11. Под железной рукой. Шлак его печей

20 ноября 2024 - Женя Стрелец

-----------------------------------------------------

Дед вызвал Юрика ранним утром в самом требовательном тоне.

Перебирал что-то на полках, среди пыльных сувениров, из угла в угол ходил деловитой, пританцовывающей походкой, напевал «с одесского кичмана сорвались два уркана».

Зачем торопил? На Юрика ноль внимания.

Когда набил карманы ветхими купюрами со счастливыми номерами, ― валютой бомжей и антикваров, ― соизволил после «доброго, доброго, предобренького утра» сказать:

― Юр, побудешь сутки за главного? Мне отлучиться надо. Побудешь?

Просительным тоном… Просительным! Вот и пойми его…

Ещё добавил:

― Ты ж соправитель как-никак…

У второго правителя не имелось даже стула в дедовом кабинете. Правды ради, цифровой тиран всё время проводил на ногах, так что в его кресло Юрик опустился уже по привычке.

― Конечно, Лев Максимилианович, что я должен делать?

― Отчёты принимать, ― Дед сразу отмахнулся от встречных вопросов, ― это для меня отчёты. Цифры, графики. Твоя задача здороваться, прощаться и брови хмурить. Я не могу вместо себя оставлять какую-нибудь симуляцию, а президентскому месту нежелательно пустовать. Точней: нельзя. Успокойся, от тебя не потребуется сидеть, как пень, за столом двадцать четыре часа. Но с моего крыла Резиденции, с этажа не уходи. Я тебе открою фондовые хранилища, гостевые комнаты, все дела. Копошись, если заскучаешь. Там сетка, вроде лазерной сигнализации, она тебя считывает. Понял? Отчёты будешь принимать за столом. Хочешь, голографический экран подними, если неудобно тебе вниз на столешницу глядеть.

Дед хлопнул по плечу какого-то, заглянувшего в кабинет, тщедушного хмыря из СЦИНКов, махнул ему на выход…

И ушёл!

Юрик слова не успел сказать. Без предупреждения морально запертый на сутки. Он тут же подключился к видеонаблюдению. Поболтав с Пал Семёнычем во внутреннем дворе, тиран покинул Резиденцию Шандал через калитку. Внешняя камера до конца переулка смотрела ему в спину. Юрик остановил и зумировал последний кадр. Пиджак странный... Размера на три больше, новый, с прямоугольником на спине, как от споротой нашивки. Юрик сощурился, припоминая. Точно, это форма сторожей производственных объектов. Косолапо сбиты подмётки нелепых, грубых ботинок. У Деда идеальная осанка и походка. Что происходит?

Размышлять времени особо не нашлось. Юрик действительно всё утро принимал отчёты тех министерств и отделов, которые обычно его не касались: пограничников, фундаментальных цифровых исследований, личных гвардейцев тирана…

Созерцая на вертикальном мареве голографического экрана замешательство малознакомых лиц, Юрик начал подозревать, что оставлен за главного ради этого самого эффекта. С целью напомнить некоторым людям, что у страны ― два ― правителя, и мясной не менее властен, чем железный. Молчание Юрика, его краткое приветствие и краткое прощание им явно не нравились. Тем верней достигали цели.

В перерывах автоматический секретарь распределял таблицы отчётов по папкам и сводил обновления в общую таблицу, где проценты прыгали вверх-вниз узкой лесенкой. Из чего Юрик заключил: радикальных перемен за месяц нет ни в какой области.

К полудню поток визитёров исчерпался.

Кабинет поглотила тишина…

Без просьбы доставили обед из ресторана…

Унесли посуду…

Час дня…

Юрик почувствовал себя хомяком в трёхлитровой банке.

За окном типичное ничего. По углам площади чёрные автомобили патрулей. Возле сувенирной лавки оранжевый туристический автобус. Детская экскурсия поднимается гуськом по парадной лестнице… Нет даже погоды: ни солнечной, ни пасмурной, хмарь какая-то. Из-под её наплыва убегают проталины голубоватого неба ― пять штук над аллеей, если смотреть из-за стола. Не убежали.

В комнаты фондового хранилища, которые по факту были дедовой личной коллекцией антиквариата, Юрик стеснялся заглянуть до шести вечера. Потом решился от скуки. Ничего особенного: бронза, бронза. Львы, драконы... Удивил его напольный фонтан, который бил не водой, а световыми столбами. Юрик подставил открытую ладонь, и между пальцев ускользнули змейки холода.

Что ж, подходящее время слегка разобраться в себе.

Не сдержав кислой мины, Юрик прямо взглянул на досадное чувство, крайне вредное для царедворца.

― Вопиющий непрофессионализм, ― строго произнёс он.

Чувство было такое…

Ему очень не нравились СЦИНКи ― важнейшие для Деда люди. Будущее страны. Настолько не нравились, что Юрик стал избегать их, а это уже совсем никуда не годится.

Совет Цифровых Нативных Копирований ― СЦИНК. Так с характерным цинизмом Дед назвал разветвлённую сеть лабораторий, занимавшихся далеко не нативными манипуляциями с живыми и цифровыми телами.

Эти лаборанты-экспериментаторы словно чужой породы существа. Все смахивали на эмблему СЦИНКа ― маленькую злобную ящерицу, ныряющую в пиксельном песке. Даже гвардейцы из «расстрельной», даже гробовщики ― техники капсул эвтаназии не вызвали такого отвращения.

«Ещё и у Деда язык раздвоенный… Может быть, это подменный правитель? Нас захватили рептилоиды, которые не особо-то и шифруются?» ― посмеивались в Резиденции. Оглядывались и поёживались.

Свои, до поры до времени умозрительные, виварии ― полные досье о людях, на будущее отданных им Дедом, ― СЦИНКи называли «аптечками». Там были планы экспериментов, журналы наблюдений, графики времени, обстоятельств, способов оцифровки и последующего расчленения людей, не подозревавших о своей участи. Методы воздействия назывались «припарками». Результаты их были на девяносто девять процентов неудачны и просто безумны.

СЦИНКи гады.

Дед их обожал.

Прочие обитатели Резиденции звали их СЦИНИКами.

Юлящие, подхихикивающие, как будто немигающие от постоянного взгляда в цифру… Кто в их присутствии мог быть уверен: говорят с ним от балды или по долгу службы? Не маячат ли за спиной, втихаря вызванные, гвардейцы оцифровки? Не закончится ли пустая болтовня в «расстрельной», под стеклом капсулы? Впрочем, из самих СЦИНКов тоже никто не мог быть уверен, что не отдан ещё вчера соседней лаборатории.

Холодность, юркость, отсутствие привязанностей и конфликтов обособляли эту страту. Что логично в их положении.

Дед вчера устроил совещание в визионерской лаборатории СЦИНКов. Феноменальная вещь… Создана ради суперблизкого наблюдения и моментальной коррекции жизни цифровых рабов. Юрик не пошёл, Дед не настаивал.

Большая кубическая комната. Пустая, без механических пультов управления. На всех четырёх стенах глубокие голограммы цифровой Резиденции. Их можно вращать, ходить из фирмы в фирму. Любая из них по клику выводится объёмной в кубическое пространство комнаты.

Полностью изолированные от аналогового мира, цифровые рабы в виде голографий ходили по визионерской лаборатории, как живые, не замечая лаборантов. Что-то рассчитывали, проектировали, спорили… не глядя друг другу в глаза. Характерная особенность и главный маркер их неполноценности, как считалось.

СЦИНКи могли заставить тела цифровых рабов деформироваться. Могли управлять ими, как марионетками. Принудить ко взгляду в упор тоже могли. Хитростью или грубым вмешательством, искажая пропорции. Голова становилась больше туловища. Глаза вырастали на пол-лица. Все органы чувств кроме зрения пропали. Чужой взгляд воспринимался, как оглушительный звук. Много чего, это лишь примеры.

Когда СЦИНК, ведущий проект, решал, что его пора сворачивать, он выдавал себя ― хлопал в ладоши или щёлкал пальцами по фатальному, заранее назначенному, алгоритму. Тогда его видели все подопытные разом. Они теряли форму и собирались в центре комнаты, подобно взметённой песчаной буре. Цифровой песок не падал, но взлетал, исчезая на потолке. Обратный снегопад…

СЦИНК нырял туда с электронной пищалкой в руке. Она считывала хаос в распаде цифровых людей и архивировала его.

Потолок считывал и архивировал закономерность в исчезновении цифровых людей.

С каждой минутой песок взмывал всё медленнее...

Замолкла пищалка ― прекратилась буря. Информация о распаде архивирована.

Замигал потолок ― снегопад исчерпался. Информация об исчезновении архивирована.

Вскоре они будут сведены для последующего анализа.

Часто весь отдел погибал разом, даже когда эксперимент производился над одним работником.

Для тирана СЦИНКи ― ближайшие существа, коллеги. С ними он участвовал в экспериментальной оцифровке, с ними предавался фантазиям, с них требовал. Казнил и миловал, толкал к смелым решениями, злился на них же… Зачем? Скука, любопытство. Стратегическая цель: чтобы цифровые рабы перестали быть рабами в двух диаметрально противоположных смыслах: обрели себя и утратили себя до состояния пластилина. Чтобы одни перестали зависеть от него. Других ― при сохранном интеллекте ― чтобы мог руками лепить, морфологию цифровых тел менять. Где их пределы?

СЦИНКи абсолютно ненасытны.

Вчера, один из младших лаборантов со своей идеей обратился к Деду через голову начальства. Грубейшее нарушение субординации сошло ему с рук, в частности, потому что это удобно: провал эксперимента будет его виной, а не руководителя. Но для проформы начальник лаборатории хмурился и выдвигал аргументы против.

Задуманный лаборантом фортель выглядел чистейшей авантюрой. Деда этот факт не смущал, он согласился отдать СЦИНКу несколько человек из простого народа.

― Только самцов бери. Не из Резиденции. Будет хоть какой-то успех, кого хочешь тебе выделю.

Дед не говорил про население: мужчины и женщины. Говорил: самцы и самки. Бездумно расходовать женщин он избегал.

Суть эксперимента такова…

Оцифровка личности традиционно шла от периферической нервной системы к мозгу. Внутри него ― от памяти к волевому импульсу. Результат как был, так и оставался неудовлетворительным. Пол, возраст, спокойным ли человек был взят, перепуганным, смотрит ли он блокбастер или документалку в капсуле, слушает симфонический концерт… Ничего не влияло. Если Дед своей рукой не переводил оцифрованного на ту сторону, его ждала гибель.

СЦИНКи который раз почесали бошки, перехихикнулись, а младший уже при всех повторил свою идею:

― Тогда без дополнительных факторов, тупо в регресс? Возвращаемся к оцифровке частями: руки-ноги, почки-лёгкие отдельно? А потом сшиваем обратно уже оцифрованными.

Начальник лаборатории возразил:

― Ну, и что это даёт? Оцифровка работающих органов ― прошлый век. Это многажды делали. Ходячие мертвецы получаются. Мозг, оцифрованный первым и отдельно, только моторные функции сохраняет.

― Сердце, ― откликнулся лаборант.

Хихикнул, стрельнул газами не в своего начальника, а на ботинки тирана, и продолжил:

― Мы сошьём личность не по мозгу, а по сердцу. Соберём тело вокруг ритмических ударов естественных для него. Мозг проходит через обморок. Сердце нет. Его ритм ― нить без разрыва ― от последнего момента жизни до первого за ней. Мы начнём оцифровку без предупреждения, в бытовой обстановке, именно с этого промежутка сердцебиения. В момент полной концентрации, максимального напряжения. В стрессе.

― Каким образом? Это секунды, ― недовольно спросил начальник.

