– А вы в курсе, что на круизном лайнере можно жить сколько угодно, как на съёмной квартире? Бронируй каюту и всё к твоим услугам от прачечной до корта.
Такие вот нищебродские разговоры в курилке.
Каюту? Можно-можно, только нельзя. Мани-мани запрещают.
Считав эту нехитрую мысль, знаток лайнеров добавил:
– Есть и бюджетный вариант на суше: «Пряничное княжество». Тоже самое, но со сдачи городской квартиры ещё на пряники останется. Помните корпоратив? Еду в корзинах привозили? Это всё было мэйд ин «княжество». Деревеньки там реконструированные, но хозяйства-то в них настоящие. Городишко выкуплен целиком, отреставрирован любо-дорого.
Кто это сказал вообще? Райский обернулся, но трепачи из отдела продаж уже толпой шли на выход. За дымом в стеклянной двери мелькнула чья-то ухмылка.
Райский попал. Первая мысль: ерунда. Это ж тоска смертная, причём за тридевять земель, кто туда поедет? Вторая: лето на носу. Райский туда и поедет. Какие варианты? Городской пляж? Брр… Музеи? Была охота!.. Шашлык в парке, в компании тех же самых рож? О, нет…
«Наверное, так выглядит кризис среднего возраста, – подумал Райский, – не добился, не женился, даже не спился. И не хочется». Уехать из города ещё как хочется. Не отпуском, а увольнением. Рутина доела мозг, сил больше нет. «Пряничное княжество», говорите? По крайней мере до сентября, а там как пойдёт.
***
Расценки на туристическом сайте, в свете предполагаемой выручки за сдачу квартиры, реально показали доступность и деревенского домика, и комнаты над городской таверной. Причём, как риэлтером по сдаче, было выгодней пользоваться самим «Пряничным княжеством».
Решено.
Одним днём Райский уволился, передал ключи агенту с бейджиком в виде печатного пряника и вечером, улыбаясь новорожденной луне, с рюкзачком за спиной уже поднимался на речной корабль. Долго, целую неделю плыть с остановками у всех руинированных достопримечательностей…
***
Причал княжества был конечным пунктом водного круиза.
Июньский полдень улыбнулся Райскому лавками в два ряда, с нарочито этнографичными коньками крыш, со всякой сувенирной ерундой и фирменной выпечкой. Очень кстати.
Ехать в настоящей телеге с деревянными колёсами оказалось просто ужасно! Даже по мягкой пыли деревенской дороги. Тряская, громыхающая штуковина… Что ж аутентичность, экзотика, за ними приплыл? Смирись.
Между синим от глубоких теней краем ельника и полем телега разминулась с конной кавалькадой, сопровождаемой звуком горнов и барабанов. Гарцующие кони очень пылили. Райский заметил на одном из них высокую худую фигуру женщины в короне, в багряном плаще, сидевшую боком. Вороной жеребец блистал, как чёрный атлас, убранный белыми атласными лентами.
Извозчик снял картуз и, стоя возле телеги, проводил взглядом шествие. Кряхтя, перевалился обратно.
Райский спросил его:
– Что это было? Представление для ВИП-туристов?
– Что? Ты издалека? Это же Костяная княгиня на выезде. Правительница наша, – с некоторым упрёком добавил извозчик и бережно раскрыл картонный двойной образок.
Слева был напечатан местный герб – княжеский замок на холме-прянике. Справа чёрно-красный лубок, обрамлённый лучами позолоты: конная смерть.
***
«Не представляю, как они это сделали… Робот с искусственным интеллектом? Голограмма? Определённо нет».
Райский стоял в толпе, глядя на ложу правительницы.
Она часто посещала уличные представления. Конкретно сейчас размерено аплодировала фокуснику. До этого – шутам, акробатам, кукольному театру. Высокий скелет не чурался простых радостей жизни, не заносился, легко снисходил до разговоров с людьми. Райский слышал её голос и смех – негромкий, сдержанный.
Костяная Княгиня была ростом выше всех, включая своих гвардейцев. «Любопытно, зачем они ей нужны? Для красоты?» Иногда не нужны. Не так уж редко она пешком, быстрым шагом устремлялась куда-то с косой на плече.
