Таинственный Хаграм.

Рассказ написан в соавторстве с Янесиком.


«Еще один заход и она не жилец», - мужчина с раздражением наблюдал, как муха кружит над его чашкой с кофе, называемого местными «кавой». 

Настроение сразу испортилось. И когда прозвучала пронзительная мелодия, которую Робутье забывал сменить, он готов был разбить телефон. На экране возникло жизнерадостное лицо супруги. Как же он ценил в Жаклин это качество, но в последнее время она стала докучливой и ворчливой. И что ей не спится, соскучилась? Догадываясь о причине звонка, мужчина испытал еще большее раздражение. Им и так хорошо живется вдвоем, почему нужно выискивать проблемы?

«Может, притвориться, что занят, и не отвечать? – решил Робутье».

Супруга настырно продолжала звонить, и он все-таки взял трубку. Вдруг что-нибудь случилось?

- Филипп, я понимаю, что одно дело выгуливать собаку, а другое… - послышалось беспокойное сопрано Жаклин.

Далекий голос в воображении мужчины сразу оброс плотью. В квартире с видом на Сену и Нотр-Дам длинноногая блондинка улыбнулась своему отражению в зеркале, поправила укладку, и на ходу запахивая шелковый короткий халатик, вышла на террасу.

- Кстати, твой пудель сегодня испортил мои новые туфли - отгрыз ремешок, за что пришлось его наказать, - продолжала Жаклин. - Знаешь, Филипп, однажды я послушалась тебя, а теперь каюсь. Зачем я тогда сделала аборт? Хотя понимаю, что тебе все равно. 

Неприятный осадок от воспоминаний заставил француза недовольно поморщиться, но тут же месье Робутье перевоплотился в примерного семьянина и привычно - внимательным голосом произнес:
- Дорогая, мы же договорились больше не поднимать эту неприятную тему. Да я был не прав, теперь очень жалею, но удочерять я не…

- О, тебе не понять, что для женщины визг щенка, пусть и самого чудесного, не заменит радостного крика ребенка. 

- Наши соседи прекрасно живут без детей.

- У некоторых людей по этому поводу другое мнение. И почему, в конце концов, мы должны кого-то копировать? Мне прислали фотографию девочки. Такая милашка! Сейчас я тебе скину. У нее светленькие волосики, бирюзовые глазки – точь-в-точь, как у меня…

- Жаклин, рыбка, почему нужно это обсуждать по телефону? Тут плохая связь – слышимость через слово. И потом, ты же знаешь, мое отношение к усыновлению или удочерению. Как это не ужасно для тебя, но нет, нет и еще раз нет. Я на это не подписываюсь. О чужом ребенке не может быть речи, никогда не смогу полюбить…

- Филипп...

Связь оборвалась. Так и не убрав телефон от уха,  мужчина изловчился и двумя руками прихлопнул огромную муху, норовящую искупаться в ароматном напитке. После звучного хлопка раздался победный возглас. Человек с омерзением стряхнул с ладони расплющенное насекомое и поднялся, чтобы помыть руки.

«Не хватало еще какую-нибудь заразу подхватить,- подумалось Робутье». 

Экземпляр, пытавшийся нырнуть в кофе, явно превосходил своих городских собратьев. Может, это был вожак стаи из городской свалки, находящейся неподалеку? Неприглядное место скрывалось небольшой рощицей саженцев тика и сандаловых деревьев, впереди которых вальяжно выстроились экзотические сосны, покрытые бело-серым, как пепел, налетом. У самого заведения с символичным названием «Баша ир», что означало – добрые вести, широко раскинулся гинкго билоба, под тенью которого мужчина и спасался от палящего солнца. Угораздило же приехать в Хаграм в самый жаркий месяц! Глаза до слез щипало от едкого дыма – в азиатской провинции жгли на полях жнивье, а может, вдобавок ко всему еще кого-нибудь кремировали.
Для резвых насекомых дым не был помехой. И уж тем более им не составляло труда преодолеть небольшое расстояние до местной чайханы, что и было причиной его непопулярности. 

Как только хозяева не изощрялись: и кустики душистой розовой чампы, рассаженной вдоль бамбуковой оградки, и пылающие гибискусы в больших горшках, и даже декоративные чашки с имбирем и перцем, расставленные на каждом столике. Порой ничего не могло перебить спертого запаха нечистот. Хозяева каждый раз с тревогой принюхивались, откуда ветер дует. И когда в кафе появился редкий посетитель, его принимали с королевскими почестями, только что ноги не целовали. 

