Замолчало море

На голом холме возвышался мертвый титан. То был космодром. Когда-то давно, когда люди ещё мечтали о звездах и могли видеть их, он устремлял свои руки к небу, запускал железных голубей, полных людских надежд, детского любопытства. Человек вырос ─ титан погиб. Остался один лишь скелет: ржавые кости опорных башен; пустые, мертвые глазницы ангаров; оторванные куски обшивки из металла и пластика, что заменяли ему кожу. Все это уже давно поросло чахлой травой.

Только ветер оживлял происходящее, заставлял почувствовать движение в этом мгновении. Гудели трубы, разобранные ракеты, точно в них обитали призраки прошлого. Все вокруг было заполнено ими; закрой глаза, и увидишь былое ─ суету, машины, космонавтов; запах ракетного топлива, сварки, сырой химии... Теперь же только редкие птицы ютились на верхушках тощих балок, башен, в дырявых крышах.

Именно таким он застал это место. Стеклянная осень, холодное, синее небо, на котором загорались звезды-маяки. Он очень устал. Многие километры остались позади, но ещё больше их лежало там, за горами, равнинами и реками. Как же он мечтал о воде! Жажда стачивала всякую силу, высушивала жизнь так, что даже губы ─ самое чувственное в человеке, ─ походили на песчаник.

Ноги подкашивались, на пятках жгли мозоли. И все же он шел. Как марионетка, ведомый не столько волей, сколько привычкой, теми нитями рока, что тянулись к нему откуда-то из глубин давно потерянных богов, сказок и мифов. Иступлено переставляя ноги он забылся. Впереди задувал морской ветер − это чувствовалось по острому запаху соли. Сколько надежды скрывала в себе вода, сколько жизни. Только она и могла подарить этому пустырю спасение, окрасить его лазуром, перламутром раковин.

Он обернулся, ещё раз взглянул на космодром.  "Вот ведь странное место", ─ подумал он. Затянул потуже лямки походного ранца; надвинул шапку на глаза, на какой, под резинкой хранились игральные карты и несколько зеленых купюр давно рухнувшего государства. Со всех ног он ринулся вперед, на штурм моря. Оно пряталось где-то за холмом, который будто бы назло не имел конца.

Дырявые башмаки спадали. Он чувствовал все эти редкие, колючие кустарники; раздавленные, они пахли свежей зеленью, чем-то пряным. Песок, проникая сквозь дырявую подошву, неуютно прилипал к мокрым от пота ногам. И вот, вдруг, он оказался на вершине. Впереди, в тусклом вялом солнце, он столкнулся с разочарованием. Лицом к лицу, без права на торг и поблажки.

Внизу раскинуло огромное, некогда величественное море. Напоминанием о нем служили размытые штрихи берега. Фантазия, голодная, усталая, стремилась наполнить этот котлован водой, искрами, шумом волн... Реальность же оставалась неумолимой: море давно высохло, а ветер лишь разносил его далекие, затерянные во времени вопли; был вестником, радиосигналом давно утраченного счастья.

Два ярких камня, янтарных капли, горели среди песка ─ маленькие озерца, заполненные солью. Такие же пустые, как и вода на далеких планетах.

Он растерялся; надежда догорала угольком где-то внутри, отравляя копотью. На глаза навернулись слезы. Воды нет, нигде. Жевать кустарники? Рыть землю руками, в последнем рывке к жизни? Проследить за птицами? Верно! Они ведь откуда-то берут её. Он обернулся на космодром. В полутьме, забытый, великий, напоминал он о чем-то давно утраченном. Таким видится далекое детство. Грусть, разочарование ─ все это было в падшем колоссе. Наверное, ─ подумал он, ─ это место пылало огнями по ночам. Сейчас же ночь его проглатывает, как мелкую рыбешку. Брошенный ребенок, не способный выжить без человека... Вот с места сорвалась одна из птиц. Никогда прежде он не любовался полетом вороны с таким упоением. Черный мазок на небе. Птица устремилась к высохшему морю.

Она растворялась в дали, пока не слилась с сумерками. Где-то у самого берега зажегся одинокий огонек.

"Быть может ворона унесла с собой огонь?" ─ подумал он и  сел на голую землю. Песок отдавал теплом ушедшего дня, обволакивал. Внезапно на него навалилась усталость, ноги обратились корнями, и даже пожелай, он не сумел бы оторваться, выкорчевать себя. Я устал. Столько дорог пройдено, столько путей; асфальт, густые леса, болота, заснеженные поля...

Огонь. Какова его природа? Маленькая звезда на земле, полная тепла в этой пустыне, манила сильнее любой, даже самой яркой звезды на небосклоне. Немая, холодная красота... Разве могла она выиграть у такой простой надежды? Новое чувство подкралось волком ─ но не хищным, а израненным, одиноким, голодным. Он обернулся: никого. Тогда что же так дрожит в груди? Он боялся признаться: скорее всего тот огонек ─ не удар молнии в сухое дерево, не горение газа ─ то был человек. Иная сущность, со своими мыслями, мечтами и страхами. Он не знал чего страшился больше, умереть от жажды или найти спасение в руках другого. Убедиться что огонь ─ лишь иллюзия, или же застать чужие глаза, душу, услышать голос.

Впервые за многие годы он заговорил

─ Человек... сколько лет? Как меня зовут?

Он не узнавал своего голоса. Хриплый от жажды; осипший за ненадобностью, кряхтел подобно старому автомобилю, который простоял на свалке много лет. Откуда-то из закромов своей памяти, далекого детства, проступила книга. Он читал её так давно... Тогда покорение Марса ещё было фантастикой. Как его звали..?

─ Рэй, ─ произнес он, ─ Рэй. Меня могли бы так звать.

Рэй знал, что это не его имя, но своего давно не помнил. Разве оно могло не подойти ему? Имя ничего не значило для Рэя. Ни свое, ни чужое. Неохотно, он все же поднялся. Ноги гудели от усталости, в ушах звенело; ранец ─ все его жизнь, ─ давил на спину и плечи.

Огонь горел мерно, изливая тепло порциями, точно боясь отдать все разом, подобно пожару. Пускай ещё неосязаемый, пускай недостижимый... Каждый шаг давался с трудом, но не усталость была тому виной, нет ─ каждый шаг приближал огонь, так, что его свет становился манящим. Беспечное стремление мотылька, в этом крылось столько радости, но в то же время... В то же время в груди расцветал страх; Рэй буквально видел его перед глазами, едва стоило их закрыть − железный бутон, покрытый шипами, колкий и бритвенно острый. Рэй ощущал его новым, личным открытием, хотя большинство людей жило с этим страхом изо дня в день; ему он был чужд, однако его жизнь заполняли другие страхи, не представляющие в жизнях большинства людей никакой угрозы. Рэй и не помнил когда испытал их впервые, когда эти гиены впервые засмеялись в его душе, когда начали поедать всю ту падаль, что оставалась внутри. Рэй боялся не найти воду, не добыть еды, сломать ногу где-то посреди Канадских гор, но уже давно не страшился он человека, его общества, как и одиночества рядом с другим.

Этот немой ужас, двуликий ─ остаться наедине с собой, и не найти общества в другом человеке, ─ съедали целые города. Он пожирал молодых, стариков, богатых и бедных. Тогда Рэй сбежал, тогда-то он, когда оказался на языке зверя, подменил один страх множеством других, животных, оттого куда более простых, реальных. Он понял в тот день: сражаться с целым миром проще, чем с бесконечностью себя ─ с бездной.

Сейчас же этот зверь дышал в спину, гнал навстречу маяку одинокую лодку всего его существа. Рэй едва ли не слышал его голос: "... беги, беги к человеку, а не от него...". И он бежал. Пока огонь не угас, пока есть что-то впереди; бежал всю свою жизнь. В этом заключалась его судьба. Единственное из возможных солнц светило впереди ─ человеческое пламя.

Спускаясь с холма он чуть не упал, запутавшись ногой в кустарнике. Разодрал штанину; коленку обожгло. Темнота сгущалась позади; Рэй не оборачивался. Огонь обретал форму, текстуру. Вскоре стало очевидно ─ это окно. Рэю оставалась непонятным чувство, что ломало грудь, разрывало внутренности: голод, жажда, усталость, или же страх, надежда, одиночество. Зверь забрался на голову; его тяжесть давила, склоняя к земле.  Спустя много лет, как бы далеко он не убежал, это отродье всегда находило место в его жизни. Верный пес, слуга дьявола, что есть в каждом из людей.

Позади дома раскинулось звездное море, живое, укор мертвому морю на земле; насмешка вечности, их сияния, неприступности. Никогда ночь в городе не сравнится с ночью за его пределами: казалось, мрак имел плоть, был живым, мягким. Он дышал ветром, пел стрекотом сверчков и ночными птицами песни, понятные лишь ему одному. Как неохотно ночь расступалась перед ним. Вскоре появились первые очертания дома. В этой глуши он казался ещё более пустым, потерянным, и в то же время только здесь, меж двух морей, он мог обрести такую силу.  

Мягкий свет едва выхватывал окружение: деревянное, ветхое крыльцо, наверняка сделанное из карагача, который только и мог поселиться в этой скупой местности; крохотная, приземистая табуретка стояла возле пепелища огня; рядом примостилось ведро.

Украдкой, ощущая себя воришкой, Рэй подошел к ведру. В темноте оно казалось пустым. Он поднял его и наклонил к свету: на самом дне зазвенели ракушки, перламутровые раковины и черепаший панцирь. Ночь, хоть и живая, не сумела скрыть этот звон, похожий в тишине на колокол. Вдруг в окне скользнула тень. Человек! Сердце замерло. Рэй будто сделался сухим, легким тростником; он чувствовал, что вот-вот его сдует ветер. По коже гулял холод.

"Что делать?! Что сказать? А вдруг последует выстрел?" ─ мысли метались в голове, как перепуганные птицы. Рэй знал людей. Он знал на что пойдет человек в такой глуши; сколь часто он сталкивался с недоверием, не понимал его, однако и сам никому не доверял.

Он обронил ведро. Ракушки упали на песок, панцирь покатился и скрылся в темноте. Бежать! Бежать от человека. Рэй чувствовал себя зверем, которого охотники загоняли много дней.

─ Нет, ─ понял он, ─ бежать больше нет сил.

Он принял свою участь, какой бы она не была. Дверь слегка приоткрылась. Узкая змейка света скользнула по его грязным ботинкам, по обшарпанной, пыльной одежде, по бородатому, точно у медведя, лицу. Черные, совиные глаза сжались, раненные, выжженные.

─ Кто здесь?

Женский голос. Как давно он его не слышал. Каким чуждым он казался; пластика на радиоле.

Голос повторил, взволнованнее: ─ Кто здесь? Отвечайте!

Рэй различал эти ноты, которые бы упустили многие. Изгнание, отторжение самого себя человеку, его обществу, сделало слух чутким к голосам, глаза зоркими и внимательными к лицам, губам, морщинам и рукам. Только сердце оставалось прежним: атрофированное, недоверчивое, враждебное. Обиженный ребенок, запертый в клетку из костей, скрытый вуалью плоти. Сейчас оно капризничало, то ныряло в холод, ужас, пытаясь утопиться, то беспомощно болтыхалось, пытаясь жить.

