Маска Агасфера Часть 4 /из "Пленника похоронной упряжки"/
в выпуске 2016/07/20~~
Vae victoribus!..
“Горе победителям!..» /лат./
Нет необходимости расписывать в подробностях моё возвращение домой. Несмотря на то, что обратный путь занял у меня гораздо больше времени, память не сохранила эпизодов, которые могли бы заинтересовать любознательного читателя.
Что же касается моего общего состояния, то мне трудно передать его простыми словами, тем более по прошествии стольких лет. С полной уверенностью могу сказать лишь одно - победителем я себя не чувствовал!
Со стороны это могло показаться странным.
Ведь я добился того, чего хотел, совершил то, чего до меня не удавалось никому. Поставленная цель была достигнута и обещание, данное Кали, я выполнил - казалось бы, чего ещё желать?! Но вместо радостного ликования, которое должно было переполнять меня сверх меры, мной овладело какое-то мёртвое, отупляющее безразличие ко всему окружающему.
Даже сознание своего превосходства над хвастливым сыном полицмейстера не вызывало у меня никаких чувств законной гордости. Теперь почему-то мне было абсолютно всё равно, кто из нас одержит верх в нашем непримиримом соперничестве. И это странное, противоестественное равнодушие оказалось настолько полным и всеподавляющим, что обесценило все чаяния и надежды, которые совсем ещё недавно были мне так дороги.
Зато, когда путь мой подошёл к концу, и впереди замаячили огни городской заставы, меня вновь начали одолевать сомнения по поводу правильности совершаемых мною действий.
Лежавший за пазухой бронзовый трофей не давал мне ни минуты покоя. Он умудрялся всё время напоминать о себе тем или иным способом. То он прижигал мою грудь калёным железом, заставляя меня вскрикивать и морщиться от боли, то вдруг становился тяжелее двухпудовой гири, да так, что приходилось прилагать максимум усилий, чтоб не уронить его на землю. А временами мне чудился ни с чем не сравнимый, дьявольски-лукавый шёпот, исподволь срывавшийся с бронзовых губ - и нет слов, которыми можно было бы передать сокровенный смысл этих зловещих нашёптываний.
В город я вступил, обуреваемый смятением и полный мрачных предчувствий.
Голос, идущий прямо от сердца, который мы вправе считать голосом ангела-хранителя, не переставая, твердил мне о том, как неразумно преподносить в подарок предмет, пользующийся такой дурной славой. В глубине души я и сам понимал, что поступать так не стоит. Конечно, было куда разумнее оставить проклятую маску в Долине, а по возвращении домой, обыграть на публике свою мнимую неудачу и мужественно выпить до дна причитавшуюся мне по праву чашу позора и унижений. Это было, пожалуй, не так уж и страшно, особенно если учесть, что за последнее время я успел отчасти свыкнуться со своим положением вечного неудачника.
Вне всяких сомнений, именно так следовало поступить. И я уже начал было склоняться к такому решению, но, к сожалению, над доводами разума и здравого смысла, /как это часто бывает в молодом возрасте/, возобладали соображения ложного самолюбия.
Поразмыслив, я усмотрел в своём замешательстве проявление малодушия, чувства, недостойного настоящего мужчины - и устыдился этой «слабости». Решив оставаться верным своему слову до конца, я подавил «ненужные» колебания и, не задаваясь больше вопросами на тему: как быть? и - что делать? - направился прямиком к Дому Городского Собрания.
И не было на свете силы, способной остановить меня в ту минуту!
………………………
Празднование Дня Осеннего Равноденствия было в самом разгаре.
Из раскрытых настежь окон на всю площадь гремела танцевальная музыка. Сквозь прозрачную кисею можно было наблюдать за кружащимися по залу влюблёнными парами. Отовсюду слышались радостные голоса, ни на минуту не умолкал смех, сопровождавшийся звоном бокалов и хлопаньем пробок открываемого шампанского.
Но заманчивый блеск светских развлечений больше не прельщал меня! С величайшим равнодушием взирал я на всеобщее веселье, не испытывая ни малейшего желания примкнуть к собравшимся. Идти на бал в мои намерения не входило.
К душевной опустошённости, владевшей мной, добавилась ещё и усталость, да такая непереносимая, что, когда я оказался у парадного подъезда, то едва мог держать себя на ногах.
Меня хватило только на то, чтобы подойти к швейцару, замершему у входа, и вручить ему маленький, синий свёрток, кратко пояснив, кому и с какими словами надлежит его передать.
