Бабка

Сани скользили по накатанному снегу.  Уже смеркалось, и хотя возница, местный кузнец Егор Кузьмич, старался понукать уставшую лошадь, его попытки были тщетны. Старая кляча плелась не спеша.
В санях, прямо на соломе, прикрыта стеганым одеялом, лежала дочь кузнеца Авдотья. Глаза её смотрели ввысь, взгляд был болезненным и безучастным ко всему происходящему.
Вместе с ней на санях ехали ещё двое – старшая сестрица Аксинья, да младший брат Ванька, хотя и от роду шести лет, но смышленый не по годам.
Аксинья хлопотала у больной. Ванька поглядывал по сторонам, время от времени дергая тятьку за рукав - не волки ли смотрят из-под елок?
- Тять, а тять, - донимал Ванька, - а правда, что бабка – колдунья.
- Типун тебе на язык, - спокойно отвечал возница, - живет старая себе, как хочет, и чего люди к ней прицепились? Злословят.
- Излечит она сестрицу? - Ванька повернулся к лежащей.
Аксинья цыкнула на него – не приставай, мол, объяснили тебе уже всё. Сама она понимала – везти сестру надо было уже третьего дня, но старейшины добро не давали. Зло на девке будет, коли со старой каргой общаться будет. Отвернется деревня. Но пока переругивались с советом деревни, становилось видно, что сестра чахнет и долго не протянет.
Тогда Егор Кузьмич тайком запряг сани, да в темень выкатил их за ворота. Благо, на околице жили, удалось незаметно уехать.
Уж он-то помнил, в силу своего возраста, старую Лукерью.
Она жила за десяток верст от деревни. Почему её туда выселили, за какие грехи, никто уже и не помнил. Жила она там уж не первый десяток лет, былое забылось. Обратно в деревню она не возвращалась, хотя поговаривали, что звали её – целительницы другой не было в округе, а городской лекарь появлялся в такой глуши редко.
Старейшины Лукерью недолюбливали. Была она независима, говорила правду-матку прямо в глаза. Была она непроста и сообразительна, несмотря на весьма почтенный возраст, но в деревенские дела не лезла, никому не мешала. Ходили рассказы, как давным-давно она вывела на чистую воду обман старосты при распределении зерна на зиму. Старосту поколотили, Лукерье предложили заняться присмотром за кладовыми, но она отказалась.
Сзади из саней донесся тихий стон. Аксинья заботливо укутала сестру потеплее, сама поежилась – не то от холода, не то от близости черного леса и пролетающих мимо лапистых веток.
Впереди показался огонек избушки. Зрелище и вправду было мрачное, даже видавший виды Егор Кузьмич выглядел напряженным, Аксинья закрыла глаза, и только любопытный Ванька пялился прямо вперед, словно ожидая увидеть чудо.
Избушка была почти черная. От времени бревна потрескались и подгнили, хотя стояла изба добротно. Черная ограда почти не покосилась, на палках висели припорошенные снегом чугунки. Ворота были прикрыты, но не заперты. Не было слышно ни собачьего лая, ни фырканья скотины, ни визга порося. Изба выглядела нежилой, и лишь огонек в окне показывал, что здесь кто-то есть.
Егор Кузьмич остановил лошадь прямо перед воротами, слез, и, кряхтя, пошел к дому. Следов перед домом не было. Судя по всему, хозяйка не выходила из дому уже несколько дней.
Кузьмич остановился у двери, и, чуток посомневавшись, аккуратно и даже как то испуганно, постучал в дверь.