Однако не всем было в радость повышенное внимание. Когда принесли порцию заказанной еды, мужчина с шевелюрой седых, слегка вьющийся волос рявкнул так, что всех ветром сдуло. Робутье не выносил, если стояли у него над душой и заглядывали в рот. Тщательно вымыв руки, он плюхнулся на пластиковый стул, который дышал на ладан. И сделал пару глотков уже холодного напитка, мысленно обвинив в этом назойливую покойницу. К подарку заведения - хлебной лепешке, начиненной мясом неизвестного животного, месье Робутье даже боялся прикоснуться, передумал пробовать и заказанные лягушачьи лапки, зато обрадовался выпечке, как на родине - круассану. Вот оно изысканное наследие французской колонизации!

Если бы Робутье узнал, из-за чего прервалась связь с супругой, то прихлопнул всех мух в округе. Он даже не мог предположить, что рот Жаклин закрыл пылкий поцелуй.

Как у любой уважающей себя француженки, у нее был любовник. Он появился именно в тот момент, когда Филипп стал игнорировать ее желания. Ссылаться на головную боль – женская блажь. А в их отношениях это стало блажью мужчины. Ребенок скрепил бы их семью, но и этого Филипп не хотел. 

«Пусть все летит в тартарары! – про себя воскликнула Жаклин».

Женщина подумала о том, что Филипп, не будь он ее мужем, одобрил бы этот выбор. Тренер по камасутре был таким красавцем! Загорелый, плечистый, крупный, и обаятельный, как водный спасатель с глянцевой картинки. 

Руки Марио скользнули по упругим бедрам женщины, нырнули под халатик. Жаклин затрепетала, изогнулась под его ласками, подобно кошке, и со страстью, на которую только была способна, ответила на поцелуй, языком выделывая пируэты. Ей хотелось показать, насколько она способная ученица.

Еще тогда в их уютном гнездышке, в Альпах, где Жаклин познакомилась с будущим наставником, созрел хитрый план, как избавиться от Филиппа на целый месяц. 

- Представляешь, у него кошмары по ночам, - пожаловалась тогда Жаклин. - Он стонет и так противно хрипит, будто его душат. Я даже боюсь оставаться с ним в одной спальне. 

- Детка, так это же замечательно! Давай, отправим его в Хаграм для восстановления здоровья? Местные азиатские целители творят чудеса. Конечно, они еще те шарлатаны и будут назначать сеансы до победного конца, стараясь как можно больше вытрясти денег. Но что для нас деньги? Ведь так, милая? Главное, что целый месяц мы будем дышать свободно, встречаться, когда хотим и отрабатывать новые позы.

Любовники радовались, как дети, своей идее. Пили прямо из горлышка бутылки шампанское «Луи Рёдерер». Потом предавались бесшабашному, умопомрачительному сексу, изучая новые позы камасутры. 

- А вдруг он там останется навсегда? - голос Марио выдернул ее из облака приятных воспоминаний.

- О чем ты?

- Не помню, рассказывал ли тебе, - продолжал любовник, - на этих сеансах по методу Штаранга нередки случаи смертельного исхода. Это было бы лучше, чем развод.

- Что? – глаза Жаклин округлились от шока. – Я не собиралась разводиться с Филиппом. И вообще не желаю ему смерти. Почему ты сразу не сказал? Ах, ты гад! Где же мой телефон?  

- Оставь все на веление судьбы, - паршивец швырнул мобильник с балкона и притянул к себе Жаклин.


***
Тем временем Робутье в далёком Хаграме, размышляя о пользе колонизации, наслаждался поеданием еще горячего хрустящего круассана. 