В свёрток была вложена крохотная записка, которую мне удалось набросать, невзирая на своё разбитое состояние. В ней я обращался к Кали со словами нежной и преданной любви, заверял её в незыблемой пылкости своих чувств, но давал при этом понять, что не требую для себя никаких особых привилегий. Передавая обещанный подарок первой красавице города, я, мне думается, поступал достаточно благородно, не связывая её никакими обязательствами и оставляя ей право дальнейшего выбора.
Освободившись таким образом от бронзового реликта, я посчитал свой долг выполненным, и, развернувшись, быстро зашагал прочь. Я добился того, чего хотел, однако упиваться своим триумфом у меня не было ни сил, ни желания.
Я старался поскорее уйти от Дома Городского Собрания, чтобы - упаси бог! - не встретить ненароком никого из своих друзей и знакомых. Более всего в ту минуту мне хотелось побыть одному, наедине с собой, хотя одиночество само по себе тоже пугало меня. Я подсознательно стремился убежать сам от себя, понимая вместе с тем, что бегство это изначально обречено на поражение.
Итак, я счёл нужным удалиться, не дожидаясь развязки. Судить о том, что произошло в дальнейшем, я берусь по отзывам тех, кто имел несчастье находиться в тот момент рядом с первой красавицей города. И только положившись на беспристрастность суждений этих очевидцев, можно продолжать рассказ, который я берусь довести до логического конца, чего бы мне это ни стоило.
..Чего говорить, праздник Осеннего Равноденствия удался тогда на славу!! Старожилы утверждали, что не припомнят бала, проводившегося с таким размахом, как этот. Роскошь и блеск устроенных торжеств были воистину впечатляющими.
Красавицы, явившиеся на бал в умопомрачительных нарядах, стремились превзойти одна другую сиянием немыслимо дорогих украшений. Пёстрые краски их фантастических одеяний рассыпались калейдоскопическими гаммами в огромных зеркалах, развешанных по стенам залов.
Казалось, что на бал съехались все феи, нимфы и сильфиды окрестных гор и долин. Однако всё великолепие этих роскошных женщин, меркло рядом с той, единственной и неповторимой, которая явилась на бал в маске из янтарных листьев!
Подлинной жемчужиной карнавала, по единодушному мнению, была, конечно же, Кали.
Изумительной красоты королевская корона, убранная драгоценными камнями, по праву украшала её прелестную головку. Платье на ней, представлялось неким пурпурно-золотистым облаком, сквозь которое просвечивали мраморные линии её божественного тела.
Осенняя маска из янтарных листьев, в которой она вышла на подиум, произвела, как и следовало ожидать, подлинный фурор!
Успех был ошеломляющий и громоподобный!
На Кали обрушилась настоящая лавина цветов, за которой последовал целый водопад самых лестных и соблазнительных предложений по поводу всевозможных рекламных проектов!
Модные живописцы наперебой добивались у Кали разрешения написать её портрет в маске Королевы Осени, а один известный композитор тут же на балу успел создать и посвятить ей небольшой романс под названием «Кленовая рапсодия».
Сын префекта полиции, не отходивший от Кали ни на шаг, был на седьмом небе от счастья. Определённую часть выпавшего на её долю успеха он не без оснований относил на свой счёт и, ведя красавицу под руку, сиял, как начищенная кокарда на шлеме своего высокопоставленного отца. Он с такой гордостью задирал свой нос, словно королевская корона венчала его недалёкую голову - но ему было чем гордиться. Почти все танцы Кали обещала ему, и Стиффелио, исполненный самодовольной спеси, предвкушал посрамление главного соперника в моём лице.
Что касается самой Кали, то она, скорее всего, и думать обо мне позабыла, а если и вспоминала о данных мной клятвах, то лишь случайно и ненароком, как о мелком, досадном недоразумении.
Но вот в перерыве между танцами, когда красавица, окружённая толпой поклонников, пила шампанское, заедая его своим любимым миндальным мороженым, к ней подошёл лакей, чтобы передать небольшой синий свёрток с приложенной к нему запиской.
Легко представить себе снисходительно-брезгливую гримаску, появившуюся на лице Кали, когда она увидела непонятный, похожий на десертную вазу предмет, завёрнутый в сомнительной свежести синюю тряпку. Однако, взглянув на записку и узнав мой почерк, Кали всё же развернула скомканный листок и принялась читать, а, прочитав, задумалась…
После некоторого замешательства, причины которого нам не узнать уже никогда, она попросила открыть свёрток, и смутное волнение отразилось на её прекрасном лице, когда она увидела вещь, скрывавшуюся под синей тряпицей…
Наверное, тут-то ей и вспомнился наш последний разговор. Возможно, и её грудь в тот момент стеснили тяжкие сомнения, которые, как правило, одолевают человека, поставленного волею судеб перед роковым и опасным выбором.
