Не знаю, сколько именно написано мною книг и научных статей (никогда не занимался составлением автобиблиографии – на то есть биографы и критики). Знаю лишь, что они принесли мне славу – возможно, и заслуженную – не мне судить, - на десятке ближних и сотнях дальних планет Альянса. Не смогу также оценить, какова стоимость собранной мной коллекции. Полагаю, что она велика. Очень велика. Потому и должна перейти в собственность столичного университета после моей смерти, чтобы наследникам – всем этим двоюродным, троюродным и дальним братьям, сестрам, детям и внукам – не пришло в голову распродавать ее по частям.
Мое имя известно как мастерам-гроссмейстерам, так и начинающим любителям, всем, кому дороги традиции древней Игры, изучению коей я посвятил многие, многие годы. Я – лучший в этом секторе галактики специалист по шахматам. И безмерно несчастный человек.
В сказанном нет парадокса и красоты эндшпиля, лишь горькая правда, боль, гнетущая мою душу с раннего детства. В самом юном возрасте, еще не в силах дотянуться до стола, за которым мой дед с дядьями играли рапиды, я постиг изящество вечного шаха, отвагу висячих пешек, смертный ужас армагеддона, опасность капканов, жертвенность гамбитов, эффектность мельниц, каллиграфические письмена миттельшпиля, безнадежность патов и архитектуру скахографии. Выучившись читать, я по слогам складывал имена Ласкера, Таля, Мари Наго Третьего, Ботвинника, Фишера, Капабланки, Риуцци Нгх-Орра и иных. Когда мои ровесники бегали за девчонками, я проводил ночи, разбирая величайшие партии прошлого и настоящего.
Моей единственной, так и не сбывшейся мечтой, было – стать шахматистом. Пусть не чемпионом Альянса, не прославленным гроссмейстером, проводящим до ста партий он- и офлайн во время сеансов одновременной Игры. Я согласен составить партию с пятилетним малышом, только начавшим осваивать великую науку шахмат, путающим коня со слоном и называющим ферзя «королевой». Но даже эта – столь малая радость – не дарована мне судьбой.
Стоит мне оказаться перед доской с расставленными на черных и белых клетках фигурами, как ее скрывает туман. Я путаю фигуры, не понимаю, куда и как должны они двигаться, не способен увидеть не то что скрытые возможности и варианты, но даже простейшую комбинацию, известную новичку.
Мой мозг, хранящий тысячи, десятки тысяч сыгранных в разные времена партий, способный воспроизвести перед ментальным взором любую из известнейших и никому не ведомых задач, - пасует. Голова пустеет, наливается тяжестью, глаза пронзает дичайшая боль, и я поднимаюсь из-за стола совершенно разбитым – и буквально, и метафорически.
Мои труды, исследования, моя дивная коллекция, где любопытствующий или воистину интересующийся может увидеть и трехмерные шахматы с «Энтерпрайза», и все виды сёги и сянци давно исчезнувших стран погибшей планеты, и шахматы мифического Тамерлана, и цилиндрические, придуманные кем-то из последователей великого Рубика; с досками круглыми, как озеро под моими окнами, шестигранными, как пчелиные соты; порожденные безумным гением птицы Додо, марсианские и похищенные из снов Тлёна, и даже те, что были созданы насмешником сэром Тэрри для недостойных игроков – троллей и убийц: всё это – лишь слабая тень солнечного полдня, отражение моей несбывшейся мечты, сублимация неудачника, смирившегося, отчаявшегося, ни на что не надеющегося и ни во что не верящего.
Неудачником - однажды, чудным осенним днем, - одаренного теплом, яркими листьями и книгой, переменившей мою жизнь.
Единственный экземпляр бог весть когда изданной брошюры Мило Темешвара «Об использовании зеркал в шахматах» привез мне старый друг, знающий о моих исследованиях и посвященный в мою боль. Имя автора было мне незнакомо, название наводило на мысль о пошлых трюках, унижающих великую Игру. Тем не менее, желая больше убедиться в верности своего предположения, чем развеять его, вечером я устроился возле камина с бокалом виски и книгой.
Брошюра была невелика, чтение не заняло много времени, но еще долгие, долгие часы я просидел, держа книгу в руках, и очнулся лишь когда первый луч зари осветил погасший камин и нетронутый бокал с виски. Тогда я – решившись – поднялся, снова разжег огонь и бросил труд Мило Темешвара в пламя.
Не потому, что ученый повествовал о недостойных ухищрениях, позволяющих проникнуть в замыслы противника. Напротив, книга говорила о тайнах и секретах, способных сделать самого невежественного и бездарного игрока Мастером.
Не потому, что не хотел, чтобы прочитанное мной стало достоянием других людей. Напротив, я полагал, что «Об использовании зеркал в шахматах» открывает новую эру в обучении игре.
Но лишь потому, что я – я сам и никто другой – не мог жить и трудиться дальше, зная, что давно умерший искусник – так же, как я, не умевший играть, - написал однажды книгу, вобравшую в себя всю мудрость шахмат. И лишивший меня – неудачника – права на мечту, коей никогда не суждено сбыться.
Похожие статьи:
Рассказы → Tурниp
Рассказы → Конная инспекция
Рассказы → Два философа
Видео → Таинственный талант.
Рассказы → Фокус-покус