Рэй собрался с силами. Он страшился раскрыть рот, исторгнуть давно забытые слова.

─ Я... ─ только и смог проговорить он.

─ Кто ты? Что тебе нужно? ─ голос явно принадлежал девушке. Все это походило на приручение зверя, только вот и она, и он были дикими волками, волей случая встреченные друг другом на стыке морей.

─ Устал. Хочу пить.

Дверца приоткрылась чуть сильнее.

─ Если я дам тебе воды, ты уйдешь?

─ Уйду, ─ сказал Рэй.

Девушка исчезла. Очаг, тепло были так близки, и так недосягаемы для таких как они.

И вот, солнце вспыхнуло посреди ночи. Она стояла на пороге. Огонь рисовал её единственной краской, но то был самый красивый цвет, который только видел Рэй. Никогда он не повторится на горах, холодных, продрогших камнях; среди быстрых вод и россыпи алмазных снегов. Нет, этот цвет жил, искрился, пах цветами, имел звук весны, капающей оттепели, ощущение теплой воды далеких океанов. Только на румянце кожи он мог проявить себя, на совершенном из полотен, сотворенных природой. Разве могло что-то сравнится с человеческой кожей, мелкими волосками на ней? С ореолом, будто горящих вспышкой молнии, волос. Рэй знал, хотя уже и с трудом помнил, какие же на ощупь волосы. Принадлежащие другому человеку.

В тонкой фарфоровой руке она держала жестяной стакан.

─ Пей сколько захочешь и уходи.

Он боязно приблизился. Неуверенно взял стакан. Она тут же спрятала руку под другой, заперев себя этим жестом. Рэй поднес железку к губам. Влага коснулась сухих губ. Он растаял. Пил жадно, забыв все на свете. Жизнь возвращалась с каждым глотком.

Спустя какой-то миг он протянул ей её же дар.

─ Ещё воды!

Рэй не чувствовал ни смелости, ни наглости. Животное не способно испытывать это.

─ Подожди...

Взяв стакан она, казалось, исчезла на целую вечность. Бесконечность, заполненная ожиданием. Тюрьма.

Наконец она вышла, хотя не прошло и минуты. На этот раз она поставила керамический кувшин на крыльцо, рядом все тот же стакан.

─ Не прихвати кувшин с собой, ─ сказала девушка недовольно и захлопнула дверь.

Где-то внутри скрипуче застонала щеколда. Свет лился всю ночь. Рэй хотел уйти, даже когда утолил жажду. Несколько раз он различал в тени на земле её силуэт. Он не знал сколько времени просидел так ─ в подобным местах оно растягивалось, пока не исчезало вовсе. Звезды на небе не имели власти отмерять секунды, только тысячелетия.

Сидя на крыльце, он уснул, глядя не на звезды, на этих стражников пустоты, не в даль, куда направлялся без цели, а на продолговатую тень девушки на земле.

 

Солнце застало его спящим. Какая-то мелкая букашка ползала по носу, перебираясь к губам. Сквозь сон Рэй смахнул её, и уже не сумел заснуть: через закрытые веки просачивался свет, жар той печи, что пылала где-то вдалеке, безразличная к человеческим проблемам. Как хорошо, подумал он, что солнце так далеко. Будь оно хоть на километр ближе... Бездумное, безвольное сердце, что дарило жизнь миллионам, а другим миллионам ─ было песчинкой на ночном небе ─ сейчас оно обжигало, покалывало глаза лучами-спицами. В воздухе пахло потом, пылью. Далекий ветер-странник приносил какие-то редкие запахи цветущих трав, не то чертополоха, не то можжевельника. Даже если и есть эти цветы, они далеко, решил Рэй. Дрем отпускал его из своих объятий, неохотно, как женщина расстается с любимым, провожая его в изгнание.

События прошлого дня теперь виделись сном. Что было в том сне? Дом. Вода. Девушка. Простые, оборванные слова, разрозненные образы, но каждый ─ как веревка, за которую можно ухватится при падении.

─ Эй ты! ─ прозвучал громкий голос. ─ Почему ты все ещё здесь?

Солнце исчезло. Рэй открыл слипшиеся от пыли глаза: она расцвела перед ним в этой мертвой пустоши. Тюльпан. Стройная, хрупкая, казалось, лишенная силы сопротивляться грубому миру, но отчего-то такая сильная над ним.  Легкое, потрепанное платье развевалось бирюзовым флагом, парусом её невинности, непогрешимости; порой выхватывало силуэт бедер, талии... Ветер с трудом запускал свои пальцы в её волосы ─ Рэй ощущал, как они обжигают его взгляд, манят, а следом оставляют нестерпимые ожоги на сердце. Густое пламя, вылитое из раскаленной меди. Но в то же время он слышал как они шелестели, мягкие и влажные, точно осенняя листва, какая ещё не успела опасть. Казалось, в них способна найти убежище мелкая птица, исчезнуть, потеряться...

Рэй и сам чувствовал что теряется в них; в волнах её платья, в обиженных, детских глазах лисицы. Настоящие перламутровые камни, дар моря.

Она ткнула его палкой.

─ Ты живой вообще? Как ты говорил тебя зовут?

─ Рэй, меня зовут Рэй. Я просто не смог уйти. Не было сил.

Окинула его взглядом. Сколько же красоты и недоверия таилось в нем. Испуганная лиса. Смотрела на его потрепанный не то балахон, не то куртку; на изношенные ботинки, на густую, заросшую голову.

─ Ты издалека.

─ Я не помню откуда вышел. Это было так дано...

Девушка смотрела с недоверием; точно животное, она принюхивалась к нему, пыталась узнать правду, опасность. Он поднялся с крыльца. Высушенное солнцем и ветром дерево пахло по-особенному. Запах был знакомым, даже родным.

─ Просыпайся уже. Пойдем за едой.

Какое-то время они шли молча, по дну высохшего моря. Из-за соли все оно превратилось в одно большое зеркало; стояла невыносимая жара. Лучи не рассеивались, они отражались каждым крохотным кристаллом. Небо с самого утра было чистым, а оттого неумолимым к тучам, тени, дождю.

Рэй не знал сколько они прошли: в его голове дорога уже давно стала нескончаемой чередой шагов. Не знал он также куда они идут.

─ Здесь было море, ─ заговорила она. ─ Ты и сам это понял. 

Он кивнул. В жаре совершенно не хотелось открывать рот. Точно теплый воздух тогда сумел бы проникнуть внутрь ─ это стало бы невыносимым.

─ Оно было бескрайним. Ты даже и представить не можешь. Когда-то это место не вызывало жалости, скорби. Всюду резвилась рыба, по песчаному дну, стоило только зайти в воду, ползали крабы... У самого берега стояли рыбацкие деревни. Где-то там, далеко, на другом конце, даже остался заброшенный отель.

─ Сейчас все это кажется невероятным, ─ ответил Рэй. ─ Ты давно живешь здесь?

Вдруг он остановился. Она обернулась.

─ Я ведь не знаю твоего имени.

Впервые за утро её глаза улыбнулись. Море вокруг ожило ─ все в них.

─ Лирида. Спасибо что спросил.

Она двинулась дальше. Рэй догнал её, едва поспевая за шагом. Лирида будто бы плыла по песку; никакой тяжести в её походке ─детская непринужденность, легкость оторванного лепестка, июньского одуванчика. Он не дал бы ей больше шестнадцати в этом платье, хотя что-то внутри подсказывало, что Лирида куда старше.

─ Почему я мог не спросить твоего имени? Разве люди могут общаться без имен?

─ Могут, ─ усмехнулась она. ─ Рэй ведь не твое имя. Почему ты солгал?

─ Откуда... Мне пришлось! ─ он растерялся на мгновение, замешкался. ─ Уже давно я не называл своего имени. Представляешь, забыл, ─ с сожалением улыбнулся, будто извиняясь. ─ Не знаю как так вышло. Наверное имена теряют силу, если их не произносить.

─ Или не слышать...

─ Или не слышать, да. Как ты не позабыла свое? Лирида... звучит... как бы...

─ Как? ─ она посмотрела на него игриво. ─ Скажи, что ты слышишь в нем?

Рэй задумался. Лирида... Лирида...

─ Я слышу журчание воды. Слышу, как Арго бороздит море, как Гомер, сидя на утесе, пишет свою поэму, ─ тут Рэй осекся, ─ прости, все это глупость.

─ Нет-нет, это не глупость! Ты выбрал ужасное имя. Оно что-то значит для тебя? Кто этот человек ─ Рэй? ─ повторила вновь, так, что имя осталось недосказанным у неё на губах. ─ Рэй...

Он остановился. Лирида, прошагав ещё с десяток метров, обернулась, а затем прошагала десять назад. Достала из сумки керамический кувшин с водой, протягивая Рэю.

─ Спасибо... жара тут просто невыносимая. - Он жадно пил воду, точно с её рук. ─ Рэй. Я не помню откуда взялось это имя. Когда-то давно, в детстве, я читал его книжки. Мне они очень нравились.

─ О чем они были?

─ О многом. О детстве, о любви, но больше всего мне запомнились рассказы о Марсе.

Она уронила взгляд в песок. Руки её обвили плечи, будто она могла замерзнуть здесь.

─ Будь проклят этот Марс. Люди разрушили все, чтобы улететь на него, а теперь остались мы... Сколько эгоизма, сколько боли в его покорении. Как посмели они променять красоту морей, полей, лесов и синего неба на призрачную мечту о пустом, мертвом, безжизненном?

─ А разве мы сейчас... ─ замолчал ненадолго, ─ не там же?

Лирида взглянула на небо, будто ища там ужасного красного монстра, который отобрал у Земли все человечество.

─ Может и так. Не знаю... Пойдем дальше, нам осталось не больше часа пути.

Они шли. Каждый по своему, каждый ─ к своим целям, воспоминаниям, страхам. Шли по остаткам былой жизни, что прежде бороздила это бескрайнее море. Как странно было понимать все это. Рэй смотрел на легкую походку, точно полет бабочки; смотрел на волосы, на спину, похожую на выточенное тем же морем прекрасное каменное изваяние. Она ─ последняя жизнь. Её следы, как и мои, затеряются среди песков; дождь смоет их, ветер разнесет все то, что мы оставили здесь после себя. Даже её дом ─ последний страж перед неминуемым забвением. Люди на Марсе, в то время как Земля получила не то шанс, не то проклятие освободиться. Тем охотнее Рэй принимал свою беспомощность перед Лиридой. Он просто шел, глядя на те следы, что она совсем недавно начала оставлять в его путешествии. Все оно истоптано, и каждый такой след, движение, взгляд, улыбка, ненависть ─ все это запомнилось. Запомню ли я тебя, Лирида? Да. Запомню.

─ Ты чего такой хмурый? Устал? Уже почти пришли, не умирай тут. Мы и десятка километров не прошли.

Рэй взглянул на неё. Жара едва касалась её лица. Оно оставалось прохладным, неподвластным солнцу.

─ Где здесь вообще может быть еда?

─ Чуть дальше остались маленькие озерца. Там всегда найдется рыба.

─ Разве они не соленые?

─ Только на поверхности. Несколько видов рыб выживают в таких условиях, но даже их крайне мало. Придется теперь мне есть меньше... ─ слова прозвучали укором.

