Ко мне часто подходят люди, для того чтобы поздороваться, пожать руку, сказать теплые слова. Люди все сплошь незнакомые. Никого из них я раньше и в глаза не видел. Впрочем, мало ли на свете странных чудил. Когда таких встреч случается по несколько на дню, и явно видно, что эти люди приветливы только со мной, а на всех остальных смотрят волне адекватно – как на пустое место, поневоле начинаешь задаваться вопросом - может быть, они меня с кем-то путают?
Не имея возможности ничего с этим поделать, я смирился. В самом деле, глупо шарахаться от людей, которые пытаются проявить к тебе дружелюбие.
Ведь наверняка все это не просто так. Видимо, они чего-то ждут от меня. Возможно, придет время, когда я сделаю для этих людей что-то хорошее. Что-то очень и очень хорошее. Я пока не знаю что, но, видит бог, это будет нечто невыразимо прекрасное, что-то, что спасет или осчастливит многих, возможно, всех.
***
Со временем внимание ко мне лишь увеличивалось – люди стали пытаться завязать со мной беседу, приглашали выпить чашечку ромашкового чая, расспрашивали о моей жизни, благодарили за то, чего я пока не делал.
Чрезвычайно приятно было выслушивать эти благодарности. Расписываться на салфетках. Фотографироваться на память. Принимать странные, экзотические цветы от восторженных молодых женщин.
Однако со временем все это стало заходить слишком далеко. Гораздо дальше, чем можно себе вообразить.
Как-то мне указали в парке на одну из скульптур. Я не увидел сходства, но - вполне может быть, если они так говорят. Хотя, черт возьми, если там действительно изображен я, то - как все это может происходить? То есть, я имею в виду, ведь я еще ничего не свершил, а памятник мне уже есть.
И мемориальная доска имеется. На доме, в котором я живу. Без дат и других подробностей, но с именем, которое я всегда хотел. Я спрашивал у жителей дома – никто не знает кто я такой. Говорят, что, наверное, хороший человек, потому, что неизвестно кому таблички на стены вешать не будут.
Я начал интересоваться, и обнаружил, что увековечение меня имеет целую систему, успевшую пустить глубокие корни. Гугл на запрос моего имени выдает более трех с половиной миллионов результатов. Меньше чем у действующего президента, но гораздо больше чем у экса. Я выяснил много любопытных подробностей. Например, как вам такое, - моим именем хотят назвать звезду, и не какую-нибудь – а первой величины. Граждане одного из государств намерены провести референдум, чтобы переименовать столицу в мою честь. А более мелкие мемории все даже отследить невозможно. Марки в честь города, в котором я родился, например, совсем не редкость. Часть моего имени вставили в латинское название какого-то шипящего таракана. Ну, многие другие любезные сердцу мелочи. Мои почитатели постарались на славу.
При подобном размахе известности, фантазии не хватит постичь весь масштаб предстоящих мне свершений. Я даже начал сомневаться, смогу ли я, буду ли в силах просоответствовать всем возлагаемым на меня надеждам. Слишком уж велик масштаб. Ведь, когда я все, наконец, пойму, узнаю, что должен сделать, будет уже поздно отступать. Пока же я нахожусь в полном неведении происходящего. Знаете, как бывает, начнешь смотреть передачу не с начала, - а в конце, так и не можешь понять, о чем же, собственно, шла речь.
***
Со временем я сам проникся идеей, и стал старательно поддерживать культ себя. Для начала, чтобы облегчить жизнь моих адорантов, я начал вести дневник, записывая туда все, что со мной происходило. Я был уверен, что мои будущие биографы не смогут жаловаться на скудность материала. Одна беда - в моей жизни ничего не происходило. Ни одного яркого события, которое стоило бы внимания. Ничего такого, что от меня могли бы ожидать.
