Земля. Вид сверху.
Великий Путешественник устремляется вниз. Он молод и любит все интересное.
Великий Историк обещал ему сегодня на Земле интересную историю.
Целью его является поезд. Точнее – окно вагона, который несется в составе десяти ему подобных по конечным, но довольно длинным рельсам. Сверху это похоже на замок-молнию, а состав – бегунок на ней. Только он не расстегивает и не застегивает. Мчится вхолостую.
В купе четверо. Великий Путешественник знает имена всех людей на Земле. Эти пассажиры не исключение.
Молодая девушка, почти еще девочка с разноцветными волосами в топике и длинных шортах. Она все время возится с телефоном. Пальцы по кнопкам так и мелькают — «Ирина».
Парень в джинсах и безрукавке, лет 30-ти, коротко стриженный, спортивного телосложения. Он смотрит в окно, сцепив перед собой руки. Великий путешественник заглядывает ему в глаза, тот недовольно морщится. – «Сергей».
Третий - пожилой дяденька, в поношенном коричневом пиджаке и такого же цвета, слегка пузырящихся на коленях, брюках – «Иван Иванович».
И мужчина, лет сорока с брюшком, которое вместе с тельняшкой выпирает, нависая над потертыми джинсами. На лице у мужчины – добродушная улыбка – «Аркадий».
Великий путешественник притворяется солнечным зайчиком и замирает на второй полке. Прислушивается.
— …Вы как, присоединитесь?
Нехитрые дорожные припасы уже разложены на столике. Пассажиры собираются завтракать. Сергей единственный, никак не реагирует на суету.
— Вы присоединитесь? – повторяет вопрос Иван Иванович, откручивая пробку. В его руках бутылка водки. Он выжидательно смотрит на Сергея. Тот отрывает взгляд от пейзажа за окном, несколько секунд разглядывает вопрошающего, после чего достает из рюкзака…
Великий Путешественник: Обычная пьянка. Чего здесь интересного?
Великий Историк: Погоди. Сейчас промотаю…
Движения людей вокруг столика ускоряются. Они выпивают раз – закусывают, тут же – другой, третий…
СТОП!!!
… Мать моя меня родила и в роддоме оставила, — слышит Великий Путешественник слегка захмелевший голос Ивана Ивановича: - А сама на фронт ушла, да там и погибла. Не знаю, правда – нет… Так, по крайней мере, мне потом рассказывала Софья Николаевна – нянечка, которой я жизнью обязан…
Великий путешественник не любит звук без изображения.
— Покажи, если тебе не трудно, — просит он Великого историка, и тот послушно отматывает события назад.
— Как немцы стали бомбить город, решили дом Малютки, куда меня поместили, эвакуировать. Сначала хотели поездом, но потом пришла весть — железная дорога перерезана…- голос Ивана Ивановича стихает, и вот уже Великий путешественник видит перед собой картинку:
Пожилой усатый дядька в мятом пиджаке говорит другому, одетому по-военному:
— Как же так?! У меня полторы сотни детей от грудничков до трех лет. Что прикажете с ними делать?
Губы его трясутся. Он вытирает их платком.
— Вы русский язык понимаете? — гремит военный. У него покрасневшие глаза и лицо серого цвета. Он сидит за столом, заваленном стопками бумаг. Телефон непрерывно звонит: — Перерезана! Поезда не ходят!!!
— Как же так..., — бормочет усатый, но военный не дает ему договорить. Он хватает трубку:
— Да! – слушая, он смотрит на усатого и прикрывает трубку рукой. — Пробуйте автотранспортом. В госпитале формируется колонна, попробуйте с ними. Да, — это уже в трубку. — Архивы эвакуированы…
Следующая картинка.
Закат на полнеба. Солнце красным фонарем освещает степь. Грунтовка.