─ Прости. Не хотел причинять тебе столько неудобств.

Она махнула рукой, как мальчишка.

─ Да ладно, бог с ним. Раз уж забрел, значит так было начертано.

Рэй удивился. Как можно верить в судьбу в мире, где все походит на пыльную бурю.

─ Ты и вправду веришь в это? Что каждый мог шаг, каждый выбранный путь неминуемо вел к тебе?

Лирида улыбнулась, так тепло, что жар отступил, а по груди разлилась мягкая, такая свежая прохлада.

─ Ты же здесь, Рэй. В любом из случаев ты мог выбрать что-то другое...

─ И никогда не встретить тебя.

─ Но ты встретил, ─ не без гордости сказала она. ─ Встретил среди бескрайних песков , пустынь, степей. Единственную, кто ещё ждет здесь.

─ Ждет?

Лирида взглянула на космодром с какой-то обидой, досадой. Затем отвернулась. Рэй смотрел на древний пережиток человечества, что и отсюда, с самого центра пустого моря возвышался над всей округой. Гигантское высохшее дерево.

─ Что ты чувствуешь, глядя на него?

─ Страх, ─ слово прогремело раскатом грома, пронеслось ударом топора. Такое невозможно подделать, нельзя и сыграть.

─ Почему ты так боишься его?

─ А разве не понятно? Разве ты и сам не понимаешь? Ракета за ракетой, он отправлял людей навстречу далеким, таким пустым и холодным звездам. И теперь холод поселился здесь. Космодром, этот бездушный металл, предал всех. Он ─ предатель. Я не боюсь, я ненавижу.

На горизонте показалось первое озеро. Кривое, мертвое зеркало плыло в горячем воздухе. Точно само солнце пролило свои слезы на раскаленный песок, и вот они навеки застыли стеклом. До чего же грустно видеть это, и в то же время ─ вид завораживал. Они подошли к озеру, больше похожему на лужу. Никаких камышей, даже мелкой травы: резкая граница песка и мертвой воды.

─ И здесь мы будем ловить рыбу?

─ Больше нигде еды не добыть. Море было огромным, нам не хватит воды, чтобы перейти его все. Может дальше и есть леса, горы, но здесь это единственный шанс.

Лирида закинула удочку, совершенно пустую, и начала что-то говорить. Вскоре она уже выудила первую рыбку: мелкую, лишенную всякого мяса, практически остатки от былой роскоши. Тем не менее ─ то была пища. Она выудила ещё с десяток рыб, и каждая была не больше предыдущей. Рэй удивлялся, откуда там вообще берется жизнь. Неужели она всюду найдет себе место? В своем стремлении просто существовать. Пускай жалко, пускай ничтожно... Но существовать, порождать себе подобных, лишь бы быть. Это вызывало благоговейный трепет.  

─ Неужели рыба так быстро плодится?

─ Пока я здесь, да.

─ Почему же? Ты её подкармливаешь?

Лирида похлопала его по плечу, смотря на старый космодром.

─ Когда-нибудь узнаешь. Пойдем домой. Скоро совсем стемнеет. День здесь обманчив: вроде только взошло солнце, а потом не успеешь привыкнуть к свету, как наступает темнота.

Рэй взял ведро с рыбой и последовал за её летящим силуэтом. Бирюзовый цветок, гонимый ветром, грустью, мечтами.

 

Как она и сказала, ночь пришла быстро. Как-то незаметно она подкралась с холмов, проползла по пескам и забралась на самое небо, чтобы усеять его звездами. Сидя у огня Лирида казалась ещё более беззащитной. На тоненькой палочке жарилась рыба.

─ Послушай, Рэй, ─ заговорила она тихо. Потрескивание сухих досок перебивало её шепот. ─ А там, хоть где-нибудь, остались люди?

Рэй старался не смотреть ей в глаза. Огонь поглощал его взгляд. Был только её голос, заполненный тоской, утратой.

− Я видел совсем немного. Почти все живут как ты. Кто-то и вовсе одичал. Потому я боялся тебя вчерашней ночью, Лирида. Те, что остались, чужды друг другу. ─ Рэй взглянул на звезды. ─ Наверное, побежав за уединением, без оглядки уходя от одиночества в обществе себе подобных, человек рассыпался по всему космосу. Множество мелких алмазов, самоцветов.  Но все же я думаю, многие так и не нашли спасения. Внутренних демонов не развеять по бесконечности, это невозможно.

─ Ты такой же, Рэй. ─ Лирида тоскливо улыбнулась. ─ Думал растерять всех своих демонов по пути, чтобы те рассыпались, разносились подобно старой обуви, но ты принес их с собой.

─ Наверное, ты права. Уже и не знаю, какие демоны гнали меня все эти годы. Может, те же, что и людей к далеким планетам.

─ Когда все это началось, ты помнишь? Я уже и забыла... Помню чем был тогда космодром. Помню, как смотрела на него с моря. Как сегодня днем, только с упоением, с восхищением. Врата в другой мир, недоступный, чуждый. Вызов всему миру и своим страхам. А теперь понимаю: не вызов страхам, а потакание им. Величайший памятник человеческому отражению, и ужасу перед ним. Даже смешно....

─ Ты не выглядишь веселой.

─ Помню как смотрела на серебренные брызги-ракеты, будто капли. На огонь и дым, и как свет искажался у самого неба, когда одна такая улетала. Запах топлива разносился по всей округе... А когда запускали много ракет, ─ Лирида раскинула руки навстречу небу, ─ то казалось, будто люди зажигают звезды... Звездопад наоборот.

─ Звездопуск, ─ улыбнулся Рэй неловко, ─ если уж не звездопад.

Она взглянула на него; в глазах горел огонь. В этот самый миг он ощутил всю тяжесть неба. Лирида сидела рядом, и в противовес ей был этот гигант, бессердечный, грубый.... Он не мог взглянуть на неё, слишком занятый собой, не мог уловить грусть в улыбке. Холодный океан частиц, света, пыли. Разве не такой была жизнь Рэя многие годы? Он боялся признаться себе в этом, так близко к ней, точно она могла прочесть его раскаяние в глазах, в дрожащих руках. До чего же может быть беспечной, глупой жизнь, если не дать человеку шанс.

─ Знаешь, ─ заговорил он вдруг, ─ человек не убежал от одиночества городов. Космос не лечит, не прячет. Того хуже ─ он оголяет, доводит до крайностей. Я был в городах: пустые улицы, редкие люди, точно тени, сервисные роботы; антилопы, что гуляют по автострадам, стаи птиц, ютящиеся в балконах, какие поросли травой и мхом... Растения проросли в холодном бетоне, укрепили его корнями, но не разрушили. Никогда города не были так живы! Не они угнетали людей, их красоту ─ люди угнетали красоту городов.

Лирида подвинулась ближе, заглянула в самую душу, к которой вели черные глаза; своим взглядом распахнула обсидиановые двери, что были тяжелее гор. Рыба уже начинала пригорать, но никто не обращал внимания.

− Какой сейчас космодром? Такой же как и город? Он свободен? Красив, в свободе от человеческого одиночества?

− Неужели ты не была там? За столько-то лет.

− Я боюсь, ─ прошептала она. ─ Вдали ─ ненавижу, а так близко ─ боюсь.

Волнуясь, едва сдерживая дыхание, чтобы то не сорвалось в пропасть, Рэй взял её руку.

─ Боюсь увидеть то, что осталось от него. Я смотрела как люди строят башни, как возводят ангары. Как живут, творят, создают свою мечту. Тогда я не знала что то было страхом, бегством. А теперь, Рэй? Неужели это постигает все, что когда-то любил человек?

Рэй боялся сказать правду. В то же время он не мог лгать рядом с ней. Природа, весь мир научили его быть до грубого честным.

− Уже много тысяч лет человек уничтожает все, что любит, или приносит его в жертву неизведанному. Любовь возносит человека к небесам, а там... Там он забывает где рождалась эта любовь.

Лирида дрогнула. Плечи её сжались, будто бы от холода. Осторожно, она отобрала руку. Губы дрожали, пытаясь улыбнуться. Как жалко это смотрелось: попытка улыбнуться на могиле того, кем ты дорожил, кого любил. Жуткое, вымученное зрелище. Она поднялась, взглянула на звезды.

− Наверное ты прав, Рэй. Потому я и боюсь его. Доброй ночи.

Она побежала к двери, не глядя под ноги. Он подскочил.

─ Постой, а как же рыба?!

Лирида забежала в дом. Хлопнула дверью, но не закрыла её, как прошлой ночью. Свет внутри так и не зажегся.

 

За ночь Рэй съел пару рыбешек. Совесть пересилила голод, не позволив ему проглотить всю эту мелочь, все это морское комарье, что так жалко смотрелось на палках. Лирида будет голодна утром, решил он, несмотря на обиду, грусть, голод всегда берет верх. Он уснул возле огня: медленно поглощая сухие поленья, немой товарищ погиб от голода. И вот, он проснулся, а огонь уже давно обратился прахом. Лирида наверняка спала, думал он.

Рэй поднялся с земли, потянулся. Рядом стояло ведро, с теми же руинами моря: панцирем черепахи, ракушками и раковинами. Он взял панцирь и стал пристально разглядывать. Зачем ей все это? Зачем травить душу пережитками прошлого? Вспомнилось, как и сам он любил затравливать себя воспоминаниями, так, что приходилось забываться в барах, в сигаретах. Как давно все это было...

Дверь открылась. На пороге стояла Лирида, такая же чистая, спокойная, прохладная.

─ Это ведь ты тогда разбросал все?

─ Случайно. Ты напугала меня.

─ Ладно, ─ взглянула на небо, ─ сегодня будет потрясающий день. Спросишь почему? Сегодня будет дождь.

─ Откуда ты знаешь? У тебя есть какие-то методы угадывать погоду?

Лирида пожала плечами.

─ Просто знаю. Надо успеть заготовить дров. Сегодня я пущу тебя домой, но только попробуй там что-нибудь натворить...

Рэй развел руки, как бы сдаваясь ей на милость.

─ Где здесь вообще можно раздобыть дрова?

─ Возле космодрома есть небольшая роща. В свое время люди высадили деревья, чтобы защитить пусковую площадку от морского ветра. Теперь там все разрослось. Корни удержали почву.

─ Я не видел никакой рощи.

─ В темноте её не увидишь, только при свете дня.

Лирида спустилась к нему. Взглянула на рыбу.

─ Ты не голоден?

─ Я оставил тебе. Решил, ты будешь голодна утром. По крайней мере я не видел чтобы ты съела хоть что-то...

─ Я редко ем, ─ улыбнулась губами, будто ей стало неловко, ─ Рэй... обещай мне кое-что.

Он смотрел в её глаза ─ две хрустальные капли, стеклянная вода, ─ наполненные грустью, страхом. Он уже знал о чем она попросит. Рэй был готов.

─ Не отходи от меня в том месте.

─ Хорошо.

Лирида схватила его за руку, крепко, как если бы цеплялась из последних сил, готовая сорваться в пропасть.

─ Обещай!

─ Обещаю, Лирида. Я не отойду от тебя ни на шаг. Мы просто соберем сухие ветки и уйдем.

