Проект 2146

Для личной страницы

 

Берлога

 

В этот вечер в Берлоге было тихо. На удивление, никто из содержащихся у Ви не кричал и не шумел. Обычно беспокойные, они могли доходить до буйства, бились о стены своих комнат, не замечая ран, которые наносили себе. Когда-то, долгие десять лет назад, шум подопечных мешал Ви и не давал ему спать; теперь же, когда изменения коснулись и его, сон ему не требовался. Как, впрочем, и еда тоже. Всё, что было ему нужно – это свет и вода. Человек-растение. Как же его это смешило порой! И он благодарил судьбу за то, что изменился лишь так, а не как другие… и особенно его подопечные, которых он содержал здесь, в Берлоге, когда-то бывшей гостинице (во всяком случае, так считал Ви). Сюда попадали те, кто ещё окончательно не перешёл границу, но был близок к этому, а выходили очень немногие – по крайней мере, то, что от них осталось.

Ви стоял в ванной, перед зеркалом. Тусклая лампочка без плафона на стене выхватывала из мрака его землисто-серого цвета лицо. Почти бесцветные глаза неподвижно смотрели на своё отражение, а лицо ничего не выражало, словно то была маска из ссохшегося дерева. Гладкость кожи он давно потерял. Не было ни бровей, ни ресниц, ни даже волос на голове – лишь яйцеобразный предмет, обтянутый морщинистой кожей, к которому кто-то решил прилепить оставшиеся черты лица. Такое же морщинистое, худое тело скрывало коричневое, потрёпанное одеяние, похожее на средневековую монашескую рясу – его Ви сшил сам, грубо и неумело, из разных кусков ткани, что попались ему под руку, но были схожи по цвету.

Сама ванная комната знала лучшие времена, но была чистой: пол вымыт, как и кафельные стены, а раковина и ванна поблёскивали чистотой даже в свете слабой лампочки. На стенах местами не хватало плиток и места эти зияли тёмными пятнами в полумраке. В воздухе висел запах хлорки. Иногда бывали случаи, когда ванная пачкалась тем, что отходило от подопечных Ви – ему приходилось прибирать за ними. Этот вечер был как раз из тех.

Ви устало выдохнул и отвернулся от зеркала. Этот вечер его вымотал. Уже давно не было солнца и силы его постепенно покидали, а лишний физический труд восстановлению не способствовал. Он благодарил судьбу, что колодец неподалёку по-прежнему обеспечивал его водой, но местное светило было не столь благосклонно: непредсказуемое движение звезды (а звезда ли это вообще?) частенько заставляло сидеть в темноте и холоде по тридцать часов. В этот вечер – да, именно вечер, поскольку иначе назвать это вряд ли можно было – солнце лишь едва выглянуло за горизонт, пробыло в таком положении два часа и стремительно скрылось из виду. Этого было совершенно недостаточно, чтобы восстановиться после двадцати часов тьмы.

Он вышел из ванной, медленным движением закрыл за собой дверь. Петли он смазывал, так что она не скрипела, а двигалась совершенно беззвучно, пока не закрывалась с тихим щелчком.

Ви жил на первом этаже Берлоги – это место он сам так назвал десять лет назад, когда только пришёл сюда. Это трёхэтажное здание было старым ещё тогда. Обветшалое, явно нуждающееся в ремонте (как и большинство построек вокруг), оно, тем не менее, было сухим и тёплым. На всех трёх этажах было множество пустых комнат, совершенно без мебели и чего-либо ещё. Со временем, Ви обставил большую часть из них, таская отовсюду никому ненужные мебель и посуду. Их состояние, конечно, оставляло желать лучшего, но выбирать не приходилось, и он радовался тому, что есть. Для себя он выбрал одну из комнат на первом этаже. На дверях отсутствовали номера, и он просто начертил мелом на двери своё имя. А остальные комнаты время от времени занимали те, о ком Ви заботился.

За долгие десять лет о нём прознали многие. Кто-то его боялся, кто-то ненавидел, но все понимали, что так или иначе они однажды займут места прежних обитателей комнат его Берлоги… или уйдут к пустынникам.

