Кукловод

Сегодня читали новую пьесу. Обычно только те, кому с куклами управляться, приходят, но тут Крис всех согнал: и молодых Яся и Джоки, что с декорациями работают, и женку свою – Марию, что у нас кухней да припасами ведает, и Микаэля, что уже десятый десяток разменял и от старости ослеп почти. Только и может, что головой дергать да бормотать что-то несвязное.

Ну а уж кукловодам строго-настрого велено было всем явиться. Красотке нашей – Аннетке, - за то, что, как водится, припозднилась (чай, из трактирщиковой теплой постельки никак вылезти не могла), даже пониже спины хлопнул. Да звонко так!

Мы запересмеивались было, но Крис глазами зыркнул да сказал хиханьки-хаханьки прекратить. Потому что новая пьеса – не какая-нибудь, а для всех нас важная. И чтобы слушали со вниманием.

Поначалу мы и не поняли, в чем заковыка. Сказка как сказка, и сюжет привычный, и герои. Дескать, жил-был король со своей королевой. И дочка-принцесса при них, как полагается. И вот однажды пришел в то королевство мудрец, да сказал пророчество страшное. Как вырастет принцесса, да замуж выйдет, так с королем беда и приключится – то ли внучок его с трона скинет, то ли совсем жизни лишит. Пророчества, они ж всегда мутными словами говорятся. Но что беде быть – это точно.

Что король сделал? Правильно! Запер доченьку в высокой башне, а вход металлическими балками заложил да цепями оковал. Не, папаша-то он добрый был, потому и дал доченьке свиту, какую полагается, нарядов разных, еды вкусной, инструментов музыкальных, книжек с картинками и прочего, что там знатным дамам требуется. Прошел, значит, год-другой, сидит себе принцесса возле окошка, а мимо едет разбойничий атаман – из себя видный и красивый. Глянул на принцессу – да и влюбился с первого взгляда. Позабыл и шайку свою, и дела нехорошие. Только об одном мечтает: как бы в башню забраться. Ну и забрался – как же иначе! Уж сколько они там любились - и так, и эдак, - бог весть, но спустя некоторое время принцесса сыночка родила. Мальчик начал расти – не по дням, а по часам. А как в разумный возраст вошел, вылез из башни, сел на папиного коня да доскакал до королевского замка. Короля, как в пророчестве сказано, прогнал, маму с папой на трон возвел, и жили они все долго и счастливо.

Все бы ничего – мы таких сказок уж сколько отыграли, - но Крис строгонько так прикрикнул.

- Это вам, дурачье, не по деревням да на ярмарках вагами трясти! Тут все наше умение требуется. Потрудиться придется, мастерство – коли найдется – проявить. Потому как представлению быть в замке самого графа фон Аспика, аккурат в день шестнадцатилетия графской дочери, красавицы Мэлон. А кукол для спектакля сработал не кто-нибудь, а сам мастер Донел.

Тут даже самые бестолковые Ясь с Джоки – и те поняли, что представление и впрямь важное (да и граф, я чай, заплатит нам золотой монетой), и поработать придется всерьез. Потому хихикать перестали, притихли и что Крис дальше говорил, слушали в тишине со вниманием. А он кукол распределять стал. Мне принцессу назначили. Я было удивился – вестимо, кукловод я мастерский, почти тридцать лет работаю, - но говорить нежным женским голоском не смогу. Аннета – вечная наша «принцесса» – тоже, смотрю, губки дуть принялась да ножкой притопывать. Обиделась, значит.

А тут Крис еще задачку подкинул. Оказывается, играть нам предстоит без слов, вроде того как мимы свои спектакли играют. Мы все в конец растерялись: мимы своим лицом и телом слезы, смех, страдания, чувства всякие изображают, – а у нас-то марионетки. Но графу и его доченьке именно так желательно было. Да и мастер Донел не простой куклодел, а настоящий Мастер. И куклы у него не простые. Поговаривают, они почти как живые – только что не говорящие, - а так даже и в лице умеют меняться, как люди. И еще поговаривают, что Донел сделку с нечистым заключил, потому и марионетки его на самом деле лурдовы бесенята или гомункулусы. Думаю я - ерунда это на колесном масле. Это прочие куклоделы от зависти к наилучшему Мастеру насочиняли.