***
Через день бывая в городе, жить Райский предпочёл в деревне, арендовав избу возле речушки. Соседние пустовали, так что управляющая ими тётушка реже навещала своего беспроблемного постояльца, чем гороховое поле, и главную тайну, общеизвестную тайну Райский узнал не сразу.
В тот день хозяйка сама доставила ему молоко, намереваясь заодно и собрать куриные яйца. Принесла капустный пирог. Не жизнь – сказка. За чаем, за пирогом и она всё и выложила Райскому, непритворно всплеснув руками на его кощунственные гипотезы:
– Что ты выдумал!.. Какая ещё голограмма, хороший мой?! Костяная княгиня самая настоящая! Старику моему кашель вылечила одним касанием. Третью неделю лежал, помирал. Заявилась к нему под утро, стала в изголовье и говорит: «Рано тебе ещё». В щепотку взяла пустоту и стукнула ей по грудине. На другой день кашель усилился, зато после… – тише, тише и сошёл на нет... Кто так смог бы? Только она сама. Настоящая… Княгиня и замуж бы не прочь… Никто не берёт… А ведь какой шанс! Редкий!
«Ха, наверное им такие байки заливать прописано в контракте, – жуя, подумал Райский, – и у всех разные легенды про чудесное исцеление».
– Какой шанс? – уцепился он за возможность поболтать.
Тётушка прищурилась… Правда не знает или прикидывается?
– Да ведь она бессмертна. Её муж вровень станет – бессмертным. Как поженятся, так сразу.
– И до сих пор никто не?..
– Как тебе, хороший мой, сказать... В женихах на моей памяти двое ходили. Прежде того, слышала, не меньше десятка. Но вот до свадьбы дело не дошло. Все трусы, все обманщики. Болтуны, как есть болтуны…
«Помнишь свой детский страх? – спросил себя Райский. – Изжил его или как? Живо я вписался в игру. А впрочем, спрос – не грех. Кто бы ни стоял за этим гудвином, забавно было бы с ним переговорить. Тут и заняться-то нечем, кроме как грох воровать и камешки швырять в реку.
***
Райский не стучался в ворота княжеского замка, не засылал сватов и не пел серенад под окнами. Они переговорили на площади, на миру. Он – стоя на земле, Костяная княгиня – верхом.
Был ранний вечер, поскупившийся на прохладу.
Княжеская свита расположилась на главной площади полукругом знаменосцев и трубачей. Глашатай призвал супружеские пары на бал в честь летнего солнцестояния. А также призвал тех, кто без пары, обрести её в этот день и час.
Райский подошёл к смерти, наученный этикету, остановился молча, правую руку оставил на сердце.
Княгиня сделала знак глашатаю прерваться и осведомилась, что желает её подданный?
Пригласить княгиню на танец. У него нет пары, у неё тоже.
– Для обычных танцев подходят все вечера, кроме сегодняшнего, – повторил только что прозвучавшее коронованный череп.
– И всё это правда? – спросил Райский, не уточнив суть вопроса.
– Всё правда, – чинно кивнула она, не нуждаясь в уточнениях. – Замужество желанный шаг для меня. После обручения и танца, осенний бал плодов стал бы днём нашей свадьбы.
– В таком случае…
Костяная рука взлетела останавливающим жестом:
– Откажись.
– Почему?
Лысый череп в зубчатой короне наклонился к Райскому и чуть ли не по слогам проговорил:
– По сей день. Ни один мужчина. Из тех, с кем я была обручена. Не явился на свадьбу… – Костяная княгиня выпрямилась в седле. – Я дарю супругу вечную жизнь в день свадьбы. Но раньше, в день помолвки он дарит мне свою короткую жизнь. И я забираю её, если он предумает.
Райский согласился.
Выдохнув, он подал княгине руку, помогая сойти с седла. Без колебаний надел печатку со своего мизинца на безымянный палец скелета. Нашёл мужество поцеловать холодные зубы. Посматривая на другие пары, танцевал, как жених с невестой. Объятья сменялись кружением. Оркестр звучал проникновенно, как единое целое, музыка порхала невидимой феей в сачке ажурных каменных фасадов. Не присоединившийся к танцу народ умилённо притих… Но такое количество сложно странных взглядов из толпы Райский не ловил на себе никогда…
***
После помолвки стали жить в её замке.
