Смесь специй, самых современных технологий и доисторических времен - это здесь. Кто-то пишет «башню сносит». Не сносит. Обгоняющая мерседес повозка, запряженная мулами, выглядит совершенно естественно. Одетые по моде III века до нашей эры брамины, обмотанные как минимум 6 метровыми ярко-красочными тканями женщины, отдельные входы для мужчин и для женщин, тибетские тайны, маги, астрологи, шаманы. Ты видишь то, что ты видишь.
Увидишь нищего - он к тебе подойдет. Не увидишь - не подойдет. Увидишь коровьи лепешки - обязательно наступишь, не увидишь - пройдешь мимо. Увидишь объявление о распродаже - купишь все в 2 раза дешевле, не увидишь - в 2 раза дороже. Подумаешь, что человек с барабаном похож на шамана, и он сам подойдет к тебе и наговорит такого, что ты забудешь о сказочных волшебниках, потому что их нет, а есть настоящие, которые владеют тем, что в твоем понимании называется волшебством, а для них самих - естественное состояние.
Подумаешь, вернее сказать, не успеешь подумать, что если на Тибете есть тайны, то они опосредованно присутствуют в магазине, где продаются тибетские сувениры, - и тибетский юноша, он же владелец лавки, скажет тебе:
- Приходите завтра. Дед приедет, привезет кое-что интересное.
И ты приходишь на следующий день, а там дед, который и не дед вовсе. Это ему он дед, а тебе подтянутый мужчина, с легкостью поднимающий мешок килограммов под 50, а в мешке всякие штучки, и он начинает их доставать и передавать тебе. Не глядя ни на тебя, ни на штучки о каждой что-то скажет, а ты тайком включаешь диктофон, чтобы не забыть его слова. Но на всякий случай стараешься запоминать. Не зря стараешься. На диктофоне остается лишь шелест страниц какой-то книги без названия, которой никогда не было.
- Это, - говорит, - передай своему мужчине, - и это. Только не говори ничего. Просто на стол выложи. Если эту возьмет, скажи то-то, а если эту - то вот это. Ничего не возьмет - ничего и не говори. Дочке его скажи, чтобы думала. Дай на выбор это, это и это. Если выберет это, то передай мои слова, а если другое, то ничего и не говори. И про меня не рассказывай. Доктору своему знакомому вот это отдай и скажи, что ей пригодится, она от Б-га врач.
- А помощнице своей - вот это. Ей ничего говорить не надо, она сама знает, зачем это. Нет, скажи, что она может больше, чем делает. Подруге отдай вот это. Ей надо гармонию не только в уме, но и в теле. У нее в теле дыры. Здесь все чакры отмечены. Пусть держит рядом с собой. Это новая вещь, никем не замусоренная, сильно ей поможет. Вот это другой подруге отдай. Скажи, что мозги надо время от времени отключать. Она, конечно, и сама это знает, но не всегда умеет. Дерево ей поможет. Детям своим передай, чтобы долго на одном месте не сидели. У них много дорог, и все светлые. Только у нее любая дорога к результативному успеху приведет, а у него таких лишь несколько. Пусть интуицию развивает и не ограничивает себя.
Я слушаю и думаю про себя: а этот? А эта? И еще ведь есть и подруги, и друзья, и родственники. А он уже закончил. Уже надо рассчитываться. Продавец начал шуршать газетой, я - шебуршать мыслями, шарить по полкам глазами в надежде увидеть то, что можно будет привезти тем, кто не оказался в перечне тибетца. Продавец показывает на калькуляторе общую сумму моей задолженности, а дед, который и не дед вовсе, из-за спины мне говорит:
- Остальным ты уже все купила. Не суетись.
Здесь и сейчас все это кажется бредом сумасшедшего, а там и тогда это казалось совершенно обыденным. Больше занимала мысль о том, как бы все его слова не перепутать и не забыть. Это было место, где торговаться о цене не имело смысла. Попадание было настолько точным, что я сама провалилась в иное состояние. Когда рассчиталась, продавец - он же хозяин лавки - завернул все в газету, не оборачиваясь протянул руку куда-то за спину и достал полуржавого старинного тяжеленного жука-скарабея - открывалку для бутылок:
- Это тоже возьми. Подарок.
Папа собирает открывалки. Ну, или я думаю, что собирает. А этот-то как мог знать?
Там каждый про тебя что-то знает. А ты что-то знаешь про каждого. Но ты один ничего не знаешь о себе, хотя думаешь, что знаешь. Зато вернувшись домой понимаешь, что там был не ты. То есть телесная-то оболочка твоя (твоя же кожа загорела), а на самом деле это был не ты. Ну или не настоящий ты, а какой-то другой ты. Вот сейчас, дома, ты настоящий. А там это было какое-то наваждение. Говорят, что даже это понимание покидает тебя через месяц, и ты начинаешь помнить лишь то, что было тебе знакомо до поездки.
