Незадолго до рассвета рядом с деревней проходила колонна военной техники. Семья Саеда жила в хижине стоявшей на краю, ближе других к дороге, и от лязга гусениц и работы мощных двигателей стало невозможно спать. Саед не любил просто валяться на кровати. Он встал и вышел из хижины, залез на крышу и наблюдал, как шли, освещая друг друга фарами, танки, бронемашины и транспортёры с солдатами. Сверху на них падал свет прожекторов пролетающих над колонной глайдеров. Были там и гусеничные роботы, и ракетные установки, и машины чудовищных размеров, ни названия, ни назначения которых Саед не знал.
— Саед, иди домой, — позвала его высунувшаяся из окна младшая сестра. Свет прожектора скользнул по её лицу, и она спряталась, завесив проём одеялом.
Из хижины вышел отец, потянулся, зевая, и стал растирать успевшие покрыться от ночной прохлады мурашками плечи. Саед напрягся, ожидая, что отец скажет зайти в дом, но тот достал из кармана трубку, забил табак и раскурил. В паузах между затяжками он что-то недовольно шептал себе под нос, внимательно рассматривая и провожая взглядом каждый танк и бронемашину. Докурив, вытряс пепел из трубки и, исподлобья посмотрев на Саеда, зашёл в хижину, так ничего и не сказав сыну.
Колонна войск новых хозяев двигалась к дальней переправе через Голубую, ближнюю давно разрушили. На горизонте, там, где просыпалось солнце, то и дело мелькали огни далёких взрывов. В той стороне находилась ближайшая к Мокано деревня, которую решили оборонять старые хозяева – силы корпорации Потт. Последние сражения, так или иначе, затронули все деревни в округе, и только Мокано оставалась не тронутой, но война доползла сюда всё равно. Сады и поля уничтожались, на их месте строились шахты и разбивались военные лагеря. Люди голодали, не хватало питьевой воды, беженцы искали здесь пристанища, — и за год, прошедший с тех пор, как с неба пришли новые хозяева, жизнь деревни сильно изменилась.
Как только последняя бронемашина скрылась за лесом, и рёв двигателей утих, из-за горизонта появилось солнце. Оно разлило свет по заброшенным полям и сожжённым садам. Скоро от его горячих лучей можно будет скрыться только в лесу. А пока прохладный утренний воздух и тихое пение птиц, доносящееся из леса, убаюкивали взбудораженных деревенских, «советовали» накрыться одеялом и провести несколько часов в царстве снов. Саед последовал этому «совету». Он плюхнулся на кровать, она привычно заскрипела. Уже успевший задремать отец проснулся, перевернулся на другой бок и проворчал:
— Вот и выспались в выходной.
* * *
Выходным был каждый десятый день, тогда староста доставал приёмник. Кто-то из нубиров приносил батарейки, найденные на Жёлтых полях, все замолкали, садились на холме вокруг высокого ветвистого дегона и окрестности наполнялись музыкой.
Саед помнил каждый час проведенный так в выходные. Шестнадцатилетний мальчишка – нубир, вблизи не видевший в своей жизни ничего интереснее отцовского трактора и не слышавший, до появления в деревне приёмника, ничего более приятного, чем вечернее мурлыканье вазгов, испытывал особенно тёплые чувства к передаваемой хозяевами музыке. Он не знал названий ни одной из звучавших мелодий, поэтому сам давал им имена. «Птичья», «цветочная», «железная»… А тем утром из приемника лилась самая необычная и красивая мелодия, ни разу не слышимая им до этого, её он назвал «жаркой».
От нежного, вкрадчивого вступления он проснулся и понял, что впервые проспал начало прослушивания. Стоя у алтаря Ядо, он произносил молитву так быстро, как дети считают до ста при игре в прятки, и надеялся, что этого никто не услышит. Далее мелодия развивалась стремительно, так же Саед нёсся по деревне, надевая на ходу майку. Чтобы не пропустить ни одного звука, он не позволял себе лишний вдох. Вот позади ржавая цистерна, остается преодолеть двор старика Бода и он на финишной прямой к холму с дегоном.