― Нет, это просто, ― возразил Дед, ― через мой корпус. ― Его сенсоры легко снимут всю информацию проглоченного сердца. В моменте. Сразу. Вам же не надо сохранять эту мясную мышцу? А остальное тело в капсуле, в пути дооцифруете, тут в визионерской соберёте.

― Да! ― младший СЦИНК умоляющее сложил лапки. ― Лев Максимилианович, а Вы можете заставить его ещё часик биться? Под считыванием? Чтобы происходило медленное угасание? Я посмотрю динамику. Когда мозг из обморока будет возвращаться, как они состыкуются, с какой фазой: с адреналиновой или когда сердце уже почти остановилось? Мозг усилит виртуальное сердцебиение? Или замедлит? Свихнётся от ужаса или наоборот? Личность, может быть… Я даже не знаю... Сможет пребывать... В ритме сердцебиения, в ритме дыхания. Не дёргаясь. С опорой на ритм сердцебиения. Вдох-выдох…

― Живой манекен?

― Не совсем. Надеюсь, что нет. Когда оцифруем и соберём тело, хотелось бы взглянуть на перцепцию. Как органы чувств начнут скользить по окружающей цифровой реальности? Куда, на что, почему он взглянет? Что вспомнит? Что произнесёт? Если никуда, ни к кому, то да ― манекен.

Дед захохотал:

― Произнесёт он в твой адрес много добрых слов!.. То есть, мне не помогать? Не подхватывать его на переходе?

― Не помогать. Я от начала до конца планирую наблюдать за оцепенением или агонией.

Другой лаборант сказал:

― Возможен ещё такой вариант: он вообще не воспримет виртуальную реальность. Продолжит вглядываться туда, где помер, где и когда было изъято сердце.

Начальник бросил:

― Это шлак типичный.

― Ну, и что? ― вступился Дед. ― Пробовать надо.

Ему явно хотелось. Сколько не изучай мозги, древнейшая концепция о сердце, как главном средоточии жизни, подспудно сохраняет убедительность. Это всего лишь мышца, да, но для самого человека ― всё ж-таки центр его тела… Вдруг что-то новенькое получится.

За окном стемнело.

В коридоре ярче засветились пульсирующие фиолетовые лампы.

Вокруг дверного проёма, ведущего на свободу, радиоактивным зелёным побежала подсветка.

Открытая дверь, не запертая…

Смотреть порнуху в кабинете Деда представлялось немыслимым, как и вызвать сюда девушку.

Наступило время отчёта контрразведки по перехваченным за день шпионским программам. По монитору текли цифры, названия троянов, вирусов… Ни о чём не говорит...

Когда майор попрощался, Юрик угадал, что докладов больше не будет.

Он вышел размяться в темноту коридора и там под фиолетовым дрожанием, под алыми лазерными линиями тоньше волоса увидел прозрачную человеческую фигуру в полный рост.

Вначале он не испугался.

Решил, что пришёл-таки очередной ― виртуальный, голографический докладчик.

А затем испугался.

Этот человек был мёртв, Юрик точно знал, сто процентов.

«Что такого? ― одёрнул он себя. ― Значит, он из виртуальной Резиденции. Естественно, он мёртв, если оцифрован».

Но призрак был как-то иначе, по-настоящему мёртв. Облачён в смерть, как живые облачены в плоть.

Фигура расхлябанно шагающего человека направлялась в кабинет прямо сквозь Юрика. Надвигалась и кренилась в разные стороны при каждом шаге. Лысая голова окатила его пустым выражением глаз. Знобким сквозняком с двух сторон обтекла, отстала от туловища, обогнала, замедлилась примерно над плечами… Всё вместе ушло в закрытую дверь.

Юрик толкнул её с опаской, глянул внутрь.

Никого.

Да и не мог этот человек ― банальный казнокрад, стать после оцифровки важным сотрудником, подотчётным лично тирану.

С появлением следующих призраков ― в ряд, поодаль ― изменилось само пространство. Акустически. Сначала оглохло. Из глухоты начало звенеть, как металлический песок, текущий струйками в бездонную шахту. Звон едким, кусачим потом застил глаза, мешал сфокусировать взгляд… Юрик тёр лоб, но становилось хуже.

Призраки шли в кабинет Деда.

Их там не было.

Сколько времени? За полночь. В стекле больших напольных часов отразилось бледное растерянное лицо лакея. Отвратительно.

Юрик дал капитальную слабину и набрал Пал Семёныча. Кого ещё? Он начальник охраны, а тут… люди какие-то… самовольно… ходят…

― Ааа… Это шлаки, ― без уточняющих вопросов ответил тот. ― Ничего-ничего, ты меня не разбудил.

― Что такое шлаки? Кто они?

― Призраки. Отходы оцифровки. Уже с десяток горничных из-за них сбежали. Через моё ведомство, потому что мне жаловались. А что я могу? Зимнюю эпидемию увольнений среди ночного персонала помнишь? Во-от, это из-за шлаков было... Да что говорить про девок, я нескольких парней не досчитался!.. Погодь, я тебя на СЦИНКов переключу. Они грамотней ответят.

Не по-ночному бодрый голос заискивающе-вежливо пожелал Юрию Александровичу доброго дня и объяснил, что силой брошенные в оцифровку люди её не всегда проходят. Некоторые сопротивляются до последнего. Их оцифровывают буквально в агонии. Порой такие люди становятся шлаком, то есть, не попадают в виртуальную Резиденцию, а просто умирают в капсуле эвтаназии.

― Юрий Александрович, я не готов рационально объяснить вам суть этого явления. Могу констатировать факт: накоплен некоторый массив свидетельств, что находящиеся в панике и ожесточённые люди превращаются в шлаков. Гнев и ужас делают шлака.

― Ммм… Ясно.

― Что-то ещё?

― Нет. Благодарю.

― Всегда на связи, всегда рады помочь! Доброй ночи, Юрий Александрович!

«Добрей некуда. Змеёныш».

Пал Семёныч подключился обратно:

― Вот такой вот феномен. Ты чего-нибудь понял?

― Лев Максимилианович мне ни одним словом… ― пробормотал Юрик. ― Не намекнул про них.

― А он их не видит. Хотя кабинет Лёвы шлаков притягивает, как мёдом намазанный.

― Ясно, Пал Семёныч, ещё раз извините за беспокойство, ― попрощался Юрик.

Отчаянным усилием воли он подавил в себе желание вызвать сюда кого угодно под любым предлогом. Хоть СЦИНКа, лишь бы живого человека.

― Ашшш… ― выдохнуло за спиной шуршащим шипением железного песка.

От него пробивал колотун.

― Аш… Ашшш… шшш…

Шлаки…

Они не шли, они сыпались.

Струйки железа. Струйки мелких железных опилок текли сухим звоном из-под затылка внутрь шейных позвонков. Шуршали вдоль позвоночника мучительным металлическим звоном. Непредсказуемо кто-то из шлаков оказывался напротив. Бездыханный ― исчезал знобким выдохом в лицо.

Юрику показалось, что шлаки на него нарочно не смотрят. Шёпотом шипят: «Вот он, смотрите… Живой, живёт себе… Не лучше нас, ничем не лучше… Хуже нас, гораздо хуже… А живёт…»

Разворошённое осиное гнездо:

― Ишшшь ты, ишь...

― Вишь, вишшь…

― Ишшшь ты …

― Вишшь….

― Ишш…

― …

Призрак, на котором Юрик сломался, вышел из кабинета.

Этот шлак прижимал руки к центру груди. Закрывал что-то. В глазницах пусто. Рот приоткрыт. В лице боль и растерянность.

Юрик не смотрел на его черты. Боялся вспомнить имя. Боялся того, что под призрачными ладонями.

Железный шорох, звеня, тёк из-под затылка…

Коридор дёргался фиолетовым светом...

Шлак говорил губами…

Юрик истерически обхватил башку, стиснул, закрыл уши.

«Нет-нет-нет… Я должен где-то найти свечу. Где есть? В музеях есть. А тут? А зажигалка? На полке. Череп. Сувенирная ― череп. Огонь их отпугнёт. Живой огонь».

Утро.

― …погибнул на посте… с винтовкою в руко-ою! И с шашкою в друго-ою! И с песнею весёлой на губе!

Дед вернулся, каким ушёл, едва не пританцовывая, развязной походочкой.

Остановился, расставив ноги, уперев подбородок в кулак.

Он не был шокирован, он хотел рассмотреть картину детально…

В тупике коридора дымилось сырое кострище: обгоревшая дверца шкафа, старинные рамы из музейного фонда… Рядом ворох пластиковых обложек, каталоги пошли на растопку. Юрик сидел по-турецки и ворошил угли тлеющей лакированной ножкой стула.

Темнота. На паркете лужи. Система пожаротушения продолжала моросить. Вентиляция завывала.

Не хватает луны и комаров.

― Саботажники, ― проворчал Дед, ― велел же обновить систему…

Юрик указал взглядом на потолок, кивнул:

― Один ряд форсунок сработал… ― он подержал руки над кострищем и с видимым усилием встал. ― Замёрз я что-то…

― Спасибо, что побыл за меня, Юрочка. Ступай, отдохни сегодня.

В кармане у Деда булькнул телефонный звонок. Тиран весело матом ответил, что сам без понятия, когда он в следующий раз появится!

― Когда-когда… Задрали!.. Дел у меня невпроворот в отличие от вас, бичей, эх…

Под обрывок чей-то пьяной тирады он швырнул копеечный телефон об пол и раздавил стоптанным каблуком:

― От пуза нажрались, на месяц с собой унесли и ещё чего-то хотят!..

Юрик ощутил холодную лакуну от ключиц до солнечного сплетения: «Так понимаю, был налёт на комбинат… Сторожей ночной смены нет в живых... По крайней мере одного, и я знаю, как он выглядел… Вот почему Дед нарядился утром в форму охранника. Для дружбанов-бичей нарядился, чтобы в ворованных шмотках за своего сойти. Чтобы во время налёта под охрану мимикрировать. С обеих сторон выгода. И накануне, этот переполох у эйчаров… Дед озаботился наймом охраны конкретно ― для хлебопекарного комбината? Глава государства? Конечно, нет. Он подбирал жертв для СЦИНКов, кого им отдать этой ночью. У него внутри нет сердца».

Покачивающегося Юрика Дед уже прогонял, как муху, нетерпеливым жестом: кыш-кыш… ― молча, опустив щуп языка в желудок. Растирая голую грудь под пиджаком и млея. Ладонью прислушиваясь к гулкому нутру в медной, крупно-сетчатой коже. Сердце внутри него как раз-таки было.

Юрик поплёлся на выход свободным от призраков коридором. Не заметил Кемаля, который взял его под локоть.

― Погодь-ка… ― вдруг окликнул тиран, догоняя их.

Вблизи от него шло амбре скверного курева, перегара, мясной и пластмассовой гари, пыли, ветоши, телесной человеческой грязи.

Дед вынул из кармана штанов пончик в остатках сахарной пудры и протянул Юрику:

― На, тебе принёс!

Благоухание кондитерской вмиг сцапало голодную душу мягкой ручонкой... Сладостный аромат ванильной выпечки, по утрам сводящий с ума всю улицу.

Пышный и податливый, надкушенный пончик заполнил рот лимонным кремом. Он был не просто хорош, он был совершенен.

-----------------------------------------------------

12. Под железной рукой. Сырнички

-----------------------------------------------------

Сначала из-за двухэтажного флигелька вышла грузная тётушка в шали, в полудомашней одежде. Затем долго-долго тянулся поводок. Лифт опустился на следующий этаж, и через его прозрачную стену Юрик увидел старенького мопса. На нулевом этаже дверь лифта открылась прямо во двор. Тётушка и мопс прежним порядком шли в обратную строну за кованой решёткой. Проулок зеленел густыми акациями… Юрику захотелось прокатиться до крыши и обратно еще разок или два.