Ох, чую – работа трудная предстоит, попотеть придется сильно – веревок да шнуров для управления, я чай, куда больше будет. Ну да ладно, справлюсь. Я ж, как-никак, столько лет с марионетками работаю, с вагами да колтышками хоть спьяну, хоть с закрытыми глазами управлюсь. Лишь бы проклятый артрит не напал, а то как покрючит пальцы – пиши пропало.

К вечеру привезли кукол. Мастер Донел, самолично. Сказал, что будет присматривать за нами, учить, подсказывать, если вдруг понадобится. Это, конечно, к лучшему: куклы трудные, веревок у них больше, чем нам привычно, да и ваги две, а не одна. Только успевай пальцы перехватывать! А смотрятся марионетки и впрямь как живые: лица нежными красками расписаны, руки-ноги гнутся на шарнирах, тела гибкие, наряды богатые. Смотришь и думаешь: это же дамы да кавалеры вельможные, только что не дышат.

Принцесса моя чудо как хороша! Стройная, в длинном платье, золотыми нитками расшитом, на темно-каштановых волосах диадема с блестящими каменьями, ступни и кисти рук маленькие, изящные, как знатной даме и положено.

Мастер Донел сам нам показывал, как управлять куклами, какой шнур да веревка к какой части тела привязаны, как улыбку или печаль на лице изобразить, как ходить быстро-медленно, танцевать да кланяться. Репетиции через три дня начнутся, а пока Крис велел каждому со своей куклой поучиться. Дело это нужное, это Крис правильно решил. Вот мы и трудились изо всех сил, чтобы перед графом, графинюшкой Мэлон да гостями знатными не осрамиться.

Вечером сидели все в трактире, пили темное пиво да кабаньим мясом, на вертеле жареным, закусывали. И, как водится, говорили промеж собой о новых марионетках. Все сошлись на том, что управлять ими - проще некуда, хоть с непривычки иногда в веревках да колтышках запутываешься. Старик Донел – настоящий мастер, - ничего не скажешь! Таких живых игрушек спроворить – это ж какие золотые руки да мудрую голову иметь надобно!

Конечно, кто сам такого не умеет, тот и будет оговаривать, про нечистого поминать, да про душу проданную. Как по мне: делай дело свое умеючи, таких марионеток и сработаешь. А коли руки не к тому месту приставлены, - только уродцы, для простолюдинов годные, и выйдут.

***

С приезда мастера Донела пошла уж третья седьмица, а мы каждый день репетируем, не покладая рук. Ладони да пальцы колтышками и крестовинами в кровь сбиты, кожа меж пальцев от веревок натерлась, лохмотьями свисает. Аннета наша, нежная барышня, - ей, к слову, сыночка разбойничьего в малом возрасте выдали, – уж перчатки нитяные выпросила, чтобы полегче было. Крис поворчал малость, что чувствительность теряется да касание с вагой не то, но посмотрел на руки Аннетины - все в волдырях, да разрешил.

Днем репетируем в фургоне, вечерами – на постоялых дворах. Бывает, и ночами собираемся – под звездным небом, если мастеру Донелу вдруг показалось, что сцена не глядится или танец «деревянный» вышел. Мастер у нас теперь за главного, Крис только в рот ему глядит да поддакивает. Старик суров, что сказать – и накричать может, и подзатыльник отвесить, если с его дивными куклами непочтительно обходятся или резко веревки дергают. Намедни засветил в физию Ясю. Не хватает кукловодов, вот мальцу стражника выдали, что возле дверей в башне стоит да алебарду держит.

С того удара Ясь аж к заднику отлетел, башкой стукнулся. Сидел потом, звезды перед глазами разгонял.

Да, кукол своих старик Донел чтит больше, чем людей. Оно, может, и правильно: в марионетку сколько трудов да мастерства вложено, а кукловода, хоть он и выучен за веревки дергать, завсегда найдется кем заменить.

Вчера со мной чуть беда не случилась. Мы как раз танец работали, который в замке танцуют, на том самом балу, где мудрец явился и пророчество свое произнес. Я вроде вагами да колтышками аккуратно управлял, только что-то красавица моя левую ножку подогнула в фигуре полонеза али какого другого королевского танца, а разогнуть не может. Я весь потом залился, думаю: ну все, сейчас меня мастер Донел за то, что куклу его повредил, в порошок сотрет. И верно, старик подбежал – глаза горят, руки в кулаки сжаты, лицом покраснел весь, пыжится, как мышь на кучу зерна. Поднял юбку принцессе, ножку пощупал, да и говорит:

- Нет здесь твоей вины, кукловод. В суставе косточка за косточку зацепилась, потому и не двигается. Ты принцессу отнеси ко мне в фургон, я поломку исправлю. Да иди отдохни пока… А вы что вылупились! – это остальным-то нашим. – Давайте дальше бал отыгрывать. Тут еще есть кому танцевать, кроме принцессы. Ну, разом, марш!

И ладошами хлопнул.

Эк повезло мне с нечаянным отдыхом – до вечера и по деревне прогулялся, где мы в тот день стояли, и пивка в трактире напился вволю. Если б работал с остальными, пришлось бы настойкой травяной обойтись, потому как старик Донел страсть как выпивки на работе не одобряет. Но тут уж я позволил себе. Да, видать, лишку позволил, раз решил уже в ночи подсмотреть, как мастер будет принцессу починять. Так-то он никого из нас в фургон не допускает, кукол с рук на руки принимает и выдает, а чтобы внутрь хоть одним глазком глянуть: ни-ни, не вздумай, не твое дело к мастеру в мастерскую ходить, секреты знаний вызнавать.

Так мы и не рвались особо - себе дороже неприятностей на задницу искать. А тут меня ровно нечистый под руку толкнул: поди, дескать, да погляди в окошко, что в ночи одно на весь караван светится. Ну я, дурень, и пошел.

Встал на обод колесный, да в окошко и смотрю.

Лежит моя принцесса на рабочем столе, под яркой лампой: под голову подушечка подложена, пышные юбочки завернуты, кружевные панталончики виднеются. Я так-то и к Аннетиным прелестям спокойный, и девок деревенских по молодости особливо не щупал, но такие уж настоящие у принцессы ножки – кругленькие да стройненькие, - что мне прям любопытно стало, а что у девицы-марионетки под панталончиками? Тряпичное или деревянное тельце, как у прочих кукол, или то, что у живых женщин полагается.

Я теперешние дни до баб не охоч, при живой-то жене на сторону не ходил, а после ее смерти в запрошлом году мне оно уже и без надобности стало, но тут глаза пивом налитые вытаращил и смотрю, ровно наши Ясь или Джоки – жеребцы молодые с чесоткой промеж ног.

А мастер Донел тем временем с коленки куклы ткань аккуратно снял, и открылись разные шарниры да суставы – какие из металла, а какие из дерева или кости, по цвету глядя. Покрутил их мастер туда-сюда, что-то поправил, маслицем покапал, а потом нитку с иголкой взял и принялся обратно кожу тряпичную пришивать.

Я стою, как распоследний дурень, пялюсь на ножки стройные, на панталончики с вышивкой, и тут – то ли мастер рукой подушку зацепил, то ли стол ногой толкнул, - только повернула принцесса голову и эдак сурово на меня посмотрела. Ну я с перепугу и сверзнулся с обода, плюхнулся на землю, задницу чуть не отшиб.

А потом вскочил, и давай бог ноги к нашему фургону, пока старый Донел не почуял неладное.

***

Чем ближе замок вельможного графа фон Аспика, чем больше времени мы на репетиции отводим, тем больше мастер Донел Криса нашего в темный угол задвигает. Крис поварчивает, но спорить не рискует: а ну как Донел кукол отберет, тогда не быть представлению, да и деньжатам не быть. А марионетки хороши – слов нет! Не знаю, что другие наши думают, а как по мне - о такой кукле, как принцесса, только мечтать можно. Ровно живая она – и танцует, и плачет, и руки заламывает, - где по сказке надобно. Словно мастер Донел ее сразу актеркой-мимом сработал.

Наши-то кукловоды смотрю, заперешептывались, нечистого поминать стали. Никак им не верится, что такое диво дивное можно человечьими руками сотворить. Глупые неучи, одно слово! Уж на что я простой человек, и то понимаю, - если долгие годы трудиться да мастерство свое совершенствовать, так и игрушка у тебя в руках живой станет.

Я понимаю, а они – дурни – страхом полнятся! Ни одного молельного дома не пропускают, лбами об каменный пол тюкаются, несовершенные грехи отмаливают. Даже Аннетка – уж на что девица веселого нрава да к религиям не склонная – и та, гляжу, зачастила по вечерам в молельни. Платок на кудри светлые набросит, титьки покрывалом прикроет, и бежит себе – прощения просить, что с кукольным младенчиком работает. Вот уж дуреха! Нет чтобы за блуд свой покаяться, от которого уж сколько живых младенчиков вытравила, так она за марионетку отмаливается.

***

К тому времени, как подъехали к замку вельможного графа, все наши уже до конечной степени страха дошли. Только мастер Донел ровно ничего не замечает. Наоборот, тих и спокоен сделался, ругаться перестал, хоть на репетициях строгости не убавил.

Даже сам Крис, что раньше и побуянить не дурак был, и Марию поколачивал, и, напившись, орал на нас как резаный, - теперь все молился да свечки по церквям ставил. А как останавливаемся на ночлег, бродит, как призрак бессонный, со старым кадилом, кое у какого-то священника выпросил, да окуривает все фургоны. Только к фургону мастера Донела, где марионетки едут, подходить опасается.

Замок на высоком холме построен, каменной стеной огражден, перед ней – ров с водой, да еще и деревянные устройства, на ваги или кресты похожие, вокруг понатырканы. На стенах день и ночь стражники в сверкающих доспехах за подъездной дорогой следят, а специально приставленные крестьяне поддерживают огонь под кипящими котлами со смолой. Ох, не позавидуешь тому, кто решится напасть на графа фон Аспика.

Нас, однако же, внутрь пропустили, показали, где фургоны поставить. Слуги коней и мулов распрягли, отвели отдыхать на конюшню. Нас всех зазвали в людскую и угостили на славу. После трапезы пришел дворецкий графский: мужчина собой видный, нарядный, только один глаз повязкой прикрыт – видать, в бою потерял. Дворецкий нам рассказал, что представление для гостей и графинюшки Мэлон завтра ввечеру перед праздничным обедом будет. Потом велел нам всем хорошенько готовиться, а Криса провел в залу, чтобы сцену устроить как надобно, да декорации поставить. А в помощь Ясю и Джоки, что будут задник натягивать да строения картонные расставлять, выделил двоих слуг.

Мы все по фургонам разошлись: спать-отдыхать, потому как завтра важный день, не время по замку бегать-любопытничать. Только Аннетка, смотрю, страхи свои позабыла и давай глазками перед стражниками сверкать да юбкой трясти. Вот же девка неугомонная! Все молитвы позабыла, как только мужиков с хренами неопробованными углядела.

***

С утра все наши, конечно, друг у дружки и у себя самих на нервах играть принялись. Это ж не обычное представление, а перед самим графом и графской дочерью! А они тебе не крестьяне, да не мещане на ярмарках. Тем то, что ни покажи – всему рады будут. А тут такие зрители изысканные да благородные.

Наконец время настало, вошли мы в залу, как положено, через заднюю дверь. Народу собралось – видимо-невидимо. Гости нарядные да в украшениях за столами сидят. А на помосте отдельный стол накрыт – для фон Аспика и дочурки его Мэлон. Я через щелку в занавесе посмотрел, да и ахнул. И не я один. Именинница и впрямь красавица – волосы темные, в высокую прическу уложенные. В волосах диадема с бриллиантами. Платье нежное, голубое, кружевами обшитое, цветом – небо ясное, весеннее да глазки самой Мэлон. Только в тех прекрасных глазках разумения – как у ребеночка трехлетнего. Рядом с троном фрейлина стоит, слюнки девице вытирает. А та только мычит что-то невнятное да личиком передергивает, ровно дурачок деревенский.

Вот же беда какая! Одна доченька у графа – сынок-то, говорят, еще младенчиком помер, - да и та разумом скорбная.

Тут занавес поднялся. Мэлон это увидала и давай в ладоши хлопать, ножкой, в синюю туфельку одетой, топать. Все прочие гости тоже захлопали.

Мы поклонились низко и начали представление показывать.

Поначалу все хорошо шло. Куклы мастер Донел сработал дивные: слегка колтушкой или вагой шевельнешь, а марионетка пошла, поклонилась, улыбнулась али печальное личико состроила.

Вот уж и мудрец свое предсказание произнес, и король, слезами обливаясь, отправил дочь с немалой свитой да охраной в высокую башню. Попрощалась принцесса с отцом-матерью, разрыдалась и уехала в золоченой карете.

Сидит она себе, значит, у окошка, письмо родителям сочиняет. Позади нее фрейлины придворные собрались, кто вышивает золотом по парче, кто книжку читает. Музыканты нежную мелодию играют. Смотрит принцесса в окошко, а там атаман разбойников на коне скачет: красивый, черные кудри по ветру вьются, плащ алый, сапоги со шпорами. А за ним вся шайка разбойничья – кричат, платами разноцветными машут, песни горланят.

И тут что-то странное приключилось. Дернулась моя марионетка, потянула меня за главную крестовину, отскочила от окошка, стражу зовет, ручками показывает, дескать, закрывайте окна-двери, готовьтесь к бою.

Что такое, думаю я себе. Повернул вагу, а кукла ровно и не чует ничего: бежит в спальню вместе с фрейлинами, двери на засов запирает, меня чуть не волочит следом. Охнул я тихонечко, смотрю по сторонам: ой, не у меня одного творятся дела чудные. Марионетки-то ровно сами кукловодов за собой ведут и им указывают, что делать надо.

И руки к крестовинам словно приклеились, не отцепляются.

Вот таким вот странным манером – переглядываясь с товарищами да вздохи ужаса удерживая, - мы башню забаррикадировали, окна-двери позакрывали. А разбойничья шайка подскакала да на штурм бросилась. Наши стражники и кавалеры благородные уж и копьями, и пиками отбивались, а кое-кто из пищалей стреляет, - только где ж им с такой ватагой справиться. Перебили разбойники защитников, тела их побросали птицам стервятникам на корм, вломились в башню и принялись пить да буянить, благородных фрейлин да молодых служанок сильничать. А атаман-красавчик с принцессой в спальне уединился, и обидел ее недостойно, как она ни плакала, да рук ни заламывала.

Смотрю я, а не только нам страшно да боязно. Гости знатные тоже побледнели все, крестятся. Граф фон Аспик руками в подлокотники вцепился, аж пальцы скрючило. Только дурочка Мэлон слюни изо рта пускает да смеется и в ладоши хлопает.

Мы б и рады представление остановить – негоже такое позорище при дамах и девице юной, разумом скорбной, показывать, да не можем: волочат нас марионетки за собой, слово мы, а не они, – куклы деревянные да тряпичные.

Спустя некоторое время – по нашему, по сказочному, – понесла принцесса от злодея-разбойника. Собрал он всю шайку и велел священника привести, чтоб законным порядком на обесчещенной девице жениться да трон королевский унаследовать. После же того, как притащили разбойники священника да под угрозой смерти неминучей заставили обвенчать атамана с принцессой, пошли все королевский замок отбивать. А чтобы папашка-король особливо не противился, к передней черепахе доченьку его, что в тягости была, привязали.

