветными, – Что вам нужно от нас? – Он наверняка никогда раньше не сталкивался лоб в лоб с людьми столь высокопоставленными и был безумно напуган, и все же смотрел прямо.

– Чтобы вы исчезли. Оба. – Марк почувствовал, что безумно устал, и не спал уже несколько дней кряду.

– Матушка узнает, – Девушка отняла руки от заплаканного лица.

– Как? – удивился Марк.

– Ей стало плохо ночью, и я оставила с ней свою кобру. Ты… не сердишься? – Она все еще выглядела виноватой, но и не могла скрыть своей радости.

– Конечно, нет, – ответил Воин мягко, не желая признаваться, что успел уже проклясть все на свете, и дело всей его жизни поставлено под угрозу. «Пусть уходит и будет счастлива», – подумал он.

Он проводил их до двери. Девушка всё щебетала, рассказывая изумленному Анатолю, как хорошо и весело будет им жить вдвоем на новом месте, Марк не перебивал её. Лишь на пороге повторил:

–Исчезните ненадолго. Придумай предлог, не появляйся сколько-то в Университете, – сказал он юноше и подмигнул обоим, – устройте себе медовый месяц.

Девушка зарделась и порхнула с крыльца, оставив на щеке Марка след поцелуя и мимолетный шепот:

–Спасибо, Воин.

 

Ход в дом Ведьмы был заказан ей.

Всё утро Эдель не вылезала из постели, скованная неопределенностью. Она не знала, кто из Тринадцати отразил удар, и все никак не могла решить, кого же искать ей в городе? Не Ведьму – там её ждала Рокти. Не Юродивого – он сам находил всех, кто был ему нужен... как, впрочем, и Тринадцатый. Не Горбуна – она никогда не любила пожирателя мертвечины. Его суть отталкивала. Оставались Старуха и Девушка. Но ей не хотелось идти и к ним, мать и дочь всегда держались особняком.

И Эдель вяло ковыряла приготовленный Сирроу завтрак, глядя, как он читает, сидя у приоткрытого  окна, рядом с цветами герани и листьями папоротников, которые выращивал сам.

–Сирроу, – позвала она жалобно, когда солнце поднялось над крышами домов и белыми пятнами легло на пожелтевшие страницы. Он заложил страницу пальцем и молча подсел к ней. Она, брыкнув голыми ногами, взобралась к нему на колени. – Что мне делать?

–Я бы нашел того, чье прикосновение мы почуяли нынче ночью. Но время уже упущено, он, наверняка, очнулся и успел уйти.

–Знаю, – ответила она тоскливо, и он отложил книгу в сторону, укутал её в одеяло и обнял, как ребенка, она целиком утонула в его руках. – Я боюсь, Сирроу. Мы ждали так долго, готовились, были уверены, что все пройдет гладко… Когда я потеряла его в лесу, это был Путь. И эта девушка – Путь. И тот, чье прикосновение мы отразили ночью… тоже Путь!

Он начал тихо раскачиваться, баюкая её.

– А хочешь, останемся здесь? Я посижу с тобой, пока ты заснешь, и не стану никого пускать до самого вечера, а ночью – уйдем в леса, освободим ему его дорогу, и ничто больше не будет тревожить нас? – Слова переходили в речитатив, и она почти уснула, слушая. Утро, проведенное в душевном смятении, дало о себе знать.

– Нет, – пролепетала она сонно, – вы столкнулись. Дважды. Ты – тоже Путь, – маленькая ладошка провела по трехдневной щетине и упала безвольно.

– Я Путь? – переспросил Сирроу, замерев, и Девочка проснулась.

– Мне так кажется, – её глаза вновь стали ясными, сбросив морок волчьей колыбельной. Она соскользнула с его коленей, кутаясь в одеяло и поджимая зябнущие пальцы, ушла за ширму, одеваться. – А Марк говорит, будто я никогда не ошибаюсь, потому что умею видеть!

Он заметался из угла в угол, словно зверь в клетке.

– Куда идем?

– К Старухе, так наши шансы узнать что-нибудь удваиваются. – Рыжая встрепанная головка вынырнула из-за ширмы, – Сирроу?

