На великом и могучем (а речь в этой заметке пойдёт о русскоязычном пространстве) сочинять хорошие стихи так легко, что не азартно. Русский язык фантастически богат. Играться с ним — собирать инкрустацию, где все камешки натуральные, все заведомо попадают в колорит и отшлифованы до зеркального блеска. То есть, что бы ты из них ни сложил: от плаката «Слава труду!» до абстракции, взгляд с удовольствием гуляет по богатой картине. Когда все части панно по цвету и ритму состоят друг с другом каких-то резонансах, диссонансах и контрастах, испортить его нелегко, ведь руины могут оказаться ещё живописней стены с мозаикой. Однако, если постараться, то можно. Вот почему графоманский язык лексически беден, нередко безграмотен на уровне правописания и бесстыдно пользуется грубыми идеологическими стрежнями, как правило — религией и политикой. Кому как, но мне кондовая, посконная графомань порой внушает изумление, священный трепет!
.
С прозой дело обстоит совершенно иначе.
Обнаружив себя за клавиатурой, немедленно упираешься мысленным взглядом в два базовых сомнения. Первое: а надо ли оно в принципе? Ну, это легко снимается (поэтическим же!) аргументом — нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся (с), и очевидным фактом, что любой текст уникален. Если ты его не напишешь, то вовеки не напишет никто. А это печаль. Второе сомнение гораздо серьёзней: достойно ли выпускать в мир полотно текста, расположение слов в котором небрежней (произвольней) поэтического? Их число не задано ритмом, оно велико… На что здесь должна опираться гармония, при таком существенном увеличении объёма?
Отвечать на этот вопрос я не стану, зато скажу, почему проза нон-фикшн, мемуарная проза в целом добротней, чем художественная. По крайней мере, редко достигает её глубин падения.
.
Моё утверждение состоит в следующем: что для поэзии — ритм, для нон-фикшн — ткань бытия, реальность. Будь то мемуары или научпоп. (Если быть совсем уж буквалистом — вера в эту реальность.) Это их опоры.
Художественная проза находится в гораздо более зыбком положении. Её опорой является исключительно дерзость автора, его вера в свои выдумки.
Как говорил Самуил Лурье (цитирую по памяти), то, что нас привлекает в литературе — это правда. (с) Возможно, с большой буквы – Правда.
.
И того, получаются три опоры, триединая вера автора в осмысленность его труда:
— неконцептуальная опора поэта на ритм,
— опора мемуариста и просветителя на обыденную реальность,
— и самая интересная, опора сказочника на им же самим синтезируемую реальность.
Поэту лучше всех. В поэтических ритмах, в смене воздушных течений, на розе ветров, если угодно, ничто не станет ошибкой, но лишь поворотом к новым ассоциациям и от них к новым смыслам.
Опора на реальность тоже неплоха, хотя лишает нон-фикшн не только сюжетной гибкости, что легко понять, но и стилистической тоже. Например, в художественном рассказе сильно выделяются автобиографические детали: как острые камешки в растворе — блеском и острыми гранями. Имхо, это всегда видно и всегда ошибка.
Художественная проза находится в уникальной ситуации и уже за одно это достойна, как интереса, так и уважения: она должна взять от поэзии её эфемерную основу и соткать на её основе плотный гобелен, ткань рассказа. Из миража, из ничего, из сумасбродства моего (с). Текст диктует, именно так. Не единожды замечено, что для прозы чрезвычайно важна первая строка. Если она удалась, дальше этот свиток развернётся сам собой. Первая строка — дверь прозаического ритма, тайное имя вдохновения. Когда ты его произнёс, ты оседлал ветер. Не врут же нам легенды, что знание подлинного имени волшебного существа даёт власть над ним.
Похожие статьи:
Рассказы → Аргумент в пользу проигравшего
Рассказы → Восьмой
Статьи → Как я увидел "зелёных человечков" и другие сновидения
Рассказы → Свобода слова в условиях несвободы
Статьи → Ломая стену, будь осторожен! (О творчестве расширенного сознания)