Что грустное пересказывать? Завоевали разбойники замок, короля с королевой прогнали. А сами стали жить-поживать, да окрестные земли в страхе держать: проезжий люд грабить, купцов да священников лютой смерти предавать, да девок деревенских сильничать. Принцесса же тем временем разрешилась от бремени сыном, только он помер вскорости. А спустя два года у них с атаманом доченька народилась, тут-то мать родами померла. Девочку же нынешний правитель в холе и неге воспитывал, надеялся, как подрастет замуж за кого знатного выдать, да только девица скорбная разумом оказалась, уж и в возраст вошла, а ровно дитя малое, неразумное.

Тут вскочил граф фон Аспик да закричал громчайшим голосом:

- А ну говорите, негодяи лицедеи, кто повелел вам эту пьесу поставить да такое позорище мне и дочери моей устроить?

Вышел на сцену мастер Донел, поклонился низенько.

- Ну что, гад злодейский, признал меня? Вижу, что признал! Смотрите, знатные гости, вы его за равного себе держали, а он меня из королевства родного выгнал, дочь мою обесчестил, до смерти довел. Но Господь покарал его, ибо дитя его единственное – дурочка безмысленная!

Атаман на эти слова зарычал, как дикий зверь, свистнул по-разбойничьи. И тут же вбежали в залу его дружки, кого мы все за стражников принимали, да принялись гостей пиками колоть и саблями рубить. А сам фон Аспик выхватил меч, что висел над троном возле герба королевского, и одним ударом снес голову старику Донелу.

Мы все в страхе на сцене лежим, головы руками прикрываем, молимся, чтобы миновала нас смертная погибель. В зале ужас что творится: гости кричат, пощады просят, кровь хлещет, отрубленные головы да руки-ноги по всему полу валяются. Только бедняжечка Мэлон сидит на троне, слюни пускает да в ладоши хлопает.

***

Теперь уж и не знаю, сколько времени с того страшного дня миновало. Как порубили разбойники знатных гостей, трупы свиньям на корм швырнули, а голову мастера Донелак въездным воротам прибили, а нас всех – и кукол, и кукловодов – заперли в темную тесную камору в подвале замка. Окон в темнице нет, лишь раз в день открывается окошко в двери, да тюремщик сует нам ведро с нечистой водой да полусырой хлеб. Как хотите, так и делите, хоть подеритесь все!

Женщин наших, даже почтенную Марию еще в первый день уволокли негодяи себе на развлечение. Не знаю, что сталось с ними со всеми. Может, кто и помер от надругательств, кто страдает молча. Только если одна Аннетка киску свою тешит да веселится.

Дедушка Микаэль после пережитого ужаса совсем умом тронулся. Сидит в углу и подвывает что-то – не по-людвски, а по-звериному. Есть-пить не хочет, приходится нам ему руки держать да насильно хлеб в рот впихивать. Ясь да Джоки, как самые молодые да надеждами полные, поначалу пытались дверь проломить али подкоп какой сделать. Только не вышло у них ничего.

Я так себе думаю: сидеть нам в этом темном подвале до скончания жизненного срока. А кто первым помрет – тому и облечение выйдет. Ему-то уж все равно будет, а живым гнилостную вонь вдыхать, да от могильных червей али крыс отбиваться.

Марионетки - король с королевой, принцесса, разбойничий атаман и прочие – тоже с нами, в угол свалены как попало. Мы к тому углу даже подходить опасаемся. Это они сейчас неживые да клёклые, а кто знает, чему их мастер научить успел. Может, одним днем встанут они, как на представлении, да пойдут месть свершать: за принцессу обесчещенную, за жизни человеческие загубленные. Тогда и нам освобождение выйдет. А, может, на то, чтоб ожили они, сам король Донел надобен, мастерство да сила души его.

Мне то неведомо. Потому и остается лишь сидеть в темнице, жевать волглый хлеб да терпеливо ждать, какую судьбу себе и нам марионетки изберут.

Похожие статьи:

Рассказы → Прошу тишины!

Рассказы → Господин Музыка (шесть картинок)

Рассказы → Разговор в поезде часть 1.

Рассказы → Разговор в поезде часть 2.

Рассказы → Мокрым пальцем