Они разговаривали как обычные люди, не избегая бытовых и приземлённых тем.
Когда, глядя на ложе под балдахином, Райский спросил:
– Но как? Ведь ты – скелет…
Костяная княгиня не обиделась, чуть свысока объяснила:
– Брак – это статус, а не фокусы под одеялом. Но, уверяю тебя… всё будет.
Иногда, выпив лишнего, Райский запальчиво спрашивал:
– В чём подвох?!
Она отвечала, что его нет, однажды добавив:
– Наверное, в этом.
***
В обеденном зале всегда горел камин. Днём и ночью. Рядом с ним среди гербов висела картина, изображающая осень. Эскиз, жёлтый, солнечный сентябрь, набросанный чёткими мазками.
Этот камин и пейзаж, то и другое украшенное завитками лепнины, невероятно мучили смертного жениха. Ему казалось, что летние вечера один за другим уходят в камин как поленья, как солнце на запад, неостановимо приближая заоконную реальность к живописной. К свадьбе приближая.
Райский не боялся высоких ставок игры. Не боялся подозрений в безумии. Не боялся объятий скелета. Он просто боялся. Трудно сказать, в какой момент зародился ужас, но с каждым днём он давил всё сильней… До удушья, до невозможности проглотить корочку свежего хлеба. Любезно отломленная костяными пальцами, она так и лежала в пересохшем рту, пока не слуги не подадут кофе.
Он смотрел на календарь, как приговорённый – на секундную стрелку. Притом, что физически Райский был совершенно свободен. Иди куда хочешь: беги, уезжай, уплывай. Документы в рюкзаке, наличка в кармане.
***
Разговоры с невестой становились всё реже и поверхностней.
Улыбка скелета не предполагает оттенков. Низкий голос Костяной княгини звучал всегда ровно. Её оскал, на йоту не изменяясь, ширился час от часа более зловещее, саркастично, плотоядно. Ужас, намертво прошитый стыдом, заставлял Райского молчать. Молчание делало фальшивым каждый шаг, каждый вдох. Райский отворачивался от лжеца в зеркалах, рано ложился спать, оставаясь лжецом и во сне. Проснувшись, он плакал.
В чертах княгини Райский ждал и, разумеется, не находил хоть какое-то движение мимики, лакуну для встречного слова, для откровенности. Нет-нет-нет. Всегда одна и та же закостеневшая ликующая улыбка. А что, собственно, Райский сказал бы смерти? Два ряда её ровных, крепких зубов перекусывали мысль в полёте.
«Как она кричит? Она злится, на кричит на кого-нибудь? Что я наделал... Смерть остаётся смертью, дурак остаётся в дураках».
***
«Я успел подписать бессрочную аренду… – подумал Райский как-то в момент просветления. – Случись что, моя квартира отойдёт фирме Пряничное княжество… И что? Меня кто-то заставлял вступать в эту игру, делать предложение? Меня кто-то заставляет бежать? Бежать».
Начался август, Райский уже не стеснялся молча уходить на целый день, бродить перелесками, грызть костяшки рук. Не помогало, какое там. Ледяной иглой тоска прошивала июльскую жару и втыкалась прямо в сердце.
Когда с берёз полетела листва, тревога сделалась непереносимой. Бежать.
***
Третьи сутки моросил дождик.
Костяная княгиня работала с бумагами. Над секретером расходилось благоухание розовой ароматической свечи. На ней княгиня жгла ненужные бумаги. Вычёркивала что-то в коротких таблицах, дополняла ремарками в длинных списках. Напротив одних имён ставила галочку, напротив других ставила вторую или третью.
Над истрёпанным по краям листом княгиня вдруг задумалась, поставила перо в чернильницу, тряхнула черепом и хмыкнула: ишь ты!..
Обернулась:
– А ведь я возьму твою фамилию! Удачно, не правда ли? Красивая фамилия.
Райский кивнул и понял: сейчас.
– Не могу больше из-за какого-то дождя безвыходно сидеть в четырёх стенах. Надо проветриться.
– Возьми крытую повозку.
– Довольно плаща.
Княгиня пожала плечами и вернулась к бумагам.
***
До своей деревеньки Райский шёл расклякшей просёлочной дорогой, перепрыгивая с обочины на обочину, отмахнувшись, когда его предложили подвезти. Почему? Трудно сказать. Ветер отгибал широкий капюшон, Райский прятался в него, будто это имело смысл.
Выглянуло солнце. Он слегка успокоился, нашёл себе местечко в попутном караване из пяти телег, везших бочки на одноименный фестиваль «Пивная бочка». Угадав по излучине реки, направление к границе Пряничного княжества, Райский хотел было распрощаться с попутчиками, но передумал. Шумные пьянчужки, закусь и пляски – та самая атмосфера, в которой он жаждал оказаться и почувствовать себя в безопасности – среди людей.
На въезде в деревню двухвостые флаги вели бой с ветром, хлестали его изо всех сил и швыряли с размаха. Попрошайки восхваляли щедрость и красоту вновь прибывших. Разносчики пива драли тройную цену за кружку. Всё было, как Райский ожидал и сверх того! Он зашёл в самую большую таверну, выпил и перебрался дальше по улице – в самую громкую. Там гуляли «дубы-башмачники» – страта сапожников с западных областей. Как они отплясывали в своей деревянной обуви, слышала вся улица! Пронзительно взвизгивали дамочки, когда весь круг коренастых мужиков подхватывал их разом и кружил, не отпуская.
«Здесь нет места смерти, – подумал Райский».
Светловолосый парень рядом с ним одёрнул жилетку, помахал рукой нарядным девушкам в дверях таверны и подмигнул приятелю:
– Время размяться?
Оба поднялись.
Ровным счётом ничего это не означало. Райский провалился обратно в кошмар, он едва не схватил уходившего парня за руку. Потёр лицо. Начал озираться, присматриваться.
Он забыл про пиво, не отвечал, когда к нему обращались. Он превратился в какое-то чучело зверя, прибитое к полу.
«Не уходите, не уходите, пожалуйста, не уходите».
Всего ничего времени прошло, когда Райский признал: ему не кажется. Люди покидали таверну под самыми разными предлогами и без них. Хозяину это как будто представлялось естественным!.. Он даже отпустил слугу за ненадобностью:
– Гуляй, раз никого нет. Понадобишься, я крикну.
Музыканты перебрались играть на дворе…
«Останьтесь, останьтесь, пожалуйста, останьтесь».
Вскоре и хозяин ушёл наверх, оглядываясь, поглаживая лестничные перилла. Стало неправдоподобно тихо… Райский сидел с ногами на лавке. В углу засопел, забормотал что-то спавший пьянчужка и, хватаясь за столы, направился к двери.
***
Райский пытался разобрать: по-прежнему ли поёт и гуляет улица, но не слышал. Зато различил барабанную дробь. Вой горнов. Долгий угрожающий призыв трубы и топот. Цокот, топот…
Сквозь духовые как ржавчина прогрызался скрежет:
– Лжец! Эц-эц… Эц-эц… Лжец!..
Похожее на смех, ритмичное лязганье:
– Лжец! Эц-эц… Эц-эц… Лжец!..
Захлебнувшийся хохот, далёкий от радости, как небо от земли:
– Лжец! Эц-эц… Эц-эц… Лжец!..
Дико взвыла труба, вскрикнула, поперхнулась криком и хрипом:
– Лжец!..
Райский засмеялся.
Мир за стенами гудел как железный барабан. Голова превратилась в железный барабан. Через всё побежала трещина.
«Эц-эц… Эц-эц!.. Эц-эц… Эц-эц!..» – тяжёлый цокот смаковал каждый шаг и отдавался в межбровье.
Похожие статьи:
Рассказы → Лестница в небо из лепестков сакуры
Рассказы → Новогодняя история в черно-белых тонах
Рассказы → Танатос 78
Рассказы → Пустота
Рассказы → Брокер жизни