─ Вот и хорошо, ─ вздохнула, но так и не отпустила руку. Маленький ребенок, напуганный чем-то грандиозным. Великим убийцей, который подавно обратился в прах.

Рэй взял кувшин с водой, которую ему вручила Лирида, одну палку с рыбешками и большую сумку для сухостоя. Он пошел впереди, свободный от того страха, что сковывал её. На холме возвышался космодром. Над пусковыми башнями кружили птицы ─ древний храм человеческой любознательности облюбовали те, кто лишен всякого интереса.

Лирида шла с той безысходностью, с какой идут заключенные. Она понимала что огонь необходим, но доводы разума казались ей пустыми, мертворожденными перед лицом ужаса. Рэй взял её за руку, и сам не поверил, что осмелился на это. Тепло её руки, дрожание тела... Он отбросил это странное чувство, что росло в груди новой опухолью. Я давно излечился, давно, уверял он себя, как последний дурак. Фанатик своего же вранья. Вскоре я уйду, обогну море, и продолжу идти на юг. Я запомню её, запомню, но не останусь, ни за что не останусь.

Они взбирались молча. Изредка обменивались фразами всяких путников, связанных с водой, едой, усталостью. Холм нищал, беднел на глазах. Редкая трава все больше походила на подаяние природы, тех жалких отщепенцев, которые готовы выживать в любых условиях. В то же время нельзя было не восхититься стремлением жизни окопаться, осесть где-то, даже в окружении соли и смерти.

Западнее космодрома, со стороны моря, показалась та самая роща. Маленькие деревьеца, тощие, изголодавшиеся по густой, жирной почве. Они напоминали скорее врытые в землю столбы, чем живые, дышащие существа. Прогоревшие спички. Скорее всего они уже давно не дышали, а просто закостенели в соли, стали частью камней, что порой встречались на берегу пустого моря. Как жалко это смотрелось сейчас.

─ Это и есть роща, ─ произнес Рэй.

─ Это она. Когда-то деревья были другими. Они были зелеными. Под ними росла трава, цвели желтые бутоны...

─ Все это очень грустно. ─ Он огляделся по сторонам. ─ Все.

Рэй взял её за руку и повел прямиком к роще. Они обогнули ненавистный космодром, миновали тощую, дырявую решетку, обошли старые ангары. В самой роще все уже давно высохло. Редкие зеленые листочки стали последней агонией; вся земля под деревьями превратилась в одну сплошную ловушку из сухих веток, бревен и поваленных стволов.

─ Это кладбище, а не роща.

─ К сожалению. Давай уйдем поскорее.

Они собирали мелкие прутья, отламывали от мертвых тел ветки, клали их в сумку, безвольно ощущая себя падальщиками. Такие же падальщики, как и они, вороны кружили над мертвым космодромом. Над пусковыми башнями, в поисках еды, в поисках жизни. Солнце висело над ними, отбрасывало тени птиц, и только где-то на горизонте зрела буря.

Лирида с трудом дотащила огромную ветку, похожую на извивающуюся змею. Еле как она бросила её на покрывало, замотала все это, завязала узлом. Рэй закинул останки на плечо, обхватив руками.

─ Послушай, Рэй, а ведь бывают и другие леса?

─ Бывают. Красивые, густые, живые. В них легко потеряться, они заполнены звуками, перешептываниями лесных духов, непонятным человеку общением животных. Там все по другому.

─ А бывают и такие места... ─ Лирида оглядела рощу. ─ Я не знала других лесов.

─ Бывают и такие. Бывают и болота, что с жадностью поедают деревья, траву, все топят в своих водах. Но даже там, в трясине, в этом желудке, кипит жизнь. Здесь же и в самом деле кладбище.

Они бежали оттуда. Предчувствие смерти, её неизбежность пропитало все вокруг. Уже возле дома они дали себе отдых. Рэй сбросил ношу на землю и уселся на стул возле пепелища. Со стороны моря надвигались тучи, угрожая солнцу, которое в этой рукотворной пустыне стало символом забвения; неминуемого заката, завершения, а не рассвета чего-то нового, прекрасного. Каждый новый день обрекал на жару, на мучительный ветер, какой гнал песок, соль и пустоту. В этой огромной, почти бескрайней могиле, царстве покоя и тишины, надвигающаяся буря виделась спасением ─ движением, сутью самой жизни. Она обещала изменения. Долгожданный дождь.

Лирида тоже смотрела на густую, пенную волну из туч. Будто само небо закипало.

─ Пойдем в дом. Совсем скоро польет дождь. Это только кажется, что тучи далеко. На самом деле они уже у порога.

─ Ты рада дождю, Лирида?

Она с облегчением вздохнула; воздух и в самом деле пах по другому, свежо и чисто.

─ Безумно. Он давно не заглядывал ко мне, старый черт.

Рэй улыбнулся её детской наивности, радости. Она ─ маленький ребенок. Боится страшных чудовищ, которые погубили людей, и радуется дождю, не думая о промокшей одежде, грязи и слякоти. Только дети способны на это. Рэй взял охапку дров и впервые переступил порог её дома. Стоя в дверях он обернулся на ведро с ракушками.

─ Их оставим? А если смоет?

─ Дай им насладиться водой, живой, быстрой, буйной. Они уже давно не ощущали её. Оставь их, они будут счастливы снаружи.

Рэй взглянул на небо: тучи, дикий табун темных, жилистых лошадей, надвигались на них. Скорее в дом, подумал он, и в то же время... Остаться бы снаружи. Насладиться тем, как капли бьют по лицу, покалывают холодом всю твою душу, застилают глаза. И этот шум... Как он скучал по нему. Идеальная музыка, которую только и способна написать природа. Человеку неподвластны эти звуки ─ дождя, ветра, течения реки и шепота листьев, ─ не способен он воплотить в них всю ту гармонию, на которую способна природа. Только воспроизвести, по обыкновению жалко, бездарно.

Внутри было куда уютнее чем он представлял. Так всегда бывает, когда маленькое, скудное жилье обживают год за годом. Такой уют создается лишь временем, а не усилиями. Небольшой деревянный столик износило время, однако придало ему какую-то загадочность; наверняка за таким столом творились многие таинства, как и обычная повседневность, вроде готовки и вязания. На столе одиноко стояла масляная лампа, давно поросшая слоем пыли. Шкаф в углу был заставлен книгами, морскими останками; на одной из полок красовалась, играя позолотой, странная диадема, похожая на древнегреческую. Рэй сомневался в её подлинности, и все же, выполнена она была искусно. Между шкафом и кроватью, у стены, втиснулась печка, заваленная черным, масляным пеплом, покрытая сажей и копотью.  

─ У меня здесь скудно, ─ будто бы начала оправдываться Лирида, но Рэй тут же её перебил: − У тебя очень хорошо. Правда. Лучше того места, из которого я ушел много лет назад.

─ Положи здесь... ─ указала на печку, ─ а откуда ты ушел?

─ Из города. Я жил в квартире, но однажды просто ушел.

─ Я никогда не видела квартир. Какие они? Такие же, как и города ─ одинокие?

Рэй присел на стул. Сжал руки в замок у себя на коленях.

─ Квартиры... Они забитые, зажатые. С одной стороны ты один в них, с другой ─ всегда в окружении миллионов других таких же квартир, и забитых людей. Странное чувство.

─ Звучит ужасно. Не хочу жить в квартирах.

─ Тебе повезло, ─ он улыбнулся. ─ Ты сразу жила у моря. Не знала пыли, грязи, лжи в газетах и улыбках людей.

─ Может и так.

Дождь обрушился неожиданно, как обычно и случается с дождем. Тучи вздымались, похожие на темные замки из смолы, из тяжелых мыслей, и вдруг разом упали слезами. Все вокруг взорвалось красками, шумом, музыкой. Лирида радостно засмеялась, а Рэй только и успевал дышать, задыхаясь в этом свежем, непривычном воздухе. Они вышли на улицу, оставив в доме печь, дрова, уют... Вышли навстречу дождю. Лирида танцевала. Она кружилась вокруг пепелища костра, подхватив ведро с ракушками и панцирем; платье намокло, и её тонкая, стройная фигура вырисовывалась каждой каплей. Вода рисовала её силуэт заново. Как наивны мы были, ─ думал Рэй, раскинув руки небу, ─ как наивны в своем стремлении укрыться от дождя.

─ Рэй, давай танцевать!

Она подхватила его руки и вдруг он почувствовал, что его завлекает в водоворот чувств, новых открытий. Как давно он не испытывал подобного. Переживания, волнения, радость... Все это принес один лишь дождь. Или же Лирида? Он боялся ответить честно, а потому оттолкнул все, что копошилось в нем, точно в муравейнике, и отдался целиком и полностью танцу. Вода смывала их усталость, растворяла в себе страхи, слова. Оставался один лишь миг, мгновение, подвластное дождю.

Когда кружиться не было сил, они стояли вместе, опершись друг на друга, и молчали. Музыка вокруг заполняла все свободное пространство, так, что не оставалось места и шагу. Зажатые в этой многоликой, но такой звонкой тишине, они не двигались. Вокруг кружились капли, падали, но не самозабвенно, как падают здания или ракеты, а падали потому, что то было их единственным стремлением ─ упасть. Подобно каплям, они упали на землю. По лицу ударяли миллионы прозрачных, мокрых светлячков. Что оставалось усталым людям, измученным душам, кроме как наслаждаться этим детским забытьем.  

Когда же они зашли в дом, вся их тяжесть осталась снаружи; впиталась в землю, унеслась тысячей подземных ручьев и рек. И вот, стояли двое, мокрые, продрогшие от холода, но неимоверно счастливые. Лирида без стеснения скинула мокрое платье, даже не заботясь, смотрит ли Рэй на неё. Казалось, она попросту не видела в этом ничего пошлого или ужасного ─ собственное тело было для неё, как и чужое, частью красоты. Она залезла под одеяло.

─ Растопи печку, Рэй. Я хочу погреться...

Рэй хоть немного, все же оставался рабом своих предрассудков. Уж лучше мокрым, чем голым, решил он. Двигаться было неудобно, одежда начала высыхать и обтягивать все тело, подобно смирительной рубашке. Все туже и туже стягивалась ткань вокруг плеч, ноги будто заковали в гипс. Он закинул в печку дрова, отыскал спички, старые газеты... Как давно он не читал газет, а теперь, когда они попали в руки, не смог бы так просто отложить их в сторону, или сжечь.

─ Господи... Ты все ещё хранишь старые газеты. Откуда они у тебя? Прошло уже шестьдесят лет.

─ Не помню, ─ ответила она спокойно, безразлично. ─ Рэй, открой окно. Пусть все вокруг дышит. Я хочу дышать.

Он подошел к окну, распахнул окна. В комнату ворвался целый мир, вся его красота, боль, стенания и вопли радости. В одно мгновение ветер выбил ставни, подхватил шторы и устремил к самому потолку, должно быть надеясь показать им небо, и как красиво может быть порой снаружи. Капли разбивались о руки, о подоконник, о пол; все это ещё больше толкало Рэя к очагу, уюту, теплу. В такие минуты в нем пробуждался тот спящий мещанин, а может и обыкновенный зверь, который грезил о тепле в окружении холодной воды. Он обернулся: Лирида с упоением смотрела на дождь, спрятавшись под одеяло. Она дышала полной грудью, потеряв себя в собственном дыхании.

Рэй взял одну из старых газет, когда те ещё печатались, и уселся возле печи. Начал читать вслух.

─ Запуск экспедиции отложен ввиду неполадок на станции... Я не застал этот запуск. Когда я родился, люди уже жили на Марсе.

─ Я видела его.

─ Ты не могла его видеть, ─ спокойно возразил он, ─ он состоялся шестьдесят три года назад. Речь о записи?

Её взгляд растворился за окном.

─ Да, конечно запись. Растопи печь, не читай эти проклятые газеты. Я никогда не смотрю на них ─ сразу кидаю в печь. Неужели тебе интересно?

─ Не особо, ─ он взял спички со стола, поджег край газеты. Черные, чернильные буквы таяли в огне. ─ Скорее любопытно. Порой стоит вспоминать каким был мир.

Рэй закинул горящую, исчезающую бумагу внутрь печи. Мельком прочитал заголовки других газет: "Население Земли достигло рекордного максимума...", "Первая колония на Луне примет ещё десять миллиардов человек...". Закинул все эти пережитки прошлого в огонь. Следом уложил сухие ветки. Затрещало пламя, как в далекие, первобытные времена, когда огонь приносил радость человеку.

─ Интересно, ─ заговорил он тихо, ─ а в тех колониях, среди звезд, человек ещё разжигает огонь?

Лирида потянулась в постели, усталая, сонная; утомленное солнце её сердца мерно светило сквозь старое, пыльное покрывало.

─ Не знаю. Думаю, да. Люди везде остаются людьми. Они так же разводят огонь, сидят в тени деревьев, смотрят на звезды.

─ Наверное ты права... 

Рэй сидел у огня, ощущая как тепло уносит влагу из тиснений одежды. Вода всегда уходит. Удержать её ─ настоящее чудо, как и добыть огонь. Это те навыки, который знает каждый, в отличие от поведения на орбите и правильному размещению веса на Марсе.

─ Рэй, расскажи что ты видел.

─ Что именно ты хочешь знать? Когда многие годы проводишь в дороге, вещи забываются. Память затирает все, чтобы оставаться свободной для нового.

─ Расскажи что помнишь.

Она укуталась в одеяло.

─ Но сперва, сними эту мокрую одежду...

─ Я ведь не лягу к тебе.

Лирида взглянула на него, как на дурака. Легкое возмущение, румянец на щеках, тяжелый выдох, как у быка, готового сорваться.

─ Конечно не ляжешь! Я дам тебе другое одеяло. Не дело сидеть вот так, в мокрой одежде. Ещё не хватало чтобы ты заболел, а мне потом носится вокруг тебя. Здесь нет лекарств, а все травы ─ сухие и безжизненные.

Рэй уже давно не раздевался. Многие годы в том не было нужды. Он часто спал в лесах, в пещерах, когда лил дождь; в корнях деревьев, на заброшенных заправках, в маленьких придорожных магазинчиках. Вдруг, совсем незаметно, все это опустело: следы недавней жизни всегда преследовали его в таких местах. Неубранные подносы с пустыми стаканами, старые журналы, незаконченные рулоны бумаги в туалетах, ржавые краны, кислотные литиевые батарейки, какие всегда продавались на заправках, давно разъели пластиковые упаковки. В таких местах как никогда прежде Рэй ощущал себя заброшенным; будто вся Земля ─ и есть та далекая планета, которую колонизируют люди. Он всегда гнал мысли, что Земля теперь ─ брошенная мать, свободная от своих детей-тиранов. Калибан устремился в небо, и все ─ леса, реки, озера, снега, ─ вздохнули с облегчением. И все же Рэю не хватало порой этого Калибана, тирана, который однако же способен был любить, понять, выслушать. ─ Что за мысли! ─ одернул он себя со скрытой злобой на всю эту сентиментальность. ─ Сейчас ты здесь. Завтра будешь там. А это "там" всегда будет убегать, и в этом счастье.

Он снял мокрый балахон, снял штаны, стянул грязную, засаленную кофту. В другое время его назвали бы бездомным, сейчас же Рэй был странником, одним из немногих обитателей планеты.

─ Господи, ─ произнесла она, ─ тебе бы помыться. Ну да ладно, завтра и пойдем. А пока, вот...

Лирида вынырнула из-под одеяла, с грацией дельфина; все её стройное тело, лишенное тяжести, двигалось легко, играючи. Каждое движение, как нота, как мазок. Она была произведением искусства, Рэй никогда прежде не видел такой красоты, простой, первобытной, и в то же время совершенной, подобной красоте деревьев, облаков или звездного неба. Природа не терпела вычурности, чрезмерности, так и в Лириде она воплотила простоту, изящество речных камней, что обтачивались водами; красоту летней поляны, что искрится под лучами солнца, в окружении вековых сосен. Она была абсолютно голой. Рэй не испытывал смущения, не испытывал и простого животного желания прикоснуться к ней ─ он наслаждался всем её видом. Тонкой талией, напоминающей изгибы кувшинов, мраморной, даже  бледной кожей, сотканной из крыльев ночных мотыльков, такой же мягкой и бархатной. Стройными ногами, которые не знали неповоротливости, и всегда оставались грациозны, юны. Её небольшой грудью, округлыми ягодицами, легким пушком на лобке...

─ Вот твое одеяло, ─ она стояла перед ним, открытая, простая и такая немыслимая, неосязаемая. Лирида стояла, так близко, что Рэй мог ощущать запах дождя на её бедрах, сладкий, пьянящий аромат свежих фруктов, винограда, прохладной ягоды. От неё веяло теплом...

То ли по глупости, то ли в своем бессилии перед ней, он протянул руку и коснулся её бедра. Легкая дрожь пробежала по телу, при том Рэй не знал, передал ли он её коже свое волнение, весь свой трепет, или же она и сама испытывала то же самое.

─ Прошу, не надо, ─ её голос звучал так, будто она стояла в холодной воде.

Рэй взял одеяло, опустил глаза; и даже так, они продолжали светиться. Подобно маякам, они заманивали корабли, существующие лишь для этого ─ увидеть однажды в пустой, шумной воде силуэт, парус, движение. Он спрятал их, спрятал огонь, спрятал все то, что рвалось наружу. Недосказанные слова отравляют, Рэй знал это, и все равно он проглотил этот ком, что сразу же принялся гнить на самом дне души. Теперь остается надеяться, что яд не убьет меня, что ещё есть спасение от всего этого.

─ Спасибо, ─ спокойно сказал он, будто и не готов был сорваться с места, кричать, метаться, лишь бы не оставаться вот так ─ сидеть на полу, под одеялом, когда рядом она.

Лирида прошла к постели; он видел её ноги, бедра, изящную спину... Гнать, гнать все это! Ещё больше он замотался в одеяло, скорее в тщетной, лицемерной попытке обмануть себя. Будто пыльное, старое покрывало могло скрыть от него самого все то, что уже пустило корни. Больше всего Рэй боялся, что этот сорняк зацветет.

И вот вся её фигура скрылась в мягких волнах шерсти, в миг разрушив всю магию юности, пролитого вина её чувств. Теперь она походила на какое-то животное, с человечьим лицом и волосами; мягкий шар, неповоротливый, чуждый выживанию в природе. Рэй только улыбнулся этому, вдохнул поглубже мокрый воздух ─ тот наполнил легкие сверх меры; казалось, такой воздух расширяет твою грудь, и посмей ты вдохнуть чуть больше, разорвешь себе все внутренности, или улетишь, как гелиевый шарик.

─ Так расскажешь?

─ Расскажу. Что ты хочешь знать?

─ Хочу услышать о лесах.

Рэй задумчиво почесал бороду, густую, неопрятную, как если бы в ней скрывались все эти леса. Тщетная попытка мужчины вытянуть из своей бороды хоть какие-то воспоминания.

─ Леса бывают совсем разными. Случалось, в Канаде, не видеть света из-за тысячелетних сосен, кедров... Господи, сколько их там на севере. В России тоже много лесов, и каждый похож на канадский, разве что... Березы. Они похожи на девушек: тонкие, нежные, с мягкими волосами... Наверное это имели ввиду в свое время, когда говорили, что самые красивые девушки − в России.

Лирида улыбнулась. Её взгляд, испепеляющий своей неподдельной простотой, факелом жизни, будто передавал эстафету Рэю. Он чувствовал как вся её музыка, её краски изливаются на него, топят в своих бликах, в оглушительном грохоте бытия. Жить! ─ кричали её глаза. Рэй едва ли не слеп от их света.

─ Там много полей, в России, имеется ввиду. Так странно порой идти по полю, среди заросших морей, желтых ─ пшеничных, зеленых, не видеть ничего, точно ты уже утонул, а сверху ─ небо, только поверхность этого моря. И не выплыть. А потом на горизонте увидишь небольшую рощу берез. Стесняясь, скромно стоят, заигрывают с ветром...

─ Ты видел много красоты... ─ произнесла она.

─ Если бы только красоты, порой увидишь...

─ Нет! ─ прервала она резко, ─ не надо об уродстве, не надо о безобразии, говори только о красоте. Взгляни! ─ она вынырнула из-под одеяла, так, что её грудь подставилась дождю. Живот покрывался каплями ─  так роса ложится на утреннюю траву. Рэй видел как легкий пушок на её коже переливался водой, перламутром; свет разбивался о капли, разлетался на сотни лучей. Волосы взметнулись бурей опавшей листвы. ─ Посмотри же, как чудесно снаружи... Неужели тебе хочется говорить о страхе, ужасе... смерти.

─ Ты права, совершенно не хочется. Давай я расскажу тебе о цветах в пустыне...

 

Ночь раскололась. Сотни её осколков, сонных, тленных ещё кружили в воздухе; казалось, протяни руку и обрежешься о её бритвенно острые грани. Рэй выскочил из-под одеяла, ужаленный шумом, падением целого неба. Оно стремительно приближалось, давило воздух, а тот выскальзывал из-под громадной черноты, разрываясь криками, воплями. Нестерпимый свист проникал в уши, пронзал голову, так, что невозможно было усидеть на месте. Рэй вскочил. Следом из постели выпорхнула Лирида. Ставни окон бились под ударами ветра, готовые сорваться и умчаться прочь ─ прочь от ужаса, прочь от боли.

И вдруг Лирида улыбнулась. Она говорила что-то, но Рэй не слышал. Её голос, обычно звонкий, мягкий, сметала эта невиданная доселе катастрофа ─ Атлант устал, он хочет спать, ─ и вот её слова разбиваются о хлипкие стены; только улыбка, полная детского счастья, искренности, встречает конец.

Рэй не знал что думать. Он не мог. Лишенный всяких чувств, он поддался её воле, взял руку, и вышел на улицу. Холодная ночь встретила их колкими взглядами. Сотни звезд, и одна, что пылала ярче всех. Второе солнце, новая луна. Шар светился, отливая серебром, огромное зеркало звезды. Рэй с животным, первобытным страхом понял ─ вовсе не небо падало на них, а люди. Человек, может несколько. Звезда вытянулась силуэтом, точно жидкое стекло капало с одного из светил. И вот, яркий, холодный синий огонь поджег песок, превратил его в твердый камень, прозрачный и горячий кристалл.

Свет померк, проглоченный безликой, бесконечной земной ночью. Дым разливался во все стороны, густой, жидкий.

─ Это он! Он вернулся! ─ радостно вскрикивала Лирида. Рука её все ещё держала руку Рэя.

─ Кто это? Давай уйдем в дом, Лирида.

─ Какой дом? О чем ты? Это же он, я знаю!

Она вырвала свою тонкую кисть, похожую на ветку березы, и побежала навстречу звезде. Не боясь жара, дыма, раскаленного песка под ногами.

─ Он вернулся, неужели ты не понимаешь? ─ гул ракеты подхватывал её голос, убаюкивал.

Рэй, лишенный всякой воли, ошарашенный, грубый в своем незнании и страхе древнего человека перед чудом, смотрел как её хрупкое тело бежит навстречу тяжелому, грузному чудовищу. Рукотворному богу, какой пронзал звезды, подобно молнии Зевса. Сожрет ли оно её? Погубит ли?

─ Лирида!

Он помчался следом. Ракета распахнула дверь. Из яркого, медицинского света появилась темная фигура. Круглая голова похожа на яйцо динозавра ─ большое, шарообразное; неповоротливые руки, будто заплывшие жиром, в свете явились затканными в герметичный скафандр.

И вот человек снял свое рыцарское обмундирование. Рэй стоял недостаточно близко, чтобы слышать их. Он видел совсем немного: Лирида, обнаженная, чистая, первая женщина, кинулась в объятия Богу. Пришедший с неба, он поглотил её в своем холодном, отравленном космической радиацией скафандре. Грубая, жесткая ткань прикасалась к её нежности, к бедрам, к груди... Рэй улыбнулся, желая скорее не выглядеть глупым перед лицом невидимых зрителей, что всегда осуждали слабость, скупость, страх.

Свет из ракеты лился под ноги когда он  стоял у порога дома. Рэй зашел внутрь. Все же, небо упало: оно раздавило его. В спешке, гонимый неловкостью, какой-то глупой обидой, он оделся в свою поношенную, старую одежку. Да, это не скафандр, думал он гневно, не зная на кого злиться, но этого хватит чтобы уйти. Рюкзак вдруг оказался непомерно тяжелым. Лямки врезались в плечи, за один день отвыкшие от ноши всей своей жизни. Плевать. И здесь мне нет места.

Рэй вышел тайком, как если бы украл из дома так бережно хранимые ею кувшины и горшки. Лирида о чем-то разговаривала с космонавтом. Поэтому она смотрела на звезды? Поэтому ненавидела космодром? Не из-за всего человечества, а из-за одного мужчины. Как банально, даже пошло. Воды совсем нет. И черт с ним. Вода ещё не все. Куда опаснее оставаться в трясине своей неуверенности, смятения, чем брести по высохшему морю, решил он. Твердость его решения была подобна опорной балке из бумаги. И все же, он верил в её непоколебимость. Многие верят в твердость своих убеждений, даже если от них остался один лишь мусор ─ некогда величественный храм.

Он не знал куда идти. И в самом деле, куда? До этого дорога складывалась из знаков, потребностей, догадок. А теперь же... Впереди лежит бескрайнее море, пустое и безжизненное, а позади, шаг за шагом, словно бусины, оставленные воспоминания отверженной личности. Значит, выбор невелик.

Дом. Был ли он хоть где-нибудь? Был ли он там, откуда ушел, или я попросту не отыскал его? Лирида. Возможно ли полюбить кого-то за один день, за миг. Но ведь! ─ начал оправдываться он перед теми же немыми зрителями этого каламбура, скрытыми в темноте. ─ Но ведь я люблю реки, которые обжигали меня холодом. Люблю шелест листьев, пускай их песня и длилась не дольше мгновения... Я люблю все это. Весь мир, покрытый снегом, росой; содрогающийся от ветра и дождя. И Лирида...

Рэй обернулся. Она стояла в объятиях космонавта. Свет запечатал их силуэт, словно на фотоснимке. Икона человеческому ожиданию, вере, чистоте и любви. А кто же я во всей это истории? Незнакомец, путник, желающий воды. Ботинки изношены, пожалуй да. Но  дорога не кончилась на ней, как бы я не убеждал себя.

Рэй пошел на юг через сухое море. Ночь, в своей жалости подарила ему прохладу. Луна светила лишь ему одному, и то не было эгоизмом, жалостью ─ никто другой не мог идти по её лучам, холодным и пустым. Деградированная копия того света, что способен взрастить семя. Этот свет только указывал путь. В другой день, другое место. Едва различимо он опадал на песок, терялся среди мелкой травы и вновь находился в песке, подобно червю, который огибает препятствие. Рэй шел через мертвое море, навстречу жизни. По крайней мере он убеждал себя в этом.

 

Куда я иду? Отчего бегу? Песок вяжет, убаюкивает тогда, когда мне только и следует что уноситься прочь. Как и появился ─ гонимый жаждой, голодом ─ животное. Глупое, сотканное из собственных страхов, на что я вообще надеялся, в этом доме, на краю мира. Проклятый песок...

Луна следовала за ним по пятам. Отмечала каждый след,  увековечивала на мгновение, до следующего дождя, до утреннего ветра, который смоет и это. А потом и не скажешь, был ли Рэй настоящим, был ли живым, или же это игра света в соляном воздухе, или же дребезжание раскаленного моря, сшитого из обрывков воспоминаний. Он шел, заранее зная, на что обрекает себя: смерть без воды, лишенная надежды, но такова была вся его жизнь. Каждый новый день обрекало солнце, и спасала луна. Заход, темнота ─ лишь подведение итогов, а новый день рождал новые проблемы. Завтра, неуемное завтра, неугомонная мать, богиня-проститутка, в своем стремлении порождать вызовы, проверять его раз за разом, с иступленной глупостью, забывая все пережитое за годы.

Почти через силу, Рэй обернулся: звезда все ещё пылала возле дома Лириды. Безмерный, нескончаемый свет, неизвестно откуда пришедший. Так кто же она? Мотылек, который полетел на  вспышку, или... Или она ждала его. Только его. Злоба, глупая досада давила грудь. Почему вообще я думаю об этом? Я искал воды ─ я получил её. Она дала мне все, что было необходимо чтобы идти. Просто идти... Идти.

Просторное море танцевало с ночью, висящая влага, отголосок дождя, скрывали их, прятали эту красоту, когда одна бескрайняя тишина сливается с другой. Единственным проявлением этой тайной, нежной любви был ветер. Лишенный соли, жара солнца, пропитанный молоком луны, сейчас он казался единственным спасением. Быть может я и смогу пройти это море за сегодня. А что за ним? Рэй шел, стараясь не оглядываться. Все последние годы походили теперь на водную гладь, и вдруг в это спокойствие, в гармонию, составленную из шатких камней, упала песчинка. Все внутри него рушилось, обрывались давние нити, что скрепляли личность воедино ─ разорванные тряпки детских воспоминаний, страхов и желаний. Снова, снова сшивать себя, снова выставлять эти проклятые камни; смотреть на круги, бегущие по воде. Когда все это уляжется? Он знал ответ: усталость, дорога без конца и края, замкнутый круг ─ все это измотает его. А в той усталости, что лежала впереди, крылось нечто таинственное, сродни пьяному забытью.

Нога споткнулась о что-то легкое, звонкое. Взгляд упал на песок. Рэй поднял ракушку, размером с его кисть. В лунном свете она продолжала жить, литься музыкой из серебра, самоцветов. Но даже так, что-то в нем упорно твердило: мертво. Безвозвратно утеряно. Он смотрел на ракушку, провел рукой по гладкой поверхности, и вдруг увидел в ней себя. Каким жалким и наигранным казалось ему это, но оттого пожалуй, это задевало ещё сильнее.

Неужели и в самом деле я погиб? Не Лирида стала концом, нет. Я сам стал им. Рэй вновь обернулся: ракета больше не светилась. Она, только она и жила все это время. Планета мертвых, планета-кладбище. Свободная от людей, и скованная теми немногими кто остался ещё крепче, чем миллиардами. Континенты, целые материки одиночек, пустых и тленных: пережиток прошлого, а может ─ ужасное будущее всех людей. Господи, это сделал я? Что-то острое формировалось в груди, будто кости принялись хаотично расти. Выступы, шипы; костяная роза, что так давно не могла напитаться этим чувством, сейчас получила его сполна.

Рэй обнял ракушку, будто обнимал все то, что утратил. То, что не приобрел. Он шел многие мили, пока ноги не подкосились. Дом давно исчез с горизонта, и только в памяти продолжал жить болезненной раной. Идти больше нет сил ─ ноги крепки, но воля... Она истощена. Сухое дерево на голом утесе, выветренная, заболоченная почва... Идти нет сил. Рэй лег на песок, и никогда ещё он не казался ему таким уютным, мягким, теплым. Море обняло его, он чувствовал. Вода из далеких времен унесла его сознание прочь.

***

─ Кажется живой, ─ голос приближался. Мужской, уверенный, сильный.

─ Да, это он!

Рэй слышал как шаркают ноги, как миллионы песчинок трутся друг о друга под тяжелой поступью людей. Он не помнил, кто эти люди, не помнил, как уснул и где. Сон явился для него опьянением; хмельная ночь, винный поцелуй Морфея. Болела голова, должно быть оттого, что уснул на голой земле, решил Рэй. Чья-то рука схватила его за плечо и тряхнула.

─ Вставай! ─ повелительный тон. ─ Ты нас напугал. Куда ты убежал?

Рэй открыл глаза. Ясный взгляд человека, чей разум устремлен к свету; лазурные глаза, глаза цвета туманностей, непонятные и глубокие. Русые волосы, крепкий подбородок. Рэй спрятался от солнца в тени собственной руки: над ним возвышался человек, нет, нечто большее ─ мужчина, давно оставивший Землю. Космонавт. Скафандра на нем не было, только легкая рубашка и шорты. Но даже так он казался Титаном, заклинателем, жрецом мертвого храма, что сейчас ржавел на холме. Рэй с трудом поднялся, ноги ломило от ночи, проведенной в окружении холода и сырости. И почему я уснул?

Рядом с космонавтом стояла Лирида. В своем платье, счастливая; весь её вид светился, и казалось, она вот-вот оторвется от земли, настолько легкой и свободной она представлялась ему. И в самом деле, вспомнил Рэй, она была печальна, трагически обреченной  смотрелась её жизнь, брошенная к могиле моря. А теперь...

─ Рэй, куда ты ушел? Мы боялись, ты погибнешь от жажды... ─ голос матери, снисходительный, любящий. Жалость, выдаваемая за опеку.

Легкое отвращение исказило лицо Рэя, будто от приторного вкуса чужого счастья. Как он ненавидел это чувство ─ рядом со счастливыми людьми ощущаешь себя сломленным, даже если ты цел.  Странно, но часто ему доводилось осознавать свою неполноценность только в окружении целых, собранных воедино людей.  Пока он был один такого не возникало. Так одинокое дерево способно осознать свою силу посреди камней и холода, но среди могучих лесов , среди тайги оно затеряется; сосны скроют его в тенях, пока оно не зачахнет и не станет паразитом.

