Она нас

1

Через границу нас везли на «мерсе» с тонированными стеклами. Про водителя, чей бетонного цвета бритый затылок уже натер мозоль на глазах, нам было известно только то, что его зовут Кирилл, – был он не более разговорчив, чем бампер или капот вверенного ему авто, и это немного напрягало – Мишка, по-моему, немного нервничал, да и я, признаться ощущал себя ощипанным куром, да еще и не в своей тарелке. В общем, мы с ним тоже помалкивали, хотя поговорить было о чем – вместо этого прижимались носами к затемненным стеклам, каждый со своей стороны заднего сидения. Меня в этом затененном мире, сквозь который мы проезжали, позабавил плакат перед выездом к шлагбауму с надписью «Государственная граница», выполненный чисто в духе соцреализма: крашеная вертлявая путана, повисшая на шее доверчивого толстячка, не иначе какого-нибудь командировочного, по похотливому доверчивому лицу которого ручьем стекал пот, а ослабленный галстук свисал где-то в области подмышки. Грозная подпись под плакатом гласила: «Половые контакты с таурийцами приводят к неизлечимым венерическим заболеваниям и караются химической кастрацией без суда и следствия». Подпись позабавила: речь явно шла о контактах с таурийками, а не таурийцами, искажение было намеренным. Ну а кроме того было непонятно – зачем пугать вензаболеваниями, если кастрация гораздо хуже? Впрочем – кому как… Мы-то с Мишкой знали уже, что никакие заболеваниями секс с таурийками не грозит – уж об этом-то предупредили бы в первую очередь, ну а насчет кастрации – и вовсе фигня: принудительная кастрация (и уж тем более – без суда и следствия) была только во время войны, а сейчас мир. И тем не менее, такие плакаты не убирали, чтобы всем была ясна государственная политика на этот счет: кастрировать не кастрируют конечно, но за доказанный факт секс-контактов неприятностей можно огрести массу: от общественного порицания (с увольнением с работы и прочими прелестями) до ущемления в правах… Ничего хорошего, в общем.

«Мерс» остановился на первом блокпосту. Кирилл, лениво пошевелив складками на затылке, молча протянул в окно наши с Мишкой паспорта и свое удостоверение багрового цвета. Лица у пограничников были какие-то странные – болтают, что во втором кольце оцепления служат только кастраты – те самые, что попали под статью восемь-шестнадцать, о которой предупреждал грозный плакат. Не знаю точно, может это и вранье, но более мерзких рож я в жизни не видывал, да и фигуры у них какие-то бабьи…

Впрочем, миновали мы их быстро: этот уровень не предусматривал никакого досмотра людей, которых везут такие «корочки», как у Кирилла. Расслабляться, впрочем, было рано: про первое кольцо слухи были куда более фантастичные: болтали, что кастратам туда хода нет, но зато весь контингент – либо убежденные гомосексуалисты, из тех, что женщин на дух не переносят, либо того хлеще: всякие маньяки, выпущенные из тюрем для службы во благо государства…

И накаркал: нас остановили автоматчики, которыми руководил лысый тип в штормовке.

– Гляди, Сань, и впрямь Чикатило! – успел шепнуть Мишка почти восхищенно, перед тем как открыть дверцу машины.

– Языком поменьше трекай, – предупредил я, а у самого – мурашки по спине: черт знает что может прийти в голову этим извращенцам… Внешне, впрочем, я постарался сохранить вид независимый и даже пренебрежительно-брезгливый: что там какие-то погранцы против пассажиров, которых везет на шикарном автомобиле товарищ из управления «К»?

Ничего страшного между тем не произошло: стандартный металлодетектор, сверка документов, прогон ДНК по компьютерной базе данных – и все, можете двигаться дальше. Абсолютно корректно, быстро… но почему-то все время оставалось ощущение, что сейчас стрельнут в затылок – просто так, чтоб неповадно было через границу шастать, ими охраняемую…

А вот «на той стороне» никакого поста не оказалось – вопреки всякой логике. Только издевательски-веселый транспарант, натянутый меж двух молоденьких сосенок: «Велкам друк в свободный мир! J». Возле него-то мы и притормозили. Мне показалось, что даже лицо майора потеплело – он вылез из-за руля, закурил и кивнул нам – мол, «на выход».

Я вылез и только сейчас почувствовал, что весна в самом разгаре: пахнуло свежей хвоей и утренней росой. Я тоже достал сигарету и с удовольствием затянулся, рядом блаженно разминал ноги Мишка, украдкой оглядывавшийся кругом: в глазах его был почти щенячий восторг, но он изо всех сил старался это скрывать.  

