– Папа, ты только мне сразу позвони, как приедет! Ладно? – обеспокоенный женский голос так и норовил сорваться в плач.
– Позвони, позвони… – Михалыч нахмурился, буркнул, – Телеграмму дам!
– Телеграмму?! Папа, на дворе двадцать первый век... Это нормально, когда люди общаются. – она замолчала, замялась, зная ответ заранее, спросила, – Может, всё же к нам переедешь?
– Нет уж, упаси бог! Дышать у вас нечем, дрянь всякую жрёте. А Надька-то и сама может позвонить, с вокзалу. А как приедет...
– Пап...
– Ну хорошо, автобус встречу…
– Ох, сгинешь ты, в тайге этой, – её голос надломился, – Ладно, всё, мне нужно идти. Люблю, целую. Пока!
Щелчок обрыва связи сменили тоскливые гудки, с трудом пробивающиеся сквозь пыльную сетку.
Михалыч посмотрел невидящим взглядом на старомодную, обшарпанную от многолетней службы на сельской почте, трубку:
– Ты это, не болей, главное… – вздохнул и аккуратно повесил на рычажок.
***
Скрипучая дверь грохнула о косяк, подчиняясь тугой пружине. Михалыч вышел на улицу и, несмотря на тёплый летний вечер, поглубже натянул засаленную кепку на глаза, поднял воротник прорезиненного плаща, и не спеша побрёл вдоль покосившегося забора.
На завалинке через дорогу, прямо напротив почты, удобно расположились несколько бабулек. Одна из них, Степанидовна, фыркнула, кивая на удаляющуюся фигуру:
– Вот же, и как таких земля носит?!
– Отсидел, искупил... Ага, щаз! – поддержала подругу Пална, – Тьфу, нехрист!
А Герасимна покачала головой, перекрестилась и продолжила прерванный рассказ:
– Ага, ага, вот я и говорю: три трупа! И все без одёжи! Сначала думали медведь задрал. А оно вон, как оказалось: всё резаные и колотые... Ножевые раны!
***
До своей сторожки Михалычу предстояло пройти девять километров. Чтобы вернуться засветло, он прибавил шаг. Пройдя немного по асфальтированной, свернул на просёлочную, петляющую среди высоченных сосен.
Вскоре его со всех сторон обступила тайга. Воздух был полон вечерней свежести, впрочем, иногда сменяемой волнами тухлятины с небольшого болотца. Михалыч шёл и думал о том, что скоро тёплое лето сменится затяжными осенними дождями. Сырость снова начнёт ломить суставы, и тоска зависнет над землёй утренними туманами. И такой расклад его устраивал.
– Эгей! Здрасте!
Высокий, улыбающийся во весь рот парень с треском вывалился из ближайших кустов и встал на пути Михалыча.
– И тебе, коль не шутишь, – буркнул Михалыч, окидывая его взглядом.
Грязные берцы, мягкие джинсы, зелёная ветровка нараспашку, голова не покрыта – кто так в тайгу ходит, мошка же пожрёт.
– Не шучу, – улыбка парня стала ещё шире, а глаза наоборот сузились, – Никогда, дед, не шучу.
Негромкий шорох в кустах дал понять, что парень был не один.
И правда, через секунду-другую на просёлок вышла девица, полная противоположность парню: маленькая и хмурая. Одетая почти также, только по горло застёгнутая, в тонких перчатках, и с накомарником, закинутым за голову. Уже лучше.
– Заплутали, молодые люди? – поинтересовался Михалыч.
– Да, немного, – парень обнял девушку за плечи. – Мы студенты, задание на лето вот...
Его спутница продолжала молчать, словно в рот воды набрала. Стояла, сверлила Михалыча взглядом. И от этих маленьких чёрных глаз стало ему не по себе.
Принесла же их нелёгкая?!
– Городок там, – он показал за спину.
– Ага, – парень, продолжая лыбиться, кивнул на подругу, – Помощь нужна. Ногу натёрла.
Шум деревьев сменила гробовая тишина. Воздух вокруг загустел, словно кисель. Михалыч медленно, как во сне, моргнул, и не веря тому, что говорит, произнёс одеревеневшим языком:
– Обратно идти два часа. До сторожки час. Идёмте ко мне. Переночуете, я вас утром отведу.
Острое ощущение жажды накрыло Михалыча. Язык разбух, горло пересохло, ни о чём, кроме холодной колодезной воды, он думать не мог. А потому, скорым шагом направился в сторону дома.
Парочка направилась следом.