Паразит.

─ Я решил, пора двигаться дальше.

Все слова слышались оправданием, и все они были пусты. Им нет дела, он знал.

─ Но не вот так же! ─ возмутилась она, нахмурившись. ─ А если бы ты погиб?

─ Не погиб, ─ спокойно ответил он, отряхнулся.

─ Крайне необдуманный поступок, молодой человек, ─ космонавт протянул руку. ─ Уильям Голе. Ударение на последний слог.

─ Рэй... просто Рэй.

Космонавт улыбнулся. Сверкающие зубы жителей Марса.

─ И что же это вас понесло на ночь глядя... Неужто испугались ракеты? Вы не похожи на дикого, напротив ─ умные глаза, ясная речь, губы такие, что кажется вы способны говорить сносные вещи. И такая глупость.

─ Я шел уже много лет, и вряд ли уход ночью для меня ─ глупость. К тому же, после дождя самое оно. Пока песок сырой, он не так вяжет, а влага помогает дышать. Пыль прибита к земле, да и луна была на моей стороне.

─ Но вы уснули. Усталость все же берет свое, не так ли? Я могу подбросить вас туда, куда вам нужно...

─ Нет! ─ как-то резко произнесла Лирида. Мужчины взглянули на неё: взволнованная улыбка, легкая нервозность. ─ Я имею ввиду, Рэй задержится. Не надо снова разгонять пыль вашими ракетами. Лучше позавтракаем.

─ Отличная идея! ─ Уильям подхватил Лириду за руку, и она растворилась в его улыбке.

─ Приятного аппетита. Я пойду.

─ Рэй, прошу, ─ отеческий взгляд, устремленный на ребенка. Первые ростки зависти. ─ Позавтракайте с нами.

─ И в самом деле, не идти же тебе голодным, ─ улыбнулась она.

─ Будь по вашему.

С каким трудом ему далось это согласие! Хотелось развернуться, спрятать в памяти и её, и ракету, и этого Уильяма Голе, с ударением на последнем слоге. Однако он шел, шел по пятам их смеха, перешептываний, тихой встречи ─ шел, и ощущал себя случайным свидетелем какого-то маленького чуда. Все казалось ненастоящим, историей из книжки того, чьим именем он назвался. Может это имя и обрекло его на это принудительное свидетельствование. Может и так.

Днем ракета уже не виделась чем-то диковинным, скорее наоборот. Никогда прежде Рэй не подумал бы, что её идеальный корпус ─ капля стекля, растянутая по ветру, такая же полая внутри, ─ без швов, переливающийся светом, будет так естественно смотреться в окружении песков и уходящей жизни. Так, должно быть, в стародавние времена выглядели миссионеры, где-нибудь в отсталой Африке. И сам Уильям вел себя подобающе миссионеру ─ снисходительно, вежливо, учтиво, и как-то до отвратительного обаятельно. Во всем этом Рэй усматривал превосходство, раздутую важность. Хотя, справедливости ради, он и понимал, что вся неприязнь может быть обычной завистью, даже ревностью. И вот он шел по пятам, к ракете, к дому, к неловкому молчанию и глупым разговорам. Взятый в плен чужой волей, собственной слабостью перед Лиридой.

Нет! ─ убеждал он себя. ─ Это не так. Просто еда мне и в самом деле необходима. Я попрошу у неё воды. А после уйду. Я знаю ─ уйду.

─ Давай останемся на улице, ─ сказал Уильям, ─ будем завтракать на улице. Я соскучился по простору. По воздуху, по солнцу.

Рэй поймал это, улыбку, такую теплую и нежную, что все её лицо заменило бы сейчас бриз, свежесть всех морей, тепло всех побережий. Не мне. И ладно. Рэй уселся на землю, рядом с пепелищем костра.

Все было так нелепо, неловко. Он сидел рядом с Уильямом ─ первобытный человек, охотящийся, собирающий ягоды и грибы. И все же он чувствовал тайное превосходство. Уильям Голе не мог пройти столько же, сколько Рэй ─ ракета проносила его сквозь космические просторы, подобно созвездию коня, только вот не мог он знать той усталости в ногах, сладость сна после перехода через горы, радость охотника, утоления жажды. Рэй был куда ближе к богу, оставаясь скептичным, чем этот рыцарь в сияющем скафандре. Рэй понимал где корни этой неприязни, и все равно, как фанатичный дурак, закрывал глаза и бормотал в голове одну ложь за другой. Как же часто слепота являлась для людей передышкой, последней линией обороны перед беснующемся потоком чувств, таких пестрых и голодных.

Оба молчали, и в этом крылось что-то жуткое. Встреча старика с далеким потомком, разные миры столкнулись у пепелища огня, и каждый был гостем. Лирида вышла из дома. Казалось только она не ощущает это стекло, эти камеры-одиночки с запертыми в них людьми. Она ходила сквозь них, и ничто не смогло бы её остановить. Наивность порой оказывается сильнейшим из благ в человеке. Как часто простая наивность способна изменить мир, если не целый, то миниатюрный. Подобно ребенку она, каждым своим движением, жестом, словом, встряхивала эти стеклянные рождественские шары, приводила в движение ржавые механизмы, поросшие солью кости. Она вынесла ещё два стула, чайник с водой и спички.

─ Что я вспомнил! ─ Уильям вскочил и убежал к ракете, как ребенок, желающий показать пойманную им ящерицу.

Рэй смотрел на Лириду, и в этот самый момент её наивность, все её детство рухнуло тяжелой снежной шапкой. Солнце оголило её, раздело до самого существа: она все понимала, видела это смятение, неловкость, и в то же время так боялась признаться в этом. Как если бы признание могло сделать догадки правдой. Она врала, врала подобно любой из женщин ─ умело и живо. Рэй не винил её, да и смог бы он? Гость, визитер, незнакомец... Он выхватил её в минуту ожидания, увлек другой жизнью, но не сумел показать эту самую жизнь. Лирида взглянула на него мельком, и в глазах застыла печаль.

─ Послушай... ─ начала она, но Рэй спокойно, сухо перебил её: ─ Не надо. Я все понимаю. После завтрака я уйду. Только дай мне воды, и если не жаль ─ удочку. Моя сломалась во время перехода через горную реку.

─ Хорошо.

─ Смотрите что я привез!

В руках Уильяма сверкали серебреные контейнеры. Он уложил их на землю, провел рукой по поверхности, и те раскрылись бутонами цветов. Внутри была еда. Рэй понял это, хотя и с трудом узнавал привычные продукты: картошка багровела, должно быть из-за марсианской почвы;  вода была упакована в какие-то пластиковые мешки, и зеленый горошек тоже. Рэй смотрел на это с дикостью зверя, не понимающий чем обычная еда, бегающая по лесам, может не угодить марсианам. Ну да ладно, решил он, гороха я давно не ел, а картошка и без человека неплохо себя чувствует.

─ Разведем огонь, пожарим картошечку с горохом... Вода с самого Сатурна! Водяные привозят её с замерзших колец, целые горы льда. Первые годы один только вид пугал: целая планета льда движется на колонию... А сейчас уже все привыкли. Она не тает, что хорошо, разумеется. Откалывай и топи, вот и все что требуется.

─ А все-таки, зачем вы улетели? ─ спросил Рэй с каким-то вызовом. Обвинитель, который однако был благодарен людям за их преступление.

─ Сейчас уже не скажешь... Просто улетели. Любопытство, интерес, амбиции. Сможем ли мы, достаточно ли мы сильны для космоса.

─ Достаточно сильны для него, ─ усмехнулся Рэй, ─ и слабы для этой планеты. Всегда были.

Лирида гневно стрельнула глазами.

─ Рэй! Что ты говоришь?

─ Да, в самом деле. Извини Уил. Просто стало интересно.

Уильям поджал губы, не сводя глаз с Рэя.

─ Я понимаю, не бери в голову Лирида, ─ тут он улыбнулся ей так, будто все время отсутствия репетировал эту улыбку. ─ Расскажи, как ты тут. Все ещё не хочешь улететь на Марс?

─ Нет, не хочу. Что мне там делать?

─ Как что, ─ он рассмеялся, точно выслушивал детский лепет, ─ жить конечно же!

Такая красота не создана для красной пустыни, подумал Рэй. Там она будет пошлостью, скульптурой, запечатлевающей триумф человека. Нет, она способна существовать только здесь, на краю гибели, в окружении могил и оставленного детства, юности.

Они позавтракали. Уильям вынес из ракеты сковороду, точно обсидиановый артефакт, черная, блестящая. Картошка на ней в миг покрылась коркой, даже масло было лишним. Уильям уплетал все с такой страстью, точно голодал многие месяцы. Лирида ела медленно, как-то отстраненно. Рэй съел все через силу, скорее из расчета на свой уход, нежели от голода.

Пока Уильям тушил огонь, Лирида завела Рэя в дом. Достала из шкафа удочку. Постояла у плиты, глядя в окно, растворяясь в этом молчаливом ожидании, и отдала ему два кувшина. Весь её облик потух.

─ Послушай, Рэй, ─ начала она тихо, словами нащупывая себе дорогу, ─ ты ведь можешь остаться...

─ Мне пора. Вернулся Уильям Голе, и мне пора.

Её нежные губы скорчились в отвращении.

─ Не паясничай, не смей жалеть себя! Ты просто пришел и просил воды. Ещё одна остановка, ночлег. А я ждала, ждала многие годы. Ты не имеешь права обвинять меня.

─ Я не обвиняю...

─ Не ври. Пускай не прямо, окольными путями ты говоришь именно это. Хочешь чтобы я чувствовала себя виноватой, но за что? За ожидание? За одиночество?

Он опустил глаза. Закупорил кувшин тряпкой и куском дерева. Лирида закрыла перед ним дверь, когда он уже собирался выходить.

─ Знаешь, ты такой же как он...

─ Не думаю, ─ сухой голос, эгоизм, обернутый в грубую обиду.

─ И ты, и Уильям... ─ она отошла, присела на кровать. Старое дерево скрипнуло под ней. Юность, заточенная в ветхую старость. Как больно было смотреть на неё сейчас.

Она продолжила, и Рэй не посмел дать своей жалости к себе возобладать. Он чувствовал: Лириде куда хуже, чем ему. Возможно только это и заставило его спустить рюкзак с плеч. На улице Уильям напевал какую-то незнакомую песню.

─ Вы все уходите. Он улетит, я знаю. Для него это выходной. А для тебя ─ остановка. Вы все просите одного, но не способны и представить как я жила, как буду жить. Вы пришли с требованиями, и стоит мне засомневаться, испытать слабость, вы уходите. И ты, как он, уйдешь. Будешь думать что я подвела тебя, что возле моего моря ты ─ счастлив. А где мое счастье, Рэй? Где оно?

Её губы дрожали. Взгляд устремлялся вдаль, через окно, в поисках этого самого счастья, но находил лишь пустоту. Она заплакала.

─ Прости, Лирида.

Он вышел на улицу и пошел вдоль берега.

─ Рэй, уже уходишь? ─ кричал ему вслед Уильям.

Рэй не обернулся.

Вода подходила к концу, а море казалось бескрайним. Вечер не принес долгожданной прохлады, разве что жара сменилась томным зноем. И все же, уже ощущалось дыхание подступающей ночи. Как часто она являлась, подобно кораблю, и вытаскивала его из лап дня. А порой, подкрадывалась хищником, и в её мнимой тишине слышались отзвуки шабаша ─ беснования собственных страхов, смятения, неуверенности. И каждый раз, глядя на закат, Рэй не знал кто явится к нему, стоит солнцу скрыться за ширмой горизонта.

Один раз он все-таки обернулся. Янтарная капля ракеты горела, светилась маяком. Хотелось развернуться и бежать, бежать навстречу людям, но в глубине души этот непокорный зверь оставался непреклонен. Мы не склонимся перед их красотой! ─ говорил он властно, голосом самого Рэя. ─ Мы обрели свободу, а это не монета.

Так он продолжал идти. Рэй проклинал свою память. Как часто она сплавляла по собственным водам что-то важное, ощущения, эмоции, открытые истины в пути, и так же часто сохраняла все то, что висело тяжким грузом. Его поход становился все тяжелее. Лирида оказалась неподъемной ношей. Рэй думал о ней всю дорогу. Отгонял её образ, развеивал, точно дым, но тонкий силуэт всегда собирался воедино. Волосы плелись из тусклого медного света; глаза загорались первыми звездами на небе, а песчаные дюны повторяли изгибы бедер, талии, груди. Все вокруг повторяло её облик. Ветер говорил её голосом; сердце пьянело от всего этого.

На очередном привале он жадно осушил первый кувшин. Теперь керамика была легкой, оставаясь при том по-прежнему тяжкой ─ заполненной воспоминаниями. Рэй не переставал удивляться, как многие годы могут быть забыты, а два дня увековечиться в душе. Сейчас он чувствовал их, эти два дня, огромным монументом. Гранит, песчаник, серебро... Все было неподъемным.

Рэй сел у берега, и вдруг, вечер зашумел водой. Он подскочил, вглядываясь в пустынное дно. Пески убегали пылью; взрывались, как в давние времена, а прах их подхватывал ветер. Призрачные острова, сотканные из мелкого сора, надвигались на берег. Вот и он, конец, подумал Рэй и сам удивился своему спокойствию. И вот, последний взгляд солнца выхватил бескрайние, пенящиеся потоки воды, что мчались откуда-то из глубин пустыни.

─ Господи, да что же это?

Рэй побежал прочь. Мертвец восстал, и нес с собой не то жизнь, не то погибель. Рэй мчался, и все казалось ему мнимым ─ животное, спасающееся от потопа. Лишь когда вода успокоилась, он сумел остановиться и взглянуть в лицо ужасу; сердце по-прежнему колотилось, а от бега ноги ломились сухими ветками.

Всю затхлость, сухость дня смыл морской бриз. Там, где ещё недавно простиралась пустыня, лежало море. Давно утраченное, а теперь вновь обретенное. Рэй не верил своим глазам. Он бросил свой рюкзак и помчался к дому Лириды. Ракета по-прежнему сверкала маяком, который вдруг обрел какой-то тайный, почти магический смысл.

 

Утром он застал Уильяма. Тот сидел на берегу; вода подступала к самому дому. Пена гладила его ноги.

─ Что... ─ Рэй задыхался, ─ что?

Только и смог сказать он.

─ Лирида вернулась домой. Она устала.

Грустная улыбка скользнула на его лице, отчего-то ставшим таким живым, по-гречески трагичным. Молчание, эта скупость на счастье одушевляла этого человека, будто вдыхало саму суть человеческой судьбы. Рэй подошел к нему, сел рядом. Все это ощущалось так просто, лишенным игры слов, эмоций. Двое мужчин, сидящие на берегу воскресшего моря.

─ Куда она вернулась?

─ Домой. В море. Ты не знал? Она не говорила?

Рэй не мог оторвать взгляда от раскинутого полотна синевы, игры бликов, света, искрящегося счастья.

─ Ночью я предложил ей уйти со мной, ─ тихо говорил Уильям. ─ Она отказалась, и тогда я сказал... Покину Землю через несколько дней.

Рэй молчал.

─ Ночью она плакала. Я говорил, вернусь, обязательно вернусь. Всегда возвращался. Но она устала, это было ясно.

─ Лирида?

Уильям Голе взглянул на него как-то странно, с ужасом в глазах.

─ Она никогда не была человеком. Просто однажды море высохло, и появилась она. Вечно молодая, вечно юная. Ребенок, дитя. Теперь она вернулась, вот и все.

Он поднялся с мокрого песка; как диковинно смотрелось отсутствие обуви, когда весь Уильям уже облачился в свои звездные доспехи. Без всяких слов он побрел к ракете.

─ Уильям, ─ окрикнул его Рэй, ─ а все-таки... зачем ты вернулся?

Он только улыбнулся, странно, пусто. Уильям зашел в ракету. Капля вновь стала целостной, а спустя мгновение обратилась звездой. Вскоре она уже пылала на утреннем небе; холодный, девственный свет. Казалось, море плачет. Лирида... Рэй прикоснулся к подступающим волнам, и готов был поклясться, что чувствовал её руку в своей.

***

Все изменилось. Вода вернула в долину жизнь: трава по чуть-чуть покрывала мягкой бахромой голую, ущемленную землю; деревья, с приходом весны, дали первое потомство. Незаметно, неуверенными шагами ребенка, былое, красивое, возвращалось в пустыню.

Каждое утро Рэй выходил навстречу морю, приветствуя Лириду. Он прикасался к воде, опускал руку в прохладное, чистое море. Рэй не знал почему по утрам вода возле берега была пресной; он не удивлялся, заполнял кувшины водой и относил в дом. Казалось жизнь отвоевывает у смерти землю с особым рвением. За один год  от пустыни не осталось и следа. Зелень расползалась, деревья росли так, будто их лелеяла сама Афродита. Вскоре вернулись животные, каких Рэй ни разу не видел в этих краях.

Из старой рощи, сухой и чахлой, кажущейся теперь могилой среди цветов, Рэй вытащил на берег все деревья. С каким трудом давались ему даже тощие, изголодавшиеся карагачи. Сперва он смастерил повозку. На это ушел почти целый месяц. Что сказать, он никогда прежде не пробовал себя в плотничестве.

Разумеется, сама по себе повозка не представлялась полезной. Рэй не стал бы её делать, даже не подумал, не угляди однажды лошадей. Зеленые холмы стали отличным пастбищем. Рэй с титаническими усилиями отвоевал у табуна жеребенка, едва не лишился ребер, когда лошадь попыталась лягнуть его. Однако риск оказался оправданным. За полгода Рэй заполучил в свое владение тяговую силу и новый способ передвижения. И вновь горизонты расширились. Он отправился в пустой космодром, видевшийся ему ныне особенно пошло. Незаметно для себя самого Рэй начал понимать Лириду. Оттуда он вывез листы металла, некоторые балки, инструменты.

В мае он принялся восстанавливать дом. Теперь уже свой дом. Старые доски он выдернул с корнем и пустил на дрова. Рэй постелил листы металла, а сверху уложил новые, оттесанные, гладкие деревья. Серость, чахлость покинула обитель Лириды. Однажды он вспомнил о той диадеме из золота. Сколько бы не искал он её, та провалилась сквозь землю. Рэй испугался, отчаялся, что наверняка выкинул её во время ремонта по невнимательности, а потом вдруг вспомнил, куда ушла Лирида, кем была.

Каждый вечер, гонимый усталостью, сладкой болью в мышцах, он выходил к морю. Скидывал вещи и нырял в прохладные объятия Лириды. Он чувствовал как она следит за ним, прикасается, обволакивает своей заботой, такой отрешенной и в то же время такой явной, ощутимой.

Бывало он сомневался в действительности происходящего. Труд, работа, будничность... Может все это существовало с самого начала? Ни Лириды, ни Уильяма... Тогда он вспоминал далекую теперь уже ночь; нагая нимфа, ореол молодости, девственной красоты. Это не могло быть сном, миражом усталого путника. В такие ночи, когда сомнения сдавливали грудь так, что невозможно было дышать, он выходил наружу и смотрел на ненавистный ею космодром. Старые башни поросли деревьями и плющом. Сквозь дыры в крышах ангаров пробились могучие тополи. Нет, говорил он, все это правда, истина.

Однажды, проезжая на повозке по берегу, Рэй нашел свой старый рюкзак. Соль, ветер, дыхание моря разъели его. Какими ненужными, жалкими теперь казались вещи в нем. Как мало скрывалось в них смысла, а ведь некогда это было его жизнью. Рэй только улыбнулся, подумав про себя, что такова была и его жизнь. Здесь ей и место. Памятник прошлому, забытый монумент бессмысленности, бегства. Единственное что он взял оттуда ─ керамические кувшины и удочку.

В своем ожидании он часто вспоминал её слова, голос, улыбку. Пытался вспомнить о том, что рассказывал ей под звездами, но так и не сумел. Ведро с её давними друзьями ─ ракушками и панцирем, ─ он вернул домой. В теплые воды. В тот солнечный день пошел дождь. Рэй знал ─ Лирида плачет.

Шли годы. Рэй смастерил лодку ─ теперь он сделался отменным плотником, ─ и часто выходил на ней в море. Единственное, что он не заменил, не отрекся ─ удочка Лириды. Новая, тихая жизнь побуждала его творить. Однажды он обнаружил глину, и не долго думая, принялся лепить посуду: кувшины, тарелки, чашки и даже попытался сделать чайный сервиз. Вышел он весьма паршиво, но Рэй радовался и такому открытию.

Дом обрисовывался бытом, мерностью существования. Когда-то пустой, старый, покинутый даже Лиридой, теперь он выглядел уютным, даже мещанским.

Уильям больше не возвращался. Звездное небо, как и люди, остались чужды маленькому раю.

***

Однажды утром, Рэй, когда он вновь стал забывать свое имя, вышел к берегу. На голом песке лежала мертвая рыба. Ветер вновь сделался сухим, пустым, соленым. Где-то вдалеке сверкала бирюза одной единственной лужи. Он упал на колени, не зная что чувствовал в тот миг. Приход смерти, или жизни. Одно было на уме: Лирида! Лирида! Лирида!

Он бежал по песку, ещё мокрому. Ко дну, точно волосы, прилипли зеленые водоросли. Целые косяки рыб бились в своем стремлении жить. Казалось, само сердце моря отстукивало свои последние мгновения.

Старые ноги с трудом выдерживали такой темп, и все равно Рэй бежал что было сил. Навстречу ему шла юная девушка. Волосы её горели солнцем, и звезда завидовала этому свету; диадема украшала лоб. Ветер ласкал её фигуру, выточенную водой. Она улыбалась, едва заметно, нежно, тепло.

Последняя вода струилась по детской, вечно молодой коже. Теперь Рэй знал, все это не сон, не бред. Лирида. Она всегда была морем.

Похожие статьи:

Рассказы → Роман "Три фальшивых цветка Нереальности" (Треки 1 - 5)

Рассказы → Личина

Рассказы → Фантастические стихи на рус. и англ. (со звуковым сопровождением)

Рассказы → Оркаизация

Рассказы → Нереальность (квест) [Сценарий игры об Ином Мире и Децербере]