– Я выйду, – он стоял посреди комнаты, ссутулясь, потому что макушкой едва не задевал потолок. Его желтые глаза цвета слабо заваренного чая стали ярко-янтарными. Пальцы, не замечая громких щелчков, ломали суставы. Пять на одной руке, потом пять на другой, и снова обратно.

– Сирроу… – прошептала Девочка.

– Я выйду, – повторил он и выбежал, хлопнув дверью.

Она метнулась к бюро, на бегу застегивая камзол, долго искала по ящикам щетку, пока не увидела, наконец, деревянную ручку в кипе бумаг. Начала причесываться, глядя в окно. Там, перед их маленьким домиком на самой границе пригорода, длинными прыжками бегал волк. В считанные секунды он пересекал короткую лужайку между крыльцом и широкой лентой реки, исчезающей меж горстки таких же крохотных и уютных домишек. Бегал туда-обратно, как загнанный. Патруль уличной милиции, показавшийся в начале улицы, увидев зверя, поспешил поскорее свернуть в ближайшую подворотню.

Девочка швырнула щетку обратно в ящик и стрелой помчалась на улицу.

Он подбежал к ней, как верный пёс. Затрусил рядом. Она положила руку на загривок, благо волк был огромен, пепельно-серые бока задевали нож в ножнах на поясе. Он отступил на шаг, и тут же вернулся.

– Ну, как хочешь, – Эдель заложила руки за спину. Мимо неспешно проплывали белые стены, сложенные из камня, что добывали в каменоломнях у моря. Зелёные ставенки и цветные стеклышки в окнах, горшочки с цветами на подоконниках. Скоро они прошли мимо того кабачка, в котором поспешили укрыться патрульные. Такого же беленького и чистенького, как все в пригороде Белокаменной Мадры. – Ты испугался? – Она взяла шутливый тон, надеясь успокоить его. – Не хочешь стать игрушкой в руках судьбы? Не тревожься. Ты все равно не сможешь ничего поделать. Если нам суждено оказаться там, где Ключ открывает все замки, то мы там будем.

Он заскулил, прижался боком, глядя в сторону. Она снова положила руку на спину, и он не отстранился. Они прошли мимо той улицы, что вела на холм – к домикам, что больше походили на дворцы, где хозяева позволяли себе не только лужайки, но и сады с фонтанами, где дельта реки дробилась так, что превращала усадьбы в маленькие крепости, каждую – со своими разводными мостами. Там, так же на отшибе, жила Ведьма.

Миновав последний из мостов, они перешли на тот берег реки, где в противовес Дворцу и пригороду привольно раскинулись цеховые кварталы, базар и трущобы.

Базар располагался так, что туда легко можно было попасть практически из любой точки города. Если ремесленники все старались отгородиться своей стеной, то границ Базара не знал никто. Он появлялся из ниоткуда, самовольно занимая просторные городские площади. Но сегодня они уже пустовали, и редкие торговки предлагали с лотков приправы и свежую зелень. Стук топоров разносился вдоль улиц, а в воздухе стоял запах красок. Город готовился к празднествам.

Эдель шла, внимательно глядя вокруг. Видела всё: недобрые взгляды торговок; то, как прекращали работу плотники, щурясь на голубое небо с резво бегущими по нему облачками, будто ждали грозы. Мальчишки подмастерья, мешавшие краски, сами не замечали, как темнели яркие, насыщенные тона от нечаянно перепутанных пропорций, и мастера, так же, не замечая, красили город в мрачный цвет.

– Что же мы наделали, Сирроу? – шептала она, и её сердце тоскливо сжималось.

Волк скалил зубы, глухо раздавалось утробное рычание. Но никто не шарахался в стороны, как это было обычно. Их как будто бы вовсе не замечали.

В Таверне, куда Старуха и Девушка устроились служить после того как там поселился Никита, было непривычно пусто. Хозяин, на всю столицу славившийся своей кухней, скучал за столом в одиночестве. Сидел, будто не хозяин, и не посетитель даже – так, незваный гость, примостившийся на самый краешек лавки. Смотрел на пустую стойку, за которой в обычный день бегал бы, весь в поту от жара открытой печи, только успевая готовить, да подавать. Они прошли мимо, и он тоже не заметил их.

