Нас ждет прекрасный новый мир!

  Тяжелая штора на бронзовых кольцах отъехала в сторону, и утреннее солнце ослепило Стенбок-Фермора.
  — Ну! Марфа! Нельзя же так! – возмутился профессор.
  — На дворе уж день, а вы газ палите, — осуждающе буркнула домоправительница и отдернула штору со второго окна. – Глаз бы поберегли, Иван Модестович. Да и газ ныне не дешев. Вон, третьего дня из «Светильной компании» счет прислали. Так и лежит неоплаченным. Отключить грозятся. Так недолго и задолжать. Глядишь, пока суд да дело – и по миру пойдем. Я-то устроюсь – меня и к Терентьевым звали, и к Оболенским. А вы? Куда ж вы денетесь-то, Иван Модестович? Купчую на дом кто заложил? – Марфа вздохнула и покачала головой, наглухо выворачивая шипящие газовые рожки.
  Стенбок-Фермор щурился от яркого света. При малейшем движении шеей в затылок Ивану вонзался острый бурав и несколько раз проворачивался. Сказывалась бессонная ночь над пишущей машинкой. А пуще того – неумеренное сжигание светильного газа в закрытом помещении.
  Марфа закончила с газом и отдернула третью штору.
  — Все люди, как люди, — бормотала она привычную присказку, на которую Стенбок-Фермор уже давненько не обращал внимания, — на службу ходят, оклад получают. Днем – работают, ночью – спят. А Ивану Модестовичу, видите ли, так не подходит. Иван Модестович, видите ли, так не могут. Особенные они. Устроились бы в какой ни на есть университет, студентам бы лекции читали. И с личной жизнью тогда б наладилось…
  Стенбок-Фермор застонал. Ну, как объяснить домоправительнице, что из Университета его и выгнали как раз за аморальное поведение. Стоило ему улыбнуться студентке Неклюдовой, как пошли всяческие разговоры. Когда ж она принесла к нему домой забытые им на кафедре лабораторные работы, незамедлительно последовал вызов к ректору. Там Ивану Модестовичу очень подробно объяснили, что допускается делать преподавателям, а что – нет. Например, афишировать любовные связи со студентами категорически противопоказано. Потому что сказывается это в первую очередь на реноме всего Университета. Когда же Стенбок-Фермор попытался объяснить, что ничего подобного и в мыслях не держал, а со студенткой Неклюдовой вообще практически не встречался, ему предъявили свидетеля. Даже двух. Которые в один голос, перебивая друг друга и смакуя подробности, всё и рассказали. Что Иван Модестович принудил малолетнюю Неклюдову к сожительству. Что раздевал ее и выставлял в окнах на потеху и смущение горожан. Что неоднократно вступал с нею в обычную и противоестественную интимную связь. Что…
  Потомственный граф Стенбок-Фермор, не в силах ответить на чудовищные облыжные обвинения, беззвучно раскрывал рот, таращил глаза и дергал высокий воротник в попытках ослабить узел галстука, затягивающий шею смертельной удавкой.
  Впрочем, тут же нашелся выход из щекотливой ситуации. Если уважаемый Иван Модестович прямо сейчас напишет заявление об уходе, то история его приключений со студенткой Неклюдовой навечно останется в стенах Университета. Если же Иван Модестович имеет иное, то есть, неправильное мнение, о его дальнейшей судьбе озаботится криминальная полиция. Профессор сделал характерный жест, ему всунули в руку многоразовое чернильное перо, и он накарябал подпись на заранее подготовленном официальном листе, даже не прочитав текст.
  Вся эта история, о которой Марфа невзначай напомнила, очень живо промелькнула перед глазами Стенбок-Фермора, помешав ему расслышать последние слова домоправительницы.
  — Что-что?
  — Я говорю – гостья к вам с утра пораньше. Примите, али как обычно – взашей прогнать? – Марфа стояла с таким видом, что сразу становилось понятно: не место в особняке графа незваным гостям, нарушающим покой любезного Ивана Модестовича. Не пущать живодеров! После бессонной ночи графу отдыхать положено.
  Стенбок-Фермор шевельнулся в кресле, попытался распрямить пальцы, сведенные судорогой от тугих клавиш пишущей машинки, и прохрипел:
  — Зови!