Колонна, автомашин в двадцать. В крытом кузове последней – молодая девушка – Софья в белом халате нянечки, пятеро солдат в грязных окровавленных бинтах и десять младенцев, спеленатых в одноцветные пеленки. Машину трясет, раскачивает. Малыши пищат, девушка плотнее обкладывает их чистыми пеленками и каким-то тряпьем, чтобы не так качало.
— Недолго уже, — говорит один из раненых, самый пожилой: — Вот солнышко сядет, и на ночевку станем.
— Как думаешь, дядя Коля, — спрашивает у него другой: — Выскользнули из колечка?
Пожилой пожимает плечами и тут их настигает нарастающий рев пикирующих самолетов.
_ Во-о-оздух! – орут десятки, а может и сотни глоток.
Машина начинает вилять. Тра-та-та-тах! – это по ним, по людям. По детям!
Ба-а-баХ!!! – падает рядом бомба, и в тенте сияют свежие прорехи.
Раненые горохом сыпятся из кузова. Последним — дядя Коля:
— Прыгай, дочка!
— Я не могу, здесь дети!
— Прыгай, убьют ведь!
Ба-а-баХ – новая бомба совсем близко. Кровь расцветает на груди у дяди Коли, и его сносит за борт.
Солнца только краешек над горизонтом. Сиротливо стоят машины, от которых разбегаются и падают люди. И только одна из них устремляется по бездорожью куда-то в быстро темнеющую степь…
Смена кадра.
Хмурое утро. Небо всех оттенков серого. Моросит мелкий, как манная крупа, дождь.
По степи движется подвода, обтянутая на манер кибитки рваным тентом и запряженная пегой лошадкой. Правит телегой Михаил Кузьмич – вдовый мужик с Демьяновского хутора. Рядом с подводой идет, спотыкаясь, Софья. Внутри «кибитки» десять младенцев, и ворох запасных пеленок. Дети спят, но не все, некоторые жалобно квакают.
— Так и бросил вас посреди степи? – спрашивает Кузьмич. Это он про водителя. И выносит приговор. — Вот шкура!
— Спасибо вам, дядя Миша, — почти шепчет Софья. — Не знаю, как бы я без вас. Я ведь в машинах совсем ничего…
— А чего там понимать? — рассудительно говорит возница. — Радиатор осколком пробило. Двигатель перегрелся, его и заклинило. Ништо, Софья, через пару верст будет мой хутор. Там зенитчики стоят. Помогут.
Новая картинка.
От хутора одни головешки. Ни одной хаты не уцелело. Разбитые зенитки, воронки, полуразрушенный остов печи. На дереве застряла рваная подушка, из нее потихоньку просыпается мокрый от дождя пух. Живых – никого. Ни людей, ни животных. Только плачут младенцы в подводе.
— Гады, — говорит Кузьмич. Он трясущимися руками скручивает самокрутку.
— Слава Богу, дочка в Сталинграде учится, — бормочет он и повторяет, — вот гады!!!
— Что ж теперь? – спрашивает Софья. Она, наполовину залезла в «кибитку». Хоть и смертельно усталая, девушка заученными движениями перепеленовывает младенцев.
— Не бросай нас, дядя Миша, — говорит она, не глядя на Кузьмича.
— Да ты что, дочка, — тот аж опешил: — Тьфу на тебя! Такой грех на старости лет…
— До Цимлянской поедем, — говорит он подумав: — Верст сорок до нее. Там переправа через Дон. Там нам уж точно помогут. Вот передохнем и поедем. Завтра к обеду, думаю, доберемся. А я пока в погребе пошукаю. Если цел — молока твоим оглоедам добуду. А-то ишь как кричат – голодные…
Смена кадра.
Чуть рассвело. Пасмурно. Вчерашний дождь все никак не кончится. Пегая лошадка бодро топает навстречу заре, косит глазом на возницу. Правит Софья. Кузьмич, широко зевая и ежась, вышагивает рядом. Малыши молчат. Спят — носами сопят. Дорога ныряет в низину и вдруг…
Откуда только они взялись?! Семеро молодых здоровых. Рукава гимнастерок закатаны, винтовки на шее болтаются. Зубы скалят.