Они спустились под лестницу, в комнатки для прислуги, похожие скорее на пеналы писцов, в которых те хранят свои перья, и оба почуяли неладное, едва увидев закрытую дверь. Из-за криво сколоченных досок раздавалось жалобное мяуканье.

Девочка первой вбежала в комнату. Старуха сидела, накренясь, в полукресле. Лишь подлокотники не давали ей упасть на пол. Посиневшие губы трофической язвой уродовали лицо, но, несмотря на холод костенеющих рук, она была еще жива. Кот яростно тёрся о ноги, подпрыгивал, доставая до безвольных кистей. Волк приблизился в три шага, положил ей на колени голову, а Девочка схватила пальцы, вздрогнув от ледяного прикосновения. Они долго сидели так, пока Старуха не шевельнулась, заворочав слепыми бельмами. Кот вспрыгнул ей на колени, и Сирроу отступил на шаг. Губы, всё того же синюшного оттенка, не казались уже черным пустым провалом и шевелились, силясь что-то сказать. Сухие старческие пальцы чуть сжались, узнавая Девочку.

– Кобра… ушла, – прошамкала Старуха.

Девочка и волк взглянули друг на друга. Сирроу попятился назад, присел на задние лапы, шерсть на загривке поднялась дыбом. Зверь стал похож на огромный меховой шар. Пронзительный вой наполнил комнату и резко стих, когда Сирроу прыгнул назад, к двери, перекинувшись. На пол приземлился уже человек. Встал, сверкнув из-под набегающих на глаза пепельно-серых прядей ярко-янтарным взглядом, и прошел, сел на кровать, прикрывшись откинутым одеялом.

– Надо уходить, – отрезал Сирроу, едва справился со сведенными судорогой челюстями.

– Тринадцати больше нет, – прошептала Девочка.

– Нет, – он дернул головой, и снова щелкнули позвонки в шее, – не только поэтому.

Слова все еще давались ему с трудом, и Девочка терпеливо ждала. Старуха впилась ногтями в её ладонь, вся превратившись в слух.

– Кто, кто это? – скорее угадала, чем услышала Эдель, но лишь сжала в ответ пальцы.

– В городе полно черных, – сказал, наконец, Сирроу. – Я тоже умею видеть. – И он втянул ноздрями затхлый воздух старушечьей каморы, будто демонстрируя.

– Сирроу, – прошептала Девочка, но прежде чем она успела закончить, дверь распахнулась и в открывшемся проеме замер Воин.

– А, – сказал Марк, – уже знаете.

Он прошел внутрь и, как ребенка подняв Старуху, направился к выходу. Кот, задрав хвост, прошмыгнул меж ног Воина вперед. Девочка побежала следом, и уже на улице к ним присоединился волк.

– Что нам делать? – кричала она, напуганная.

– Ждите, – отвечал Марк, укрывая худые ноги кожухом наёмной коляски. Вороной приплясывал тут же. – В ночь полнолуния я инициирую новый Круг. У меня есть Первый, Эдель. – он обернулся, поймав Девочку за плечи, – Эдель, ты бы его только видела!

– Ты спятил! – Она сбросила его руки, отступив на шаг. Заставив себя забыть, что в их Круге она была Первой. – Кто станет Одиннадцатым? Старуха?

Его лицо стало непроницаемым.

– Если придется. Дворцовые медики поставят её на ноги.

Через минуту Вороной уже рысил по улице чуть впереди коляски, указывая вознице путь. Злые слезы стояли в глазах Девочки.

– Я ни в чем, ни в чем не провинилась перед тобой, – она зарылась пальцами в мягкую шерсть, когда Волк подставил огромную голову, опустилась на колено, крепко обняв.

– Ой, Сирроу! – она вдруг вскочила, задохнувшись от ужаса, прижала ладошки к вспыхнувшим щекам, – мы же не сказали ему про черных!

Волк оскалил зубы и высунул язык, словно смеясь.

Похожие статьи:

Рассказы → Командировка в Рим (главы 1 и 2)

Рассказы → Роман "Три фальшивых цветка Нереальности" (Треки 1 - 5)

Рассказы → Место, где земля закругляется.2

Рассказы → Роман "Три фальшивых цветка Нереальности" (Треки 6 - 1/3 7)

Рассказы → Принцип 8 (роман) [Часть 1. Глава 1]