  Марфа фыркнула и вышла из кабинета. Иван Модестович оглядел помещение, всё еще обставленное солидной мебелью прошлого века, и остался доволен. Тут самого ректора с министром принять не зазорно! Не то что какую-нибудь разносчицу итальянской ватрушки с томатами, или синьцзянской лапши в соевом соусе, или кулебяки с мясом из соседней булочной. А то, бывает, захаживают проповедники неведомых религий и конфессий или продавцы пылесосов, которые пачкают больше, чем чистят, и жутко чадят неотрегулированными двигателями.
  В обычном состоянии Стенбок-Фермор никого из этой компании и на порог бы не пустил. Но как же не выплеснуть всё недовольство окружающим миром, скопившееся с того момента, как ему указали на дверь Университета… Да он этой разносчице ватрушку за шиворот сунет! А лапшу на уши понавесит, и чтоб соус по щекам стекал! А кулебяку!.. Кулебяку – в декольте! Чтоб грудь пышнее казалась! Нет, две кулебяки! А третью – съесть!!! Иван Модестович сглотнул слюну, вспомнив о пропущенном вчера ужине.
  — Пожалте! – Марфа распахнула дверь в кабинет. – Вот он, дражащий Иван Модестович. Любите и жалуйте.
  Молодая блондинка с аккуратной прической и приятной наружностью остановилась у порога.
  — Здрассти-с, ваше-ство, — девушка скромно потупила глазки.
  — Неклюдова?! Вы чего здесь? – не очень вежливо поинтересовался профессор.
  — Я, вот, извиниться… За неудобства… То есть, за воспоследовавшие превратности… — Неклюдова сбилась, покраснела и махнула пушистыми черными ресницами на Стенбок-Фермора. – Это я виновата!
  Внезапно она подбежала к столу и попыталась обнять Ивана Модестовича. Профессор рефлекторно отпрянул, и Неклюдова шлепнулась грудью на столешницу, оббитую зеленым сукном. Подбородком девушка ударилась о пишущую машинку, отчего рычажки клацнули, отпечатав на чистом листе загадочное слово «ро».
  — Извольте объясниться! – срывающимся голосом возопил Иван Модестович. Неклюдова выпрямилась, поправила бюст снизу, явно намекая, что никаких кулебяк ей в декольте пихать не требуется – и без того в лифе тесно. Стенбок-Фермор сглотнул.
  — Ваше увольнение… У меня совесть тоже есть… А они – «давай, шутканем, поприкалываемся»… И Семен Прокопьич, он сейчас вместо вас курс физики ведет, поддержал. Дескать, веселая шутка получится. Я же не знала, что так обернется! – в уголке глаза у Неклюдовой показалась крупная слеза, затем вторая, и девушка зарыдала, прикрываясь вытащенным откуда-то из недр платья кружевным платочком.
  Профессор почувствовал себя крайне неловко. Хотя, наконец-то, и прояснилась вся подоплека увольнения, но что делать с плачущей девушкой он решительно не представлял.
  — Ну-ну, успокойтесь, голубушка, — Иван Модестович сделал движение, чтобы потрепать Неклюдову по плечу, но не дотянулся. – Вас же Зинаидой зовут?
  Девушка кивнула, успокаиваясь.
  — В общем так, Зиночка. Никакой вашей вины я не наблюдаю. Вместо вас Семен Прокопьевич вполне мог найти другую… — профессор чуть не добавил «дурочку», но вовремя прикусил язык. – Да я и не жалею об увольнении. У меня появилась масса свободного времени, которое я потрачу на исследования. Кстати, одно из них я закончил прямо перед вашим приходом, — Стенбок-Фермор тщеславно подкрутил правый ус и приосанился.
  — Да?! Непременно расскажите! – Зиночка широко распахнула глаза, давая профессору возможность просветить неразумную ученицу, пусть и бывшую.
  — И вы никуда не спешите? – Иван Модестович всё же решил проявить благоразумие и предусмотрительность. Так, на всякий случай.
  — Никуда! – решительно заявила Неклюдова. – До пятницы я абсолютно свободна!
  Стенбок-Фермор смутно припомнил, что сегодня суббота, и всем порядочным девушкам полагается сидеть дома и вести душеспасительные беседы со своими мамочками. Ну, и пусть! Он уже так давно ни с кем не говорил о физике, что любой мало-мальски понимающий человек пришелся бы кстати. Даже Неклюдова.