– Дальше, ребята, на своих двоих, – сказал Кирилл, – до электрички рукой подать.

«Ну надо же, может разговаривать вполне по-человечески», – отметил я про себя, но кивнул довольно хмуро ­– расслабляться было нельзя: теперь, когда наше трио превратилось в дуэт, вся ответственность автоматически перекладывалась на мои плечи.

– Пошли, – сказал я Мишке, и мы потопали по тропинке, так ни разу и не оглянувшись.

…На станции Мишка вел себя почти идеально, хотя сам воздух здесь, казалось, действовал растлевающе. А вот в купе, за сигаретой и кофе (мы сели в курящий вагон), он буквально в угол меня зажал:

– Обещал рассказать, если выберемся через границу!

Рассказывать не хотелось. Тем более не хотелось рассказывать честно. Сами подумайте: кому захочется честно рассказывать о том, что именно ты стал причиной войны (пусть и косвенной), разделившей весь мир на два лагеря…

Видя эти мои колебания, Мишка рубанул последним аргументом:

– Я имею право знать. Жизнью рискую.

– Имеешь, – вздохнул я.

И волей – неволей начал вспоминать события того вечера, что перевернул сначала мою жизнь, а вслед за ней и весь наш мир, черт его подери.

Еще разок вздохнув, и, уже внутренне взвесив все «за» и «против», я сказал:

– Это был самый странный секс в моей жизни…

2.

Это был, пожалуй, самый странный секс в моей жизни. Блондинка… Да, в принципе, и хрен бы с ней, с этой блондинкой – мало ли какие бабы попадаются: поудивлялся бы я, да и забыл бы, оставив все свои впечатления в своих личных интимных воспоминаниях. Но все дело в том, что утро после этого секса началось с телефонного звонка.

– Привет, Сань. Федя в реанимации.

– Что? Где?!

– У меня в отделении, в четвертой палате, – голос Юры был немного флегматичным, как у многих хороших врачей. – Дуй сюда, Женька тоже будет.

Буквально за секунду до этого звонка я сидел у себя дома и как раз медитировал над образом этой самой блондинки с чашкой кофе в руке, повторяя мантру из советской экранизации «Вия» – «Откройте мне веки!»… И как раз дошел в своих воспоминаниях до Феди.

Федя? В реанимации? Нет, вы не понимаете, потому что не знаете, о ком идет речь. Потому что Федя – это машина-убийца, служившая когда-то в ВДВ: гора мускулов выше двух метров ростом, нынешняя профессия – инструктор по рукопашному бою и выживанию в экстремальных условиях.

Представить его в реанимации было возможно только в одном случае: если он по пьяни решил голыми руками остановить курьерский поезд…

И все-таки был момент, который меня оч-чень тревожил: вчера я (сам, лично) оставил его наедине с этой белокурой бестией.

…До первой областной, где работает Юрка, я добрался буквально минут за десять, презрев похмелье и дважды проскочив на светофорах на красный, благо что субботним утром пробок почти не бывает.

Паркуя свой старенький «Опель», отметил, что на больничной стоянке не только юркина «девятка», но и женькина белая «Субару». Если и Женька здесь, значит и впрямь дела серьезные…

А когда я поднялся на юркин этаж, то застал обоих приятелей в ординаторской. Юра, как всегда спокойный, лениво пил чай, а Женька, со свойственной ему наглостью, смолил сигарету прямо под табличкой «Курение строго воспрещено», да еще и стряхивал пепел в какую-то баночку, явно предназначенную для анализов.

Юра мне лениво махнул своей пухлой рукой, а Женька, взглянув на меня сверху вниз с высоты своего баскетбольного роста, с неподражаемым сарказмом поинтересовался:

– Что, батенька, журналисты тоже хотят на нары?

Усмехнулся в свою аккуратно подстриженную бородку и пояснил:

– Разведка доложила, что последним рядом с пострадавшим видели именно тебя, дорогой. Так что колись, падла! Пой соловейчиком!

– Я тоже тебя люблю, – огрызнулся я, но довольно вяло.

За внешностью классического дылды-интеллигента с бородкой скрывалась та еще кобра – чины в ФСБ (а у него, по слухам, чин немаленький) так просто не раздают…

На всякий случай я поинтересовался:

– Ты при исполнении или как?