Резко завернув за дом и, едва не сорвав бельевую верёвку, Саед увидел хныкающую малышку Монифу. Мать девочки снова не разрешила ей пойти со всеми. Саед подхватил её, посадил себе на плечи и помчался к холму. Монифа чмокнула его в темечко и начала оттягивать попавшиеся под руки уши Саеда. От внезапной боли тот надул щеки, но не вскрикнул, ведь мелодия стала настолько прекрасной, что мальчишка хотел, чтобы остановилось его дико бьющееся сердце, заглушающее её звучание. Он подбежал к дереву, ссадил Монифу и отвесил ей легкий подзатыльник. Та состроила смешную рожицу и села около матери, строго осмотревшей сначала дочь, а затем нарушителя её наказа. Мальчик улыбнулся и пожал плечами. Женщина улыбнулась в ответ, — в деревне все любили Саеда.
Темп «жаркой» стал спадать, стремительность сменилась утомлённостью, затем снова появилась вкрадчивость, и затихающий перезвон завершил композицию.
Едва закончилась безумно понравившаяся Саеду мелодия, в небе появился наблюдатель хозяев. Его жужжание нельзя было ни с чем спутать, из-за него деревенские прозвали эти аппараты стальными мухами, хотя по размеру они были сравнимы со стервятниками. За ними всегда появлялся транспортёр с солдатами. Саед сперва расстроился, что солдаты прерывают прослушивание приёмника, но потом воодушевился возможностью обменять найденный несколько дней назад нур.
«Муха» сделала несколько кругов над деревней, зависала то над амбаром, то над цистерной с водой, крутила своими большими глазами что-то выискивая. Каждый мальчишка в Мокано мечтал управлять такой. Однажды Квадо–Ёж поймал муху старых хозяев рыболовной сетью, но его она слушаться не стала. Бедный глупый Квадо, за свою выходку он провисел на столбе под палящим солнцем три дня, больше он их не ловил.
Наблюдатель сделал последний круг и развернулся, взмыл высоко в небо и пропал из виду. А на дороге вдоль леса уже поднимал клубы пыли транспортёр.
Музыка смолкла и все – стар и млад, – бросились к площади у дома старосты, где всегда происходила раздача. Мальчишки-нубиры выбегали навстречу транспортёру, неслись рядом с машиной, глотая пыль, махали солдатам, сидящим на броне, кричали им приветствия, ведь иногда те могли угостить конфетой.
Не успела поднятая в воздух пыль догнать остановившийся транспортёр, как шумная толпа окружила его. «Возьмите этот пистолет, он почти цел!», — кричал один нубир и пытался допрыгнуть до сержанта, внимательно рассматривающего находки мальчишек. «У меня есть шлем! Шлем!», — вопил другой, стуча кулаком по своей голове, на которой был надет его нур. «Ранец, смотрите сержант, не простреленный, чистый», — протягивал свою находку вверх третий. А у Саеда были новехонькие бронированные сапоги, снятые с трупа одного из старых хозяев, и он не спешил, – знал, что разгонят.
— А теперь замолкните! – властно протянул сержант, его закрытый шлем переводил сказанное с языка хозяев на дэро и усиливал голос, – Ко мне будет подходить только тот, на кого я укажу.
Они взяли ранец у долговязого Гуту за канистру чистой воды и три пачки тойто. Кофи–Жук обменял тяжеленную треногу на шесть банок концентрата и шприц с лекарством для матери. А потом сержант пробасил:
— Подойди, Саед.
Имя мальчика он запомнил, когда тот снял с гусеничного робота гранатомёт и притащил на обмен. Бут и Бит, — так нубиры прозвали двух одинаковых с лица солдат, — еле затащили его в транспортёр. В тот день Саед прослыл первым силачом на деревне, две недели вся его семья ела пюре из тойто, а сам он впервые попробовал конфету, полученную в довесок от сержанта. За это Монифа прозвала его Саед-Муравей и прозвище прижилось.
За сапоги он попросил только воду, его сёстры недавно собрали много грибов – семье теперь было что есть, а вот отравленная старыми хозяевами вода в Голубой ещё не скоро станет пригодна для питья.
Повезло ещё троим, их семьи не будут голодать следующие семь дней, именно тогда в следующий раз появятся солдаты. И хотя у военных в транспортёре еще оставалась еда, они не стали менять её на безделушки, принесённые ребятами с поля. Не обращая внимания на кричащих, молящих и едва не бросающихся под колеса мальчишек, сержант развернул машину, транспортёр помчался на базу. Пыль медленно оседала на чёрные потные детские лица.
Слушать приёмник вернулись не все, только уверенные в том, что завтра им будет, чем пообедать. Снова громко заиграла музыка, заглушая рыдания сорвавшейся Тинаши – матери семерых детей. Под звучание «комариной» Саед увидел, как Кофи–Жук утешил её, отдал две банки. Жук никогда не забывал про Тинашу, — четвёртый сын был его, а другие папаши избегали девушку.
К полудню тень от дегона исчезла, жара становилась нестерпимой, слушатели начали расходиться. С прижавшимся к дереву и задремавшим старостой оставался только Саед, ждал, что повторят так понравившуюся ему «жаркую». Но вскоре староста проснулся от укусов слепней, и выходное прослушивание подошло к концу.
* * *
Засветло, когда даже отец Саеда, всегда встававший раньше всех, не ушёл еще готовить место под новый сад, в хижину вошёл Мози-Слизень. Это был старый друг Саеда, вместе с которым они перетащили в деревню много нура. У Мози был нюх на ценные предметы, а Саед был сильным носильщиком. Многие нубиры завидовали их дуэту.
Он был взволнован, даже не извинившись за раннее вторжение, прервавшее молитву матери друга, Мози схватил Саеда за руку и вывел из дома. Не обращая внимания на возмущенного друга, Слизень поведал ему, что видел, как за лесом упал глайдер. Саед понял обеспокоенность Мози и простил его беспардонность, ведь дело пахло сухпайками и антибиотиками, которых всегда было много в каждой машине. Договорились выйти сразу же, как Саед соберёт всё необходимое. На это у него ушло немного времени, одежда и нужные вещи всегда были наготове, оставалось лишь одеться и проверить, не забыто ли что.
Увидев, что Саед собирается за нуром, отец наполнил его флягу и вручил сыну пакет с сушёными грибами. Только ему было позволено распоряжаться в доме водой и едой.
— Вы далеко идёте?
— Не, бать, за Голубую переберёмся, а там рукой подать, — Саед и сам не знал, сколько им придётся пройти по Жёлтым полям, но ответил так, чтобы не волновать родителей.
— Помог бы лучше отцу с садом, у нас теперь много грибов, воды пока хватит, — говорила мать, рисуя красной краской сыну на шее три волнистые линии — символ Ядо.
— Воды самое большее на неделю, и то, если никто не придёт занять, — сказал Саед, застёгивая куртку.
Мать вздохнула, и, не дождавшись пока сын уйдёт, стала будить дочерей.
Как только солнце показалось из-за горизонта, друзья вышли на поиски. С ними увязался младший брат Мози – Пич. Проку от него всегда было не много — только нытье и гневные фразы, перенятые от отца, — но в настойчивости ему не было равных.
— Верните нам землю, — деловито буровил он то и дело, — а уж я дам вам яблоки.
Мози рявкал на него, тот замолкал, но через пару минут снова выдавал что-нибудь вроде:
— Пройдет год, и что вы будете есть? Руду? Додумались! Перерыть сад!
Вот и в этот раз он подстерёг двух друзей у ангара с ржавеющими тракторами и, догнав их, зашагал рядом.
— Иди домой, малой! Кто тебя звал? – обречённо ругался Мози, понимая, что от братца теперь не отделаться.
— Больше рук – больше нура, — ответил Пич заученной фразой.