  — Тогда вот! – Иван Модестович выдвинул ящик стола и достал пачку отпечатанных листов, над которыми корпел всю ночь, и продемонстрировал Зине.
  — Это что?
  — Мои изыскания. Новое слово в физике!
  — Но это же какие-то слова, — Неклюдова наморщила лоб, пролистав несколько страничек, — никаких формул и выводов. Нет описания опытов и их результатов. Да и название слегка непонятное…
  — Понимаете, Зиночка! – профессор воодушевился, поднялся из-за стола, отчего тупая боль мощно ударила в затылок, и тут же сел обратно. – Очень часто исследователи проходят мимо каких-либо фактов только потому, что они показались им странными, бессмысленными, никчемными или просто бесполезными. Тем не менее, каждый из них обязательно фиксировал результаты даже таких опытов. А потом благополучно о них забывал. Я же ценой длительных поисков их обнаружил, свёл воедино и на этой основе разработал некую гипотезу, которая вполне может превратиться в теорию. Так что у вас в руках – предпосылки колоссального открытия! Обоснованием же теории мы можем заняться прямо сейчас! Ну, или точнее, после завтрака. Ведь вы же не откажетесь позавтракать со мной?
  Неклюдова потупила глазки и истово закивала, видимо понимая, что искупить ее вину может только завтрак с профессором. Иван Модестович позвонил в колокольчик и строго осведомился у явившейся Марфы, когда же будет подан завтрак. Причем, завтрак на двоих. Домоправительница хмуро смерила Зину взглядом и сообщила, что откушать они могут прямо сейчас, а второе яйцо сварить дело пяти минут. Пока они идут, всё уже готово будет.
  Граф хотел было предложить руку девушке, чтобы проводить ее в столовую, но вовремя вспомнил, что у нынешней молодежи такое поведение вроде бы не принято, и его могут превратно понять. Поэтому он лишь кивнул Неклюдовой, чтобы та следовала за ним, и направился в противоположный конец особняка, так удачно расположенного на Крестовском острове.
  Марфа подала завтрак со всем тщанием, вопреки обыкновению – молча, приведя Стенбок-Фермора в благодушное настроение. Он даже отпустил несколько шуток в студенческом духе, заставив Неклюдову пару раз улыбнуться. Однако завтрак, состоявший из яйца всмятку и двух обжаренных на огне тостов на каждого, закончился слишком быстро. И Иван Модестович пригласил Зину в лабораторию с некоторым сожалением. Теперь, когда между ними не стояли условности отношений между преподавателем и студентом, Стенбок-Фермору внезапно пришла мысль, что хорошо бы закрутить романчик с такой приятной девушкой. Да и обстановка располагает… Но он тут же отмел эту идею. Опыты – сначала, а девушки – потом.
  Физическую лабораторию Иван Модестович организовал в просторном подвале своего трехэтажного дома. Управляющий поместьем исправно пересылал деньги, но с каждым месяцем всё меньше и меньше, ссылаясь на малые доходы и нежелание крестьян вкалывать по-настоящему. Поэтому в относительном порядке удавалось поддерживать только спальню, столовую, кабинет и подвал. На всё остальное Стенбок-Фермор махнул рукой, и сколько Марфа не упрашивала, денег ей на хозяйство не выделял.
  После завтрака затылок беспокоил меньше, и Иван Модестович смог сосредоточиться на предстоящем опыте. Начать он решил с самого простого: объединить небезызвестные эксперименты англичанина Максвелла с громовиком Михайлы Васильевича Ломоносова. Вызвать, так сказать, молнию искусственным способом, а потом направить ее на молниеприемник. Конечно, смерть Ломоносова от грозового разряда заставляла быть настороже, но Стенбок-Фермор не собирался доводить до крайности. Тщательно изучив результаты опытов Фарадея, профессор соорудил защитные решетки и расставил их вокруг предполагаемого места возникновения искусственной молнии. Но кто знает, как поведет себя неведомая сила, могущая повреждать высоченные здания, рушащая высокие деревья и убивающая людей безо всякой причины. Всё это Иван Модестович объяснил Неклюдовой, спускаясь в подвал, и предложил ей остаться наверху. Но девушка упрямо замотала головой и заявила, что не оставит профессора, даже если он ее будет прогонять.