Эти медленные лифты были единственными площадками, откуда он не на бегу видел хотя бы клочок природы.

Двор, засаженный маньчжурскими орехами...

Три высоких старых клёна…

Осенью ореховые деревья быстро, неживописно сбрасывали перья листвы. Клёны, минуя все переходы цвета, сразу делались багрово-красными. Их цвет фантастически гармонировал с глухими брутальными стенами из тёсанного камня, частой решёткой из кольев, не отрывавшейся ни для кого, кроме тирана, Пал Семёновича и Оксаны Васильевны. Служебные автомобили выезжали с парковки минус первого этажа на соседнюю улицу ― дальше тихого, уютного проулка.

Когда-то во дворе был и четвёртый клён. Засох, спилили. Перед флигелем остался пень. Сейчас за ним, как за столиком, в ажурной, летней тени ветвей, растущих параллельно земле живым навесом, сидел на завалинке супруг тётушки, кореш и начальник личной охраны Деда — Павел Семёнович Манько. Младший товарищ, выглядел он теперь старше тирана.

Дерзкий Лёва и Паша — Манная Каша…

Преданность вознаграждается… Когда Дед пошёл наверх, кто-то из их компании отсеялся, кто-то погиб, а кто-то оказался у Пашки Кашки под началом. Вот тебе и тихушник.

После обратной оцифровки тирана в прежней должности остался он один. Все службы укомплектованы свежими, хронически перепуганными дуболомами, которые не знали, кого сильней бояться: Деда? Пал Семёныча? Гвардейцев собственной безопасности? Напарника? Самого себя? Дед шёл с большим отрывом: вдруг не та мысль мелькнёт, а цифровой тиран её прочитает?

В Резиденции Пал Семёныч устроился лучше всех, включая самого правителя. Такие привилегии сразу по одёжке видно — простецкой.

Супружеская пара жила во флигеле с настоящей печью, с огородиком на южной стороне. Две грядки, цветник и место для шашлыков. Сказка, да… Видок перед Юриком открылся чисто деревенский: мужик на завалинку сел, косу отбить, посмолить сигаретой, пузо погреть или проветрить в тени.

Широким жестом, словно краб клешнёй, Пал Семёныч поманил нежданного гостя, выпинывая табуретку к нему поближе.

Юрик прижал руку к груди: охотно.

Некуда ему было себя девать, не к чему применить. Собирался на международный форум лететь. Облом. Извержение. Вулкан какой-то сраный взбрыкнул. Столб пепла двадцать километров. То есть, без вариантов ― небо закрыто. Хотел покататься по городу, осмотреть стройки, но не доехал одного этажа и вот, завис: двор, тенёк…

Похлопались по плечам, уселись мордами к солнцу.

Пал Семёныч холуя Юрика от начала ненавидел ровной фоновой ненавистью. Не считал за человека. Юрик, прекрасно это зная, Пал Семёныча если не любил, то уважал безмерно. За верность Деду, педантичность, умеренность во всём, за само присутствие в Резиденции. Если тот вдруг тяжело заболел или откинул копыта, для Юрика это стало бы не меньшем ударом, чем вырубленные клёны. Пейзаж не должен меняться. Ну, хоть где-то! Хоть на маленьком островке…

— Оксанушка, сообрази нам кваску с сырничками! — продудел Пал Семёныч, запрокидывая голову к окну, где проветривались две подушки.

Оксана Васильевна пришла без мопса, с деревянным подносом и ласковой улыбкой. Непритворной.

— Юрочка!.. Вы хоть отдыхаете иногда? Даёт вам сатрап хотя бы по воскресеньям отоспаться?

— Прямо сейчас отдыхаю, — улыбнулся Юрик и немедленно польстил, — но какой же дурной стал ресторан, как я скучаю по тем временам, что вы им заведовали!

— Столовая, Юрочка! На его месте была обычная столовая. Какое заведовали? У плиты стояла. Силы не те, Юрочка, силы уже не те… Ой, не верю, не жалеет вас Лёвка. Надо бы в гости его зазвать. Так и передайте: Оксана тебя звала. Лёва придёт, я его отругаю. Горят, он теперь железный стал, из металла какого-то особенного. Так другие-то не железные, должен он понимать?

Поставив бидон кваса на землю, поднос с кружками и выпечкой на пенёк, она отвесила мужу подзатыльник, невзирая на гостя, и удалилась.

— За что? — не удержался Юрик.

Пал Семёныч, смеясь, почесал коротко стриженую седую башку:

— Да этой шутке сто лет в обед! Когда меня Оксаночка первый раз к себе домой на ужин пригласила, я признал в её сырниках оладьи. Обиделась, конечно… А другой раз я решил исправиться… Но это были уже они — сырники… С тех пор в любом случае огребаю, как ни назови… Да какая разница, если вкусно?!

— Так начинается любовь на всю жизнь?

— Пришлось жениться! Зря что ли я пострадал?

Было на самом деле вкусно: сладко, душисто, масляно. Квас холодный, самодельный, с изюмом.

Расслабился Юрик, ага…

Лифты по стенам корпусов ожили одновременно и все разом остановились на уровне второго этажа. Юрик удивлённо засмотрелся, на секунду потерял бдительность и оказался под рукой, в широких объятиях Пал Семёныча. Будто старый лис не кваску хлебнул, а чего покрепче.

— Юра… Юрий Александрович, можешь ты мне объяснить, что происходит?

До этого момента не происходило ровно ничего, кроме воробьёв.

«Ну, да... Конечно… Не просто же так подманил».

— Что случилось, Пал Семёнович?

— Как сказать... Ничего… Лёва меня к себе зовёт. А я не знаю даже... Никто не знает, кроме него. Может быть, ты подскажешь?

Пал Семёныч отодвинулся и прищурился на лифты:

— Видишь, остановились?

— Лифты устарели… Медленные они, то и дело чинить приходится.

— Ясно… Не, Юра, медленные они нарочно. Как и всё, предназначенное для обычных людей. Устаревших, вроде меня. Ты хоть знаешь, почему над музеем ремонт-то вторую неделю закончить не могут? Ты последнее время гонялся по регионам да? Лёва в твоё отсутствие, я уж не знаю, как сказать... Силы что ли проверяет?.. Ты знаешь какие у нас стены? Полметра самая тонкая. Он решил выяснить, за какое время с битой в руке пройдёт Резиденцию насквозь. Без дверей. Навылет. По четвёртому этажу. Ты понял? Не по коридорам, а сквозь стены.

«Эпическая, должно быть, картина…» ― представил Юрик:

— И за сколько?

— Два часа, четырнадцать минут, сорок три секунды. Сколько бит уничтожил, не помню, не считал. Я — его телохранитель, Юра. Чувствуешь иронию?

— Уверен, что Лев Максимилианович не насмехался. Он очень серьёзно относится к безопасности и продолжает исследовать возможности своего нового тела.

Пал Семёныч уставился в небо:

— Туда, в цифру меня зовёт… А сам здесь занимается, этим миром, своим железным телом. А что было до этого…

— Что до этого?

— Уй, какие же они дорогие!.. Не мои деньги, не мне считать... Он заказал себе новые корпуса. Двадцать новых тел. Включил, как он говорит, режим базовой самозащиты. Заперся с ними в тире и всех перебил. В хламину. Голыми руками. Стрельбы не было, я слушал.

— Ну, это легко объяснить: невозможно монополизировать технологию, научный прогресс неостановим. В мире полно антропоморфных роботов с искусственным интеллектом. Разумеется, будут и оцифрованные люди в подобных корпусах. С неантропоморфными разбираются пограничники, внутри страны ― цифровые фармацевты. Но и те, что подобны людям, не менее важны. Необходимо заранее освоить разные аспекты взаимодействия с ними. Смоделировать будущие проблемы. Так, Пал Семёныч? Мы же не видим, как оцифрованные люди живут в своём виртуальном пространстве, чем дышат, какой маятой маются…

— То-то и оно! А Лёва меня туда зовёт! Туда… Юра, как там? Я же не знаю… Я про цифровой мир не бельмеса…

— Ааа… — протянул Юрик. — Я понял, но увы, не по адресу, Пал Семёныч. Как раз мне-то и запрещено даже намекать на оцифровку.

«Что ж, теперь ясно, — Юрик внутренне усмехнулся, — когда тебя приглашают в смерть, у чёрта лысого, у последнего холуя будешь искать поддержки. Старость катится под горку быстрей с каждым днём, но решиться на последний шаг всё равно трудно. Страшно. Дед сам решился на пределе жизненных сил».

— А… — кивнул теперь уже Пал Семёныч. — Нет, я как раз по адресу. Значит, откажусь, да. И помирать, вроде, не хочется, но…

— Не понял. Что я такого сказал? Ничего, вроде бы, не сказал…

— Ты ведь предал его, Юра.

— Каюсь. Сто раз, тысячу раз горько раскаиваюсь.

— Я не о том. Ты был наивен до смешного. Ты был худшим вариантом на месте Лёвы. Я бы тебя собственноручно...

— И почему не убили?

— Да ведь никто не знал: оцифровка-то удалась? Права администратора цифровой Резиденции Шандал у тебя остались… К тому же, в тот день, когда Лёва умер, ты был до крайности не в себе… Пристрелить тебя значило ― пристрелить из жалости.

— Не говорите так, Пал Семёныч.

— Я не в обиду.

— Не говорите: когда умер. Он не умер.

— Я знаю. Лёва молодеет с каждым днём. По характеру судить если. Характер, Юра, у него в молодости был дерзкий, с придурью. Таким везёт по жизни. Их будто судьба хранит. Ты прежнего Лёву не застал. Когда ты пришёл в Резиденцию, болезнь его уже подкосила. Немощь и старость. Не все умеют стареть, не каждый смирится с тем, как убывают силы. Когда ты пришёл, я подумал: вот ещё очередной…

— Холуй, — подсказал Юрик.

— Секретарь. А ты оказался не очередной, цепкий… Так вот, когда Лёва умер…

Юрик поморщился:

— Пожалуйста, просто неприятно.

Неожиданно Пал Семёныч повысил голос:

— Ты его предал! А он с тобой… С твоей безопасностью… Носится, как дурак с писаной торбой!

У Юрика глаза на лоб полезли. Вот уж чего не замечал! Он был уверен, что Дед хочет выжать из него, трудоголика, все силы до последней капли. А в качестве награды — аккуратно перекусить горло или дать долгожданное позволение на оцифровку. Такой расклад, кажется, устраивал обоих.

— Павел Семёнович, ну, что за глупости! Так почему лифты-то замерли, вы не договорили?

— Секьюрити твои в каждом! Двор контролируют.

— Вы шутите...

— Юра, посмотри туда… Справа от флигеля навес видишь? — Пал Семёныч помахал рукой. — Кемаль, привет!

Дворник Кемаль, бывший спецназовец, после серьёзного ранения за былые заслуги оставленный в Резиденции, помахал, но не подошел.

— Он тут с самого начала. Знаешь, почему?

— Не представляю…

— Это твой главный телохранитель. Да — против меня! Не считая всех остальных. Дед выделил специального телохранителя тебе — против меня! Уму непостижимо!.. Ты часто видишь Кемаля в Резиденции?

Юрик задумался… Видел. Часто. Считал старшим над клинингом. Его трудно не заметить, выделяется. Как бывает у восточных людей, волосы у Кемаля были седые, а глаза острые, в чёрных коротких ресницах, уколоться можно.

— То-то… Лёва сдвинут на твоей безопасности.