Ванька стоял возле лошади и глядел на избушку. Ему было интересно, и он не понимал, чего так боится отец. Он слышал про Лукерью разные небылицы, но внимания им не придавал. Место хоть и выглядело жутковато, но опасности он не чувствовал. Лес сзади был страшнее.
Кузьмич постучал ещё раз, более настойчиво, и на этот раз дверь чуть приотворилась, на залитый лунным светом снег брызнул лучик света из приоткрывшейся двери.
- Ихх, хто тама? - старческий голос из-за двери резанул слух, и Ванька почувствовал, как по спине пробежал холодок. Неужто и впрямь ведьма?
Кузьмич отпрянул от двери, и вежливо ответил: «Лукерья Никитична, до вас мы приехали. Беда у нас». Чувствовалось, что он боится, хотя и старается держать достоинство.
Ванька полагал, что дальше последует долгий разговор, как в сказках, кои рассказывала старшая сестрица, но бабка неожиданно распахнула дверь. Ванька ойкнул.
Небылицы, которые рассказывались в деревне, судя по всему, были не такие уж и небылицы.
В дверях стояла сгорбленная старуха. Узкое морщинистое лицо перевязано видавшим виды платком в горошек. Не плечи накинута шаль, свисающая по бокам облезлыми клочьями.  Вытянутый крючковатый нос искривлен, из-под нижней губы торчит единственный зуб. Глаза бабки сверкнули, как показалось Ваньке, неестественным бледно-золотистым светом.
- Опять помирать кого привезли? Чего ко мне та? На погост бы и везли сразу, - заскрипела старуха.
Аксинья сзади пошептала Ваньке на ухо – «Не пугайся. Слышала я про то. Всех она так встречает. Поможет Лукерья».
Кузьмич стоял, опустив голову, и брань бабки воспринимал смиренно. Поворчав ещё пару минут, бабка сменила гнев на милость, и резко спросила.
- Ну что там? Говори покороче.
- Авдотья, дочь моя младшая, хворает, - начал Кузьмич. - С неделю уж как. Третьего дня совсем слегла, не есть, не пьет, бледная вся. Никак помирать собралась. Молода ещё, помирать то. Лукерья Никитична, знаем же про ваши отвары да наговоры целебные. Авось, поможешь?
- Вноси, – твердо сказала бабка, повернулась, и пошла вглубь избы.
Пока Кузьмич взваливал на себя Авдотью, а Аксинья хлопотала рядом, Ванька первым прошмыгнул вперед в избу. Бабка краем глаза заметила его, но говорить ничего не стала. Ванька присел в углу и таращил оттуда глаза. Ему было интересно.
Кузьмич с Аксиньей втащили больную, которая сама уже не передвигала ноги, положили на широкую скамью. Старуха медленно подошла к ней, внимательно посмотрела на изможденное лицо, ухмыльнулась. Рука её откинулась в сторону пришедших.
- Сгиньте отсель, - прошипела она. - Позже заходите. Негоже вам видеть, как отвар из неё бесов гнать будет.
Сказано то было настолько угрюмо, что Кузьмич и Аксинья медленно попятились к выходу. Закрыли за собой дверь, сели в сенях.
- Злая она, - прошептала Аксинья.
Егор Кузьмич молчал. Он не первый раз встречался с Лукерьей Никитичной, характер скверный её знал. Несмотря на злобность, делала и говорила она всегда взвешено, понапрасну не пустомелила, да и вообще была не любительница говорить.
- А Ванька то! Ванька то где? – всплеснула руками Аксинья, дернулась к двери.
- Сядь, дура! – сказал спокойно Кузьмич. - Лукерья знает что делает. Коли не выгнала, значит, надо так. Помогать, может, надо будет.

* * *

Ванька, сжавшись в комок, сидел в самом углу и удивленно пялился на старуху.
«Сейчас лягушек да змей варить будет», - то ли испуганно, то ли с чувством любопытства думал он, - «потом заклинания читать, дымок зеленый пойдет». Вопрос – почему его не выгнали, в голову ему не приходил.
Видел Ванька картинки с бесами и ведьмами, которые лотошники торговали летом на базаре. Картинки были страшные, но Ваньку заворожили. Просил тогда у мамки десять копеек – не дала. Эдакие-то деньжищи переводить на глупости.
Старуха, прихрамывая, подошла к больной, поднесла поближе масляную лампу – жировичок. Больная стонала. Из горла прорывался кашель, но была она уже настолько ослаблена, что и кашель был почти беззвучным.
Поводила бабка рукой над больной, склонилась над ней, почти коснувшись своим крючковатым носом щеки Авдотьи. Метнула взгляд на Ваньку, почему то ухмыльнулась. Щелкнула пальцами и что-то тихо произнесла.
По всей избе возник бледный, неприятный свет. Он рассеял мрак по углам, и Ванька огляделся. Сундук, шкафчик, кровать со стеганым одеялом. Обстановка была обычной, даже зажиточной. «Шкафчик то резной», - отметил про себя смышленый Ванька, - «такой рублёв двадцать в городской мастерской стоит, а то и поболе. Огромные деньжищи». Мертвых лягушек и сушеных мышей под потолком, однако, не висело.
Бабка подошла к шкафчику в углу, приоткрыла дверцу, достала оттуда несколько склянок, да деревянную шкатулку. Разложила всё прямо на лавке, у изголовья больной.
- Эй, малой, - скрипучим голосом скомандовала бабка, - тащи ка котелок от печки, чего расселся?
Ванька, освоившись уже, метнулся до печки, взял тряпицу, да обхватил небольшой котелок с кипятком. Когда он подходил обратно к лавке, то увидел, как бабка держала в руке блестящую иглу, окуная её в одну из склянок.
Ванька хотел было взвизгнуть, но бабка на него цыкнула так, что тот присел, едва не выронив котелок.
- Молчи, несмышленый, - проскрипела бабка, - знаю я, как сестрицу твою врачевать, не мешай.
Бабка не по старчески ловко отставила банку, и, к Ванькиному ужасу, всадила иглу прямо в руку больной. Авдотья почти не пошевелилась, только чуть застонала.
Бабка бросила иглу в котелок, откуда, как показалось Ваньке, взметнулось облачко белого пара, в котором привиделись ему рога чертей. А Лукерья Никитична тем временем, достав из шкатулки какую-то коробочку, приложила её по лбу больной, внимательно посмотрела сверху, да повернулась к Ваньке.
- Подь сюды ка, голубь мой, - ласково сказала она, - а то, неровен час, и сам болеть будешь так же, как и сестрица. Дай ка взгляну на себя.
Ванька почувствовал, что будто окоченел. Бабка подошла к нему ковыляющими шагами, и приставила ему ко лбу ту же коробочку. Взглянула прямо Ваньке в глаза.
Ванька с ужасом увидел перед глазами разноцветное свечение – зеленые, синие, красные огоньки стали крутиться в глазах. Бабка всё также продолжала смотреть прямо на Ваньку. Так продолжалось с минуту, не меньше.
Наконец, бабка отодвинулась на пару шагов, спрятала коробочку обратно в шкатулку, и окликнула сидящих в сенях.
- Эй, Кузьмич, бери дочь, кутай лучше, домой вези. Пусть спит, воды пить давайте. Ко мне боле ехать надобности нет. Выздоровеет.
Кузьмича два раза просить было не надо. Завернув Авдотью в тулуп и прижав к себе здоровенными ручищами, понес к саням. Аксинья шла рядом.
Ванька медленно шел следом, оглядываясь. Ему всё казалось, что бабка так и смотрит на него из темного окна.

* * *

Лукерья Никитична проводила нежданных гостей, присела на лавку, задумчиво поглядела на окно, где фыркала лошадь.
Медленно поднявшись, взяла опять ту самую коробочку из шкатулки, надавила сбоку, и оттуда выскочила маленькая плоская карточка.
Уверенным шагом подошла к печке, тронула полено сбоку.
Со скрипом отворилась небольшая дверца возле печки. Она не была «потайной», просто занавешена тряпьем, и никто на неё внимания не обращал.
Бабка пролезла в небольшую каморку, машинально протянула руку в сторону. Раздался негромкий щелчок.
Послышался нарастающий гул. В потолке загорелся яркий свет. На стене каморки замерцал небольшой экран, из-за которого раздалось протяжное пиканье.
Через секунду на экране появилась голова, напоминающая стрекозу. Огромные сетчатые глаза смотрели прямо на Лукерью Никитичну. За спиной стрекозы виднелось розовое зарево восхода, бледные облака исчезали к горизонту. Видно было, как плещется море, темно-желтого цвета. Низко над морем подвисло огромное красное солнце.
Существо подняло вверх шестипалую руку с неестественно длинными пальцами, и произнесло свистящим голосом.
- Аагари ликума Солка.
Бабка посмотрела на экран, ухмыльнулась кривым ртом, и ответила:
- Аагари Ираз.
Стрекоза, кажется, улыбнулась.