Поняв это, я начал сам стремиться «наследить в истории». Я стал громко и публично выражать свои мысли - в мою голову стало приходить столько всего, столько всяких планов, проектов и просто важных слов, что я не успевал на все откликаться. Я стал выковыривать из словаря слова и вставлять их в чужие рты. Не всем это нравилось, но со временем вокруг меня сложился круг последователей, которые послушно глотали все, что я им разжевывал. Их почитание граничило с обожанием – меня-мня - обожа,.. обожо,.. обожествляли. Это было, конечно, чересчур, но к таким вещам быстро привыкаешь. Я старался держаться скромно – выковыривал из булок изюм, чтобы не казаться снобом, всегда здоровался первым, и не ждал всеобщего признания моих будущих заслуг. Но – с другой стороны - я уже не удивлялся, когда перед моими стопами рассыпали лепестки роз, и не стремился поднять с колен моих почитателей, которые при моем появлении спешили распротереться вниз.
Со временем памятники из меня оказались пошлым, а в будущем уже воздвигались статуи. Из мрамрамра. Которые, ясен пень, принято устанавливать в храмах.
В саду нашей миссии для меня был построен мавзолей. Все работы производились вручную, как в оны годы. Каждому хотелось «вознести свой камень к вершине пирамиды». Приходилось работать тайком из-за недружелюбия паркового сторожа, который грозил на нас наябедничать.
Мавзолей получился небольшой, но очень уютный. В нем на семи цепях будет подвешен хрустальный гроб, в который мне предстоит лечь.
***
Время шло, но ничего не происходило. Я пытался расспрашивать у членов моего фан-клуба, что я все-таки такое сделал, или, вернее, сделаю, но это было все равно, что разговаривать с телевизором. Мне приписывали самые разные чудеса - запрещение смерти, отмену сончаса, установление мiра между мирами, нового открытия девятой планеты, строительство Панамского канала, и многое другое.
Я впал в мерехлюндию. Пытался отказываться от еды, и – дышать.
Заботясь о моем здоровье, меня перестали выпускать из моей комнаты. Врач, поправлявший мне подушку, сказал – «Батенька, да в гроб краше кладут». Это меня немного ободрило. Я стал охотнее есть те горькие конфеты, которыми он меня угощал. Когда почитатели навещали меня, поодиночке, или небольшими группами, они обычно стояли где-нибудь в сторонке и с благоговением смотрели, как я ем пшенную кашу на молоке, или как мне делают клизму.
***
Однажды, в праздничный день, когда обычно не бывает никого чужих, ко мне пришли, и сказали – пора. Я и сам знал, что пора. Но все равно не чувствовал себя готовым к тому, что должно случиться.
Из кровати меня, голого, переложили на каталку, и, даже не прикрыв простыней, куда-то повезли. Под скрип колес. А я все думал – какого хера.
Чтобы ничего не пропустить, я закрыл глаза и постарался сосредоточиться.
Меня привезли в подвал, в просторную залу, освещенную холодным электрическим светом. Очень холодным. Я лежал на голой клеенке, ворочая головой, и не мог даже прикрыться, потому что руки мои были привязаны к коляске ремнями.
В комнате очень сильно и неприятно пахло. Такой сладковато-мерзкий запах.
На столах вокруг были разложены хирургические инструменты, возле стены стояли канистры с формалином. И еще много чего.
Я вспомнил, что последнее время на ночь мне читали книгу «Бальзамирование и реставрация трупов», с выражением и на голоса. Я еще тогда подумал тогда: ведь… то есть, вот ведь…
Меня окружили странные люди в больничных халатах.
- Ну-с, преступим, - сказал один из них. Я был совершенно уверен, что это не был врач. От врача, не может пахнуть папиросным дымом.
Все чего они хотят - выскрести у меня из головы мозг, через ноздрю, распотрошить мне живот, а затем набить его различными ароматическими субстанциями. Сделать из меня мумию.
Они забыли дать мне наркоз. А, скорее всего, сделали это специально.
Я принялся дергаться изо всех сил, но руки были закреплены надежно. Человек в маске сделал первый надрез…
Я заорал.
Я кричал, что слишком рано.
ЧТО
Я
НИЧЕГО
НЕ
СДЕЛАЛ.
Но меня никто не хотел слушать.