Шелест волн, пение птиц, навязчивость торговцев, коровьи лепешки, многоцветные сари трансформируются в длинные платья, виртуозность управления, в броуновское движение, мистические события, в простые совпадения.
Но пока этого не произошло и пока ты еще там, ты видишь блаженные физиономии тех, кого здесь называют европейцами, и понимаешь, что они тоже только что приехали, и что они тоже первый раз приблизились к этому источнику.
Тот, кто уже не первый раз пьет эту воду, он не расслабляется, он пьёт, и пьёт, и пьёт. Он знает, что ему надо напиться в запас. Он знает, что это невозможно, но все равно пьёт. Может, в этот раз получится?
Потому что надеется, что уже научился правильно пить, и что в этот раз у него может получиться напиться так, чтобы хватило не на месяц, а хотя бы на месяц и Один день.
Это как, например, фонтан. Внутри него тебе мокро, рядом только брызги, а отойдешь подальше - и ты его не только не видишь, но и не слышишь. А если отойти на расстояние в несколько тысяч километров, так и образ постепенно стирается и пропадает. Здесь не только пространственное, но и временное: чем дальше по времени, тем сигнал все тише: чем больше расстояние, тем меньше брызг до тебя долетает. Не задружишься же с фонтаном в фейсбуке. Но можно задружиться с теми, кто был у этого фонтана, кто залезал вовнутрь, кто промокал насквозь и кто чувствует: не знает, не понимает, но чувствует, о чем ты говоришь. Тогда у тебя появляется шанс вынимать эту промокшую часть самого себя время от времени на некоторое время и вспоминать, что это именно то, что тебе надо беречь как зеницу ока, как иглу в яйце...
Он уже и обратный билет поменял на другую дату. А потом пошел и еще раз поменял, да так, что обратный билет домой стал билетом отсюда с добавкой в виде обратного билета сюда. Я сама помогала этот новый билет заказывать, так что это не шутка. Туда - домой и обратно - в Дели оказалось почти дешевле, чем поменять дату обратного билета домой.
Так твоё материальное, заботясь о своих материальных интересах, затягивает тебя в обратную дорогу к нематериальному. Духовному ли? Зависит от тебя.
Здесь нет ничего особенного, кроме тебя. Это ты идешь и потеешь. Это от тебя воняет потом и чудаком, а здесь пахнет благовониями и силой. Это ты не смеешь намазать волосы маслом, чтобы защитить их от солнца, а брызгаешь какой-то защитной пенкой, которая еще больше воняет, и ты вместе с ней. А они ходят с блестящими волосами, босыми ногами и с прикрытыми плечами. Это мы плюём на их обычаи и позволяем себе полуобнажаться на пляже или просто на солнце, но сами возмущаемся, когда они ходят по нашим улицам в соответствии со своим представлением о жизни и моде.
Штраф за паранджу во Франции? Тогда штраф за отсутствие паранджи в Эмиратах! Ну, это если по принципу хождения в чужие монастыри со своим уставом. Кстати, тут вообще нет уставов. Тут только традиции. Вековые. Многовековые. Доисторические. Ты попадаешь во время до начала времён.
Кто-то в своих заметках о путешествии по Индии пишет: скудость моего владения русским языком не позволяет... Это не безграмотность, не скудость владения, а неумение чувствовать, неумение отдаваться и отдавать безусловно, просто так; это как улыбка - всем и никому, себе самому, своему нутру.
 
И ведь это еще только третий день. Или последний?
Между прочим, тут есть Гора желаний, но я туда не иду. Мне ничего не надо. Я лишь хочу сохранить то, что у меня есть.
На четвертый день по кочкам и ухабам тебя переносит в другой город, где уже ждет группа единомышленников с отстраненными всезнающими лицами, и ты понимаешь, что они едины со своими мыслями, но никак не с твоими. Однако отказываться как-то неловко, и ты зовешь удовольствие, чтобы оно помогло тебе его предвкусить перед отправлением в 5 дневную поездку с этими лицами. Но оно не приходит; вместо него приходит «случай», который оказывается настолько толстым, что ему вынужденно выделяют 2 до этого пустовавших места в их автобусе, одно которых предназначалось тебе.
Почуяв обман, твоя домашняя, привычная я обижается и переезжает в другую гостиницу и ходит пешком назло кондуктору, а твоя настоящая я радуется и бродит на своих двоих по маленькому городку в поисках дополнений и ощущений, раздавая бесконечные спасибо, я зайду завтра. Назавтра те же магазины встречают себя так, как будто уже послезавтра, а вчера ты исполнила свое обещание и уже зашла, и уже что-то у них купила, и они тебе рады как постоянному покупателю.