Как ни старался, но не удавалось отвлечься от ночных кошмаров. Не помогали даже транквилизаторы. Стоило закрыть глаза... Нет, лучше об этом не думать. Каких только специалистов он не посетил на родине. Все бесполезно! Каждый психотерапевт, а их он сменил бессчетное количество, расспрашивал о симптомах. Все симптомы уходили в область сна. Мужчина надеялся на последнюю помощь – лечение по методу Штаранга. О нем месье Робутье услышал от жены, она – от хорошего знакомого, а тот, видимо, еще от кого-то. Не зря говорят про рукопожатие семерых! Когда же его личный врач подтвердил, что гипноз – лучшее средство для избавления от кошмаров, француз купил билет. Его ждал знаменитый целитель и Хаграм - городок, затерявшийся в горах Лаоса. Итак, предстоял первый сеанс гипноза у местного светилы. Сколько будет всего сеансов, Филипп не знал. Но очень надеялся, что приезд не окажется бессмысленным. Недаром же он ехал пятью транспортами: сначала самолет, который трясся в турбулентном потоке, подобно бумажному змею, потом поезд, набитый людьми, как банка консервами - многие просто висели снаружи, опираясь на деревянные приспособления. На этих «пиратов» Робутье даже боялся посмотреть, холодок тут же бежал по спине – вдруг не все из храбрецов, взявших поезд на абордаж, добирались до нужной станции? Затем на ладье без бортов, которая с трудом напоминала джонку, малец, ловко управляя одним веслом, переправил их на другую сторону реки. Удивил мирный нрав крокодилов, лениво высовывающих пасти из воды, словно приветствуя будущую жертву. Дальше француза ждал неуклюжий садист-ишак, который заставил сидящего на нем месье пересчитать все неровности горной дороги, развороченной оползнями. Последним испытанием был автобус, где кондиционером служили окна с выбитыми стеклами. И все это в невыносимую удушающую жару!

Месье Робутье затряс головой. Хватит, еще предстоит обратный путь домой по тому же маршруту. 

Взглянув на часы, француз внезапно поднялся и быстрым шагом направился сквозь проснувшийся город, который встречал его какофонией звуков: гудками спешащих куда-то тук-туков, криками зазывал, перебранкой лавочных торгашей, восторженными возгласами туристов на десятках языков, "мелодичными" визгами гиббонов и смехом резвящихся детей.

Мужчина вначале не понял, чего хотел от него смуглый парень в соломенной конусной шляпе, трясущий за руку и твердящий: «Кипа, кипа». Он чуть было не оттолкнул мальца, приняв за попрошайку. Кофе, ах, да! Вспомнив, что забыл заплатить, Робутье достал толстую пачку кип. Довольный паренек, получив хорошие чаевые, проводил до самого  жилища народного целителя. Пестрый оранжево-красный дом со шпилем и черепичным двускатным козырьком над входом, теснившийся в конце улочки, напоминал маленькую башенку. Внезапно в лицо мужчины метнулась коричневатая головка змеи, которая, не успев дотянуться раздвоенным языком до его лица, тут же отпрянула назад. И в следующую же секунду вместо нее Робутье увидел протянутую ладонь. Его просили заплатить за испуг. Подобную штуку с ним уже проделывал другой местный мальчишка, но он и на этот раз опасался не заплатить. Один бог ведает: удалили у змеи ядовитые железы или нет. Протянув какую-то мелочь, месье постучал в дверь и оглянулся по сторонам - вдруг еще не все на нем заработали. Желающих хватало. Дверь открыл человек в длинной до пят коралловой накидке, переброшенной через плечо. 

- Добрый день! Мне к Лишаеру, - растерянно произнес месье Робутье, не ожидая увидеть европейца.

- Да, да, я вас ждал, - поприветствовав сложенными на груди ладонями, сказал народный целитель.

«Что за безысходность заставила его залезть в эту дыру? – подумал Робутье».

- Так и вы здесь от той же безысходности, -   радушно произнес  целитель Лишаер.

- Интересное начало, - Робутье уверился в успехе лечебного сеанса. – Вы мысли читаете?

- Прошу, месье, входите. Не стоит разговаривать через порог. 

С легкой душой Филипп лег на старенькую кушетку, застеленную разноцветной простынкой. Улыбнувшись и протянув вперед руки, Лишаер внезапно стал душить пациента. Раздался сдавленный хрип и француз потерял сознание. Приказав помощнику проверить пульс мужчины, целитель начал сеанс. Он предпочитал работать с почти умерщвленными пациентами. Так его учил великий гуру Штаранга.

Когда человек умирает, все болезни покидают тело. Как говорится, крысы бегут с тонущего корабля. И за считанные минуты пограничного состояния клинической смерти нужно было успеть сделать все намеченное. Лишаер обладал секретом, который позволял продлить это состояние, не навредив организму. Жизнь в мозгу пациента поддерживал специальный раствор, который вводился в начале сеанса. Целитель Лишаер называл его уколом бодрости.

- Пойдите, перекусите, пока я выпущу кровь из пациента, - заботливо предложил помощник.

«Да, ему не мешает перекусить, поработать придется честно в полную силу,- подумал целитель».

 Придушить и спустить кровь - еще полдела. Нужно провести сеанс и вернуть пациента к жизни, а потом насытить тело вновь кровью, перегнанной через специальные фильтры. Официально для рекламы такой сеанс назывался гипнозом, на самом же деле все гораздо сложнее. Предстоит профильтровать и все мысли. Работа трудоемкая, но Лишаер любил эту часть процедуры. Он ощущал себя настоящим волшебником!