Юрик развёл руками:

— Если и так… Это ни о чём не говорит. Кроме того, что у Льва Максимилиановича есть прихоть сохранить меня, как белковое тело, для каких-то особенных надобностей…

— Нет, Юра. Тут что-то другое… И собачонка твоя шелудивая жива-здорова бегает до сих пор… Извини на грубом слове, но ты ведь в курсе, что Лева так называет Асию? Я четырежды отправлял на неё доклад. Служба интернет-безопасности тоже. Ума у твоей собачонки меньше, чем у нашего мопса. Она искала во внешней сети информацию по магнитным телам, их печати и деконструкции… Ладно, это ещё цветочки. Она пыталась выйти на ВАЦТ! На прямых врагов! Всемирный Альянс Цифровых Технологий ― красиво звучит, да? Всемирный это альянс ― против Лёвы, так бы и назвали. Ему от и до, честь по чести, подробно всё было в отчётах изложено. И что? И ничего! «Юрке нужна эта собачонка, пусть играется». Что происходит, Юра? Сейчас он велел её привести, если вдруг заартачится. Только сегодня! К шести часам.

— Ох…

На пять часов Юрик ждал её к себе. Близился к финалу конкурс «Дизайн и архитектура детства». Нелегко выбрать из сотен вариантов игровых площадок. Утром он пролистал каталог симпатичных миниатюр: дворцы, замки, форты, ведьмины избушки... Поскольку он не улетел из страны, Асия предложила очно поспорить о вкусах.

«Если поднимусь в кабинет, успею ещё раз трахнуть её живой, — Юрик поморщился. — Я совсем конченный что ли?

Так, стоп. Пал Семёныч упомянул Асию, без сомнений, нарочно. То есть, по распоряжению Деда. Личные вопросы в этом разговоре — сами собой, а утечка информации — сама собой. Зачем? Чтобы смягчить удар?»

— Пал Семёныч, ты хотя бы веришь, что я не состою в заговоре с малоумной девчонкой?

— Верю, но, Юра… Я чувствую, что-то происходит. Надвигается. Я думал, ты знаешь…

— Оно всё время надвигается. Лев Максимилианович очень дальновиден. Он постоянно держит в уме новые проекты. Куда мне до него…

— Что-то надвигается… Из цифры? Я же в ней ни бельмеса.

— Значит, вы нужны ему там, Пал Семёныч. В той же самой роли ― начальника службы безопасности. А я не нужен. Меня он хочет оставить здесь. Уж не знаю про какой запас.

«Неслабого я кваску попил...»

— Пал Семёныч, скажи честно. Это ты аэродромы закрыл, чтобы нам спокойно перетереть?

— Ага, и в вулкан хреном тыкнул для верности. Я хитрый!..

Юрик покатился со смеху:

— Блин, про извержение-то я забыл!

— Будем на связи?

— Да.

Они плотно пожали руки.

Не сказал Пал Семёныч Юрику правды. Отчего не пристрелил его тогда. Змеёныша ядовитого, неблагодарного. Другая была причина. Не эксклюзивный доступ в цифровую Резиденцию Шандал. Это дело техники. Юрик ― агрегатор, обошлись бы и без него. Пиф-паф, и цифровики переметнутся под руку следующего хозяина, сгенерируют ключ под его сетчатку.

Измученный болезнью, даже на сильных препаратах тиран не утратил ясности ума. Лишь в моменты кризисов нёс, что попало. Страшно ругался в основном. Юрик был при нём неотлучно. Почти...

Однажды рядом оказался Пал Семёныч, а Дед не соображал, кто рядом. Он звал своего секретаря, холуя своего. Звал по имени, не «пёсьим отродьем». В полузабытьи он звал его: Юра, папа Юра… Папа…

Старый гопник, придерживавший голову другого старика на краю постели, чуть не прослезился. Он вспомнил, как долго в их компании Лёва с пеной у рта клялся, что его родной отец не «лётчик классический», а настоящий лётчик. Что вернётся к ним с матерью. Отстаивал эту версию, когда уже все ржали, повзрослевшие кабаны.

«Папа Юра…» — лакею…

Ведь не старым Лёва помнил отца. Смутно, короткими отрывками помнил молодым и весёлым. Над тарелкой супа за общим столом... Воскресный поход в зоопарк…

Пал Семёныч не решился уничтожить слугу, который так бережно, так осторожно перевёл своего хозяина через всю боль сомнений и страхов к новой цифровой жизни. Из эгоистичных соображений, но перевёл. Отнять у друга это жалкое и фальшивое существо Пал Семёныч не смог, рука не поднялась. «Папа Юра» заслужил десятилетиями, проведёнными на ногах возле кресла тирана, как минимум жизнь.

Интуиция не подвела старого лиса. Целясь в лакея, он попал бы в шефа. Теперь он благословлял свою внезапную сентиментальность и природную выдержку. Очевидно, жизнь этого ничтожества для Лёвы стоила не меньше, а, может быть, и больше, чем его собственная.

«Ещё двадцать минут! Десять на хозяина, десять на подчинённую».

Юрик метнулся к Деду. Знал, что нет смысла, но помчался.

Тиран встретил его в дверях, скрестив руки на груди. Зайти не предложил. Другие люди в кабинете, другие разговоры.

— Защищает тебя собачонка твоя шелудивая! Ты, говорит, ни при чём! Не иначе, собралась тебя на волю, бедненького, выпустить. Я же тебя обижаю. Я обижаю тебя, Юра?

— Один раз простите! Я ей всё объясню! Очень хорошо объясню! Асия очень полезна в своей области! Я очень много в неё вложил! Я старался! Не рубите под корень всю мою работу, дайте один шанс!

— Не отнимаю я твою собачонку! Валяй, гони её ко мне. Без разговоров. И без тебя! Понял? Сам ей всё объясню. К утру вернётся.

— Ради всего святого! Это ведь не оцифровка, нет?

— Нет! Надоел ты мне! Вернётся! Живучая собачонка! Свободен.

Всё, что Юрик мог, это повторить его слова:

— Асия, не надо извиняться, не передо мной. Я объяснял тебе, я просил! Либо ты понимаешь, что натворила, либо нет. Сегодня твоя задача выжить, просто выжить.

Асия молчала, опустив лицо. Губы ― цвета синей извёстки.

Юрик взял её за подбородок:

— Представь, что на часах девять утра, и ты в своей комнате. Так и будет. Выжить и всё.

Деда Юрик недооценил. Выжить ― это ещё не всё… Тиран одной рукой бил, а другой держал за горло. Если первая знала меру, то у второй была мёртвая хватка.

-----------------------------------------------------

13. Под железной рукой. Его экзекуция

-----------------------------------------------------

Юрик не сочувствовал Асии, разве самую малость. Не ужасался загодя и не смаковал предполагаемых подробностей её экзекуции, но пытался их угадать. Из практических соображений: сколько времени уйдёт на восстановление? Оставит за ней Дед министерскую должность? Надо прямо сегодня перехватывать управление или всё будет двигаться по накатанной до её возвращения в строй?

Система детсадов-школ суперважная. В сущности, они ― комбинаты по производству незатейливого обывательского благополучия в масштабах всей страны. Цеха по производству страхов и радостей, а не заботы о численном поголовье.

Либо Юрик дождётся Асию через полчаса с дневным докладом, либо придётся что-то мудрить… Он вышагивал пальцами по столу вдоль проекционной клавиатуры от края до края ― от кабинета тирана до своего кабинета ― и думал, думал…

Дед вызвал Асию на шесть вчера, что совпадало по времени с отчётным собранием глав его гвардейских подразделений в городах миллионниках. Даже без учёта помощников… их около четырёх десятков, и это скверно. Это попросту означает, что кроме безликой вышколенной прислуги, там присутствовали только мужчины молодых и средних лет определённого склада личности.

С силовиками Дед проводил «медовые» встречи. Всех: и тех, кто проштрафился до состояния — убрать, и награждаемых ждал роскошный банкет. Полночи неформальной атмосферы, выпивка и Асия — единственная девушка. Плохо, но как-то уж очень банально для Деда. Сама его мизогиния мрачней такого расклада, злоба изощрённей.

Что-то Юрику подсказывало, что дело скорее в уровне мероприятия ― высшем, в его формальной и фактической серьёзности, а не в количестве молодых мужиков. Асия ― бывшая прислуга и проститутка. Ни секс, ни публичная порка ей не в удивление, а отпустить её живой Дед обещал. Что тогда?

Ну, где она уже...

Секретарь на движке искусственного интеллекта сообщил об её приходе по-прежнему, как о министре.

Дверь приоткрылась. Асия зашла с плотно сжатыми губами. Высоко поднятый подбородок, низко, под ноги опущенный взгляд.

— Доброе утро, Юрий Александрович.

— Асия?

— Разрешите начать доклад? К началу учебного года мы успели открыть параллельную официальным школам учебную сеть для одарённых детей. Она запущена в тестовом режиме. Ваша подпись нужна будет постфактум, в начале декабря. Отзывы фокус групп соответствуют ожидаемым…

А потом она упала в обморок. Как сломанное деревце.

Фельдшер сказал, что жизненные показатели в норме. Предложил дневной стационар под транквилизаторами. Асия, не глядя ни на кого, покачала головой, и Юрик отказался.

— Юрий Александрович, мне нужно три дня на личные цели.

Асия по-прежнему не смотрела ему в глаза.

— Да хоть месяц.

— Месяц нельзя! — воскликнула она, практически взвизгнула. — Два, лучше два дня!

— Рассказывай. Можно в общих чертах. Что значит нет? Асия, ты подчиняешься мне напрямую, и я должен знать. Посмотри-ка на меня…

— Юрий Александрович, он может забыть? Если я уволюсь? Я хочу, чтобы он забыл про меня! Это возможно?

— Нет.

— Я хочу умереть. Если я умру, выполните одну мою просьбу? Маленькую. Лёгкую просьбу. Вы будете так добры? Вы всегда были ко мне добры…

— Нет. И забывать о про тебя Льву Максимилиановичу незачем. Не лезь к нему сама, забудь свои выкрутасы, и всё будет, как раньше.

— Не будет.

— Он тебя уволил? Понизил в должности?

— Хуже, — Асия пила воду и зубы клацали о стакан, — он возвёл меня в чин. Теперь я генерал ДЭВа и… Теперь я… Я решаю, кто… Кто из них… А я не могу… Нет, я смогу! Но если не смогу: заберите девочку себе!

― Асия, помедленней. Успокойся или я отправлю тебя в стационар…

― Не слушайте, я пошутила! Я задумалась и всё! Я всё сделаю! Обещаю! Мне нужно три дня… два дня… один день!

И тут Юрик наконец-то догадался открыть почту.

Конверт мигал уже час. Если это можно было сделать дистанционно, Юрик схлопотал бы звонкую оплеуху за промедление. Деду хотелось похвастаться! Собственноручно верстал… Кадрировал сам… Для заголовков оставил пустые прямоугольники… Красота страшная, экая красота!

Текст письма состоял из одного вопроса.

---------------

От кого: Максимилианович

Кому: Urik&

…

Ну, как тебе?

-----------------

Во вложениях пять новостных страниц. Фоторепортаж банкета с якобы взломанных камер видеонаблюдения.

Фуршет. За столом люди во френчах…

Официанты разносят тарелки...

Главные три блюда окружены букетами: тёмно-красные хризантемы под брызгами алой гипсофилы…

Юрик сначала вздрогнул, затем скривился:

«Окей, вечная классика ― поедание младенцев».

Дед иногда устраивал подобные аттракционы для специальных молчаливых туристов или чтобы приближённым нервы пощекотать.

Все остальные фото представляли собой компромат на Асию.

Вот, девушка из обители зла разделывает младенца…

Вот, бессердечная девушка при этом кокетничает с офицером…

Вот, непринуждённо улыбаясь, тоненькой вилкой она кладёт себе в рот кусочек мяса…

Пригласи Дед его на ужин, Юрик бровью бы не повёл. Табу на каннибализм им обоим казалось странным лицемерием. Что такого? Младенцы — дорогой товар. Если отправили на кухню, значит, получили уже мёртвыми. Допустим, сочувствовать тиран не умел, но деньги считал отлично.