И ты смотришь на бывших единомышленников и видишь блаженно-воодушевленные лица зомби, которые идут встречать рассвет. Нет, что ты! Никто никого не будит, никакой обязаловки! Собственно, у тебя такое же блаженно-воодушевленное выражение лица. Только у тебя за этим радость, а у них что-то другое, вызывающее омерзение и понимание того, что если ты не с ними, то против них. И они могут тебя покусать. Поэтому подальше, подальше. Ничего личного. Только ощущения.
Ты же их знаешь. Их обычно навалом у здания любой религиозной школы. Блаженные, с участливым взглядом, скрывающим запредельную яростную готовность уничтожить тебя целиком, если ты проявишь хоть каплю недоверия к их правоте, бесконечно не принимающие даже возможности другой философии и других взглядов на жизнь, уверенные в себе и в том, что только они знают как должно быть. Те, от которых тошнит, которым нужны правила, - как будто без них нельзя жить честно, - не умеющие мыслить самостоятельно, но в любой ситуации находящие для тебя какую-нибудь догму, которой слепо следуют сами и которую будут навязывать в качестве единственной и неповторимой истины.
Но даже по дороге к рассвету они шарахались от меня, как будто это не они меня обманули, а я их. Так представители одной конфессии отскакивают от информации о другой как от нечистой силы: боятся узнать или даже дотронуться до чего-то, что может «подорвать» их веру (спрашивается, что же это за вера такая, если ее можно «подорвать»?). Отбрасывают с брезгливой гримасой все, что не соответствует тому, что они «знают», сжигают книги, проклинают интернет, с фарисейским упорством закрывают глаза на «плохие» слова и откровенные картинки, как будто от этого они исчезнут. Потому что иначе вся их предыдущая жизнь пойдет крахом, и все ценности окажутся пылью. Может случиться разрушение личности. Если квадрату, который с рождения думает, что он круг, и катается по дорожкам, сказать, что он все-таки квадрат, то он или не сможет сдвинуться с места, или не поверит и продолжит крутиться, или научится двигаться угловато. Они же предпочитают стоять на месте, лишь бы не прикоснуться к пониманию собственной несостоятельности. И даже глядя в зеркало будут говорить, что оно врет.
Астрономическое время показывает, что ты приехала сюда всего лишь одну ночь и 2 часа назад, а внутреннее время показывает, что слишком надолго тут задержалась, что ты уже всё тут знаешь, и тебя все знают, потому что с тобой все здороваются, и ты вроде бы тоже всех знаешь. И уже пора ехать дальше, но город замкнут в кругу твоего незнания дальше собственного носа.
Тогда ты начинаешь судорожно вспоминать забытое слово. Понимаешь, что ты его не помнишь, неожиданно вспоминаешь приём, которым пользуется твоя домашняя я, и перебираешь буквы. По алфавиту. Чтобы по первой букве вспомнить слово. Но вдруг соображаешь (соображение еще иногда возвращается к тебе набегами), что не знаешь, на каком языке ты думаешь. Однако мыслеформа уже зачата, и книжная лавка оказывается прямо перед твоим носом. Ты выдавливаешь из себя как прыщик какое-то «Ээээ... мнеее... эээ....», и юноша, подошедший за сигаретами, спрашивает, глядя на тебя с подозрением:
- Вы путеводитель ищете?
Угадал! Ты еще только к стадиону подходишь, а он уже прыгнул за тебя. Ровно на ту длину, которая нужна, чтобы сдать нормы ГТО.
Так во всём. Сдал или не сдал. Свой или чужой. Себе или для всех. Всем или для себя.
Приедешь домой, начнешь перебирать подарки, всё перепутаешь, посмотришь записи, которые сделала по выходу из лавки и из пещеры, разложишь снова, опять половину отложишь для себя, потом переложишь заново, и всё равно больше, чем надо. Вновь спрячешь несколько штук, потом поменяешь их на другие, затем достанешь все, уберешь и снова достанешь, и все равно всё перепутается, потом само как-то распутается, выйдешь из комнаты, вернешься, а всё переместилось и перепуталось вновь. Или это твои глаза разбегаются, а руки гребут, хотя вёсел в них давно уже нет, да и не было никогда.
Оставишь как есть, вечером придешь домой, а у тебя окно нараспашку и ветер гуляет как будто ему 17 лет исполнилось и его первый раз одного отпустили проветриться. А на улице 15 в минусе. И в комнату он надул немного снега, переместил бумаги и надо всем, что лежит на диване, продышанное солнцем и теплом, видно немного искаженный от тепловых потоков на холоде воздух.