— Хенде хох!
Кузьмич поводья перехватил, лошадь останавливая, да и стоит, глаза выпучив. Софья на облучке вся сжалась от страха. А солдатики в полукруг подводу берут:
— Млеко, яйка, матка – дафай-дафай… — и гогочут. Весело им отчего-то.
Вдруг один из них, тот, что в очках, говорит по-русски.
— Не пугайтесь. Русские мы. Разведчики. Это мы шутим так.
И из-за пояса пилотку со звездочкой на голову надевает. Смотрит Софья – у остальных тоже такие пилотки. У кого в кармане, у кого за поясом.
— Что ж это вы, товарищи, — говорит, — Нельзя же так.
А Кузьмич аж покраснел от гнева.
— Шутники, мать вашу…
И видно – хочется ему этих солдатиков плеткой перетянуть, еле сдерживается.
А очкарик:
— Куда путь держите? Что за груз?
Он заглядывает под тент и глаза его становятся…
Там же чуть позже.
Телега все еще стоит. Кузьмич и Софья смотрят на семерых солдат. Те о чем-то совещаются шагах в тридцати от них. Доносятся обрывки фраз:
— Это не наша… Ты же сам про бабочку рассказывал…
-… сможешь?
— Ты не сможешь, а я смогу…
— Да они уже семьдесят лет, как…
— Короче, мужики, надо решать…
Они еще о чем-то говорят, потом разделяются. Двое, не оглядываясь, уходят по дороге в сторону, откуда приехали дядя Миша и Софья. Пятеро возвращаются к телеге.
— Мы вас до переезда проводим. Там наша рота оборону держит – тут недалеко, — говорит очкарик…
Новый фрагмент.
Софья. Ей уже за тридцать. Располнела, на глазах ранние морщины. Она сидит за столом в классной комнате, а напротив нее, Великий путешественник сразу узнал, совсем еще пацан – Иван Иванович.
… — А почему вы их «иродами» называете, Софья Николаевна? – спрашивает мальчик.
— Напугали нас потому что, — усмехаясь, говорит женщина. — Да и потом, там, в низине, когда мы с ними встретились, показали они мне одну штуку. Вроде фотоаппарата. Коробочка такая черная плоская. С глазком. И на что тот глазок смотрит, то с другой стороны появляется, как кино цветное. А кнопочку нажмешь – Щелк! – и застывает картинка, как фотография. Так вот – назывался тот фотоаппарат «Ирод». Только первая и последняя буквы латиницей были написаны. Я у них еще спросила, что за диковина такая…
Великий Историк усмехается и на стене комнаты появляется изображение:
-… Что за диковина такая? – спрашивает семнадцатилетняя Софья у солдата, который застегивает футляр и прячет его в карман.
— Фотоаппарат, — отвечает тот, — секретный. Специально для разведки разработали.
За его спиной скалят зубы остальные шестеро. Это еще до их совещания.
— И название у него странное, — продолжает девушка.
— Какое название? – удивляется солдат.
— «Ирод», — говорит Софья: — Это на каком языке? На украинском?
Пауза и солдаты сгибаются от хохота..
— Да тише вы, кони педальные, — говорит ее собеседник, сам еле сдерживаясь от смеха. И уже девушке. — Правильно — на украинском. Ирод: Интернациональный Революционный Особый… — он замолкает, будто подбирая слово, и вместо него заканчивает другой:
— …Дефибриллятор.
Опять взрыв хохота и…
картинка гаснет.
— Странные они были, — говорит тридцатилетняя Софья. – Этот, с фотоаппаратом, все про интернационал талдычил, да про собак каких-то, что ему надают. Да и остальные тоже. Вроде по-нашему говорили, а как-то не так… Ну вот, пятеро пошли нас сопровождать до переезда, где их рота оборону держала, а двое – дальше в разведку. За час добрались до переезда…
И снова война, степь под небом, сеющим дождь и подвода с десятью младенцами.