-----------------

От кого: Urik&

Кому: Максимилианови

…

))) А если это реально утечёт за границу?

-----------------

От кого: Максимилианович

Кому: Urik&

…

Что значит, если, Юра?! Я для чего старался? Или это похоже на контент для распространения внутри страны? На экспорт, конечно. Текст накатай про «женщину-каннибала в цитадели зла». Мои лазутчики пнут журналистов тамошних, правдолюбов-расследователей и оп-ля!

-----------------

От кого: Urik&

Кому: Максимилианович

…

Но зачем? Компромат на Асию и… ― ?

-----------------

От кого: Максимилианович

Кому: Urik&

…

Думай, Юра, думай… Имидж, Юра! Ты ведь не хочешь, чтобы меня перестали уважать? Они ждут чего-то подобного. Не надо разочаровывать людей.

-----------------

Юрик закрыл почту, вздохнул:

— Асия, я тебе очень сочувствую. Но, правда, не сочти за цинизм, мясо — всего лишь мясо. Труп боли не чувствует. Просто забудь. Что ты там говорила про два дня?

— Он её съест. Следующей. Мою дочку.

«Какую ещё дочку? Асия сошла с ума?»

Не всё попало на фотографии… Мстительный и дальновидный тиран приготовил для неё отдельное коронное блюдо.

Дед задержал совещание. На целых три часа.

Асии пришлось ждать в Зеркальном холле вместе с другими приглашёнными.

Мимо ходили-бегали официанты.

За неимением самок, гвардейцы в больших, красивых погонах трясли друг перед другом павлиньими хвостами.

Посреди всего этого за низким журнальным столиком сидела девочка лет четырёх. В детдомовским аккуратном платье с фартуком. Правой руки у неё не было по плечо.

Увидев рядом свободный пуфик, Асия опустилась на него и стала наблюдать, как увлечённо и ловко ребёнок преображает раскраску фломастерами.

Под круглым отложным воротником ― на малышах такие выглядят особенно трогательно ― Асия заметила медальон из нержавеющей стали. Там была гравировка: львёнок в поварском колпаке. Мило, но непохоже на детскую бижутерию.

Общий уход за сиротами был на хорошем уровне: еда, одежда, обучение. Игрушек мало, украшений крайне мало. Пластмассовое колечко с акриловым стразиком — роскошь. Такова общая политика.

Асия абсолютно ничего не понимала.

Девочка ― сирота…

С кем, почему она здесь?

Между тем, время для кого-то тянулось, для кого-то летело. Для Асии верно и то, и то. За три часа они с Мадиной успели стать лучшими подругами. Асия нарисовала для неё новую раскраску чёрным фломастером. А Мадина внезапно ― для неё! Они почти не разговаривали, общались взглядами: хорошо получается? Где добавить цветов, на кроне или под деревом? Обнимая девочку со стороны отсутствующей руки Асия чувствовала себя и её целым, общим теплом. Словно всегда так было. Так и должно быть.

Ровно в девять всех позвали в зал.

Мадина помахала ей на прощание.

Отдавшись фаталистичной покорности, Асия скучала на первой части совещания. Отчёты, отчёты...

На второй, банкетной части ― забыла кто она. Зачем она здесь.

Горничные принесли столовые приборы, хлеб и салаты.

Официанты поставили в ряд одинаковые мясные торты-желе. По краю шёл орнамент, сделанный пищевым серебром: львиная морда в поварском колпаке.

Асия впервые увидела блюдо известное узкому кругу приближённых, как «Счастливые Купидончики», проще: «Младенцы в студне». В действительности ― эмбрионы, мальчики, абортированные на последних сроках.

Студни были оформлены красиво: в просторном, высоком объёме удивительно прозрачного бульонного желе, над веточками укропа, над листиками кинзы, среди облачков белого перца свободно парили нежно-розовые тельца. Приукрашенные шеф-поваром, ангелочки вовсе не напоминали трупы.

— …попросим единственную даму за столом быть хозяйкой! ― прозвучал голос Деда.

Асия подчинилась.

Из-за долго специального маринования руки и ноги младенцев словно лишились костей. Резать легко. Черепа ― как застывший жир с паштетом внутри.

— Себе не забудьте положить, госпожа министр. Угощайтесь.

Асия проглотила, закрыв глаза. На фото это смотрелось, как гурманское наслаждение.

Но эмбрионы в желе были только прелюдией.

Не до, что было бы логично, а во время банкета гостей ожидала главная часть официального мероприятия. Награждения и наказания. Увольнения и повышения по службе. Тиран такое любил, в напряжении держать.

Ещё он любил, когда всё идёт в дело.

Перемена блюд.

Тела оцифрованных людей не захоранивались и не отдавались родственникам, а подлежали кремации в обязательном порядке. Исключение ― каннибальский банкет. Не в печь, так на сковородку.

Перед каждым из присутствующих официанты поставили ему лично предназначенную тарелку: жареные рёбрышки. Грудные клетки, внутрь которых, ладонями наверх сложены две руки, держащие хлебец в виде сердца. На нем, как ювелирное украшение на подушечке, лежал овеществлённый выговор или поощрение. Для кого-то знак отличия, для другого монета ― премия, для иных генеральские звёздочки. Штрафники получали оливку. Если она была обваляна в остром, испепеляюще-жгучем перце и рядом стакан молока, то это ещё ничего. Какое-то наказание, какое-то понижение в чине. Просто оливка ― оливка и есть ― пли! Марш в оцифровочную. Не хочешь позора, чтобы тебя волоком тащили, сам отправляйся на минус третий этаж.

Поставленное перед Асией блюдо было устроено иначе: грудная клетка из ржаной выпечки, а внутри единственная жареная рука. Маленькая, с крупной гвардейской звездой в ладошке.

Асия смотрела в центр лучей…

В центральную точку...

В одну точку…

Если она сейчас закричит, разорвётся пространство. Она уже не вынырнет из этого крика. Не сможет остановиться.

Тиран возвестил:

— Столичное ведомство понесло тяжёлую утрату. Генерал ДЭВа внезапно скончался по причине конфликта двух жидкостей в организме.

Имелось в виду: бухим полез купаться.

Такая себе шутка. Но кто-то из претендентов на место хихикнул. Его ждал облом.

Обернувшись к Асии, вперившись в неё, тиран с расстановкой продолжил:

— Освободилась главная должность. В агрегаторе запасов на изъятие. На продажу и специальное употребление. Поголовья от двух до пятнадцати лет. Было бы логично передать её министру Культуры иДетства. Что скажете, госпожа министр?

Кто-то слева толкнул ее локтем.

Асия встала. За дверью была Мадина. Девочка без одной руки. Тёплая девочка. В деловой папке Асии лежала её бумажная раскраска: цветущее дерево, груша и пёсик. Эти двое не отличались по размеру ― груша висела до земли с одной стороны от дерева, щенок сидел с другой.

Асия сказала да: я буду фильтровать поголовье на изъятие, продажу и специальное употребление. Буду делить его на тех, кто проживёт счастливое детство с матерью, кого выловят бичи, кто пойдёт в школу для одарённых, кого продадут иностранцам, кого разлучат с братом и сестрой, кому расти голубоглазым чертёнком, кому родиться с генетическими аномалиями…

Ей принесли френч. Асия надела. Дед взял звёздочку и прикрутил на единственный гвардейский погон. Дал в руку бокал с шампанским, стоявшим возле жаркого. Есть не заставил.

Выпили, аплодируя, всем столом.

Дед обернулся:

— Свободны.

Асия уходила последней.

Дверь захлопнулась перед её лицом.

— Я всё сделаю, — сказала Асия, оборачиваясь к цифровому чудовищу. ― Я всё поняла, я всё сделаю.

― Что ты поняла?

Дед взял её за волосы и влепил хлёсткую пощёчину. Ещё раз.

— Ты поняла, что искать ролики: «как в домашних условиях разобрать магнитного президента» не лучшая идея?

Она висела у него в руке, на зажатых в кулаке волосах.

— Я раскаиваюсь. Я полностью подчиняюсь.

Дед швырнул её за порог, вытер о пиджак руку и силой захлопнул дверь с доводчиком.

— Асия, — выговаривал Юрик, ― я не думаю, что это была её рука, я уже столько мистификаций повидал… Забудь и пойми главное: покорность. Будь послушной. Это хорошо, это правильно, это наилучший вариант. Оглянись: кто сопротивлялся и добился чего-либо? Не дури. Слушай приказы внимательно. Исполняй бегом, исполняй буквально. Поверь мне, чем покорней ты будешь, тем больше найдёшь пространства для манёвра.

— Юрий Александрович, он не отнимет мою девочку? Мою Мадину, нет?

— Всё, что он хочет, Асия, не видеть тебя и не слышать. Служи. Работай с полной отдачей, и вы обе будете в безопасности.

«Как она разом повзрослела, ― задумался Юрик. ― Так бывает лишь с появлением детей, хоть бы и приёмных».

― Бери неделю отпуска, оформляй удочерение и обустраивайся с ребёнком. Иди теперь.

Асия ушла.

Дедов видеозвонок подмигивал с монитора.

— Как собачонка твоя шелудивая?

— Хорошо.

— Выдели ей кабинет в наружном гвардейском корпусе, там с угла, на первом этаже. Не хочу, чтобы в Резиденции всякая шваль туда-сюда бегала не по делу… которая право и лево не различает.

― В смысле?

Дед проговорился! Чисто по-человечески, даром что цифровой тиран. Съезжать с темы не стал, фыркнул сердито:

― Да будь у этой сиротки реально две левые руки, я для такого мутанта получше бы применение нашёл! Забудь, что сказал. Иначе не прощу!

― Лев Максимилианович, я само воплощённое молчание.

― Что, Юрка, увёл я у тебя девку? То-то!.. Ребёнка ей заделал и увёл ― одним днём! Учись!

Да, это было так. Выражение, с которым Асия ещё вчера заглядывала в лицо своего спасителя, пропало в отстранённом, перекроенном болью, новом взгляде. Юрику она по-прежнему была благодарна, но…

Асия услышала его совет. Решила всеми силами искать пространство для маневра и при этом не думать. Не думать. Не думать…

Дед был ещё на связи:

— Предаст меня собачонка твоя шелудивая.

— Ни в коем случае! Я ручаюсь.

— Предаст.

— Нет…

— Юра! Если уж ты на голову скорбный, так слушай хотя бы! Я сказал: предаст! Жертва она, понимаешь ли… Не исчадие ада в цитадели зла, но жертва психологического насилия… Предаст и скинет. Собачонка твоя шелудивая будет следующим президентом после меня. То-то смеху будет!

Юрик счёл последнее за очень специфическое чувство юмора.

На всякий случай он переспросил:

— Лев Максимилианович, я могу считать, что экзекуция на этом закончена?

— Можешь.

-----------------------------------------------------

14. Под железной рукой. Воля его

-----------------------------------------------------

После разговора с Пал Семёнычем, начальником дедовой охраны, Юрик осознал причину своего мутного беспокойства, неотвратимо нараставшего последние несколько лет. Безопасность, именно. Дед возвышался над эпохой, как тысячелетняя секвойя в чистом поле ― ужасающе на виду. Мощная, но разве не открытая всем ветрам? В чём коренится его непостижимая уникальность? Как возможно, что из-за границы нет вестей ни о ком подобном?

До приснопамятного момента оцифровки Юрик вникал в процесс, насколько мог, насколько позволяло образование. Став номинальным соправителем, не имел времени, фактически вернувшись к роли лакея при расширенных полномочиях.