Мило улыбнувшись (не дать ни взять – Арамис), он потрогал пальцами свою бородку и сказал мягко:

– Пока что нет. Не ссы, пресса, за адвокатом бежать рано. Но все же советую чистосердечно…

– Блин, кончай наезжать! Объясните хоть мне, грешному, что случилось то?

– А ты не знаешь? – Женька посмотрел с прищуром. – Ладно… Юр, покажи ему.

Юрка, все такой же спокойный, неторопливо поднял со стула свою массивное тело и махнул – пошли, мол. Остановил жестом Женьку («Нефиг шастать, видел уже»), и мы вышли в коридор.

– В пять утра привезли на «Скорой», – сказал Юра скупо. – Очень похоже на инфаркт, сейчас проверяем. Он без сознания, на капельнице…

– Инфаркт?? У Феди???

Оба мы знали, что Федя на спор мог зубами сдвинуть «КАМаз», и ни хрена бы ему не было…

– Все мы люди, – ответил он философски. – Но тут есть один нюанс…

– Какой?

– Сам увидишь.

Огромное федино тело едва помещалось на стандартной койке, лицо его было неестественно бледным – в жизни никогда таким его не видал. Простынь лишь до середины покрывала могучую волосатую грудь.

Когда я вдоволь налюбовался этим зрелищем, Юра аккуратно приподнял простынь. Я ахнул.

– Вот так вот. Отпрыгался наш секс-маньяк.

Это зрелище я не забуду, пожалуй, никогда: федин член, чудовищно распухший, был лилово-синего цвета.

– Челюсть прикрой…

…Секс-маньяком Федю мы прозвали давно, еще когда он только из армии вернулся. Простая история: девушка его, Ленка, не дождалась – замуж выскочила. А он, вместо того, чтобы быстренько утешиться с кем-нибудь, начал лепить из себя Рембо и не вылезал из горячих точек, пока не вышел в запас. История не совсем понятная, но вроде как не поладил с кем-то из командования. Не мудрено: на войне всякое случается. И бултыхнулся он к нам, в мирную жизнь, как щука на мель: больной на голову, как все «чеченцы». Помню как-то признался мне по пьяни: иду, говорит, по Плотинке, мимо губернаторской резиденции, и мысленно прикидываю, где бы тут лучше мины расставить – ничего личного, просто «на автомате», как и положено бывшему командиру разведвзвода… Его даже Женька на работу не смог устроить – не любят, говорит, у нас бывавших в горячих точках – психика у них не та… Я даже статью в газету писал про такую вот хрень. Толку-то… Работал он – то спасателем, то санитаром, пока, наконец, не нашел себе место инструктора по «рукопашке»… Ну а главное, с женщинами ладить Федя так и не научился. Способ общения «с этими блядями» у Феди был простой и незатейливый: снять кого-нибудь по пьяному делу (чаще всего – проститутку) и упражняться как на спортивном снаряде, пока пощады не запросит. И – судя по неизменности результата – нехилая его выносливость вкупе с размерами «хозяйства» ни к чему другому кроме ужаса противоположный пол не располагали… И мы – его друзья – знали это лучше всех…

– Колись уже, не тяни, – под взглядом Женьки я уже ощущал себя в кабинете следователя.

– Да что тут рассказывать… Не знаете что ли, как Федя звонит?

Все знали – Федя пил редко, но уж если начинал, то остановить его было невозможно. Любому из нас троих он мог позвонить и в семь утра, и в два ночи с неизменным вопросом: «Бухать буш?». И… лучше было не отказывать: мало ли чего человек может натворить, если оставить его без присмотра в таком состоянии.

Частенько мы собирались вчетвером, но в последнее время чаще мы вдвоем с Федей: у Женьки и Юрки – семьи, а у меня, после того, как очередная пассия не вынесла… ну, в общем, в этот раз мы были вдвоем…

Что удивительно, в этот раз Федя мне позвонил совершенно трезвым и к обычному: «Бухать буш?» присовокупил загадочное: «Дело особое». Звонок был, как всегда, неожиданным, но вполне кстати: пятница, вечер, и я откровенно кислячил, все еще переживая очередной не сложившийся роман. А Федя, в отличие от семейных, был идеальным собеседником на тему «все бабы бляди». Естественно, я повелся…

– Слушай, тут такое дело, – Федя, появившись у меня на работе, как всегда напугал двух охранников и, с риском сломать подлокотники у моего кресла, говорил очень возбужденно. – Кафе «Уральские пельмени» знаешь?