Скоро мальчишки добрались до старого леса. Едва утреннюю прохладу стали разгонять набирающие силу лучи солнца, друзья скрылись от них в тени могучих ветвистых деревьев. Одна из троп выводила прямо к мосту через Голубую, по ней и пошли нубиры. Впереди, шагах в двадцати, по обе стороны от тропинки бежали мурчащие и словно хихикающие вазги. Они останавливались, вставали на задние лапы, вытягивали свои мохнатые морды, принюхивались, мурчали, глядя на мальчишек и снова бросались бежать. До войны в Мокано не ели этих маленьких безобидных падальщиков, но с приходом новых хозяев пришёл и голод, заставивший убивать их. Вазги ещё не привыкли к тому, что на них охотятся, всё так же, как и раньше сопровождали людей идущих через лес.
— Ужин убегает, — Пич бросил в вазгов подобранный камешек.
Вспомнив о еде, Саед достал из рюкзака пакет с сушёными грибами, и пока они шли через чащу, вся компания жевала их. Набив полный рот, Пич самодовольно отметил, что никакие грибы не сравнятся со спелым годорским синапом. Хотя лучшим, что он ел за последние полгода, был жареный вазг.
Как только они вышли из леса, жара приняла их в свои объятия. Впереди был виден разрушенный мост через Голубую. Пич начал то и дело прикладываться к своей фляге. Сначала Саед предупредил его, что вода ещё может понадобиться, но когда Пич снова припал к горлышку и сделал несколько глотков, не выдержавший такой неосмотрительности Мози вырвал у брата флягу и убрал в свой рюкзак. Пополнить запасы было негде.
— Старший брат не отец, воду отбирать не имеет права! – возмутился младший. Никак он не мог уразуметь то, что воду в походе надо беречь до последнего, не случалось ему застревать в поле с неподъёмным нуром, когда бросить его нельзя, — другие нубиры подхватят, поди потом докажи, что ты его полпути тащил, оставишь семью без воды, еды и лекарств. Пича брали только тогда, когда собирались уходить недалеко от деревни. А Саед с Мози пережили уже не один проблемный поход, они знали цену воде.
Старший брат только фыркнул в ответ, а Саед указал на реку и буркнул:
— Может отсюда флягу наполнишь, когда всё выдуешь?
Кристально чистая когда-то вода реки, которую можно было пить, не опасаясь инфекций, теперь была оранжево-красной. Масленые пятна всех цветов радуги неслись по её поверхности, к берегу прибивалась течением дохлая рыба, камыши засохли, даже комары не кружили над водой. Новые хозяева говорили, что очистить её нельзя, что пройдет время, и река сама восстановится. Но прошло уже три месяца, а вода не становилась прозрачней.
Перед уходом старые хозяева не только отравили воду, но и взорвали большой бетонный мост, по которому раньше могли проходить огромные грузовые трейлеры. Центральная часть при этом обрушилась, но жители натянули между сохранившимися опорами пару тросов, чтобы нубиры могли переправиться. Саед и Мози по очереди перебрались на противоположный берег, а потом и Пич не сплоховал, и не задержал остальных, как бывало обычно.
Поднявшись на холм, рассечённый пополам проходившей через него дорогой, Саед осмотрел пролегающую за ним долину. Три недели назад здесь был бой. Колонна поттовцев попала под обстрел, и для мальчишек-нубиров было много работы. Они тащили оттуда всё, что могли унести. Последними вещами, подобранными Саедом здесь стали те самые сапоги. От выгоревших бронемашин практически ничего не осталось, было вынесено вооружение, уцелевшие припасы, аптечки, каркасы сидений, приборные панели. О существовании убитых солдат и вовсе напоминали лишь кости, обглоданные стервятниками.
— Видишь что-нибудь? — спросил Мози, дожёвывая припасённый гриб.
За дальними холмами Саед разглядел чёрный столб дыма. Далеко было топать до этого места, а палящее солнце словно удваивало расстояние. Изредка отвлекали на себя внимание дымные следы ракет в один миг вырастающие за холмами – это артиллерия давала залп. Ракеты усеивали весь горизонт следами от сгоревшего топлива и исчезали. Ни взрывов, ни самих залпов слышно не было, позиции установок были далеко. Когда они достигли середины пути, в небе появилось звено истребителей. Нубиры услышали три хлопка, и самолёты растворились вдали, перейдя звуковой барьер. Больше ничего не отвлекало идущих от испепеляющего солнца.