Логично, что Дед сам занимается своим виртуальным и физическим благополучием! Но для соправителя такое положение вещей оказалось наиболее тревожащим слепым пятном. Не на периферии зрения, а в центре, в фокусе.

Контролировать работу персональной бионической лаборатории тирана, Юрику никто не запрещал, хотя и распоряжения такого не было. Что ж, он воспользовался этой должностной лакуной, за полчаса предупредив о своём визите и требуемом отчёте. Если б он видел глаза лаборантов, попадавших в обморок от такого известия, как костяшки домино, он бы расхохотался. Юрик не думал подлавливать их на чём-либо, он реально ждал всесторонний обзор ситуации.

В одиночестве, для удовольствия Юрик часто ходил симом по виртуальной Резиденции Шандал. Как будто ему реальной не достаточно. Из оцифрованных существ там по-прежнему жили дикие серые и ручные белые крысы. Всё. Они прогрызали стены, востанавливающиеся при каждом обновлении, дрались, играли, пищали, носились галопом. Отлично себя чувствовали. А оцифрованные люди? Почему не имеют досуга, почему закрыты в пределах фирм? Их состояние мало-мальски не похоже на крысиное благополучие.

Ещё до визуализаций Юрик спросил у тирана один раз напрямую:

— Они живы? Они существуют? Или всё вообще, созданная вами, симуляция, а оцифровка — это просто эвтаназия?

Всё-таки, если не лукавить… Зал оцифровки — это помещение для казни, расстрельная. Ряды капсул, как зевающие приоткрытые фисташки. Катапульты на тот свет.

— Жы-ы-вы! Ты что? — насмешливо, басом протрубил Дед. ― Стоило бы возиться!

— Окей, понял: не моя проблема.

Дед закатил глаза куда-то в верхний левый угол вселенной и сделал жест, словно лампочку вкручивал:

— Да нет, Юра, вообще не проблема. Я толком объяснить не могу, 3Д очки этого не покажут. Как бы тебе сказать… Это здесь я царь, а там я бог, Юра.

Человеческие обитатели цифровой Резиденции Шандал были связанны по рукам и ногам невозможностью отвернуться, забыть о существовании тирана. Не потому что этот зверь вдруг выскочит и загрызёт. А потому что его воля давала импульс их целенаправленному действию. Самому течению времени. Без цели, без расстояния до цели они не могли жить. Пространство схлопывалось. Виртуальную личность развеивал ужас клаустрофобии. С боязнью высоты его тоже можно сравнить.

Бионический отдел на минус шестом этаже.

Подобострастно встреченный мужчиной и женщиной, Юрик прошёл в небольшой холл-кафе для отдыха.

Расположились…

Полукруг стола охватывал двоих его визави, прижимая к тёмному экрану. Юрик сел с выгнутой стороны на барный стул, огляделся… Спешно, навалом убранные, стулья и столы торчали ножками из угла комнаты. Имитация двух окон — световые рамки. Как трогательно… И что, помогает?

Замершие перед ним сотрудники принадлежали в двум смежным отделам. Парень ― хакер, он шерстил на предмет успехов других государств. Женщина из лаборатории диджитал этологии и бихевиоризма. Юрика больше интересовало второе.

Какие же они разные...

Нервозность железной дамочки выдавали только избыточно поспешные ответы. Она была стройная, самоуверенная и очень неприятная: глубоко вырезанные ноздри, тонкая жилистая шея. Подбородок, раздвоенный глубокой ямочкой. Лицо-гвоздодёр. Так и мерещатся на шёлковом воротнике лычки, на мини-юбке ― лампасы.

Парень с заискивающей улыбкой глядел в сторону. Отвечая, он извивался так, будто пять минут назад взломал дедов электронный кошелёк и был пойман за шкирку.

Юрик решил сначала закрыть актуально волновавшую его тему личной безопасности. Прояснить для себя ситуацию с паролями тирана.

— Настолько защищён от взлома переход его личности между корпусами-носителями?

— Полностью… — прошептал парень и тут же сипло дал петуха. — Нет точки, где возможен перехват! Всё происходит внутри одной сети, принадлежащей одному пользователю!

— В таком случае… Взлом одного корпуса будет являться взломом всей сети? При заражении, к примеру, вирус от одного носителя беспрепятственно распространится на всех?

— В той же мере, в которой это угрожало бы органам физического тела. При сохранном интеллекте и отличном иммунитете. Другое сравнение: угроза коллективу в офисе, где полно видеокамер и секьюрити. Пользователь имеет возможность распознать троян или попытку подобрать пароль на самых ранних уровнях и защититься, как ему угодно. Человек принял бы антибиотик. Диверсанта сдали бы в полицию, заболевшего чумой сотрудника изолировали…

Дамочка-гвоздодёр вклинилась:

— Убили и сожгли.

Парень согласился:

— Да, Лев Максимилианович сделал ставку на количество корпусов. Чинить нет необходимости.

— Много было совершено таких попыток за последний год из-за границы?

— Около полутора тысяч.

Юрик присвистнул, несколько разрядив атмосферу допроса.

Парень замотал головой:

— Юрий Александрович, вероятно, мне следует уточнить... Это не так, будто снайпера подослали. Это, как летом в окно комары залетают. Ну, жужжат и жужжат… Человек и не заметит, что прихлопнул комара, почесавшись во сне. Атака, способная повредить систему, должна быть подобна обрушению потолка. Но и тогда Лев Максимилианович элементарно поменяет корпус, только не прямо: уйдёт в личную сеть, в облачные хранилища и оттуда вернётся… Менингит, образно говоря, для него не опасен. А непосредственный переход из проблемного корпуса в новый занимает доли секунды.

— Тогда что стало бы условным обрушением потолка?

Дамочка-гвоздодёр сказала:

— Не потолок точно. Падение метеорита.

Парень кивнул:

— Лично я вижу, как наиболее вероятную опасность, команду на банальный перегрев. Задействование слишком большого разнопланового ресурса. Лев Максимилианович злоупотребляет этим! В отделе бионики не раз предупреждали. У его корпусов нет жидкостного охлаждения. Принудительная вентиляция, имитирующая дыхание, очень слаба. Не рассчитана на эту функцию. Его корпуса долговечны, устойчивы к механическим воздействиям и агрессивным средам, энергетически малозатратны, рассчитаны на высокие физические нагрузки. Но при этом ― на два-три мыслительных процесса, аналогичных человеческой многозадачности. Возможно… пять. Но не двадцать пять параллельно!

Очень похоже на Деда.

— Пароли внутри системы есть? Для перехода между корпусами? Почему их нельзя взломать?

— Они есть только в динамике. Каждый корпус находится в режиме ожидания, поддерживая минимальный уровень энергии. Почти вся она тратится на обмен с другими корпусами рандомными, со скоростью света обновляемыми, паролями. Актуальный корпус использует одноразовый ключ непосредственно перед входом, по определению чистый. Вход его обнуляет. Запросить пароль ко входу в актуальный корпус, тот, в котором находится личность, невозможно.

Дамочка встряла:

— Это личность. Цифровая личность. Она идентична лицу и телу, то есть, сложному переплетающемуся потоку сигналов от органов чувств, эмоций, воспоминаний и предпочтений. Лев Максимилианович может включать простые функции в остальных корпусах: воспроизведение речи, перемещение без особых препятствий. Всё то, что могут роботы, уровня пылесоса, не более того… Нет, ещё ― конкретные алгоритмы самозащиты и самоликвидации. В цифровом мире он способен управлять тысячами аватаров любой внешности и поведения. Но это будут всего лишь симы, искусственный интеллект с достойным, но не человеческим уровнем реагирования.

Юрик потянулся за минералкой.

— Благодарю. Теперь об остальном мире. С момента оцифровки Льва Максимилиановича сколько появилось в других странах аналогичных персон? Какой процент из них совершил обратный переход и в какие корпуса?

Дамочка-гвоздодёр вытянулась ещё прямей:

— Ноль и ноль.

Юрик наклонил голову, прислушиваясь к внезапной тишине.

Парень-хакер кивнул и добавил:

— У нас хорошая разведка.

Стало как-то жутковато.

На парне лица не было, словно Юрик заподозрил его в саботаже или непрофессионализме. Между прочим, хакерский отдел был накрыт двумя как бы аналогичными, но созданными специально для внешней и внутренней слежки. Не только Юрику сложно поверить, что отсутствие сведений у разведчика не вина, а результат добросовестной работы. Можно найти секрет, можно — пустоту.

Дамочка-гвоздодёр обернулась к парню и тот ещё раз подтвердил:

— Ноль. Все крупные лаборатории говорят о полном отсутствии успеха. У них даже финансирование сократилось. Потому что, ну, сколько можно? С животными почти сплошные удачи. Цифровой мир полон грызунов, насекомых…

— Голубей, — подсказал Юрик, задумавшись, и попал в точку.

Так возникают легенды: на пустом месте. Он перепугал собеседников ещё хуже прежнего. Голубь был оцифрован пока лишь один. Для будущего виртуального парка. Сообщение о нём готовилось в вечернем отчете.

— Людей нет? Причина?

Дамочка-гвоздодёр покачала головой:

— Мы не знаем. У нас нет ответа. Есть гипотеза. Чтобы удостовериться, нужны воспроизводимые эксперименты на людях. Для иностранных лабораторий они попали под заперт. В нашей они проваливались. До определённого момента…

— На какой стадии проваливались? Кстати, сколько человек в среднем вы оцифровываете за день?

— От полутора до трёх с половиной десятков. Девяносто девять процентов успеха пришло с тех пор, как Лев Максимилианович начал сам заканчивать оцифровку.

— Слушаю гипотезу.

— Страх плюс инерция. Люди умирали от паники и, главное, от того что были ориентированы на смерть. Оцифровка заранее воспринимается ими, как гибель своего тела, цифровая эвтаназия.

Юрик возразил:

— В случае Льва Максимилиановича это не помешало. Не знаю, как насчёт паники, он всегда отличался поразительным хладнокровием, но готовность к смерти белкового тела была ― факт. Всё решилось в шаге от неё.

Дамочка-гвоздодёр сверкнула глазами:

— Он сделал это шаг сам. Они не могут. Вот разница. Не могут перешагнуть свой страх.

— Я знаю. Но если конкретизировать… В чём проблема? Необходимо сделать волевое усилие при переходе внутри капсулы? Какое-то специфическое запредельное усилие?

Парень, в одном из первых экспериментов потерявший близкого друга, ― любознательного, отчаянного, настоящего учёного, ― мотнул головой:

— Некоторые могут. Они погибают на той стороне, не прожив и дня.

Юрик слегка разозлился и, бессознательно копируя шефа, повторил вопрос тише, медленней:

— Так в чём разница?

Собеседники переглянулись.

— Версия как бы непрофессиональная… Родившаяся между отделами, за общим столом, — сказал парень, — но если позволите… Разница в том, где мы находимся, а именно ― в цифровой Резиденции Шандал. Льву Максимилиановичу было куда уходить. Теперь ему есть куда забирать других. Резиденция воспроизведена заранее и до мельчайших деталей. Наш ум — отражение нашей среды обитания. Ни для кого другого не оказался так дорог, ― и так подробно воспроизведён! ― его дом. Некоторые придумывали себе заранее какие-то улучшенные, оригинальные жилища. Но это так не работает. Получалась не радость возвращения домой, а паника. Множество незнакомых цифровых вещей изобличает их единый вкус. Они разные, но одинаково чужие.

— Разве ассоциации не появляются заново? Я точно знаю, что да, от негативных до нейтральных и вызывающих привязанность.