Вероятно, тогда она пожалела о многом, и не исключено, что как мне, быть может, внутренний голос шепнул ей: не делай этого!
Но окружение Королевы Бала, по-своему отреагировало на необычный подарок. Подавляющим большинством он был воспринят, как простой и незатейливый розыгрыш. Никому, конечно, в голову не пришло считать маску настоящей.
Привлечённые возникшим ажиотажем, к компании стали подтягиваться другие участники бала, и вскоре возле маски собралась целая толпа любопытствующих.
Все с интересом разглядывали маску, обмениваясь замечаниями по поводу её формы и, главным образом, цвета - /тёмная, с празеленью бронза у многих вызвала восторженное недоумение/. На сей счёт высказывались самые необычные и оригинальные суждения. Каждый стремился блеснуть своим остроумием, и удачная шутка тут же вознаграждалась одобрительным хохотом.
Одна лишь Кали продолжала оставаться непривычно серьёзной и молчаливой.
Она смотрела на маску так, словно пыталась прочесть на бронзовом лице какое-то послание, адресованное лично ей. Застывшая улыбка Агасфера, полная тайного и многозначительного лукавства, очевидно, будила в ней какие-то далёкие, тревожащие душу воспоминания. То ли обрывки картин прежних жизней замелькали перед её задумчивым взором, то ли смутные перспективы грядущих перерождений взволновали её; в любом случае, воображение Кали уже заранее было наэлектризовано видениями, которые можно было увидеть через глазницы маски.
Девушка долго рассматривала маску, вертя её в руках так и эдак не отвечая на расспросы друзей, словно решая для себя какой-то важный вопрос, а затем вдруг взяла и без предупреждения надела на себя…
Её поступок почему-то всех ошеломил, несмотря на то, что многие уже открыто советовали ей /разумеется, в шутку/ поменять янтарную маску на металлическую.
За тем последовало несколько минут полной тишины, среди которой никто не осмелился произнести ни звука. Тягостное ощущение неминуемой беды охватило вдруг всех присутствующих.
Когда кто-то всё же спросил Кали, что она видит? - девушка, стоявшая до того совершенно неподвижно, дёрнулась всем телом, будто её ударили палкой, тряхнула головой и каким-то хриплым, прерывающимся голосом воскликнула несколько раз: «Вижу! Вижу! Вижу!..»
Затем, вскинув перед собой обе руки, словно пытаясь защититься от чьего-то нашествия, она издала страшный, пронзительный вопль, заставивший похолодеть всех присутствующих, потом упала на пол и начала биться в судорогах.
…………………………
..Моя сердечная кротость, данная от природы, а также христианское смирение, впитанное с молоком матери, позволяют мне поставить точку в этой печальной и поучительной истории, на что не решился бы, я думаю, и более словоохотливый рассказчик, - с такими словами старый Асаф переходил обычно к заключительной части своего повествования, вобравшей в себя скорбь и драматизм всех предыдущих его этапов.
Неумолимой печатью рока отмечена череда событий, последовавших за тем, что произошло на балу в Городском Собрании.
Тот бал-маскарад был последним развлечением в жизни первой красавицы города.
За необдуманную примерку маски бедной девушке пришлось заплатить дорогой ценой. Никто так и не узнал, что довелось узреть ей с помощью бронзового «окна в иные миры». После увиденного в сознании Кали произошли пагубные и необратимые перемены. Она полностью замкнулась в себе, потеряв всякий интерес к какому бы то ни было общению. Перестав отвечать на расспросы, не откликаясь даже на собственное имя, она целыми днями сидела неподвижно, уставившись широко раскрытыми глазами в одну точку - и вывести её из этого состояния не представлялось возможным.
Родители Кали, люди весьма обеспеченные, делали всё, чтобы спасти свою дочь. К ней приглашались виднейшие специалисты по психиатрии, профессора психотерапевтических наук, её осматривали представители академий по исследованиям мозга; также имели место и визиты знаменитых экстрасенсов и магнетизёров, последователей Парацельса и Альберта Великого. Но эти высокие умы, светила науки и корифеи магической медицины только руками разводили. Исправить ничего было нельзя!
Болезнь неумолимо прогрессировала, и вскоре несчастную, окончательно потерявшую рассудок девушку отправили в дом для душевнобольных. Там она и провела остаток своих дней, закончившихся, к счастью для неё, сравнительно быстро.
Но что самое поразительное - всё это время Кали оставалась в маске Агасфера!
Да-да, в это трудно поверить, но бронзовая маска, доведшая её до полного умопомрачения, всё это время так и оставалась на ней! Каким-то непостижимым образом она прилипла к лицу девушки, да так, что снять её практически не представлялось возможным. Какие только попытки ни предпринимались по избавлению её лица от маски, но даже при самых осторожных из них в затихшей девушке словно просыпался некий демон. Своим избавителям она оказывала яростное сопротивление, да ещё издавала при этом такие дикие, режущие вопли, словно вместе с маской с неё сдирали кожу…
Всё это кажется непостижимым и невероятным, но и после смерти мстительный Агасфер не оставил бедняжку в покое. С покойницы снять маску оказалось так же трудно, как и с живой. Маска как будто приросла намертво к голове несчастной...
Во время служения траурной мессы на бронзовое лицо усопшей - /чтоб не устрашать её видом пришедших проститься/ - была положена маска Королевы Осени. Так и лежала она, бедняжка, в гробу под двумя масками, на противостоянии которых столь трагично решилась её судьба.
Такая загадочная кончина отпугнула от Кали почти всех её бывших поклонников и воздыхателей. Разнёсся слух, что над бедной девушкой тяготело какое-то роковое проклятье, которое может коснуться любого, кто отнесётся с сочувствием к её несчастной судьбе или просто положит цветок на её надгробие.
С тех пор минул уже не один десяток лет. Почти никого из бывших почитателей Кали не осталось в живых, и только я в тягостном одиночестве посещаю её могилку, укрытую под сенью плакучей ивы у стен монастыря Святой Береники.
Но самое поразительное, что на этом история с Агасфером не закончилась. Да-да, дьявольская маска вновь дала о себе знать - и вот каким образом это произошло.
Не так давно наш город отметил своим посещением один очень важный и знаменитый учёный иностранец - путешественник, аэронавт, картограф и естествоиспытатель.
Он совершал далёкий и трудный перелёт на воздушном шаре, и по техническим причинам ему пришлось ненадолго задержаться в нашем городе.
Остановка не входила в его планы. Всё произошло совершенно случайно, но вот как он сам объяснил причину своей вынужденной посадки…
Когда путешественник пролетал над хребтом Берилловых гор, то неожиданно попал в полосу сильной облачности; пытаясь выбраться из неё, он был подхвачен потоками холодного воздуха, которые отнесли аэростат значительно в сторону от намеченного курса.
Отважный воздухоплаватель отнёсся к этому с хладнокровием истинного первооткрывателя. Поняв, что управление вышло из-под контроля, он принялся с профессиональным пристрастием обозревать местность, над которой его носило, делая необходимые пометки в путевом журнале.
Когда облачность немного рассеялась и вокруг посветлело, он увидел под собой странного вида широкое плоскогорье, по всей своей протяжённости заваленное какими-то несуразными нагромождениями из каменных глыб.
Путешественник был впервые в этих краях и ничего не слышал про Долину Синих Камней. С немалым любопытством разглядывал он проносившиеся под корзиной обширные каменные пустоши, силясь разглядеть на них хоть что-либо достойное внимания.
И вот, наконец, взору его представился объект, который невозможно было не заметить.
Это была высокая, прямая, девятигранная стела, явно рукотворного происхождения. Расположенная в самой гуще каменных валунов, она была установлена таким образом, что хорошо просматривалась с любого ракурса. По мнению путешественника, то был некий безымянный памятник или надгробный столп, или же чудом сохранившаяся часть архитектурного декора какого-нибудь древнего сооружения. В любом случае, впечатление эта стела производила весьма значительное.
Но даже не она сама вызвала повышенный интерес у любознательного путешественника. На пике стелы что-то выразительно и загадочно поблёскивало…
Путешественник немедленно схватил подзорную трубу и навёл её на источник непонятного блеска.
Что же предстало его любопытствующему взору?!
В тесном кругу оптического стекла возникло вдруг удивительное, ни на что не похожее лицо-маска, отлитое из какого-то тёмного металла, похожего на бронзу.