* * *

Авдотья за два дня стала чувствовать себя гораздо лучше. Уже вставала с печки, что-то делала по дому, хотя Кузьмич, оберегая младшую дочь, старался заставить её лежать.
На третий день Авдотья уже работала на дворе. Соседи удивлялись чудесному исцелению. Многие поговаривали, что не обошлось без колдовства, а то, может, и бабка помогала, та самая. Но Егор Кузьмич отмалчивался, и далее подозрений дело не пошло.
Еще через пару дней деревенские девки, включая Авдотью, стояли возле колодца, когда неожиданно появилась Лукерья Никитична. Никто не верил своим глазам – Лукерью никто не видел в деревне много лет. Лишь врожденное деревенское  уважение к старости не позволило всем разбежаться в разные стороны. Девки вежливо поклонились старушке, и с места не двинулись, хоть и замолкли.
Ковыляющим шагом Лукерья подошла к колодцу, присела на камень. Сунула руку за пазуху, раздался еле слышный щелчок. Кто-то вскрикнул. С соседних дворов стали подходить люди. Все смотрели, как Лукерья Никитична сидит, прикрыв глаза, и никто не обращал внимания на стоящую среди толпы Авдотью, которая как бы замерла, не в силах пошевелиться.
Лукерья Никитична приоткрыла один глаз, посмотрела на собравшуюся толпу, криво ухмыльнулась своим единственным зубом, и с тихим стоном повалилась на землю.
Трое или четверо, включая Авдотью, кинулись к бабке, ухватили её за руки, но она была уже мертва.
И только Ванька заметил, как Авдотья выхватила у Лукерьи Никитичны ту самую маленькую коробочку, и тут же сунула её себе в карман подола. Возле колодца была суматоха, крики.
Но Авдотья уже отходила от толпы каким-то чужим, непривычным шагом. Оглянулась на Ваньку и улыбнулась странной, немного кривой улыбкой.
* * *
[Викатианский диалект универсального языка Федерации Объединенных Галактик]
Существо подняло вверх шестипалую руку с неестественно длинными пальцами, и произнесло свистящим голосом.
- Солка! Привет, красавица!
Бабка посмотрела на экран, ухмыльнулась кривым ртом, и ответила:
- Привет, Ираз.
Стрекоза, кажется, улыбнулась.
- Как там у тебя, в твоей дикой дыре? Всё ещё пытаешься найти что-то интересное в их перспективе?
- Ираз, я понимаю, что тебя и весь научный совет института не переубедить, но я тебе уже много раз говорила - буквально через пару-тройку тысяч местных лет нам и нашим потомкам придется общаться с ними, причем на наших звездах. И не факт, что по нашим правилам. Рост интеллекта аборигенов идет очень быстрыми темпами. Викаты развивались медленнее раз в пятьдесят.
- Зато мозг виката развит очень органично, используется гораздо оптимальнее, и в будущем темп развития ускорится. Земляне будут возводить свой мозг на слабом фундаменте, на инстинктах, а не на разуме. И даже если они сумеют, не истребив друг друга, освоить межгалактические расстояния и прилететь к нам, им не принести в наше общество ничего нового. Ещё раз, Солка – стабильность развития разума – это основа. Нельзя развиваться на животных инстинктах, или далеко раса не пойдет.
- Ираз, с этой теорией я знакома. Но быстрорастущий мозг быстро отбрасывает неудачные ветки нейронной сети. Мы, викаты, тащим в себе мириады атавизмов, которые продолжают работать. У землян атавизмы отмирают гораздо быстрее, в течение двух-трех сотен лет. Я не могу заглянуть в их будущее слишком далеко, только на пятьдесят местных лет, но даже окрестные деревни развиваются быстрее поселений викатов начального периода.
- Ты бы ещё вспомнила поселения нулевого периода! Прошло более ста тысяч общегалактических веков, а у землян – всего одно-два тысячелетия начальной цивилизации. Ещё рано делать какие-либо выводы. У тебя сегодня опять был прямой контакт с аборигенами? Зачем? Тебе предоставлена почти сотня дроидов, твои глаза и уши по всей планете. Собирай, анализируй, записывай.
- Нет, живой контакт необходим для исследований. К тому же, мне пора переселяться в следующее тело. Это, по местным биологическим меркам, скоро погибнет. И я уже подобрала себе новое тело, и сама сегодня спасла его для себя. Эти болезни они научатся лечить не раньше, чем через восемьсот лет. Сейчас это у них – чаще всего смертельно.
- Темпоральный анализ провела? Хотя бы на пятьдесят лет вперед? Тело можно занимать?
- Предварительный – да. Окончательный анализ будет через пару дней. В местных деревнях очень незначительные связи с внешним миром. За те двести лет, что я здесь провела, я знаю наперед жизнь этой девочки, даже не прибегая к темпоанализу. Постоянная спокойная деревенская жизнь, работа на поле. Она не внесет свой вклад в развитие цивилизации. И потом, как показал анализатор, она бесплодна. Практически идеальный кандидат на следующую, как тут говорят, «ведьму». Полный темпоанализ будет готов, и если будет понятно, что она никак не повлияет на жизнь других, то через несколько местных дней я позвоню тебе уже в другом виде.
- А если что-то пойдет не так?
- Пока я взяла запасной вариант. Местный шестилетний паренек. Мужской пол, конечно, не лучший вариант – он мог бы повлиять на развитие цивилизации. Но я проверила его на темпографике будущего. Он погибнет на мельнице через восемь лет. Это неточно, но вероятность близка к ста процентам.
- Хорошо. Буду ждать тебя в новом обличье. Хотя – к этому я привык. Странные на этой планете понятия о красоте и уродстве. Будь на связи.
Экран щелкнул и медленно погас.
Солка Аан, старший научный сотрудник института межгалактических исследований Федерации Объединенных Галактик, специалист по развивающимся мирам, урожденная викатианка, вздохнула. Сбоку экрана стояла её стереография в настоящем, викатианском виде. Большие сетчатые глаза прикрыты полупрозрачной шляпкой, длинная белая фигура выделялась на фоне темно-желтого моря в закате двойной звезды. По викатианским меркам она была красива. Снимок был сделан в юности, когда ей не было даже семисот лет (она уже привыкла к местному исчислению времени, это соответствовало двадцати четырем общегалактическим годам), она тогда только окончила университет. Теперь её тело лежит на Викате, в заморозке, и ждет её возвращения. Она уже почти отвыкла от него.
Ей предстояло провести на этой планете ещё четыреста лет. Она не жаловалась. Она сама просилась в эту экспедицию.

(с) 2015

Похожие статьи:

Рассказы → Доктор Пауз

Рассказы → Проблема вселенского масштаба

Рассказы → Пограничник

Рассказы → По ту сторону двери

Рассказы → Властитель Ночи [18+]