Железнодорожный переезд. Воронки от разрывов, разбитый в щепки домик обходчика. Солдаты, человек двадцать, копают землю. Видны два пулемета «Максим» без щитков, по ту сторону высокой насыпи устанавливают пушку «сорокопятку».
— Лейтенант бы вас к стенке поставил, — говорит пожилой мужик со шрамом на щеке в потной расстегнутой гимнастерке. — За самовольную отлучку. И замполит тоже. Так что благодарите Бога и немцев за их вчерашний обстрел… И за то, что у меня каждый человек на счету…
Пятеро, стоят перед ним с виноватым видом, но видно – они не боятся.
— Мы в разведку ходили, старшина, — говорит один из них.
— И много разведали?
— Немецкий разъезд – четыре мотоцикла — верстах в трех остановился. Ждут чего-то, — говорит «ирод» в очках.
Кузьмич и Софья переглядываются. Не видели они никаких мотоциклистов.
Старшина мрачнеет лицом.
— Четыре мотоцикла, — бормочет он: — Это значит рота минимум, а то и батальон…
Он обводит глазами копошащихся в земле солдат…
Смена картинки.
— Версты три только отъехали, как за спиной бой начался, — рассказывает повзрослевшая Софья пацану Иван Ивановичу. — Тут дядя Миша уже лошадь в галоп погнал. Телега трясется, вы кричите благим матом, да уже не до того было. Вдруг немцы прорвутся! Я только смотрела, чтоб не вывалился кто на ходу.
Часа два грохотало. Лошадь в мыле, вы уже не орете – хрипите… Успели, однако. Только на тот берег переправились, движение по мосту перекрыли и — БА-бах! – взорвали его. Народ на том берегу так кричал! Кто вплавь пробовал, кто вдоль реки побежал…
— А эти… «ироды», — спрашивает Иван Иванович, — все погибли?
— Не знаю. Все, наверное, — Софья снимает очки и начинает протирать их, близоруко щурясь. — Мы были уже у самой переправы, когда бой за спиной стих. Видать одолел их немец…. Кузьмич тогда лошадь остановил, шапку снял, перекрестился в ту сторону. Сказал:
- Вишь как, дочка, повернулось. Хотели подлецами жить. А умерли героями…
Я только позднее поняла, что он имел в виду. Эти, «ироды», к немцам перебежать собирались. Да меня с вами устыдились. Не все, правда…
Все гаснет. Великий Путешественник снова в облике солнечного зайчика примостился на второй полке купе летящего сквозь степь поезда.
Иван Иванович переводит дух, после длинного рассказа. Посматривает на попутчиков – понравилось ли?
— Да-а, — протягивает Аркадий. — Героическая история…
И наливает по новой.
Ирина грустно кивает. Ей жалко погибших.
Смотревший в окно Сергей вдруг взрывается:
— И что – достойно прожил жизнь, дед?
— В каком смысле?.. – лепечет опешивший Иван Иванович, но парень его перебивает:
— Пять человек полегло, тебя спасая! Стоишь ты жизни этих пятерых?!
— Почему только меня...- дед в шоке. Губы трясутся, рука, в которой очередная порция спиртного — тоже.
— А что, из вас десятерых писателем кто-то стал? Ученым? Ребенка из пожара спас? – орет Сергей. — Суки! Да вы мизинца этих парней не стоите! Просрали жизнь, вам подаренную…
— Погоди, парень, — пытается урезонить его Аркадий, сам обалдевший от такого выступления, но тот с силой отбрасывает протянутую руку.
— Отвали!
— Я…, я, — пытается что-то сказать Иван Иванович.
— Ну что ты блеешь, урод! – орет Сергей. Кажется, еще миг и он…
На поезд наползает туча, и Великого Путешественника подбрасывает вверх.
— Как некстати, — говорит он Великому Историку. — Это надолго?
— Для кого как, — пожимает тот плечами. — Посмотри пока вот это.
Он еще раз показывает одну из сцен.