– Естессно. Дешевая кафешка. Пиво. Дискотека 80-х…

– Так вот там… это… баба такая… блондинка короче…

– Что… это? – не понял я.

– Ну… увидишь, короче…

Кафе, о котором он говорил, занимает два этажа в большой гостинице. На первом – два зала самообслуживания, на втором – столики с официантами.

Мы закусили в зале для курящих, взяли пиво. Поговорили «за баб»… Я высказывался в том духе, что институт семьи благополучно рухнул, и нынешние семейные просто делают вид, что им вместе хорошо. А Федя, залпом выпивая кружку за кружкой, высказывал свое обычное «бабы – бляди», но как-то немного рассеянно, словно ждал чего-то. И вдруг в какой-то момент, оборвав меня на полуслове, вдруг сказал:

– Она!

И тут я обратил внимание на блондинку, сидевшую за стойкой на высоком стуле с бокалом пива в руке.

Ну что вам сказать? Красивая – не то слово! Просто ослепительная – настолько, что и подойти-то страшно. Глаза огромные, зеленые и… нет, похотливые – не то слово… Как бы это вам объяснить? Такие глаза бывают у мужика, который пришел бабу снять и осматривается. Вы понимаете?

– И Федя к ней подошел? – спросил Женька.

– Хлеще! Она сама к нам подошла.

– Что, прямо вот так вот, с ходу?

– Ну да. Причем незатейливо так: типа, а не пойти бы нам перепихнуться?

– Гонишь!

– Так и было! Чем хошь поклянусь!

– И… что дальше?

– А что дальше… Я так понял, что она была не против нас двоих, но вы же знаете Федю… ухмыльнулся и сказал: «Один управлюсь». И – адью…

– Прямо так и слинял? Странно как-то…

– Они в гостиницу пошли. И я был уверен: час-два и Федя вернется. Но он не вернулся. Ближе к закрытию я ему начал звонить, но он не брал телефон… Вот и вся история…

– А привезли его как раз из той самой гостиницы… – протянул Юра. – Все сходится, пожалуй…

– Мдя, – сказал Женька. – Шерше, бля, ля фам…

… .

– Ты им соврал? – спросил Мишка, затянувшись сигаретой.

Электричку слегка покачивало, за окном становилось все светлее. Я допил из кружки остатки холодного кофе и кивнул – да, соврал.

– Почему?

А вот это была одна из личных причин, по которой я не хотел рассказывать эту историю.

– Понимаешь… В этой блондинке и впрямь было что-то странное. Во-первых, она с самого начала вела себя… ну… скорее по-мужски, чем по-женски. Ну а во-вторых… Во-вторых я сделал все, что мог, но так и не сумел ее удовлетворить.

Я поднял глаза на Мишку, ожидая насмешки, но тот попросил:

– Продолжай.

– Ну, в общем, тогда я не придал этому значения. Потому что дальше было все почти так, как я им рассказал. То есть я спустился обратно в ресторан и сказал Феде номер комнаты в гостинице. А сам поехал домой.

– И что такое там произошло?

– Что-что… Сначала врачи решили, что она его связала и изнасиловала, но Юра, как человек, знающий Федю, сразу был против этой версии. Слишком сильный…

– И что было на самом деле?

– Он же упертый. Когда он понял, что не справляется, то сам чем-то перетянул себе член, чтобы тот не падал. И трудился… До тех пор, пока не свалился.

– Ужас.

– Вот и я говорю… Все сходится на том, что это был первый официально зарегистрированный сексуальный контакт человека с таурийкой, окончившийся трагически.

– Федя… Он умер?

– Нет. Он возглавил сопротивление после того, как таурийцы пошли на официальный контакт с землянами.

– Возглавил?! Ты хочешь сказать, что генерал Того…

– Именно это я и хочу сказать.

… .

Мы долго ехали молча. Мишке, кажется, было о чем поразмышлять.

Мне тоже.

И только уже на вокзале он спросил:

– И вы решили перейти к крайним методам, потому что все другие уже себя исчерпали?

Я кивнул. «Свободная» часть мира уже практически превратилась в секс-курорт для тауриек, это сражение мы проиграли. Но проиграть сражение – еще не проиграть войну.

Увидев, что он решился, я протянул ему рюкзак с «поясом шахида».

– Но пасаран, камрад!

– Но пасаран.

Похожие статьи:

Рассказы → По ту сторону двери

Рассказы → Доктор Пауз

Рассказы → Властитель Ночи [18+]

Рассказы → Проблема вселенского масштаба

Рассказы → Пограничник