Войдя в свою комнату, Ви уселся в кресло возле окна и включил настольную лампу. Аскетичный вид комнаты, где из мебели были лишь стол и кресло, его нисколько не утомлял – наоборот, он избавлялся от всего лишнего, всего, что ему не было нужно. Раньше здесь также стояла кровать, но позднее он перенёс её в свободную комнату на первом этаже. Когда-то ему требовалось спать… когда-то. Теперь же это время казалось бесконечно далёким. Ви больше не спал – он ждал. А для отдыха ему хватало кресла.

Через три часа он услышал тихий стук во входную дверь Берлоги. Стук заглушала дверь его собственной комнаты, но он всегда слышал, если кто-то стучал. Медленно поднялся с кресла, накинул капюшон рясы и поплёлся в фойе, прошёл мимо покосившегося диванчика, нескольких металлических стульев, которые он притащил сюда год назад из заброшенной больницы и, наконец, подошёл ко входной двери. Он только потянулся к дверной ручке, как стук повторился вновь: короткий, быстрый, требовательный.

Щелкнул дверной замок, и она беззвучно отворилась. В ночном мраке перед ним стояла девушка с керосиновой лампой в руке. Она держала лампу ниже своего лица, да и сама была небольшого роста, одета небрежно, но всё же лучше, чем Ви: линялые джинсы и лёгкая курточка оранжевого цвета. Светлые, почти соломенные волосы прятались под тонкой вязаной шапочкой. Неспокойный огонёк плясал за стеклом лампы, отбрасывая некрасивые тени на её лицо, отчего оно, и без того бледное, походило на череп.

– Я весь внимание, девочка, – басовито протянул Ви, впрочем, без каких-либо эмоций в голосе.

– Ви… – неуверенно начала она, – я хотела узнать, как дела у Тины. Ей лучше?

– Могу сказать, что сегодня всем лучше. Тине тоже. Надолго ли? Кто знает…

Девушка вздохнула, то ли с облегчением, то ли с грустью. Она отвела глаза в сторону, затем снова посмотрела на Ви. Капюшон скрывал большую часть его лица, так что видно было лишь рот, подбородок и шею, а нос едва выглядывал. Кожа его казалась дряблой и старой, нездорового землистого цвета, а в тусклом свете керосиновой лампы его вид становился ещё более отталкивающим. Никто не знал, сколько ему на самом деле лет (хотя сам он был убеждён, что ему не больше сорока) и почему он так хорошо сохранил человеческий облик, несмотря на годы.

– Что с ней? – прервала молчание девушка. – Когда её можно увидеть?

– Увидеть… – пробормотал Ви, будто пробуя слово на вкус. – Не думаю, что это следует делать, точно не сейчас. Да и потом я тоже бы не советовал. Если повезёт, она смирится и примет это. Если нет… ты знаешь, что будет.

Взгляд девушки опустился и несколько мгновений она разглядывала пыльный асфальт, который из ночного мрака выхватывал круг света лампы.

– Так что с ней, Ви?

– То же, что со всеми. Все рано или поздно оказываются здесь, у меня. Пройдут годы, и ты тоже окажешься здесь, девочка.

Её взгляд резко поднялся, бросился на него, взгляд, излучающий боль и ненависть, будто это он был причиной всего. Но она знала, что он говорил правду и не был виноват в том, что происходило. Для многих Ви был поводырём во тьме принятия их новых обличий. Людьми в Берлогу не попадали, но выходили ими… или не выходили вовсе.

– Ви, я хочу знать, как она… – сказала девушка, сдерживая всхлип, – как она выглядит?

– Ужасно. Как и все мы. Этого достаточно?

Девушка заплакала. Молча развернулась и ушла. Он ещё долго смотрел ей вслед, как она неспешно удалялась от его Берлоги по пыльной дороге из разбитого асфальта – этот единственный островок света на равнине, погружённой во мрак.

Когда она скрылась из виду, Ви вернулся в свою комнату, скинул капюшон и снова уселся в кресло. Свет настольной лампы выхватывал из темноты его морщинистое лицо, казавшееся неподвижной маской.

Он ждал. Скоро они проснутся.

 

 

Окраины

 

Пустые покосившиеся домики, в окнах многих из которых давно выбили стёкла, небольшие сарайчики, собранные из прогнивших от времени и сырости досок, и болото, образовавшееся неподалёку немногим больше года назад – вот и всё, что окружало это место. Место, где она устроила себе логово. Под посёлком находилась сеть подземных пещер, что оказалось весьма кстати, когда Хела искала себе тёплое и тёмное местечко. Что ж, пещеры, конечно, были не такими уж и тёплыми, как ей бы того хотелось, но вполне сгодились. Главное, что там было темно. Хела плохо переносила солнце: оно резало глаза, излишне грело и вводило её в полуобморочное состояние. Когда солнце выползало из-за горизонта, это значило лишь одно – пора скрыться и подремать, дожидаясь темноты… и последующей охоты.

Ей было уже тридцать восемь и почти три года назад начались изменения. Возможно, они начались и раньше, но внешне она начала меняться именно тогда. От некогда красивого и стройного тела мало что осталось, одни лишь воспоминания. Эта была настоящая боль – наблюдать, как постепенно, день за днём, это… этот процесс уродовал её тело, медленно и неотвратимо.

Первое время Хела ещё могла скрывать это хотя бы от себя, но другие догадывались о том, что происходит. Началось всё с ног. Понемногу менялись ступни, пальцы на них заострялись, становились длиннее. Через несколько месяцев на пятках появились какие-то наросты, которые через три недели сформировались в подобие большого пальца. Возникшие и без того проблемы в ношении обуви привели к тому, что она просто не могла больше носить что-либо и, наконец, пришлось признать факт, что она изменяется – так она стала ходить босиком.

Затем процесс на какое-то время остановился и ей казалось, что дальше ступней дело не пойдёт… но не тут-то было. Спустя месяц, совершенно неожиданно процесс снова пошёл и за трое суток (вспоминала она их до сих пор с содроганием) невыносимой боли она приняла свой нынешний вид: конечности и пальцы на них неестественно удлинились, шея исчезла, плотно прижав голову к телу, а живот раздуло так, что он стал походить на бочку. Она превратилась в какую-то кошмарную пародию на паука.

Когда же боль ушла и Хела вновь обрела ясность мышления (насколько это позволяли её изменения), она поняла, что с ней стало. Довольно быстро она сообразила, что могла плести нечто аналогичное паутине из того, что при небольшом волевом усилии выделялось из пупка. К этой отвратительной мысли и не менее отвратительным ощущениям она со временем привыкла и перестала обращать на это внимание.

Всё, что ей хотелось – это есть. А еды было достаточно. Процесс изменил не только тело, но и разум: окружающих она воспринимала только как пищу, даже тех, кто изменился. Так она потихоньку вылавливала зазевавшихся жителей посёлка, под которым лежали пещеры, ставшие её логовом, выползая под покровом ночи. Конечно же, её пытались выследить, найти логово и уничтожить её, как поганого вредителя, но… сеть пещер тянулась на многие километры вокруг и ни у кого просто не хватало духу заходить дальше, чем на километр от входа. Хела умела прятаться.

Спустя ещё какое-то время (она думала, на это ушло около полугода, но под землёй, да ещё в темноте, субъективное время течёт совсем иначе) все люди ушли. Просто собрали пожитки и бросили свои дома, оставив это злополучное место. Тогда Хела стала выползать с каждым наступлением темноты всё дальше и дальше, пользуясь каждый раз новым выходом из пещер, которых было довольно много (ещё одна причина, по которой жители не смогли просто запечатать Хелу в пещерах), в поисках добычи. Но ничего не было в окрестностях, никто не пожелал оставаться рядом с проклятым местом.

Через неделю она поймала человека. То был молодой парень, довольно красив и свеж, особенно в сравнении с местными жителями, которые раньше жили в посёлке. Даже одежда его отличалась. Тогда она была слишком голодна, чтобы задаваться вопросами. Откуда он тут взялся? Какая разница! Парень был дезориентирован и поймать его не составило труда. Она была так голодна… Хела даже не стала тащить его в логово, а утолила голод прямо на месте. Оставив после трапезы сморщенный кожистый мешок, она, довольная, уползла в пещеры.

Следующая добыча попалась ей через несколько дней. На этот раз жертва не была такой простой… ей пришлось приложить немалые усилия, чтобы отобедать этой женщиной. И всё-таки, она тоже отличалась. Те же отличия в одежде, которой здесь никто не носил… на этот раз Хела задумалась. Она несколько ночей подряд следила за местом, где, предположительно начинался путь этих пришельцев. И на пятую ночь удача улыбнулась: Хела увидела, как они приходили. Нет, они даже не приходили… они просто… появлялись. Секунду назад на пыльном пустыре не было ничего и вдруг, в следующий миг там уже стоял свежий человек!

Так продолжалось ещё полтора года, пока на болото не пришёл человек в странной одежде и кожей, покрытой морщинами и складками, кожей такой сухой на вид, будто то была кора дерева. Хела осторожно наблюдала за ним, по непонятной для неё причине, она испытывала страх перед ним, какой-то трепет пронизывал её тело. Не понимая причин происходящего, она продолжала наблюдать, не решаясь напасть, хотя возможностей для этого было предостаточно.

Тем временем, человек этот, в незнакомой ей одежде с капюшоном, медленно шёл к болоту. Двигался он будто бы прогулочным шагом, но что-то в его движениях говорило ей, что он не так прост, как кажется на первый взгляд. Он явно изменившийся. Но насколько?

Человек внезапно остановился. Он стоял спиной к ней и медленно, будто с неохотой, повернулся прямо в её направлении. Она не видела лица. На неё смотрела лишь нижняя часть лица, не прикрытая большим капюшоном: она ясно видела (да, в темноте она могла видеть прекрасно) его рот, спокойный, без оскала злости или страха, или даже отвращения… казалось, что он видит её, но она знала, что он не мог. Не должен был.

Незнакомец спокойно произнёс низким голосом:

– Выходи. Я знаю, что ты там.

Хела издала вздох. Страх прокатился волной по телу, эта странная, непривычная эмоция, которую она не испытывала уже очень давно. Затем истерический смешок вырвался у неё, и она тут же прикрыла рот рукой, чтобы это не превратилось в настоящий хохот. Она не понимала, что происходит, почему какой-то человек вызывает у неё эти странные чувства и что со всем этим делать. Ограниченный изменениями разум, казалось, бился в истерике, но тело ещё сопротивлялось панике, которая её охватывала, словно порыв усиливающегося ветра.

– Выходи, – повторил он, – или я подойду сам.

Вот уже тут Хела не выдержала и выдала себя взрывом истерического смеха. Она смеялась и не могла остановиться. Её тело вдруг стало тяжёлым, а суставы негнущимися. Она видела, как этот человек медленно пошёл в её сторону… и ничего не могла сделать, чтобы остановить эту истерику и броситься прочь или броситься на него, чтобы разорвать. Её воля была полностью подавлена. Истерический смех сменился рыданиями. Хела сидела на пыльной земле и тряслась, обхватив себя руками. Слёзы текли по щекам.

Разум её лихорадочно вопил: «Конец! Это конец! Беги! Убирайся отсюда!»

Но тело не слушало.

Незнакомец подошёл. Хела больше не рыдала. Её трясло. Глаза в ужасе уставились на этот спокойный, морщинистый рот незнакомца, ожидая конца.

Какое-то время незнакомец молчал. Просто стоял, смотря на неё – нагую, грязную, дрожащую.

«Он читает меня», – билась мысль в её голове, отдаваясь эхом сотен шёпотов.

Затем этот рот коснулась мягкая, спокойная улыбка и незнакомец сказал:

– Пойдём. Тебя ещё можно вернуть.

Из глаз Хелы снова потекли слёзы. Слёзы благодарности.

 

Переулки

 

За окном показалось солнце, ярко пробиваясь через тонкие шторы. Соломка заворочалась под тёплым одеялом, понемногу просыпаясь от света. Светлые, цвета соломы волосы разметались по подушке. Она медленно открыла голубые глаза, смотря в белый потолок. Наконец-то эта ночь закончилась. Надолго ли? Соломка не знала. Ни в чём нельзя было быть уверенной, просыпаясь каждое утро. Никогда не знаешь, сколько часов продлится день, прежде чем наступит очередная холодная ночь.

Прошло около недели с того раза, как она ходила в Берлогу. Хотела увидеть Тину, но Ви отказал. Сколько именно прошло дней Соломка не знала: часов у неё не было, а длина суток последнее время была нестабильна, так что трудно было сказать точно. Она хотела знать, что будет с Тиной, как она справляется с этим… процессом. Но Ви ничего не говорил. Он редко говорил прямолинейно, большинство его ответов были уклончивы, и когда ему говорить не хотелось, он либо молчал, либо менял тему. Она, конечно, слышала, что добиться от него конкретики – та ещё задача, но встретив его лично, убедилась в этом. Но просто так она не отстанет от него. Она попробует ещё раз. Может, процесс уже завершился, и Ви покажет, наконец, ей Тину?

Полежав ещё некоторое время, Соломка отбросила одеяло, села, опустив ноги на холодный пол, казавшийся ледяным после тепла постели, глянула вниз в поиске тапочек. Ругнулась, вспомнив, что перед сном задвинула их под кровать и встала. Пол неприятно кусал холодом. Достав, наконец, тапочки и надев их на изящные, светлые ступни, она, в пижаме, пошла на кухню.

Набрала воды из-под крана в электрический чайник, включила его, а пока вода грелась, полезла в настенный шкафчик за банкой кофе. Ей приходилось вставать на цыпочки из-за небольшого роста. Обычно Соломка предпочитала чай, и стеклянная баночка с ним находилась в прямой досягаемости – рядом с чайником, чтобы не приходилось лишний раз лезть в шкафчик, но в этот раз ей захотелось кофе. Открыла банку, почти сразу почувствовав аромат содержимого, насыпала в кружку две чайных ложечки и стала ждать, когда закипит вода.

Чайник нагревал воду медленно. Постепенно его шум усиливался, а вода подходила к нужной кондиции. Соломка думала о Тине. Эти мысли не отпускали её. И этот Ви. Его Берлога. Процесс. Она не могла выбросить всё это из головы. Каждый раз её мысли возвращались к прежней теме, сколько бы она ни пыталась думать о чём-то другом. И ещё Соломка беспокоилась… не сказала ли Тина что-нибудь Ви про её особенность? Да, они были подругами и очень сблизились за прошедшие несколько лет, но… процесс менял людей кардинально. И не только внешне. Соломка боялась, что когда всё закончится, то Тина может быть уже не той, какой она знала её прежде. Не просто другой физически – другой личностью. А ведь ещё была довольно большая вероятность, что Тина не сможет пройти через это. И тогда…

Вода вскипела. Чайник коротко звякнул, после чего отключился. Соломка налила кипяток в кружку, аккуратно помешала ложечкой, дав сублимированному кофе раствориться как следует. Оставила ложечку в кружке, чтобы кофе быстрее остывал (она не любила разбавлять кипяток сырой водой), а тем временем полезла в холодильник, взять себе что-нибудь на завтрак. Её взгляд сначала упал на вчерашний печёный картофель с рёбрышками (уже початый), потом переместился на овощи, которые она позавчера выменяла на триста грамм сахара, а затем скользнул на остатки яблочного пирога на блюдце. О таком содержимом холодильника (не говоря уже про наличие самого холодильника) многие могли только мечтать. Соломка не стала думать слишком долго и взяла блюдце с пирогом.

Она села за стол, накрытый синтетической скатертью. Краски цветочных узоров на ней выцвели от времени, но Соломка не спешила её менять. Яркий солнечный свет озарял всю кухню сквозь тонкие, почти прозрачные занавески окна. Белые стены, казалось, усиливали эту яркость, а рассеянный свет, отражавшийся от таких же белых холодильника и электрической плиты создавал какую-то странную атмосферу сказочности или даже нереальности происходящего. Жизнерадостность этого момента прямо-таки заставляла на миг забыть о грязных улицах, пыльных и разбитых дорогах, отталкивающего вида подворотнях и чудовищах, некогда бывших людьми, которые обитали там.

Соломка осторожно отпила кофе, пробуя его температуру, стараясь не обжечься и, когда поняла, что температура её устраивает, сделала небольшой глоток, позволяя горячему, но не обжигающему напитку попасть внутрь. Взяв в другую руку кусок пирога, она, не торопясь, откусывала по кусочку и запивала их кофе. На это короткое время мысли её всё-таки оставили в покое, так что она смогла спокойно насладиться завтраком.

Вскоре она покончила с пирогом и кофе, вымыла посуду и пошла в ванную. Умылась, сняла пижаму, бросив её на крышку закрытой корзины для белья, приняла душ. Вытершись полотенцем, посмотрела на себя в зеркало. Милое, почти детское лицо, светлые, соломенного цвета волосы доходили до плеч. Светлая, почти бледная, чистая кожа. Небольшой рост и изящное телосложение делали её похожей на куколку и многие обманывались этой внешностью, принимая её, на первый взгляд, за подростка, но ей уже было за двадцать шесть и она (не без гордости, будто в этом была её личная заслуга), каждый раз мысленно радовалась своей внешности.

Вот только…

Взгляд её упал на живот и лёгкая улыбка, бывшая на лице ещё мгновение назад, увяла. Прямо по центру живота, начиная под небольшими, но упругими грудями и доходя до места, где должен был быть пупок, шла длинная вертикальная складка кожи, больше похожая на шрам – будто её живот в прошлом вспороли, словно рыбе, а потом так и оставили, не зашив рану. Это и была особенность Соломки, о которой она не рассказывала никому, кроме Тины. Не знал даже Ви и это удивляло: она слышала, что Ви каким-то образом знает, изменившийся перед ним или нет. Но при их встрече он ничего не сказал… и более того…

«Пройдут годы, – низкий голос Ви всплыл в её памяти, – и ты тоже окажешься здесь, девочка».

Он не знал. По какой-то причине он не знал, что она изменившаяся.

Может, всё дело в том, что эта особенность Соломки уже была при ней, когда она появилась здесь. Скажем так, врождённое, а не приобретённое, как у остальных. Возможно, поэтому она воспринимала эту щель как должное, хотя часть сознания ей говорила об обратном, вызывая желание скрыть это с глаз, спрятать под одеждой и забыть. Но и эта же особенность позволяла жить лучше других, ведь Соломка могла позволить себе практически всё: она могла вытащить из себя любой предмет, который могла вообразить, если конечно, тот мог пролезть через щель в животе. Все эти предметы были во многом аналогичны их оригиналам, которые она когда-либо видела и смогла запомнить. Иногда случались «оплошности»… и предмет мог внешне выглядеть нормально, но внутри… она не хотела думать, что было внутри.

Вчерашний обед, который она приготовила, как раз частично был с «оплошностью». С картофелем не возникло никаких проблем, но вот рёбрышки удалось получить со второго раза. Они выпустили огромное количество каких-то жгутиков и с их помощью на высокой скорости ретировались в открытую форточку. Больше она их не видела. Соломка не знала, как это работает. Предметы, которые она представляла, просто появлялись внутри, когда она запускала туда руку.

«У тебя в животе настоящий рог изобилия!» – вспомнился ей голос Тины. Так она сказала, когда Соломка раскрыла ей свой маленький секрет.

– Только это почему-то не делает меня счастливее, – пробормотала она себе.

Скрыла с глаз эту щель, обмотавшись полотенцем, мокрые волосы обмотала вторым и вышла из ванной. Вернувшись в комнату, она села на неубранную постель и посмотрела в окно. Солнце уже палило во всю: вскоре совсем потеплеет после длительной ночи и ближе к вечеру можно будет снять курточку.

Обстановка в её комнате не отличалась особой оригинальностью: старые, розоватого цвета обои с нехитрым узором, кровать, рядом с которой стояла тумбочка, а у другой стены – среднего размера шкаф. Сама комната была небольшой площади, так что даже при столь малом количестве мебели казалась тесной, как конура. Когда высохнут волосы, Соломка собиралась снова пойти в Берлогу. Может, в этот раз Ви сообщит ей хорошие новости… ей хотелось в это верить, но при мыслях о возможном исходе на душе становилось гадко.

Высушив волосы, она их расчесала, глядя в маленькое зеркальце, которое достала из тумбочки. Убрала постель, не спеша оделась в линялые джинсы, серую кофту и неизменную оранжевую курточку (которой шёл уже третий год) и вышла из квартиры. Когда дверь захлопнулась, послышался щелчок дверного замка, затем двойной оборот ключа, приглушённые, удаляющиеся шаги по лестнице.

Вскоре стихли и они.

За окном ветер глухо трепал листву деревьев, послышался сигнал автомобиля. Начинался новый день.

Похожие статьи:

Рассказы → Белочка в моей голове

Рассказы → Вердикт

Рассказы → Эксперимент не состоится?

Рассказы → Идеальное оружие

Рассказы → Черный свет софитов-7