Мози и Пич страдали от жары, она давила со всех сторон, выжимая из тела столь дорогую воду. На Саеде же была надета куртка, перешитая старшей сестрой из гимнастёрки, снятой с погибшего солдата. Даже старый Бод не знал, из чего хозяева делали свою форму, но жара в ней была нипочем. У Мози тоже была такая, но он отдал её своему дяде всего два дня назад. Тот, как и все мужчины, расчищал место под новый сад, много времени проводил на жаре. Парень не решился потребовать куртку назад.
Под ногу Пичу попался человеческий череп, он пнул его, тот перекатился к ногам Мози. Парень отправил череп обратно, младший из братьев остановил катящийся «мяч» и со всей силы ударил по нему. Мози кинулся вдогонку, подобрал черепушку и стал изображать голос наместника поттовцев, приезжавшего в деревню забрать еду и чинить правосудие.
— Смотрите, до чего вы довели своего хозяина, — забавно басил парень, — от меня остались только кости! Вам бы только жаловаться, что мы оставляем мало еды! Прекратить! Прекратить катать мою голову! Будете висеть у меня на столбах!
Пич держался за живот от смеха. Саед, натянув улыбку, наблюдал, как дурачится его друг. Он не любил такого обращения с мёртвыми, но не стал ничего говорить, пусть развлекаются, лишь бы не ныли.
Когда друзья подошли к холмам, за которыми разбился глайдер, дым уже не поднимался в небо. Тяжело было взбираться вверх по рассыпающейся под ногами земле, но ожидание дорогих находок придавало сил мальчишкам. Когда до вершины оставалось несколько шагов, Мози ускорился и первым достиг её. Он улыбался, тяжело дыша, но улыбка быстро сползла с лица. Насторожившись из-за такой реакции друга, Саед тоже ускорил шаг.
Норат – планета, на которой происходят действия. До последнего времени владельцем планеты являлась корпорация Потт. На планете развито сельское хозяйство и добывающая промышленность. Уровень культурного развития местного население низок, поддерживается численность необходимая для обеспечения деятельности шахт, металлургических заводов, ферм. Широко распространен культ бога Ядо.
Денер – корпорация, вооруженные силы которой вторглись на Норат и ведут войну с корпорацией Потт за право владения планетой.
Потт – корпорация владеющая планетой Норат, её вооруженные силы пытаются отразить агрессию корпорации Денер.
Ядо – бог, главными качествами которого являются смирение и трудолюбие, его культ насаждается среди местного населения жрецами верными корпорациям.
Мокано – деревня Саеда. Находится на территории подконтрольной корпорации Денер.
Ханат – соседняя деревня, находящаяся на территории подконтрольной корпорации Потт.
Дэро – язык жителей Нората.
Нур (дэро) – сохранившиеся после боев вещи хозяев, которые можно обменять на воду, тойто, лекарство и др.
Нубир (дэро) – мальчик, подросток, собирающий нур.
Тойто (дэро) – концентрат тыквенно-картофельного пюре в виде порошка, очень ценится у крестьян за вкус и простоту приготовления.
Глайдер – малый пассажирский летательный аппарат, вмещающий от семи до десяти человек.
Вазг – мелкий грызун, напоминающий крысу.
Нуччер – животное, живущее на болотах, в канализациях, помойных ямах, напоминает бесчешуйчатого ящера.
Матихо – не вольнорожденный, человек, в роду у которого были клоны.
Фенатра – независимая планета с высоким уровнем развития хирургии, трансплантации, киберпротезирования.
Калбат – столица Фенатры.
Похожие статьи:
Рассказы → Проблема вселенского масштаба
Рассказы → Доктор Пауз
Рассказы → По ту сторону двери
Рассказы → Властитель Ночи [18+]
Рассказы → Пограничник