— Смотри внимательнее…
— Не может быть! – говорит Великий Путешественник.
Великий Историк молча ухмыляется.
— Как такое может быть?..
Но тут туча переползает железную дорогу и Великий Путешественник снова в том самом вагоне – на второй полке.
Прошло не так много времени, но кое-что изменилось. Сергей исчез. Иван Иванович плачет навзрыд, Ирина неумело пытается его успокоить. Аркадий крякает, бьет себя по коленям и решительно выходит из купе.
Немного помедлив, Великий Путешественник следует за ним.
Они находят Сергея в тамбуре. В одной руке у него дымящаяся сигарета, в другой – телефон в черном корпусе. Он здорово пьян.
— Аркадий! – восклицает Сергей, выдыхая с дымом облако перегара. — Покурить пришел?
Аркадий нерешительно достает из пачки сигарету.
— Ты это… — начинает он.
— Что? Зря дедушку обидел? – перебивает его Сергей: — А ты на разборку пришел? Вежливости меня, дурака пьяного, учить? А я вот не буду с тобой драться! Знаешь почему?
Он нажимает кнопки на телефоне:
— Смотри, — и протягивает его Аркадию.
На экране фотография: шестеро молодых, лет двадцати с небольшим, ребят на перроне у поезда. Все одеты по-походному, с рюкзаками, улыбаются. Один приставил «рожки» соседу. Другой поправляет на носу очки.
— Ботан, Морковкин, Санек, Док, Лелик, Рыжий, — не глядя, комментирует Сергей. — Это я фотографировал… Ты дальше смотри. Полистай…
Он делает жест указательным пальцем, будто листает страницы.
Аркадий, неумело повторяя за ним, проводит пальцем по экрану.
Несколько фотографий: те же ребята, уже в купе поезда. Среди них Сергей. На столике у окна еда, спиртное, все веселы.
— А это уже Ботан снимал. Он у нас малопьющий… Был.
Странное фото: изображение смазано. Вроде бы колесо вагона, рельсы, какой-то дым.
Новая серия фотографий: те же ребята, одетые в военную форму, но не нынешнюю, а времен Великой Отечественной. У всех винтовки, одни держат их в руках, двое повесили за ремень на шею… Сняты по одному, подвое. Смотрят хмуро. Какие-то неизвестные, тоже в военной форме. Сняты в профиль или со спины. Снимки сделаны, будто исподтишка. Конная упряжка тащит маленькую пушку. Подбитый Т-34, закопченный, башня на бок...
— Это как? – удивляется Аркадий: — Это вы где?
— Это мы ТАМ, — отвечает Сергей, отбирая телефон и начиная что-то в нем искать.
— Проснулись – поезд бомбят! Думали теракт какой, кто в чем в окна повыскакивали, — немного заплетаясь, продолжает он, не отрываясь от своего занятия. — Я вот только «Тачку» свою и прихватил.
И, глядя, на недоуменного Аркадия, поясняет, — Ну плейер свой — «Айпод тач»…
Он машет «телефоном» у него перед лицом.
— Потом огляделись, а у нас вместо тепловоза – «Кукушка», - продолжает Сергей, — да и вагоны какие-то допотопные… Крики, взрывы, народ носится в панике… А сверху четверка «Фоккеров» бомбы мечет, да из пулеметов молотит. Паровоз, вагоны, люди – все в куски.
Ботан первый все понял, подполз ко мне и кричит: « Шмотку местную нужно добывать!.. А-то шлепнут, и разбираться не станут».
Я уже и сам понял, что нас куда-то во времени закинуло. Книжки про «попаданцев» читал, да и кто их в наше время не читал… Короче, успели мы, пока немцы бомбили, кой-какую одежду себе раздобыть. Никого не зацепило, хотя мы тогда и не береглись особо. Для нас это, как игра ролевая была. Даже когда трупы хоронили – не дошло. Тут грузовик подъехал из него капитан выскочил и давай мужиков строить. Стариков и детей отсеял, а остальных – мобилизовал. Нас, естественно, тоже. Погрузил всех в кузов, довезли до какого-то хутора — там наш батальон оборону держал — переодели, дали в руки по винтарю и вот мы уже красноармейцы в подчинении командира взвода старшины Забелина. А капитан укатил новых рекрутов искать…
Нам тогда повезло - боя не было. К вечеру поступил приказ отступать. Три дня топали. Без еды и почти без воды…
Аркадий очумело слушает Сергея. Тот поднимает на него взгляд, усмехается:
— Не верится, правда? – и снова протягивает «телефон» Аркадию.
— Смотри.
Теперь на экране видеосъемка.
— …Что за диковина такая? – спрашивает молодая симпатичная девушка. Камера отъезжает назад и за спиной девушки видна крытая тентом подвода и замерший рядом пожилой мужик.
— Фотоаппарат, — отвечает снимавший. — Секретный. Специально для разведки сделали…
Аркадий смотрит на него широко раскрытыми глазами.
— Хочешь, пойдем к Ивану этому Ивановичу, — предлагает Сергей. — Предъявим для опознания. Или ты думаешь, мы с ним сговорились и разыграли для вас спектакль?
Аркадий мотает головой, мол, нет, я ничего такого не думаю.
— Выходит… — выдавливает он и снова замолкает.
— Ну да, — подтверждает Сергей, — мы и были те самые «ироды». Смотри…
Он показывает заднюю крышку своего «телефона», на которой серебристой краской на черном фоне виднеется надпись — iPod.
— И-род, — по слогам читает Сергей. — Это ж надо было додуматься…
Он ненатурально смеется. Аркадий смотрит на него, как на сумасшедшего.
— А как ты сюда… обратно? — пытается спросить он.
— Вопрос не в том, как, — прерывает смех Сергей. — Вопрос – почему? Почему именно нас семерых забросило в тот год, в ту Богом забытую степь? Почему дура эта выехала именно на нас?
Мы же договорились, что как только представится случай – бежим. Ботан взялся вывести нас прямо к тому месту. Что-то там про червоточины плел. Что, мол, портал такой мощности должен продержаться дней пять-шесть и мы, если успеем — назад переместимся. Что-то про теорию космических струн… Он еще про теорию бабочки рассказывал, мол, нельзя нам прошлое менять…
А тут нашу роту оставили переезд этот проклятый оборонять. Пока до него добирались – под обстрел попали. Лейтенанта нашего – дурак был редкостный – с замполитом первым же снарядом – насмерть… Командовал нами старшина Забелин, а из него командир…
Мы под утро и дали деру. И тут эта дура с дитями. Откуда их только черти принесли? Дружок мой, Санек, как их увидел, так и «потек».
«Не могу» ,- говорит: « оставить их вот так. Если немцы их нагонят, знаешь, что будет?»
Я ему: «Брось дурное. Это не будет, это – уже было. И нам ничего менять нельзя. Ты у Ботана спроси».
А Ботан и сам стоит, что телок с глазами круглыми. И тоже «не может».
— Что смотришь?! Осуждаешь?!– прерывает рассказ Сергей и хватает собеседника рукой за воротник. Он притягивает Аркадия к себе, смотрит ему в глаза и отчетливо выговаривает – это была не наша война! Она кончилась уже! Почему я должен был сдохнуть на войне, в которой мы уже победили?!
Сергей отталкивает Аркадия от себя и прикуривает очередную сигарету, успокаиваясь.
-Только Рыжий со мной и пошел…- продолжает он рассказ. — Убили его потом. Немцы проезжали мимо балки, мы там в кустах прятались, один и лупанул из пулемета. Так – для перестраховки. Или, может, от скуки. У меня – ни царапины, а Рыжего наповал, даже вскрикнуть не успел…
Сергей надолго замолкает, глядя на мелькавшую за окном степь. Аркадий тоже молчит.
А что тут скажешь?
