Изнанка лица. Глава 4

Для личной страницы

Глава 4. Новенькая

Утром я пошёл в школу. В классе появилась новенькая. Странно, что она пришла в ноябре. Обычно все новенькие в сентябре приходят. Её посадили с Мариной, на соседний ряд.

Сначала я подумал, что она без лица: нос — картошкой, белесые брови, узкие губы. Но потом присмотрелся: за щеками видна тонкая линия, где обычно соединяется лицо с кожей. Но ухо! Какой красоты было её ухо! Розовое на просвет, с мягкой пухлой мочкой. Никаких серёжек, пирсингов, татуировок. Нежный завиток, островок совершенства! Как тонко, должно быть, она слышит! И, наверное, вкус у неё в музыке идеальный!

Весь день я пялился на неё. Ругал себя и снова пялился. То на совершенное ухо, то на носатое лицо. Она и притягивала меня, и отталкивала.

— Это тебя наказали так? — не выдержал я.

— Ты о чём? — Новенькая посмотрела на руки. Кожа сияла белизной. И никаких следов от линейки.

— Я про лицо. Тебе такое в наказание выдали? Наверное, ты совершила что-то ужасное! — Я потянулся к её носу потрогать, но в последний момент отдёрнул руку.

— Нет, — отрезала новенькая и отбросила косу за спину. — Я такое сама захотела.

 

На уроке музыки я закрыл глаза. Учитель играл на пианино тягучую мелодию, лениво переваливающуюся из одной октавы в другую. Надо же, человек, который трескает чесночную колбасу, может так играть! Я почти физически ощущал упругие потоки звука. Синее густое до, маслянисто-золотое ми, фа цвета бархатной летней ночи, искрящееся розово-неоновое си. Когда-то я читал в библиотеке, когда ещё были странные книги про всякие глупости, что музыка типа должна идти из сердца. Эта музыка лилась из пальцев. Струилась радужным светом. И она поглощала меня целиком. Я открыл глаза, повернулся к соседнему ряду, где сидели Марина с новенькой. Марина задумчиво смотрела в тетрадку или дневник. Какая же она стала суперская! Жаль, что она никак не реагирует на мои намёки. Вот у неё нос какой маленький, выточенный — не то, что у новенькой!

Вечером, когда я вернулся из школы, я закинул форму на стул, туда же зашвырнул рюкзак и уставился в учебник. На каждой странице я видел лицо новенькой. Я никак не мог взять в толк: как можно захотеть такое лицо?! Она бы ещё попросила прыщи ей налепить!

Я стащил своё лицо и осмотрел кожу: а вот у меня-то прыщи полезли из-за опытов с отстёгиванием и пристёгиванием. Вот Выскочка — прыщ, на который едва нажмёшь, он и выскакивает. Вот Партизан — глубоко сидящая зараза. А вот Наполеон — прыщ, который рос с каждым днём всё больше и больше и явно собрался захватить весь лоб. Надо что-то делать. Ни в ванной, ни на мамином столике я крема не нашёл. Куда же она его припрятала?

И только когда я выносил пакет с мусором, то увидел расплющенный сине-красный тюбик крема. Кончился. Вот почему мама ходила с зубной пастой на лбу.

Утром по дороге в школу я заглянул в круглосуточную аптеку. Осмотрел витрину — без толку.

— Доброе утро! У вас есть средство от прыщей? «Стоп-окно», кажется, называется. Такой синий тюбик с красными кругами. Мама попросила купить.

Женщина с короткими жёлтыми волосами безмятежно улыбнулась:

— Ты про «Стоп-Акне»? Вряд ли. Уже не выпускают. Сейчас ведь все в лицах ходят. Сейчас я пороюсь, вдруг есть старые запасы. Минутку.

Звякнул колокольчик. На пороге стояла мама. В пальто, наброшенном на халат. От первого мороза её нос покраснел.

— Что ты здесь делаешь? Дуй в школу!

Вышла жёлтоволосая женщина с тюбиком крема в руках.

— Последний!

Мама выхватила крем:

— Он-то мне и нужен!

            Потом повернулась ко мне:

— Ты ещё здесь?!

Я побежал, чтобы успеть до начала урока.

 

Нытик сидел за электропианино и резал листки.

— От директора поступила новая директива, — Нытик заметил нескладность своей речи и почесал крупнопористый нос, — мы сейчас проведём анкетирование, и вы сядете по результатам теста.

Нытик лязгнул любимыми стальными ножницами с ледяными ручками и сложил анкеты стопочкой. Раздал листки. Я взял свой. От листка разило чесночной колбасой. Фу! Неужели Нытик никогда не моет руки? Или он колбасой их вытирает вместо полотенца?

Я косился в анкету Шушы, чтобы содрать его ответы и остаться сидеть с ним за одной партой.

Через десять минут Нытик собрал анкеты и сел их изучать, пока мы пялились на портреты давно отыгравших композиторов, и мечтали, кто какие усы пририсует этим серьёзным дядькам. Потом Нытик поднял вытянувшееся лицо:

— Ну надо же, а вы почти все уже правильно по парам разбились. Только двоих надо поменять местами, и всё!

Я расслабился. Хорошо, всё-таки, что я списал! Пересаживаться из-за каких-то тупых тестов я не собирался.

Нытик подошёл к нашей парте и сказал мне:

— Так, Лопатин, поменяйся-ка местами с Мариной Ивановой.

— Но мне и здесь хорошо!

— Никаких «но»!

И он посмотрел на меня своим страшным взглядом. На меня будто выплеснули ведро с ледяной водой. Я послушно пересел. Моей соседкой стала та самая новенькая с носом-картошкой. А Шуша будет сидеть с Маринкой!

— Нина, — представилась соседка по парте.

— Фу, у тебя даже имя примитивное, — я отодвинул её пенал, который выбрался на мою половину.

— Ой, можно подумать, у тебя редкое имя! — Она вернула пенал на то место, где он был. — Дима! Редчайшее имя! О! Я буду называть тебя Деметрий, раз ты любишь всё необычное!

— Не смей! — я рассердился, схватил пенал и шлёпнул новенькую по башке.

Нытик выхватил мобильный:

— Это двадцать восьмая школа. Мальчик дерётся. Нужно бы проверить его лицо, какая-то неисправность. Завтра? Хорошо, приезжайте завтра.

— Стукач! — я прошипел Нытику в лицо и выбежал из класса.

Дома отстегнул лицо и выдавил Выскочку — прыщ на носу. Струйка плеснула на зеркало ванной, я вытер красные пятнышки полотенцем. Намазал больное место зубной настой. Красавчик: тёмная заросшая шевелюра, бледно-голубое лицо в пятнах и воспалениях и зелёная лава зубной пасты на красной горе носа.

По поводу звонка Нытика я только усмехался: подумаешь, позвонят отцу, тот поговорит со мной спокойным тоном, и всё — можно гулять. Матери звонить не будут — знают, что она без лица и может наговорить абы чего. А кому хочется выслушивать абы чего? Вот-вот.

В коридоре послышался шум, вскрики и бормотания. В дверь постучали.

Я поспешно натянул лицо и защёлкнул крепления.

За дверью стоял отец, перепуганная мать и незнакомый дедок: сутулый, со сморщенными руками в тёмных крапинках. Шею дедка обвивал шарф-питон странной расцветки: ярко-оранжевые полосы на голубом фоне.

Пока я разглядывал незнакомца, мать носилась из комнаты в комнату и запихивала в потёртый рюкзачок вещи: пару труселей, носки с мишками, майки, футболки, треники и толстовку. Отец посмеивался:

— Я думаю, вам не о чем беспокоиться: погорячился малец, но ведь никого не убил? У нас вон главбухша чуть папкой с годовым отчётом зама не прихлопнула, а её лицо точно прижилось, мы уже пробовали оторвать как-то в шутку, ничего не вышло, как гвоздями прибито. Так что ступайте домой, отдохните, я уверен, вы зря волнуетесь.

— И всё-таки, я полагаю, любезнейший, что проверка не помешает… да, не помешает.

Мимо промчалась мама с колбасой:

— Где же пакеты? Куда я их засунула?

Отец сказал:

— Сядь, не колготись! Он никуда не поедет.

Дедок улыбнулся:

— Любезнейший, ваш сын поедет со мной, но это на час, может, полтора, и всё, вернём мы вашего сыночка. В полном боевом комплекте, хе-хе. И совсем недорого, скидочка будет: вызов был из школы, они платят половину. Да и не всё лицо менять — так, пару деталек подновить.

Мать побледнела:

— Как?! Мы ещё и платить должны! Ни за что! Пусть дома сидит и думает о своём поведении!

Дедок улыбнулся. Мне показалось, что и шарф-питон как-то радостно заёрзал на шее.

— Вы же прекрасно знаете, что бывает за неповиновение Верховному Лицедейству! А в данном случае вы оспариваете его законы!

Папа похлопал меня по плечу:

— Дим, сходи с дядей на часик и мигом домой!

— Вы обещали завтра приехать! — вяло запротестовал я.

Мать прикусила губу и повесила мне на плечи рюкзак. В нос мне ударил запах чесночной колбасы, которую я терпеть не мог.

Я спустился за дедком, сел в бронированную машину, из решётчатого окна которой сиротливо и неловко подтарчивал крошечный кусочек хмурого осеннего неба. Утробно заурчав и чихнув два раза, машина рванула.

 

Вскоре мы остановились. В каждом окне здания, куда меня привезли, горел свет, хотя уже темнело, и все должны были прийти с работы. Меня проводили в кабинет. Почти всё пространство занимал кряжистый стол и массивный железный стул. Я сел, и холод обжёг мою кожу даже сквозь школьные брюки. С подоконника свисало на стол какое-то вьющееся растение, так и норовящее пощекотать мой нос.

Дедок протянул мне пачку листов и скрылся. Щёлкнул замок.

Я взял первый лист. Тесты?! Опять глупые психические тесты?! Я недовольно зарычал и отодвинул бумажки. Вот ещё! Лучше бы они быстренько осмотрели контакты-шмонтакты и отпустили меня домой!

Я выхватил смарт: пусть отец заберёт меня из этой жуткой комнаты с мерзкими жёлтыми стенами и нарисованными мифическими животными, типа жирафов! Сигнала не было.

Я принялся лупасить по двери, но только отбил руки. За дверью не было ни звука: похоже, дверь со звукоизоляцией. Можно хоть голову разбить — никто не услышит. Но ведь за результатами должны прийти через час! Я принялся ждать.

По комнате не походишь, разве что по столу. Я сел. Противные ветки тут же полезли мне в глаза и нос. Прошло пятнадцать минут. От безделья перевернул листы и принялся рисовать.

            Только я измалевал пять страниц комиксами про подводные лодки, как дверь с лязгом распахнулась. Вошёл дедок и какая-то толстушка в белом халате, розовощёкая и гладкая, как надутый круг для бассейна.

            Дедок улыбнулся:

            — Закончил?

            — Нет, тут ещё четыре кадра до взрыва.

            Дедок взял листы и хмыкнул. Я машинально втянул голову в плечи. Но удара или щелбана не последовало.

             — Твоя позиция ясна. И с твоим лицом тоже всё понятно. Идём в хирургическую.

            Я не успел запротестовать, как щекастая медсестра впрыснула мне обжигающий раствор в правую руку. Рука тут же стала ватной, остальное тело пока слушалось. Меня отвели в комнату, утыканную мониторами и ящиками. Сначала меня усадили в кресло, пристегнули. Потом надели ящик на голову и долго пускали импульсы и тестировали. Потом отвели спать на час или два и снова засунули голову в ящик.

            Под утро я вернулся домой. Странно, но я чувствовал разливающуюся по телу радость, пятки и ладони приятно покалывало, лёгкий мятный холодок пощипывал кожу затылка.

            Когда я переоделся к школе, у меня внезапно зачесался нос, и вся радость слетела с меня, как осенняя листва под порывистым ветром. Лицо пристегнули хорошо, я никак не мог снять его. Нос раззуделся не на шутку. Я почесал сверху, через прохладный материал, наощупь похожий на мягкий ластик, но от этого зуд только вырос. Я готов был лезть на стенку, но лицо не поддавалось. Я разрыдался. Тут же лицо отправило в мозг команду о выдаче дозы удовольствия и порцию болеутоляющего. Я успокоился. Но решимость снять лицо не прошла: я знал, что под лицом я скоро превращусь в послушного барана, которые радостно блеет и радостно скачет по полянке. Пошарил в мамином ящичке и наткнулся на пинцет и пилочку. Принялся ожесточённо ковырять защёлку за правой щекой. Поранил кожу. Поморщился от боли, тут же получил порцию гормонов, и боль улеглась. Так я и ковырял, пока не услышал щелчок. Радостный, я провернул то же самое с левой стороной и сдёрнул лицо.

Кожа покрылась белыми пятнами, а вулкан был готов к извержению. В мамином ящичке сине-красного тюбика с кремом не было.

Все ещё спали, и я прокрался в родительскую спальню.

На столике среди духов и помад стоял высокий тюбик с нужным мне кремом. Выдавил на ладонь одну плюху и пробрался обратно в ванную. Жирно смазал лицо, особенно нос, и прищёлкнул обратно лицо. Слева виднелся тёмно-бордовый след засохшей крови. Я прикрыл волосами щёки и поспешил в школу — довольно драконить учителей, пора объявить перемирие. Пока этот случай не забудется.

Похожие статьи:

Рассказы → Изнанка лица. Глава 5

Рассказы → Изнанка лица. Глава 6