— В том-то и дело, что ассоциации возникают с нормальной человеческой скоростью. А паника убивает за минуты, за несколько часов. Люди просто не доживали. Волевое усилие при оцифровке ― отпустить аналоговый мир и шагнуть в виртуальный ― подобно прыжку с самолёта. Недостаточно быть храбрым. Чтобы приземлиться, нужен парашют. Хотя бы сутки на приземление нужны, чтобы опускаться и видеть куда.

— То есть, решающую роль сыграла величина и детализация Резиденции Шандал?

— Мы полагаем, не только…

— Власть, — сказала дамочка, задрав подбородок-гвоздодёр ещё выше. ― Неразрывная с ней власть.

Парень подхватил мысль:

— Для цифровой личности Резиденция ― не больше гроба. Тело и гроб, считай, равновеликие. Блуждание в более широком пространстве — та же паника среди миллиарда однотипно чужих вещей. Сознание власти даёт опору. Если простыми словами, даёт ощущение: «Это моё. Я ― тот, кто этим распоряжается».

Юрик понимающе кивнул:

— Обладаю, следовательно, существую.

— Власть — это глагол, действие… — надменно, с горечью хронически непонятого человека, закончила мысль дамочка. ― Резиденция Шандал не музейные комнаты. Это имя собственное: Властная Резиденция Шандал. Лев Максимилианович держит её в кулаке. Там есть его и только его воля.

«Короче, Дед уникум, потому что уникум. Чего тут непонятного».

Юрик вдруг, как по щелчку пальцев, мысленно увидел всё, что слышал от Деда. Как внутри капсулы эвтаназии он протягивает умирающему руку и ведёт за собой. Такая феноменальная, невыразимая словами рука: цифровая для того, кто протягивает, аналоговая для того, кто за неё хватается.

«…и впоследствии на той стороне они живут его приказами, как его милостью. У кого не было силы воли, у того не будет и свободы воли. Дед не рисовался, философствуя об этом… Он реально бог для них».

Юрик отключился от происходящего. Голос продолжал зудеть в унисон:

— Они собаки. Собаку нельзя оцифровать в дракона. Лев Максимилианович единственный, единственный, единственный…

Лицо дамочки сияло неприкрытым восхищением. Дед одной левой добился, чего хотел — священного трепета перед оцифровкой. Фанатичной преданности. Это глубже страха, гораздо глубже. Это мощное оружие. Учёных нормально стерегут, но главный сторож внутри — вера, страх, почтение. Ощущение причастности к его могуществу. А ведь Дед с его мизогинией допустил бы эту дамочку разве до своей ширинки под столом. На четвереньках подползла и так же убралась бы из кабинета.

— Каков же феномен самого парашюта? ― спросил Юрик. ― Что смягчает удар, растягивая приземление на сутки?

— Доминанта, — сказал парень. — Очень сильная доминанта в сознании. Тут и проблема. Из-за неё в иностранных лабораторияхпошли заперты на исследования.

— А именно?

— Понимаете, Юрий Александрович, человек так устроен, что большая доминанта не может быть положительной… Нужна реальная боль, предустановленная до оцифровки, длящаяся после неё. Физическая, душевная. Сильный гнев, ненависть. Но не страх. Страх избегает. Необходимо то, что атакует. Да, именно, гнев и ненависть, как чувства социального животного. Страстное побуждение… например, отомстить. За предательство. За несправедливость. Жажда восстановить порядок вещей. Парадокс, необходим звериный импульс на интеллектуальной базе. На человеческой базе высшей нервной системы. Предвижу ваш контраргумент: а половой аффект? Разве не отчаянное стремление к доминанте? Так вот, нет! Он гораздо слабей, как вторичное проявление того же гнева. Любовная тяга к пенетрации даже близко не созидательна. Природа отшлифовала изнасилование до совокупления, но камень остался камнем. Необходимо сердечное чувство, горячая жажда мести. Вот она-то разрушительна лишь на первый взгляд. Месть ― не реквием по осквернённому прошлому и убитому будущему.

Дамочка-гвоздодёр поддержала, но звучало это как возражение:

― В бытовых оценочных терминах выражаясь: по растоптанной вере и абортированной надежде.

― Месть ― стремление что-то исправить. Выстроить новый, лучший мир. Что Лев Максимилианович и делает с феноменальным успехом, с нашей скромной помощью, ― парень рассмеялся. ― В общем, вы поняли, Юрий Александрович, тут собрались убеждённые государственники! Система превыше всего. Иерархия. Нерушимый законный порядок.

Юрик молчал…

Юрик-предатель. Шарахнувший боса рожей в циферблат напольных часов. Кинувший его в аду команд: «поиск ошибок», «перезагрузка». По невнимательности, да, но на целые сутки. Какая ненависть бушевала тогда в цифровом тиране... Какую боль причинил, Юрику думать не хотелось.

Парень, забывшись, глотнул минералку из его бутылки, перевёл дух и резюмировал:

— Для иностранных лабораторий всё это в целом — непреодолимое препятствие. Могу предположить, что они добились бы некоторого прогресса, работая с психически больными и маньяками, но всё же… нет. Первые недостаточно исследованы. Лишку хаоса. Маньяки, как правило, расчётливые подонки. Эти добровольного согласия не дадут. В странах с высоким научным уровнем там, ну, вы понимаете, сплошной гуманизм… Они, может, и догадались кое о чём… Но кто ж им даст попробовать? Цифровую эвтаназию и без того пытаются окончательно запретить, как эксперименты на людях. Стоп машина. Они, конечно, ищут ходы, чего-то пытаются внушать, диктовать человеку, лежащему в капсуле оцифровки: чувствуй то, думай это, симфонию послушай, фильмец посмотри… Мы тоже пытались… Но ведь личность нельзя сымитировать. Тем более на пороге смерти. Она не может притвориться сама перед собой. Не до того ей…

Юрик встал и вышел. Без слова.

Два сердечных приступа были обеспечены его собеседникам, если бы на пороге он не разминулся с завлабом по организационным вопросам:

— Выдай ребятам двойную премию и остальным сотрудникам обычную.

-----------------------------------------------------

15. Под железной рукой. Его старое мясо

-----------------------------------------------------

Тиран был прав, докапываясь до его здоровья. Негодный режим труда и отдыха подорвал иммунитет, на несколько дней Юрик провалился в тяжелейший грипп, с жаром, с галлюцинациями.

Всю жизнь повторявший себе идиотскую, чеканную формулировку: «Не надо лезть, куда не надо», он снова полез… Молодец, что… Это стало последней каплей. Накануне ему попались документы по запрещённой и цифровой фармакологии. Незапароленная папка. С фото и видео. Вот зачем открыл?

Со времени воцарения, тиран лично вёл эту тему, крайне выгодную на экспорт. Что заказывали, то делал. Всё равно результаты исследований у него не отнять. Переписка велась шифрами, актуальными только для конкретных заказчиков и отделов. Юрик до них касания не имел. Дед запретил его информировать.

Совершенно случайно Юрик заметил нешифрованное название папки: «Лаборатория СЦИНК-2, проект Мясо до костей» и кликнул по ней. Тирану это стало известно через пять минут. Допустивший оплошность сотрудник оказался разобран на запчасти раньше, чем папка была закрыта, что прибавило Юрику мучений совести. Тот случай, когда Дед был прямо в бешенстве.

Внутри находились результаты уже проведённого эксперимента на живых людях испытания и подготовка к цифровому. Не иностранный заказ, своё. Дед продолжал исследовать тему морфологических изменений в цифровом теле. Откуда и докуда его можно пересобирать, не затронув рассудка?

Фармацевты тестировали препарат, после введения которого начинали чесаться кости в теле. Нестерпимо. Результат ожидаем ― подопытный ногтями содрал мясо до костей. Он был под анальгетиками. Это возможно, щекотка и боль ― параллельные раздражители. Следующий эксперимент проводился без анальгетиков. Результат тот же. Видеофиксация ― туши свет…

Интересно… Дед отправил данные СЦИНКам-2 и ждал от них перенос эксперимента на цифровые тела. Как там с инстинктом самосохранения? На каком этапе наступит распад сознания? Или не наступит? Когда цифровой раб осознает собственное тело в качестве объекта действия, не сделает ли это его автономным? Если можно начать чесаться, то можно и остановиться. Получив антидот, можно пребывать в покое. Научит ли это цифрового раба пребывать в бездеятельном покое?

Результаты, находящиеся в подпапке, оказались ошеломительными.

Виртуальная чесотка невозможна как таковая!

Дед по себе знал, что в цифре человека легко подвергнуть боли любой степени, но динамики у неё не будет. Без дополнительного воздействия она не усилится и не затихнет. Получается, там боль, как бы статика. Щекотка ― динамика по своей природе?

Ладно, зафиксировали.

СЦИНКи продолжали наблюдать, и дальше началось странное…

Подопытные начали демонстрировать то, что недоумевающий лаборант назвал «слепым поисковым поведением». Виртуальный офисный работник, чем бы ни занимался, при этом бессознательно шарил по столу, словно в поисках какой-то мелочи, или оглядывался, или проверял карманы. Дополнительно введённые факторы показали, что эти люди обрели слепоту к вещам, ― в пересчёте на пропорции аналогового мира, ― меньше или уже, чем две десятых миллиметра… Но это никак не объясняло их поисковой активности.

Реально интересно... Дед оценил.

Предыдущего Юрику, видимо, показалось мало. Словно загипнотизированный, он кликнул на вторую подпапку.

Она содержала непосредственно каталог вивария: таблицы индексов подопытных, без имён.

Заготовки для экспериментальной цифровой фармакологии ― они ещё не попали к СЦИНКам, но были уже давно им отданы.

Впечатляет.

Сотни досье ― анимированной плиткой.

Поскольку органы чувств обращены наружу, а самосознание ― интересовавшее Деда ― находится умозрительно внутри, на иконках дизайнер СЦИНКов как бы вывернул цифровых людей наизнанку. Не кишками наружу, а остальным внутрь. Головы и конечности были заключёны в туловище, как в бесформенном бурдюке. Они там двигались, дёргались, проступали явственными очертаниями. Перевёрнутое лицо прижималось к стенке мешка, грызло её. Сама бурдючная кожа сморщивалась извилинами, становилась корой головного мозга. При наведении курсора в определённую область била тонкая горизонтальная молния. Над ней шло название эксперимента, для которого приготовлено досье.

Удобная анимация.

«Эта эстетка неизбежна, ― внезапно понял Юрик. ― Крипота, лютая жесть не украшение, а конструктивная часть системы. Как беспардонность дурака. Имена обречённых не могут храниться в нейтральным каталоге. Пул СЦИНКов должен иметь своё лицо: в него смотрят ― его обретают, его обретают ― в него смотрят, от палача до дизайнера, все во всех. Форма и функция неразделимы. Казалось бы, как иначе? Но это великое открытие, ― он усмехнулся, ― каждый делает заново».

Юрик завис между двух порывов: сию секунду выдать себя: кликнуть и удалить несколько досье целиком? Наверняка бесполезно. Или скопировать индексы и потом как-нибудь втихаря… Что? Именно этого ему отчаянно не хотелось ― вписываться, разбираться.

Кликнул: удалить. Где-то по центру плитки.

Вся папка исчезла, как не бывало.

Перед глазами живые мясные кегли всё ещё раскачивались подобно неваляшкам ― туда-сюда…

Такие вещи Юрика просто убивали.

«Самое забавное, ― подумал он, ― что наверняка когда-то этот массив экспериментов на людях принесёт пользу… Им ещё и памятник поставят... В виде бронзовой неваляшки с ничьим лицом.

Когда Юрик выбрался из гриппозной горячки, память про жуткую папку будто вырезали.

Зато доклад персональной бионической лаборатории тирана он помнил во всех деталях.