После завтрака, который состоял из риса и свежих овощей, и, как всегда, начался довольно-таки поздно – первые часы утра строго отводились под медитацию, Лишаер вернулся к французу и приступил к сеансу. Глаза Робутье были широко раскрыты. По всей видимости, он погружался на дно подсознания. Как мутные бурые воды горного потока, устремляются под силой гравитации вниз, темные мысли Робутье опускались все ниже, все глубже, пока не достигли дна. А светлые мысли стали испаряться, освобождая место самому низменному, что есть в человеке.

О, сколько порочных наклонностей таится на дне человеческого сознания! Если бы каждый мог туда заглянуть, то ужаснулся.

Помощник синхронно с целителем выполнил определенную мудру - они погружались на дно мыслей пациента, словно находясь в одной барокамере. Их руки, приложенные к голове Робутье, время от времени скользили по ней.

Опытное ухо Лишаера уловило щелчок – это было окончательное падение мыслей ушедшего в предсмертное состояние человека. Целитель осторожно зашевелил пальцами, словно перебирал мысли, как если бы они лежали твердыми шариками в грунте. 

Лишаер довольно улыбался, будто проживал беспечную жизнь вместе с пациентом, и повторял: «Так, так, так». Поездки на яхтах, пикники на Ниагарском водопаде, полеты на частном самолете над пустыней Наски. Беспорядочные половые связи. Ах, даже героин! Не удивительно, что у людей поехала крыша. Вредно иногда быть богатым. 

- Смотрите, смотрите, - над ухом раздался голос помощника.

- Да, Куи, я вижу. Вот отчего у него кошмары - заставил бедняжку сделать аборт, - этот момент Лишаер пропустил, не желая видеть страдания женщины. - А после приговор врачей: «К сожалению, вы больше не сможете забеременеть». Друг мой, в этой жизни все возвращается бумерангом.

Методом визуализации будущего он создавал одно за другим поле развития беременности. Ступеньки образов, которые опирались на вариантность возможного развития плода, вели все дальше и дальше. Лишаер с ног до головы покрылся капельками пота - он чуть ли сам не терял сознание, но подпитываясь энергией Куи, с которым он сцепился руками, упорно карабкался по ступеням подсознания. 

- Это девочка, девочка, - воскликнул Лишаер.

- Давайте сделаем визуализацию ребенка в возрасте шести или десяти лет, а может уже…

- Нет, Куи, не так быстро. Давай остановимся на десятилетнем возрасте. Ткани могут не выдержать. А потом мы с ним под одним эгрегором. Биотоки его мозга работают в очень слабом ритме. Боюсь чего-нибудь упустить. Все, Куи, дай мне сосредоточиться. Постарайся записать, что я буду говорить. И четко следи за временем – еще один не вернувшийся к жизни пациент, нам не нужен, а то весь гонорар уйдет на его похороны.

Лишаер внезапно вздрогнул. Ему показалось, что в сознании француза, находящегося в пограничном состоянии между жизнью и смертью, разрядилась молния. Целитель пошатнулся и рухнул на пол. 

- Целитель, что с вами? - Куи ощутил, как на голове зашевелились волосы. Перед ним лежало два трупа.


***
...Филипп Робутье открыл глаза и приподнялся с кушетки. Куда подевался этот чертов специалист по гипнозу со своим помощником? Ощупав карманы, француз понял, что его ограбили. Ага, дали деру! Шарлатаны!

Мужчина выглянул из окна на улицу и поразился царящей там тишине. Что у всех сейчас тихий час? Окно резко распахнулась, больно ударив его створкой. 

- Проклятье! – Робутье схватился за кровоточащий нос.

Быстро преодолев несколько ступенек, он пошел по безмолвной, пугающей тишиной улице. Даже визжащих гиббонов, которыми еще час назад кишел город, не было слышно. Робутье увидел на фоне домов прозрачные тени, они двигались, а точнее – плыли, подобно огромным медузам. Неужели у него солнечный удар? Мужчина пощупал лоб и перешел на другую сторону улицы, под навес здания. Присмотревшись, он понял, что тени имеют человеческие очертания. Одна такая тень двинулась на него. Ба! Да это же призрак! Француз попытался дотронуться до приблизившейся к нему сущности, но схватил пустоту. Не удержав равновесия, Филипп повалился на мостовую.

- С вами все в порядке? – услышал он ангельский голосок.

Скривившись от очередной боли, Робутье поднял голову. Призрак на глазах густел и обретал формы. И вот перед ним уже стояла узкоглазенькая девчушка в ярком платье, с разноцветными бусами на шее, серьгами в ушах и босоногая, как большинство местных ребятишек. На загоревших, измазанных щечках блестели янтарными бусинами слезы.

- Тебя кто-то обидел? – спросил все еще лежащий француз, смотря снизу вверх.

- Я не хочу быть их ребенком, - ответила девочка. – Они не любят друг друга, и кажется, им совершенно не хочется детей. 

- Чьим ребенком? 

- Я вновь должна родиться. 

- Ничего не понял, - пробурчал Робутье, чувствуя, что голова начинает раскалываться.

Француз уселся рядом с девочкой и стал потирать ушибленное колено, выглядывавшее через рваную штанину. 

- Если у человека много любви – он может сделать мир прекрасным. А если мало, - рассуждала нарочито серьезным тоном девочка, - то уничтожит. Мне кажется, что у этих людей, любви очень мало. И на меня ее не хватит. 

- Разве можно измерить любовь?

- Если всему можно найти объяснение, то и все можно измерить. Разве нет?

У француза так и вертелось на языке – знает ли девочка что-то о нем. Глупо было об этом спрашивать. Откуда ей знать? Робутье проводил взглядом еще одно призрачное тело, проплывшее мимо них. Да что тут происходит? Он сошел с ума? Хорошо, что девчонка вполне себе живая. Чтобы в этом удостовериться, он дотронулся до подола ее платьица.

- Мы в городе призраков, - будто прочитав его мысли, пояснила девочка.

 Бывают моменты необъяснимого беспокойства, когда ты не знаешь, что происходит, но стоит услышать хоть какое-то объяснение, даже самое нелепое, абсурдное, как сразу становится на душе спокойнее. Главное не избавиться от причины беспокойства, а ее узнать. Еще минуту назад Робутье успел ужаснуться, увидев перед собой явно потустороннее существо. И вот уже девчонка, умная не по годам, рассказывает ему о городе призраков, а он слушает с каким-то равнодушием, словно последние известия из далекого Китая. Почему-то еще мозг выдал воспоминания о коктейле «Смерть от восторга», который он недавно пробовал.

- Сто пятьдесят грамм вишневого сока, пятьдесят грамм коньяка, - перечислял бармен, - взбить с несколькими кубиками льда, свежим яблоком и вишней. Не забудьте оставить одну вишенку для украшения. Но главное в другом…

Робутье было наплевать, в чем там главный секрет. Не проще ли выпить коньяк без всяких добавок? 

Девочка тоже хотела с ним поделиться секретами, только он упустил нить ее повествования.

- Один год в Хаграме равен всего пяти минутам, проведенным здесь, среди призраков, - продолжала девочка. 

- Так ты хочешь сказать, что пока мы с тобой тут общались, уже прошел целый год, а может и не один? 

Ему не верилось, все казалось сном. А раз уж это сон, то и относиться нужно ко всему лишь как к ночному видению. Ему не привыкать видеть кошмары. Главное, что они заканчивались всегда хорошо, он оставался жив. 

- Вам не стоит беспокоиться, вы же не умерли.

- Не умер? Это приятно слышать, - выдавил из себя улыбку Робутье. – Как тебя зовут, прекрасная незнакомка?

- Асийя, - засмеялась девочка. - А к вам как можно обращаться?

- Зови - месье Робутье.

Мужчина уже поднялся и следил за быстрым перемещением облачных масс в  небе, затянутым полностью серостью. С дальнего края улицы донеслись треск и завывание, будто стая волков преследовали свою жертву. Шум приближался и нарастал с каждой секундой. Наконец, со стороны многоэтажек показалась причина странного гула. 

- Берегись! – крикнул Робутье, хватая ребенка и судорожно соображая, куда бежать.

Два смерча из пыли и песка, то ровняясь, то перегоняя друг друга, неслись прямо на них. Все это напоминало игру в какую-то жуткую лапту.

- Давай же быстрей, - подначивал Робутье, таща за руку сопротивляющуюся Асийю.

- Закройте глаза, месье Робутье. 

- Сейчас не до шуток.

Однако ничего другого не оставалось, как просто закрыть глаза. В следующее мгновение вращающиеся гигантские воронки уже оказались в метре от них. В лицо полетели крупицы песка. Но обогнув их с разных сторон, вихри понеслись дальше. 

- Это что смерчи? Удивительно, откуда они в городе? – оглянулся мужчина. 

Впрочем, городом было сложно назвать это провинциальное захолустье. Как не пытался Робутье убедить себя, что всего лишь спит, его не покидали странные ощущения. Никогда еще не было у него столь реалистичных снов, с отчетливыми запахами и звуками. Сквозь оседающую пыль мужчина разглядел перевернутый мангал, остатки лепешек и рассыпанные специи. Ему даже показалось, что в воздухе витают пряные ароматы, от которых у мужчины забурчало в животе. Вот и разбитая мостовая, где он несколько раз споткнулся, идя к этому странному целителю. Теперь вместо камней ее устилали принесенные откуда-то ветром соломенные шляпы. Вот и кафе, где пил крепкий «каве» и ловил докучающую муху. От воспоминаний о прихлопнутом насекомом Робутье передернуло. 

- Вы мне не верите? – расплакалась Асийя.

Робутье стоял в растерянности, не зная, как утешить ребенка, не умея этого делать.

- Перестань, ну же, перестань, - мужчина похлопал по карманам и выудил оттуда барбарисовый леденец, оставшийся после перелета. Он всегда запасался конфетами, чтобы не тошнило. – Вот, возьми, только не плачь.

Обрадовавшись, Асийя стала разворачивать леденец. Тишину улицы нарушило шуршание фантиков, миллионов фантиков. 

Да, Робутье мало во что верил, если только где-то очень глубоко, на задворках его памяти хранились бурные детские фантазии и несбывшиеся мечты. И то, что ему пришлось увидеть, вызвало недоумение. Робутье, открыв рот, наблюдал за розовым морем леденцов, хлынувшим к их ногам. Конфеты в глянцевых обертках, как волны, медленно накатывали на мостовую, подхватывая и сметая разбросанные там соломенные шляпы.

- Чудеса… - растерянно произнес француз. - У меня смутные догадки… не твоих ли рук это дело, мадмуазель?

- Я никогда не пробовала леденцов, - улыбнулась Асийя, - и подумала – вот бы море таких конфет.

- Хочешь убедить меня, что ты самая настоящая волшебница? 

- Если бы…, - вздохнула девчушка. – Только, к сожалению, никакая я не волшебница. Если захотите, и у вас так же получится.

- Да? Интересно. А давай, проверим. Так, что же мне пожелать? Желаю, чтобы эти конфеты исчезли, - Робутье свел брови вместе, пытаясь сосредоточиться; конфет не стало меньше. А говоришь, тоже могу, - упрекнул он ребенка.

- Значит, месье Робутье, вы не сильно этого желали. Нужно очень, очень сильно что-то захотеть и представить. Тогда все получится.

- Я не пойму, чей сон я смотрю – твой или свой? И вообще я желаю проснуться. 

- Не думаю, что это так легко получится. А вы, значит, не хотите мне помочь, да? 

- Что ты, что ты. Конечно, я тебе помогу, - заверил Робутье, поняв, что девочка вновь расплачется. Хотя теперь по этому поводу беспокоиться не стоило – ведь конфет целое море! – Что ж, давай я тебя провожу к родителям, и там все решим. 

- У меня нет родителей, они умерли. А я ожидаю момента, когда предстоит вновь родиться. Мне очень страшно, и не хочется, чтобы...

- Да, да, ты уже говорила. Послушай, малышка, я бы очень хотел тебе помочь, но не уверен, что получится. Я совершенно не верю в чудеса. 

- Получится, месье Робутье, а иначе - зачем вы здесь? 

С трудом преодолев конфетное препятствие, они направились вниз по тихой, разворошенной смерчами улочке. Так и не свыкнувшись с мыслью о призраках, Робутье шарахался каждого безликого существа, нагло проплывающего сквозь них. Бестелесные люди, собаки и даже крысы. 

- Значит, я оказался в призрачном городе, потому что на меня возложена определенная миссия. Кому-нибудь другому не могли поручить это важное задание? - пробурчал Робутье, - Но почему же только мы с тобой имеем плоть и кровь?

- Не знаю, месье Робутье. 

- Может, это мне и нужно выяснить? – мужчина взглянул на Асийю, а та лишь пожала плечами. Она, действительно, не знала. 

Солнце уже садилось, но все еще изрядно припекало. Они шли и шли, и казалось, что дороги не будет конца. 

«Куда пропали их ишаки и тук-туки? – задавался вопросом француз». Он готов был оседлать ишака, даже если бы пришлось его ловить. 

- Нам еще далеко? 

- Мы почти пришли, месье Робутье. Вон там мой дом, - девочка показала в нищую часть Хаграма.

Они прошли рынок с пустующими торговыми рядами и, обогнув безмолвное, скучающее без воспитанников духовное заведение, стали спускаться с холма. Дорога, окаймляющая неимоверно смрадные завалы, вела к трущобам, которые издали казались погребенными в мусоре. Девочка жила за пределами города. 

И когда они миновали накренившуюся вывеску "Город не родившихся", Робутье воскликнул:
- Матерь Божья! В какую скверность ты меня хочешь затащить? А это что, сточная канава? 

Река под толстым слоем мусора петлей окружала холм. Дорога, ведущая от нее к домам бедняков, представляла целую полосу препятствий. Пройти по ней и не наступить в какую-нибудь мутную жижу, наверняка, было невозможно.

- Ладно, прости, - поймав расстроенный детский взгляд, выдавил француз. - Ты же сама сказала, что если представить… Почему бы тебе не представить реку с лазурной прозрачной водой, красивый мост, цветущие сады и султанские хоромы? 

- Тут и было все, как в сказке. Я хотела вам показать. А теперь пытаюсь вообразить, и ничего не получается, - девочка грустно смотрела на серые, обветшалые постройки и развешанное на веревках разноцветное белье, которое колыхалось ветром, как множество флагов. – Может, потому что вы ни во что не верите?

Темнело, и улица, по которой они брели, зажав ладонями носы, погружалась во мрак. Дикая колючая растительность заполонила развалины и низкие домишки, облепив даже крыши. У каждого дома высились горы пластиковых бутылок, отдельно жестянки, фантики и пакеты. От одного вида на захолустье у Робутье волосы вставали дыбом. Жутко  становилось даже из-за хруста мусора под ногами.

 Чуть не столкнувшись с очередным призраком, мужчина отшатнулся и провалился ногой в грязное месиво.  

- Вот черт! - воскликнул Робутье, балансируя на одной ноге.

Робутье пытался представить что-нибудь хорошее, но в голову лезли мысли только о чудищах, прячущихся в темноте. 

- Помогите, месье Робутье, помогите! – донесся вопль Асийи, ушедшей далеко вперед. 

Не мешкая, Филипп бросился в черноту трущоб, гадая, с кем еще придется столкнуться. Неужели его детские страхи стали вылезать наружу? Не многовато ли приключений за короткое время?

«Это просто сон – успокоил себя Робутье. – А если это сон, - продолжал он рассуждать, - только я могу его изменить. Что может быть ночью прекрасного?». 

В школьные годы Филипп уезжал в летний лагерь. И там, забравшись ночью на очередную крышу или расположившись у костра на берегу ручья, мальчишки рассказывали страшилки. У маленького Филиппа всегда получалось запугать слушателей, вызвав у всех неприятный холодок  по спинам. Однажды, наслушавшись таких рассказов, они собирались затушить костер и вернуться в лагерь, как увидели необъяснимое свечение. И тут его осенило. Светлячки! 

Крохотные огоньки вспыхнули, озарив множеством точек темноту. Мужчина свернул за угол дома и приблизился к Асийе, радостно хлопающей в ладоши. Подумаешь, велика радость! Нашла из-за чего веселиться. Это же всего лишь фантазии, то, что нельзя потрогать.

- У вас получилось, месье Робутье! – девочка кинулась к нему и обвила руками.

- Ну, все, все, – похлопал ее по спине Робутье. – Можно теперь считать мою миссию выполненной?

- Раз уж мы все еще здесь, среди призраков, значит…

- Значит, нет, - закончил за нее француз. – Какие еще опасности стоит ожидать?

- Никаких, месье Робутье, - с уверенностью заявила Асийя, - если мы с вами будем думать только о хорошем. Мы пришли, вот мой дом.

Асийя указала на самый настоящий сарай. Сдерживая ругательства, чуть было не слетевших с языка, Робутье согнулся в три погибели и влез внутрь. Жилище было очень тесным, грязным. Да еще и забито чуть ли не под потолок всяким хламом. Неужели девчонка собирала все это по помойкам?

- Оденьте, - выудив из барахла очки с толстыми линзами и оправе в виде звездочек, Асийя протянула их французу. 

- Да я не жалуюсь на зрение, - запротестовал Робутье. Почему дети любят выставлять кого-то посмешищем?

- Тогда я сейчас буду плакать, - Асийя скрестила на груди руки и насупилась.

- Хорошо, хорошо.

Филипп не ожидал от самого себя, что будет радоваться детским фантазиям, и ахнул, как только очки оказались на носу. Через них все вокруг виделось ярким и сказочным. Завалы хлама превратились в ящики игрушек. Посреди комнаты возник стол с мраморной столешницей, который ломился от всевозможных экзотических фруктов и изысканных европейских блюд. Слюнки потекли от одного взгляда на хрустальные графины с соком, белые горки риса, море зелени и аппетитного запеченного поросенка, поблескивающего румяной корочкой. Комната через очки казалась просторной, светлой, но более всего она поражала шикарным, поистине дворцовым убранством и отделкой с золотом. Робутье поднял голову – вместо потолка нависала синева неба, и мерцали огоньками десятки, сотни разноцветных фонариков.

- Я придумала очки, чтобы надевать, когда грустно и страшно. Мне бы очень хотелось стать принцессой, но пока у меня не получается создать настоящий дворец.
 
- Ты все равно умница, - похвалил Робутье, искренне восхищенный тем, что ребенок может радоваться и даже изобретать, находясь в столь жутких условиях. - Всегда стоит начинать с малого. У тебя получилось создать очки, значит, получится и все остальное. 

- Все принцессы такие красивые! Жаль, что я не совершенство.

- Асийя, кто тебе такое сказал? Ты совершенство, - промямлил Робутье, снимая и вновь надевая очки.

- А вы совершенство, месье Робутье?

- Нет, наверное, - вздохнул Робутье. - Куда мне до тебя, добрая волшебница!

- Чего же вам недостает, чтобы быть совершенством?

Робутье несколько минут молчал, пребывая в задумчивости. Мужчина мысленно прокручивал все, что с ним произошло. Спит ли он или нет, сейчас не имело значения. Словно звенья мозаики, стали складываться все события. За один день нельзя построить дворец, как и невозможно крепко полюбить, для всего нужно время. Если это город не родившихся детей, то где-то в нем бродит и его ребенок. От этих мыслей французу стало не по себе. 

- Думаю, мне недостает любви, - наконец, сказал Робутье, протягивая девочке очки.

- А хотите посмотреть на ту семью, в которой я должна родиться? – Асийя протерла линзы очков и вновь протянула их французу. 

Стена впереди стала расплывчатой и рябой, как поверхность воды. Через доли минуты перед взором Робутье, действительно, распростерлось море, которое тихо плескалось волнами и переливалось то серебром, то лазурью в бликах солнца. Он увидел яхту, веселящихся на палубе хмельных людей, а среди них - себя и жену, такими, какими они были раньше. За десять лет мало что изменилось в их шикарной, разгульной жизни. Мужчина почувствовал, что задыхается. Срочно необходим был глоток свежего воздуха.

Машинально засунув в карман очки, француз выглянул из жилища и заметил целителя. А он что тут делает? Робутье вскочил, больно ударившись головой, и побежал за гипнотизером. 

- Стой, шарлатан!


***
- Ну, это уже слишком! - возмущенный гипнотизер сделал знак помощнику и Робутье  стал выходить из транса.

- Как ваши дела, месье Робутье? - поинтересовался Лишаер. – Ладно, ладно, молчите. Благодарить будете потом, в следующий раз, когда выспитесь. Вы были без сознания несколько дней.

- Дорогой, я так рада, что ты пришел в себя, - услышал он заботливый голосок супруги. 

- А ты как оказалась здесь? - Робутье затряс головой. Память возвращались отрывками.

- Мне нужно тебе кое-что сказать, - Жаклин взяла его за руку. Как же она сейчас ненавидела тренера камасутры, из-за которого, чуть было, не потеряла Филиппа. От воспоминаний о любовнике ее щеки запылали. Может, и не стоит признаваться? Жаклин виновато улыбнулась мужу. – Все это потом, главное, что ты жив.

- Я все знаю, рыбка, - засунув руку в карман, Робутье нащупал детские очки.

- Знаешь?

- Да, ты была права. Я был жесток к тебе, но обещаю, что постараюсь теперь измениться. Нам нужно удочерить ребенка. И совершенно неважно, будет ли он похож на нас. Столько детей ждут этого момента. Почему бы нам не сделать счастливым хоть одного?

- О, Филипп, я только сейчас поняла, как сильно тебя люблю!

Лишаер и Куи посмотрели друг на друга и вышли из комнаты, оставив пару наедине. Уверенные, что этим французам уже не отвертеться от полного курса лечения по Штарангу, они загадочно улыбались и потирали руки.