  Стенбок-Фермор поджег светильный газ в рожке, отчего по всей лаборатории заплясали неверные тени, нагоняя мрачную тоску, которая никак не вязалась с радостным солнечным утром наверху. Потом подал Неклюдовой защитные очки и подвел ее к пульту, на котором девушка узнала высокоточный хронометр и несколько приборов для измерения количества оборотов двигателя. Сам профессор запустил двигатель и вернулся к Зине. Двигатель явно нуждался в обслуживании мастера: он фыркал маслом, плевался соляркой и грохотал с какими-то перебоями. Валил черный дым, к счастью, тут же уходивший в вентиляцию. Иван Модестович смущенно объяснил:
  — Руки всё никак не доходят отрегулировать. Да и ни к чему. Мало ли как опыт повернется. Сгорит двигатель – и ладно. Новый приобрету.
  Между тем, двигатель разогнался: Зина ясно видела, что стрелка достигла граничной зоны и не шевелилась. Стенбок-Фермор тоже это заметил. Он удовлетворенно крякнул и громко сказал, чтобы преодолеть гул двигателя:
  — Запускаю редуктор!
  Что имеется в виду, Неклюдова поняла только после того, как Иван Модестович с помощью нескольких зубчатых передач подключил некое непонятное устройство. Оно завращалась между двумя вертикальными пластинами, ускоряясь всё больше по мере переключения передач, которые профессор явно снял с какого-то грузовика.
  — Смотрите! – кричал Стенбок-Фермор. – Это – стальные полосы! К сожалению, на серебряные не хватило материала! Они вращаются между двух магнитов! Как только скорость достигнет максимума, на пластинах начнет собираться грозовой разряд! Когда он станет предельным, произойдет нечто небывалое! Искусственная молния! Она пронзит объем в заданном направлении и всё! Ба-бах!
  Зина почувствовала себя несколько неуютно: почему-то по коже побежали мурашки, а волосы на голове начали вставать дыбом.
  — А какое направление заданное?! — решила она спросить профессора. – Куда ваша молния ударит?!
  — Вон туда! – Стенбок-Фермор показал пальцем. Неклюдова присмотрелась. В той стороне, куда указывал профессор, находилась прозрачная банка с металлическим днищем и такой же крышкой. В банке сидела мышь. Зина, как всякая порядочная девушка, мышей боялась и не завизжала только потому, что ее вряд ли бы услышали, а если б и услышали, то не поняли. К тому же, страшное чудовище находилось внутри стеклянного сосуда и явно не могло добраться до ножек Зиночки. Если, конечно, банка не разобьется.
  — А если молния напутает и ударит не туда?! Куда попадет?! – вновь заорала Зина. К грохоту двигателя добавилось низкое гудения, которое шло от редуктора. Кроме того, что-то потрескивало.
  — Не попадет, — успокоил профессор. Он внимательно наблюдал за процессом, сверяясь с хронометром и делая пометки в большой таблице.
  Наконец, когда гудение стало вовсе невыносимым, Иван Модестович довольно улыбнулся и повернул большой рычаг, прикрепленный к основанию пульта.
  Сверкнула синяя молния, ударяя в стеклянную банку, за ней вторая, третья. Разряды ветвились, срываясь в металлические решетки красными, белыми и оранжевыми огнями. Раздавался оглушительный треск и грохот. Банка лопнула, хлестнув оплавленными стеклами по пульту. А мышь, поражаемая бесконечными молниями, начала постепенно увеличиваться в размерах. Она росла и росла, хищно скаля резцы, шевелила когтями на передних лапах, словно собиралась подтянуть к себе поближе глупых людишек, вмешавшихся в естественный ход эволюции, приподнималась на задних лапах, чтобы броситься… Броситься…
  Тут уж Зина не стала сдерживаться. Она завизжала так, что разом перекрыла все шумы в лаборатории. Мышь отскочила назад, а Стенбок-Фермор выключил двигатель и перевел редуктор на нейтральную передачу. Ударила последняя молния, и внезапная тишина обрушилась на испытателей.
  Неклюдова дернула профессора за руку и устремилась к лестнице из подвала. Бег ее был стремительным. Чудовищно выросшая мышь прыгнула на то место, где девушка только что находилась, и промахнулась. Только зубы клацнули по металлическим ступенькам. Профессор пнул животное, перепрыгнул его и помчался вслед за Зиной. Мышь свалилась между станиной двигателя и стойками пульта, злобно запищала и начала выкарабкиваться, злобно огрызаясь на мешающие ей стойки. Иван Модестович уже ни на что не обращал внимания. Паника полностью погасила разум, заставляя как можно скорее покинуть жуткое место, убраться подальше от мерзкого чудовища. Думать он будет позже. А сейчас – прочь, прочь!
  Зина выбежала из подвала, пронеслась по тротуару к проезжей части, сбив по дороге прохожего в длинном кожаном пальто, и затормозила, только ударившись о борт черной легковой машины. Профессор не отстал. Он рванул на себя дверь легковушки, запрыгнул на переднее сидение и вытолкнул шофера прочь из машины. После чего перемахнул на его место и завел двигатель. Неклюдова уселась сзади, захлопнула дверцу и заорала:
  — Гони!!! Гоните, Иван Модестович!
  Стенбок-Фермор вдавил педаль газа, вырулил на проспект и понесся через Лазаревский мост на Петроградскую сторону. Едва переехав мост, он свернул в сторону Ждановки, а потом поехал по набережной, направляясь к корпусам Военно-космической академии, где, как он точно знал, находились два космолета, подготовленные к старту. Ему хотелось как можно быстрее покинуть город, страну, а лучше и планету: перед его внутренним взором стояла картина того, как гигантская мышь величиной с волкодава вцепилась в горло лежащего на асфальте лейтенанта Особого Отдела и вгрызалась глубже и глубже, разбрызгивая кровь и хищно пища. И всё это на фоне его особняка. Картина никак не желала пропадать, и Иван Модестович мчался по набережной, боясь оглянуться, чтобы не увидеть чудовище, прыжками нагоняющее авто.
  - Тормозите! – взвизгнула Зиночка, и профессор очнулся. Он посмотрел в зеркальце заднего вида, не углядел ничего опасного и свернул к тротуару.
  — Что случилось? – почти спокойно спросил он подрагивающим голосом.
  — Мы куда? – на бледном лице Неклюдовой ярко выделялись голубые глаза, а дыхание было бурным и прерывистым.
  — На Ждановскую, одиннадцать, — объяснил профессор. – Вам не приходилось в космос летать?
  Девушка отрицательно помотала головой.
  — Нам явно нужно убраться отсюда подальше. На авто далеко не уедешь. До вокзалов – далеко, а гелиограф легко сообщит полиции наши приметы. До Воздухоплавательного парка на Васильевском ближе, но кто нас пустит на дирижабль без билетов и документов? Остается космолет.
  — Но у нас и туда билетов нет!
  — Зато у меня есть вот это! – профессор нагнулся, достал снизу и продемонстрировал девушке большой черный револьвер. – Особисты оставили. Дирижабль с таким не взять – там охраны слишком много. В академии с этим проще. Пригрозим пилоту и всё.
  Зина восхищенно глядела на самодовольно ухмыляющегося профессора, переставшего вдруг казаться ей старым хреном и выглядящим, как лихой ковбой со страниц вестернов. Ему бы кожаную куртку, шляпу и кнут – ни одна девушка бы не устояла. Хотя и без кнута Иван Модестович внушал трепетное чувство, природу которого Неклюдова никак не могла определить.
  Стенбок-Фермор покопался под сиденьем и с радостным возгласом извлек оттуда кожаную куртку с двумя квадратиками в петлицах, которую немедленно надел. Теперь он ничем не отличался от сотрудника Особого Отдела и мог спокойно проходить в любое место, в которое простым смертным вход был заказан.
  — Зинаида, пойдемте! – даже голос у профессора поменялся: стал резким, с решительными интонациями, которому хотелось подчиняться не раздумывая. Неклюдова и не собиралась думать. Она взяла Ивана Модестовича под руку, и они пошли к перекрестку. Постовой, заметив приметную куртку сотрудника Особого, тут же дал им возможность пройти, остановив поток чадящих автомобилей. Стенбок-Фермор махнул рукой в слабом приветствии, и парочка свернула во двор одиннадцатого дома. Именно там находились металлические ворота, окрашенные в шаровой цвет, которые вели на территорию космодрома Военно-космической академии.
  Иван Модестович решительно постучал. Открылось окошко, часовой взглянул на петлицы профессора и отворил калитку.
  — По какой надобности? – только и спросил рядовой.
  Стенбок-Фермор смерил его взглядом, подкрутил ус и сухо сказал:
  — Вызови-ка мне дежурного. Мне к космолетам пройти надо. Есть подозрения на готовящийся теракт. Нужно проверить. Выполняй!
  Часовой с вытаращенными глазами помчался в будку, замигал зеркалами гелиографа и минут через пять к посту охраны прибыл его начальник. Он отдал честь Стенбок-Фермору и предложил пройти, чтобы как следует разобраться с деталями. Иван Модестович кивнул Неклюдовой, приглашая ее за собой, а на вопрос дежурного ответил, что девушка и является основным осведомителем.
  Вроде бы всё складывалось удачно. Оставалось пройти на поле, вызвать пилота и заставить его поднять космолет. А там уж видно будет. Профессор расслабился, предвкушая окончание сегодняшних приключений. И тихий голос, раздавшийся над самым ухом, не сразу заставил его прийти в себя.
  — Спокойно, Иван Модестович. Не дергайтесь. Любое ваше резкое движение может быть воспринято, как угрожающее. Отдайте револьвер.
  Слова подкреплялись сильным давлением чего-то жесткого в спину. Стенбок-Фермор безропотно вытащил оружие и передал его назад, незнакомцу.
  — А теперь пройдемте. И не надо пытаться бежать: заплутаете.
  Твердая рука ухватила Ивана Модестовича за плечо и повлекла куда-то в сторону. Судя по всхлипам, Неклюдову вели вслед за ним, и профессор немного успокоился: об особистах ходили разнообразные слухи, вплоть до того, что они похищают красивых женщин, насилуют их, убивают, а трупы сбрасывают в Неву.
  Их ввели в темное помещение, где немедленно включили газовое освещение, и усадили на двух табуретках, привинченных к полу перед тяжелым столом. Вошел мужчина, хмуро поглядел на доставленных граждан и сел в кресло.
  — Итак, — начал он. – Моя фамилия – Поскребышев. Я являюсь следователем по особо важным делам. Как я вижу, передо мной профессор Стенбок-Фермор и его студентка Неклюдова, которую он таки совратил на выполнение противоправных действий.
  Зина подняла голову, округлила глаза и рот и замотала головой, отказываясь от всего и сразу. Впрочем, она тут же озвучила свою позицию, утверждая, что никакими противоправными действиями они с Иваном Модестовичем не занимались, а взаимное сближение двух родственных душ еще никому не вредило.
  Поскребышев крякнул, помассировал переносицу и сказал:
  — Чтобы не ходить вокруг да около, я вам, граждане, сразу зачту ваши права, обязанности и обвинение. А потом будем разбираться. Идет?
  — Нет! – профессор уже пришел в себя и находился в боевом настроении. – Мы действительно ничего такого не совершали.
  Поскребышев скептически оттопырил губу и принялся загибать пальцы:
  — Начнем с конца. Проникновение на закрытый объект. Завладение оружием и носильными вещами сотрудника Особого Отдела. Похищение автотранспортного средства. Нанесение телесных повреждений шоферу того же отдела… — следователь внимательно посмотрел на профессора, чтобы убедиться, что тот прочувствовал всю тяжесть обвинений. – А главное: осуществление незаконных опытов, повлекших за собой тяжелые непредсказуемые последствия.
  — Почему незаконных? – удивился Иван Модестович. – Меня никто не предупреждал!
  — Ну, уважаемый профессор! – Поскребышев достал портсигар, вытянул сигарету и прикурил от зажигалки. – Существуют темы, не которые не принято разговаривать в обществе, но о которых, тем не менее, все прекрасно осведомлены. Например, возбраняется ходить голышом в общественных местах и, тем более, предаваться интимным радостям. Нельзя ругаться и сорить, громко орать и возмущаться устройством общества. Ну, вы сами можете подобрать примеры.
  Стенбок-Фермор немного подумал, пошевелил губами и хмыкнул:
  — Тем не менее, про физические опыты ничего такого не говорится.
  — Ну, вы же не изобретаете вечный двигатель или машину времени! – раздраженно сказал Поскребышев. Ему явно уже надоела тупость профессора. Вот, вроде умный человек, а простых вещей не понимает. – Так и с вашими опытами!
  — Но почему?!
  — Я, кажется, поняла, Иван Модестович, — громко прошептала Неклюдова. – Мышь!
  — Умная девочка, — улыбнулся следователь, — даром что блондинка.
  Профессор тут же вспомнил, как под ударами молний, которые он создал, мышь росла, увеличивалась и, если б не вмешательство девушки, могла бы, наверное, стать величиной с человека. Стенбок-Фермор поежился. Жуткие воспоминания. Жуткое превращение.
  — Так всё из-за этого? – растерянно спросил он.
  — Наконец-то! – обрадовался следователь, сбивая пепел с сигареты в выдвинутый ящик стола. – Теперь будем разговаривать. Разумеется, мы можем вас изолировать. Но это не наши методы. Важно, чтобы вы сами поняли всё безумие, которое несет за собой внедрение в жизнь того, чему вы стали свидетелями. И тогда вы будете помогать нам. Помогать выявлять подобные случаи, предотвращать злонамеренные опыты, ликвидировать последствия. Как убежденные борцы за чистоту человечества! Как передовой отряд! Как элита нашего общества! Как…
  — Достаточно лозунгов. Давайте, перейдем к фактам.
  — К фактам… — Поскребышев успокоился и затянулся сигаретой. -  Легко. Знаете ли вы, что опыты с разрядами проводили все известные ученые-физики, начиная с Ломоносова. Кстати, он погиб именно во время подобного опыта. Хорошо еще, что ученые воздействовали в основном на мелких животных, получая в результате гигантских мышей, крыс, кроликов и тому подобных существ, которые потом умирали. Либо в результате естественной смерти – от недоедания и невозможности продлить себя в потомстве, либо силами охотников, которые потом долго хвастались своими подвигами по слежке и уничтожению монстров. Так поступали многие. Но далеко не все. Иногда подопытным материалом являлся человек. Живой, либо мертвый.
  — И что происходило тогда?
  — Тогда… Тогда по городам ходили ожившие мертвецы, убивая всех подряд и выгрызая им мозги. Тогда люди утрачивали свободу воли и подчинялись самым безумным приказам. Тогда наступала эра смутных веков. На моей памяти были две такие волны. Первая – в восемнадцатом году у нас, в России. Вторая – в тридцать пятом. Тогда появилось сразу два источника: в Германии и опять же у нас. Да и вы должны помнить, как славословили в России того, кто выпустил на нашу землю исчадий зла. Он сам ничем не отличался от гальванизируемого трупа, каждую ночь пропуская сквозь себя множественные разряды со стальных полос, чтобы наутро руководить толпами, а недовольных посылать на смерть… — Следователь последней резкой затяжкой докурил сигарету и бросил окурок в ящик. – Как-то так.
  Стенбок-Фермор тяжело выдохнул.
  — Знаете, я хотел назвать это явление электростальной силой. Красивое название, — профессор криво улыбнулся. – Но мне совершенно не хочется становиться тем, кто выполняет приказы гальванизированного вождя, не думая и не рассуждая. Еще меньше я желаю стать ожившим мертвецом.
  Зиночка при этих словах содрогнулась и попыталась придвинуться к Ивану Модестовичу.
  — Так что, уважаемый гражданин Поскребышев, я – на вашей стороне. Можете располагать мной, как вам будет угодно.
  — Отлично! – следователь улыбнулся. – Я в вас и не сомневался. На первое время вы вольетесь в дружный коллектив физиков, занимающихся исследованиями внутреннего строения ядра атома. Разумеется, вместе с вашей студенткой, — Поскребышев заметил испуганный взгляд, который бросила на него Зиночка. – Формальности уладим позже. А пока – отправляйтесь домой.
  — А как же мышь?! – Неклюдова скорчила гримасу, словно собираясь немедленно завизжать.
  — Мышь? Ее мы поймали. Не бойтесь. Кстати, наш сотрудник, который направлялся на встречу с вами, не так уж сильно пострадал. Но ваше оборудование мы вывезем. Да оно вам и не понадобится. Для атомных исследований потребно совершенно иное. Я даже вам немного завидую, — Поскребышев поднялся с кресла, намекая, что разговор заканчивается, — еще немного, и мы зальем наш мир чистой светлой энергией, в которой не будет ни электростальных чудовищ, ни чадящих двигателей господина Дизеля. Наш ждет прекрасный новый мир!

Похожие статьи:

Рассказы → Пограничник

Рассказы → По ту сторону двери

Рассказы → Проблема вселенского масштаба

Рассказы → Властитель Ночи [18+]

Рассказы → Доктор Пауз