Вспоминаешь: ты же никуда не уходила, сидела на кухне, грелась у плиты. Ты сама открыла форточку на проветривание и, собственно, в комнату-то и шла, чтобы ее закрыть.
И вот еще не случилась твоя последняя встреча с путеводителем, как тебе снится сон, о том, что тебе снится важный сон, а ты не можешь его вспомнить. Но вдруг вспоминаешь, что тебе снилось, что благодарить нельзя. Что если ты будешь за что-то благодарить человека, то он невольно будет ожидать от тебя дара, сравнимого с тем, что дал тебе сам. Таким образом, во благо дарящего не надо заблагодаривать его своими словами до полусмерти. Можно вообще ничего не сказать. Он же сделал это не для того, чтобы послушать твой тембр голоса. Захотел бы послушать, пошел бы на твой концерт или вывел бы тебя из себя, чтобы ты прооралась. Но он же не для этого.
Так вот. Юноша покупает сигареты. Спрашивает, сколько стоит зажигалка, пересчитывает мелкие купюры и монеты, кладет зажигалку обратно, рассчитывается за сигареты, поворачивается в мою сторону, а продавщица передвигает зажигалку в его сторону. Мол, бери просто так. И он берет. Не глядя и без благодарностей. И спрашивает меня:
- Путеводитель?
- Да, - говорю, - мол, уехала из дома неожиданно, не подготовилась, на других положилась, теперь надо что-то придумывать.
А он:
- Хотите, я Вам свой отдам? Мне завтра уезжать.
Я, конечно, хочу. Кто б сомневался? И он пошел по улочке, да по закоулочкам, а я за ним. И идет так красиво, высоко. А я за ним. Притормозил у какой-то надписи:
- Подождите здесь.
Жду. Заглядываю за надпись - там то, что мы назвали бы подворотней, за которой внутренний дворик и лестница, ведущая к путеводителю. Гипнотизирую лестницу, она отвечает мне деревянными ступенями и таким же взглядом.
Юноша вышел с другой стороны. Идет навстречу моей спине, и я вижу, что это уже кто-то другой, не тот, который покупал сигареты: худой и хромает, и что местный мотороллер наградил его всего лишь одной, но сильной царапиной на колене.
- Только, - говорит, - одно условие: передайте его по цепочке. Тот, кто дал его мне, велел, чтобы я его передал кому-то следующему на этом же условии.
КОМУ ПУТЕВОДИТЕЛЬ? Кто даст слово, что передаст его дальше? Эта цепь не должна прерываться.
Но я же видела, что он мелкие денежки перебирал, чувствовала, что крупных купюр у него уже нет, потому и денег ему предложила. Он чуть обратно свой дар не забрал. Оставил только потому, что я вовремя сказала, что из России. Он и отвлёкся. Ни с одним русским еще здесь не сталкивался.
Идешь по зимнему городу и хочется всем сказать: "а я в Индии была!" И ты сидишь, и пишешь все это, как вдруг слышишь телефонный звонок, продолжаешь писать и берешь в руки телефон, а он не звонит, но ты же слышишь! И ты не успеваешь его положить, как он начинать петь свою песню. И так на каждом шагу. Каждое телодвижение, каждая мысль приводит тебя куда-то еще. Туда, где ты еще не был, а может быть, и не будешь.
С той минуты путеводитель был со мной повсюду. Именно был. Знаешь, как ненавязчивый молчаливый компаньон, который то ли греется от радости пребывания рядом с тобой, то ли оберегает тебя своим теплом. Здесь, - впрочем, как и везде, но здесь особенно, - самое главное или не главное, или как захочешь, но если не захочешь, то промахнешься навсегда, - вовремя понять, что ты на самом деле хочешь и не пропустить своей возможности это заметить. Не хочешь ехать в этой компании? На тебе другую. Только глазки открой - и ты ее увидишь. То ли ты идешь, то ли тебя идут, но ты-то уже с путеводителем. Тебя не обманешь, хотя тебе уже все равно. Здесь любой обман как правда, а правда - как обман. Твои представления о социальном и обо всём, что с этим связано, тут никому не нужны, включая тебя. И все программы, записанные в твоей голове, ушли куда то на фиг и заодно в ж@пу, как дети от Раневской.
В агентстве путешествий тебе расписывают маршрут, а за соседним столиком менее привычные к местной речи в скальных ботинках все переспрашивают и переспрашивают самые очевидные вещи.
«Та пи и а ка» (1)
Все понятно! А они: что, да что?
Перевела им. Канадцы. Хотят на экскурсию, но не могут договориться...
Похожие статьи:
Рассказы → Люди корабля. Часть 1
Рассказы → Кому путеводитель? (Продолжение-прима)
Рассказы → Приключения на турбазе "Олений рог" - 2
Рассказы → Южный полюс (Амунсену)
Рассказы → Эксперимент