«Какой шквал ненависти Дед ― виртуальное, полностью зависевшее от меня, существо ― испытал в те проклятые сутки! Какое унижение. Да и просто мучение, зверское мучение цифровой перепроверки: ежесекундно разбираемый и собираемый заново. А как теперь он должен чувствовать себя, зная, что ключевые факторы выживания: предательство и жажда мести?»

Долго идти... Почему не сделать дополнительные переходы между корпусами! Галереи какие-нибудь, но нет. Пульсирует фиолетовыми лампами, тянется и тянется единственный коридор.

Юрика толкала в спину иррациональная потребность взглянуть Деду в глаза. Спешкой он обгонял мысль о ненужности каких-либо слов, когда всё ясно по факту. Но дело не в фактах, и он ускорял шаг. Не хотел, чтобы рассудочность затормозила его. Не хотел думать, как начнёт разговор. Пускай оно всё само. Зачем?.. Что тиран уготовил ему в дальнейшем, на то его воля. Так зачем? Надо.

Предал, да, но ведь ничего не отнял. Всё вернул, удвоив. Теперь у тирана две Резиденции. Одна краше другой. В грандиознейшем из сооружений ― цифровой Резиденции Шандал каждый предмет воспроизведён с максимальной точностью.

Кроме щётки для волос, Юрик её украл.

Она и теперь лежала в его портфеле. Сквозящая лакуна между двумя мирами: виртуальным и плотским. Так физическому телу принадлежат края раны, но не боль между ними. Боль не ему.

Не время для доклада. Юрик осознал, что нарушает регламент и на ходу воспользовался личной почтой тирана: можно зайти?

Вместо ответа обе сворки двери щёлкнули перед носом и захлопнулись, ветерком охладив затылок. Дед не любил открытых, общих пространств. «В кабинет случайно заглянули», «свет пробивался в дверную щель» ― это не про него. Цифровая часть тирана требовала, чтобы всё хранилось или происходило «в одной папке», одной программе, одном помещении.

Ничего не скроешь…

Дед, хмыкая, щёлкал по таймингу разговора между Юриком и цифровиками.

― Ой, как интересно… И что же тебя сподвигло, Юра?

― Лев Максимилианович, для вас тоже это было открытием ― ваше одиночество в цифровом мире?

― Нуу… Дааа… ― пробасил тиран. ― Я долго не понимал кто, какой магией, на каком уровне скрывает от меня других виртуальных людей! Не мог поверить, что один такой. Паранойя у меня почти развилась. Не мог поверить и всё тут!

Юрик потоптался на месте и решил-таки выложить краденную щётку на стол.

Дед скривился:

― Зачем припёр? Ненавижу.

В новой ипостаси ему достаточно пятернёй по шевелюре провести.

Юрику не приходило в голову, что для умирающего тирана эта щётка тоже была символом унижения. Символом зависимости. Для них обоих: кто причёсывал и кого.

― Прошу извинить. Лев Максимилианович, а когда, если позволите, вы намерены отмстить мне за предательство?

Дед подошёл вплотную и глянул на него, как на умственно отсталого:

― За что мстить-то, Юра? За четверть века службы? За то, что единственный человек, отдававший мне своё время без остатка, перманентно испытывал животную ненависть и всё равно терпел? Так это моя вина. Без отпусков, без слова благодарности... Меня Пашка выносить не мог! До сих пор побаивается… А ты мог. За то, что мечтал долбануть меня таблом об стену? Я это заслужил. У меня было время пересмотреть прошлое. Я же не сплю, Юра. А ты спишь? Скажи правду, ты видишь сны?

― Да.

― И что тебе снилось? Последнее?

― Вы. Как будто вы себя проглотили...

После гриппа, после всех открытий у Юрика не было ресурса сопротивляться и выдумывать.

― Как будто я ослушался... Но это не так, я исполнил ваш приказ. Как будто ваше тело до сих пор находится в морге, в той самой капсуле. Вы подняли крышку и проглотили себя. Как питон. Целиком. Так не может быть, но сну ведь безразлично.

― А ты что делал? Там в морге что ты делал?

― Я дрался.

Горячечный бред Юрик помнил отлично. Предельное отчаянье, чудовищную жажду защитить, омерзительное бессилие рук и раздирающий ужас.

Юрик и наяву дрался, буянил.

С температурой под сорок. Возле колумбария. Ещё не понимая, что болен.

Теряя сознание, Юрик отправился именно к этой стене, к урне с прахом. Что-то его вело... Люди же иногда ходят на кладбища. Зачем ходить на кладбище? Вот уж дурацкое занятие, всегда так считал.

Он не замечал фельдшеров, с перепугу вызвавших тирана. Он кричал ему:

― Ненавижу! Я ненавижу вас, вы его убили!

А тот в ум не мог взять, что речь про него самого. Решил, что отправил на цифровую эвтаназию кого-то особо близкого своему соправителю.

Дед оправдывался:

― Я же не нарочно! Я даже не знаю, о ком ты! Чего не предупредил? Дай мне список людей, кого не трогать!

Юрика принесло не в колумбарий, а в тот ― прежний! ― кабинет. К тому ― прежнему! ― ещё не цифровому тирану, чьих сил хватало сидеть в кресле и ненавидеть всех и вся.

Только один раз посмотреть на него ― ещё живого, бледного… Подобного вытекающему свечному огарку: шириной с блюдце, высотой с палец. Жизнь которого тоньше восковой стенки, короче истекающих минут.

Один единственный раз сказать «доброе утро» без ненависти...

Взять эту проклятую щётку и причесать чёрно-седую гриву тирана без ненависти…

Рассказать новости, услышать после всех язвительных эскапад короткую похвалу и сердечно поблагодарить за неё…

Один раз!

У него сводило горло, болело под ключицами от невозможности разрыдаться.

Словно там был поворот, трамвайное кольцо. Угол Кленовой и Парковой. Жёлтый с полоской трамвай. Юрик опаздывает, но успеет. Поднимется в первый вагон… Сядет напротив Деда. В окне побежит светотень… Трамвай едет, задевая ветки разросшихся клёнов. Короткий маршрут, следующая конечная ― остановка Зоосад. Не раскопанный, дождливый, грязный. А правильный ― где много лимонно-рыжего света. Который под обезболивающими вспоминал Дед: «Юра, пошлём всех и пойдём в зоопарк?» Они купят мороженое, посмотрят оленей… Кого ещё? Да неважно. Орла на белой скале... Их обгонит, катающая детей, тележка с пони. Они выйдут к альпийским горкам. Обойдут настоящую карусель…

Невинный мираж, как и всё прочее, утонувший в слепой монолитной ненависти.

Какой абсурд: раскаянье жгло, а гнев стал только сильней! Он весь обратился на нового Деда ― в железном корпусе! Его ненавидел, его обвинял! Словно мясного предыдущего коварством одолел этот железный. А не Юрик заморочил ему голову, побуждая к цифровой эвтаназии, и добился-таки своего!

Новообретённого хозяина Юрик вовсе не считал зомби или машиной! Искренне уважал. Ценил как босса. Восхищался им как правителем: феноменальной расчётливостью, непреклонной волей, юношеским умением рисковать. Но нужен ему был тот ― из мяса и крови! Прежний, слабый! Который нуждался в нём! Ждал его ранним утром, тяжело сидя в кресле. Только он мог простить. Он мог всё исправить. Всё оправдать ― одним ласковым словом, пожатием широкой, слабой ладони.

Сто раз Юрик проклял тот день, когда отдал кремировать тело! Хоть частью рассудка он сознавал, что паломничество к куску замороженного мяса не довело бы его до добра.

― Юра, ты ешь витамины?

― Что?

― Коновалы мне докладывают, что ты их не слушаешься. Почему, Юра? Ты проигнорировал уже пятую диспансеризацию, а в моей Резиденции надо исполнять мои законы. Думал, только на горничных распространяется? Либо ты идёшь к фельдшерам и меняешь свою кровь на банку с витаминами, либо идёшь к чертям собачьим ― в годовой отпуск…

― Не надо! Я буду витамины!

― Твоё физическое состояние ― мой интерес, Юра.

― Да, Лев Максимилианович.

Дед погладил сверху вниз лацканы его пиджака:

― Тут всё моё, понимаешь? В этой стране всё моё.

― Ваше.

― И все мои.

― Все.

― И соправитель тоже мой! Моя собственность.

― Вне всяких сомнений.

― Не дерзи! Попробуй только ослушаться… Знаешь, что я с тобой сделаю?

― Не представляю.

― А ничего! Я тебя прощу. И знаешь, почему? Никто мне тут не указ, вот почему, Юра.

― Лев Максимилианович, боюсь, вам уже есть, за что меня прощать. Я говорил с Пал Семёнычем явно в пику вашим интересам. Чем дальше шёл разговор, тем хуже. Я дебил. Очень сожалею.

― Это ничего, Юра, выбрось из головы. Ты был искренен, сколько могу судить, а Пашка умён. Запудрить ему мозги не получилось бы. Он услышал и сам сделает выводы. Пашка умней меня всегда был, ― Дед задумался и хмыкнул, ― а Оксанка умней его. Она самого начала против нашей дружбы настроена была. Всё убеждала Пашку не связываться со мной. Всё ругала меня... И такими, знаешь, интересными словами: он, говорит, душу чертям продал, а твою, Паша, ему на сдачу дали! Каково, а?

― Образно… Кстати, она передаёт вам приглашение в гости.

― Почему бы нет… Вот возьму и зайду! Когда последний раз виделись. Если уж сам Пашка против оцифровки, я её спрошу: что для тебе лучше? Мужик твой живой-оцифрованный или натурально мёртвый? С каким тебе будет веселее? Путь решает за своего подкаблучника! Не боится она меня… ― удручённо подытожил Дед.

― Мне тоже так показалась, Лев Максимилианович.

― А ты-то хоть боишься?

Юрик потёр лоб, из-под руки глянул и ответил:

― Нет, я тоже не боюсь.

― Да что же это за день такой! Ну, и живите, как знаете! Уйду я от вас в цифру насовсем! Никакого уважения…

В настроении Дед бывал артистичен.

Для Юрика и гнев, и юмор тирана шли в одну цену ― ломанный грош.

Прежде чем уйти, он повторился:

― Разрешите мне ещё раз покаяться за ту безобразную выходку.

Тиран вздохнул:

― Я живу благодаря тебе. Судьба так распорядилась, Юра, я верю в судьбу. Ты дурак, Юрка, ты ― единственный близкий мне человек. Настолько близкий, понимаешь? Как я могу тебя ненавидеть? Юра, уйди. Иди прочь, надоел.

Когда Дед волновался, он шепелявил, нервно облизывая губы. Не предназначенный к словам, раздвоенный кончик узкого языка мелькал из-под человеческого. Проблёскивала искра на зубах и ощущался едва слышный запах, как у бетона разогретого при сверлении.

Юрик вспомнил, что серия корпусов, на которой в итоге остановился выбор, называется «Апоптоз». Дед может использовать в пищу не только любой предмет, но и самого себя.

Он бессознательно пользовался этим, слизывая какую-то микронную часть с губ, чтобы энергия быстро шла под нёбо ― к плате личности.

Язык и плата личности ― вот минимальная форма, циста, в которой Дед может находиться около пяти сотен лет, пережидая неблагоприятные условия. Великую Эпидемию цифровой чумы… Падение астероида… Ядерную зиму… Глобальное мегхалаийское вымирание… Просьбы Юрика об оцифровке…

«Если в прошлое вернуться нельзя, то в цифру-то уйти можно? В будущее-то можно?.. Всем кроме только меня! Гонит, чтобы я снова не попросил… Нет надежды. Пятьсот лет отказов подряд ― всё, что меня ожидает: нет, нет, нет… Он и без тела, и без горла раздвоенным языком выговорит это железное слово».

11. Под железной рукой. Шлак его печей

Похожие статьи: