Смерть и зима... Смерть была постоянной величиной в мире пилотов, они знали - вечная тишина ходит рядом, и все они уйдут в неё.
Собственное тело казалось Геле тяжёлым, неповоротливым. Ее не выпускали в бой, имя вычеркнули из списков живых, но ещё и не вписали в расход. Ей тридцать пять, сердце с трудом уже выполняло свою функцию; скоро оно совсем остановится - хватило бы одной перегрузки, но никто из командования не хотел, чтобы кто-то посреди боя брал ее машину под контроль, когда ее не станет.
Зима - серая, смешанная с маслом каша под ногами, ледяной дождь с неба. Мокрые и обледенелые отбойники. Она просто уселась на один из них, наблюдая, как чужая машина вырывается за границу облаков, к свету.
- Курить есть? - Танзелволд уселся рядом; он уже вошёл в тот возраст, когда непонятно, сколько человеку лет, зарос щетиной, и лишь глаза были все те же - цвета мёртвого неба. Он ещё не выгорел, он ещё жил.
Сколько она его не видела? Года два точно, он - единственный, кто из ее учеников остался в живых. Даже почти в сознании, но смирившийся. Их связь... что-то нелепое на этой войне, наверное, только из-за неё она жила, да приходит время платить за все - два года ее почти убили. Осталось немного.
Танзен не дождался ответа и обнял женщину - огрузневшую, взъерошенную, глаза из-за съедавшей грудь боли стали ещё больше, скулы обтянуло - призрак. Но ещё тёплый и звучит знакомыми аккордами, тихим шипением динамиков и биением сердца под истертым комбинезоном, совсем не защищающим от холода. Она не изменила своим песням, он тоже - и поэтому только хмыкнул, когда она склонила голову ему на плечо.
- Не уходи, - он укрыл ее своей курткой и закурил.
- Это не зависит уже от меня, - женщина закрыла глаза. - Нам нельзя привязываться, ты знаешь.
Он промолчал: смысл что-то знать, когда в душе все рвётся на части. Он смирился со своей участью быть придатком боевой машины, смирился, что ломает себя и выжигает дотла только потому, что ему так определили сверху. Но смириться с тем, что связи рвутся, он не смог! Забыть, смазать в памяти лицо и голос, любого, не ее... С ним всегда оставались ее песни, а с ними - и образ.
- Возьми, - Гела сунул ему свою последнюю пачку сигарет. - В пламени немного света.
Темнело, они были за гранью прожекторов; утих ледяной ветер, стало холодно и тихо, только дежурные на вышках переговаривались. Сигарета Танза была единственным светом в наступавшей тьме.
- Я все равно останусь, - Гела дрожала, комбинезон промок насквозь, но ощущение холода отступало. - В тебе, в каждом из нас есть немного чужого пепла.
- Ты для меня останешься светом, - он не уловил тот момент, когда чужие наушники замолчали, а теперь и его треки кончились. Навалилась тишина; Смерть, как нечто плотное, вилась рядом.
Пошёл снег, укрывая холодные цементные блоки.
- Свет... - она вжалась в мужчину, перед глазами все было бело. Сердце защемило так, что нечем стало дышать, в грудь втекали белизна и покой.
Танзенволд уткнулся в ее волосы, чувствуя ее боль. Снег таял у него на щеках, а губы касались жилки на виске, замершей в один миг. Женщина в его руках всхлипнула и обмякла: пламя в груди сожгло сознание до тела, остался только свет.
Пилот горько завыл; пока он может испытывать боль, он живой. Пока не меряет погибших цифрами, он живой. Он живой, пока в нем есть ее свет.
Похожие статьи:
Рассказы → Лестница в небо из лепестков сакуры
Рассказы → Пустота
Рассказы → Новогодняя история в черно-белых тонах
Рассказы → Брокер жизни
Рассказы → Танатос 78