Бронзовое лицо удачно венчало вершину девятигранного столба, играя роль своеобразной капители, хотя украшением оно являлось весьма сомнительным. Гримасу, застывшую на лице, можно было с некоторой натяжкой охарактеризовать как насмешливую, но вряд ли где отыскалась бы насмешка более недобрая и зловещая, чем эта.
Невероятная /кажущаяся особенно противоестественной в подобных условиях/ живость, отражённая на лице-маске, производила впечатление жуткое и отталкивающее. Пустые глазницы излучали потоки живого, всепроникающего света. И казалось, что бронзовые губы слегка подрагивают от еле сдерживаемого желания громко расхохотаться.
Иностранец был поражён до чрезвычайности.
Желая получше разглядеть удивительную находку, он принялся крутить до отказа колёсико настройки своей оптической системы. Но в тот самый момент, когда, добившись максимального приближения, он вновь прильнул к окуляру, произошло нечто неожиданное…
Странное бронзовое лицо неожиданно перекривилось и скорчило рожу наблюдателю, подмигнув при этом одним своим пустым глазом…
Это явление настолько потрясло видавшего виды путешественника, что он выпустил из рук свою знаменитую трубу /останки её наверняка хранятся до сих пор где-нибудь среди камней Долины/ и едва не выпал из корзины следом за ней.
А ещё через минуту густая облачность вновь скрыла от него видимость, и могучий ветер принялся перекидывать аэростат из стороны в сторону, забавляясь им, словно игровым мячом.
Это безумное кружение в беспросветном тумане продолжалось довольно долго, в результате чего шар потерял высоту и резко пошёл на снижение. Путешественник уже начал читать про себя душеспасительные молитвы, ожидая, что его вот-вот бросит на скалы или затянет в бездонный провал, но неожиданно ветер стих и вокруг посветлело…
К величайшей своей радости путешественник увидел, что никаких скал и провалов поблизости больше нет. Мрачные хребты Берилловых гор остались позади. Теперь его несло над живописной полосой обработанных зелёных насаждений, за которой поднималась гряда городских башен.
После такого испытания путешественнику и пришлось сделать вынужденную остановку в нашем городе, где ему был оказан самый тёплый, радушный приём.
Чуть позже, пополнив запасы питьевой воды и продовольствия, а также приведя в порядок своё сильно потрёпанное средство воздухоплавания, иностранец попытался расспросить местных жителей относительно увиденной им бронзовой достопримечательности.
Но тут, к полной неожиданности для себя, он наткнулся на стену всеобщего и какого-то показного непонимания. Несмотря на свою добросердечность, горожане выказывали откровенное нежелание беседовать с высоким гостем на эту тему, и никакими уловками их было не разговорить.
Но о чем, в самом деле, можно было говорить с любопытным иностранцем, если никто ничего не мог сказать толком по этому поводу. Его сообщение о своём необычном наблюдении произвело в городе тихую сенсацию, которая, впрочем, прошла достаточно незаметно для постороннего глаза.
То, что бедняжка Кали была погребена в этой маске помнили многие, невзирая на давность свершившегося. Каким образом она вновь могла оказаться на столбе - было абсолютно непонятно. Именно этот загадочный факт, я думаю, наложил нерушимую печать на уста суеверных граждан, отбив охоту распространяться на эту тему даже у самых болтливых.
Все события, так или иначе связанные с маской Агасфера, всегда были окутаны флёром неразгаданной тайны. Секрет её остался нераскрытым по сей день, и попытка приподнять завесу, отделяющую нас от непостижимых, загадочных миров, открывающихся в прорезях маски, ни к чему хорошему не приводила.
Кто мог предугадать, с чем связано и что повлечёт за собой возвращение Агасфера на прежнее место? Кто мог поручиться за то, что маска вновь возникла на вершине базальтового столба не с тем, чтобы соблазнять своим видом новых похитителей и толкать их затем на новые безумства?!
На эти вопросы, как и на многие другие ни у кого не нашлось ответа. Именитый воздухоплаватель продолжил полёт на шаре, так ничего толком и не узнав, а жители города после его отъезда ещё долго судачили между собой - преимущественно шёпотом - на все лады обсуждая удивительную новость, но со временем и это перешёптывание затихло.
Долина Синих Камней умела хранить свои тайны…
Похожие статьи:
Рассказы → Маска Агасфера Часть 3 /из "Пленника похоронной упряжки"/
Рассказы → Маска Агасфера Часть 1 /из "Пленника похоронной упряжки"/
Рассказы → Маска Агасфера Часть 2 /из "Пленника похоронной упряжки"/
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Добавить комментарий |