***
Прозвучал негромкий «бо-ом», маленькие дверцы раскрылись, но кукушка осталась в своём пыльном домике. Механизм, её выдвигающий, давно поломался – лет десять назад, но часы шли исправно до сих пор.
Михалыч пришёл в себя в очередной раз. Иногда звук настенных ходиков вырывал его из липкого забытья, в которое он проваливался, когда не оставалось сил терпеть боль. Сколько раз подряд он сказать не мог, но знал, что много.
С трудом разлепив тяжёлые веки, он увидел всё ту же гнусную парочку, встретившуюся ему на дороге казалось вечность назад.
Совершенно обнажённые, измазанные высохшей кровью, они стояли посреди разгромленной комнаты. Множество чадящих свечей, расставленных вокруг, освещало их действо. Руки и ноги девушки хищно оплетали мускулистое тело парня, а он, поддерживая её руками за ягодицы, со звериной страстью насаживал на свой член. Она висела на нём, как обезьяна на дереве, сладострастно взвизгивая с каждым ударом. Полноватые ляжки громко хлопали о его чресла, но не были в силах заглушить влажного хлюпанья возбуждённой плоти.
Языки пламени опасно плясали на их телах кровавым отблеском, причудливые тени рисовали уродливые фигуры на бревенчатых стенах.
Звук мерзкого хлюпанья усилился, ритм участился, дыхание любовников превратилось в непрерывное шипение. И вдруг они резко остановились. Приглушённый рёв парня слился с пронзительным визгом девицы. Живот и бёдра сотрясли мышечные спазмы. Она откинула голову назад и выгнулась дугой, беспощадно царапая ногтями его спину.
Секунду спустя девица соскочила на пол и бросилась к Михалычу. Он дёрнулся, но не смог сдвинуться с места, крепко привязанный капроновым шнуром к длинной лавке. Тоже совсем без одежды, он лежал на спине, а верёвка туго опутывала лодыжки и крепко связывала кисти под лавкой. Был он зафиксирован прочно и профессионально.
Девица наклонилась к Михалычу, тёмные спутанные волосы прикрыли небольшую грудь, залитую кровью. С жуткой гримасой – полуулыбкой-полуоскалом, она нетерпеливо произнесла:
– Не хочу упускать момент! – и перекинув ногу через Михалыча, села ему на живот.
Парень тоже подошёл, встал за голову и положил руки ему на плечи. Железные пальцы пригвоздили Михалыча к лавке. Девица поёрзала и пересела ниже, так чтобы касаться члена своим лоном. И сильно сжала бёдра.
– Да что же вы за люди, – прохрипел Михалыч, задыхаясь от ужаса.
В руке девицы холодным острым блеском сверкнул метал. Весь в запёкшейся крови скальпель плавно вошёл Михалычу в левую часть груди – единственное место, оставшееся целым. Правая часть, живот, бока, бёдра, икры, представляли собой изрезанное месиво. На ногах не хватало мизинцев, с пяток была содрана кожа, коленные чашечки вскрыты, а лицо стало похоже на маску, обрамлённую кровавым кантом глубокого надреза.
Мучительница повела рукой к себе, легко рассекая кожу скальпелем. Свежая алая кровь мгновенно смешалась с тёмной запёкшейся.
У Михалыча не было больше сил кричать. Да и одуревший мозг уже отказывался реагировать на боль, новая рана отозвалась всего лишь слабым жжением. Он закрыл глаза и попытался провалиться в спасительное забытьё.
Удар в нос вернул его в зловещую реальность.
Темноволосая голая тварь продолжала кромсать Михалыча, освобождая грудину от мяса. Добираясь до сердца своей жертвы, она самозабвенно елозила промежностью по скользкому от крови телу, издавая страстные стоны и животные рыки. Парень, с удовольствием наблюдавший за происходящим, оскалился:
– Я же тебе говорил, что лабораторные работы могут проходить весело?! Вот ещё немного, и мы изучим основные внутренние органы. Никто не сможет поставить «неуд».
***
Скрип входной двери стеганул по ушам, выталкивая окончательно угасающий разум Михалыча на поверхность. Полоска солнечного света разрезала полумрак в комнате пополам. Ворвавшийся внутрь свежий воздух всполошил языки коптящих фитилей.
Молодой, до боли родной голос негромко спросил:
– Деда-а, ты тут?
Похожие статьи:
Рассказы → Мимикрим (Внеконкурс)
Рассказы → Не будите спящего Удава! (Внеконкурс)
Рассказы → Гостья (Номинация №4 Работа №10)
Рассказы → Хуторок ( Номинация №3 Работа №8)
Новости → Конкурс ужасов
;)