— А портал и искать не пришлось, — говорит наконец Сергей, — в полукилометре от того места, где наш состав бомбили. Зеленоватое такое свечение…
— Давно это было? – спрашивает Аркадий.
— Год назад.
Сергей с силой бьет кулаком по стеклу. Стекло глухо звенит, но выдерживает.
— Ты скажи мне, — срывается он на крик, — кто со мной играет? Бог? Дьявол? Это же все неспроста! Откуда взялся этот дед в одном купе со мной? Зачем он затеял этот рассказ? Мне и так хреново. Каждый день – хреново. Пить пробовал – не помогает… А вот этот пень старый… Стали бы пацаны жизни свои класть, если бы знали, что из тех сосунков вырастет?
— Мне кажется, — осторожно говорит Аркадий, — они не ради этого погибли.
— А ради кого?! – кричит Сергей. — За Родину, за Сталина?!
— Ради себя, — так же спокойно говорит Аркадий. — У каждого свой предел, дальше которого уже идти нельзя. Нужно становится и умирать.
Сергей снова бьет кулаком, теперь не стекло – в стенку. Кулак его в крови.
— Да знаю я, — говорит он тоскливо. — Я вот сдохну – и через месяц кто вспомнит обо мне? А они все полегли на том проклятом переезде. Имен даже никто не знает, а гляди ж ты — о них уже шестьдесят лет дед помнит, дура эта, нянечка, если живая, может и остальным девяти она рассказала. А те – детям своим…Ты вот теперь, соплюха эта, что с нами едет. Подружкам расскажет… Вот и получается, что они были, а меня, с паспортом, пропиской, с именем и фамилией - как будто и не было…
Он дергает за ручку вагонной двери и та вдруг распахивается. Обоих оглушает грохот колес. Ветер врывается в тамбур, выгоняя густой табачный дым.
Сергей смотрит на часы:
— Минут через пять будем проезжать тот самый переезд, - кричит он: — Хочешь посмотреть, место, где одни стали героями, а другие – подлецами?
Парень высовывается из вагона и оборачивается к Аркадию:
— Подъезжаем! – и снова повисает на поручнях, глядя вперед по ходу состава.
Он выдыхает встречный воздух полной грудью.
— Осторожнее! – кричит Аркадий. Но Сергей не слушает его.
— Смотри, — кричит он, указывая рукой куда-то вперед. — Вон – зеленеет!
Он оборачивается к Аркадию:
— Теперь ты понял, зачем? Зачем все это было устроено?! Я думал, — это наказание. Что Он решил поиздеваться надо мной. А Он…
Сергей устремляет свой взгляд на небо, потом переводит его на Аркадия. Глаза его блестят лихорадочным блеском:
— Это портал! Второй шанс! Пацаны! Я иду!!!
И, не успевает Аркадий схватить его за майку, он сильно отталкивается и летит вон из вагона.
— СТОП!!! – кричит Великий Путешественник. И все замирает.
Он переводит дух и спрашивает у Великого Историка:
— Это и в самом деле портал?
— Нет, — отвечает тот. — Это у него спьяну зазеленело. Опять же стресс…
— Пожалей его, — после паузы просит Великий Путешественник
-Ты про реку слышал? – спрашивает Великий Историк. — Про ту, в которую нельзя войти дважды.
— Слышал.
Какое-то время оба молчат. Пауза в ПАУЗЕ.
— Тут и сказочке конец, — говорит, наконец, Великий Историк. – Ты готов?
Великий Путешественник кивает, и Мир снова приходит в движение…
Отразившись от вагонного окна Великий Путешественник – луч света устремляется в свое бесконечное путешествие по Вселенной. И не видит, как Великий Историк – Время, подхватывает человеческую жизнь, летящую под откос, в свои мягкие неощутимые объятия.
Похожие статьи:
Рассказы → По ту сторону двери
Рассказы → Проблема вселенского масштаба
Рассказы → Властитель Ночи [18+]
Рассказы → Пограничник
Рассказы → Доктор Пауз
