№127 Нам по двадцать лет
Я вижу по ночам окровавленные руки и горящую землю, воскресаю в пустой комнате
под грохот ракетных залпов. Глотаю воду из металлической кружки – стеклянную
разбил. Июльская ночь не приносит прохлады.
В продуктовом кассирша поджимает губы, спрашивая паспорт. Я отдаю последнюю
пятисотку: завтра меня вышвырнут со съёмной квартиры. Контуженная голова
сдавлена болью, мне всё равно, в какой день оборвётся лето. Мои виски не светлые –
седые, мне двадцать лет.
Ты пятишься от троих в подворотне, шаришь по кнопкам домофона. Кулак рыжего
окутан синим: силовой шокер. Я безоружен. Замахиваюсь молча: вывихнуть локоть,
ударить в челюсть, под дых, с разворота – пакетом с бутылками в лицо. Кровь и водка
заливают чужой оскаленный рот.
Ты стаскиваешь капюшон с вихрастой головы и протягиваешь руку с насмешливым:
«Водку не жалко. Я – Игнат. Чай будешь?» Ладони твои сухие и холодные, как шкура
змеи.
Я отвечаю: «Не ходи по ночам, Игнат. Будем знакомы: Александр». Ты смеёшься
горько и ломко, щуря синие до черноты глаза.
В твоей квартире пахнет пылью и старым деревом. Ванна в ржавых потёках, в кабинете
– монитор на пол-стены и стеллажи от пола до потолка. Я трогаю серебристый
пластик: чуть прохладный, вибрирует. Я опознаю его с закрытыми глазами, из такого
сделан мой истребитель. Нейросеть слишком мощная, чтобы установить в доме
законно – а у тебя три модуля.
Шлем для прямого контакта лежит на столе, вычищен до блеска. Походит на
выбеленную временем кость.
На столе одна чашка. Ты достаёшь из серванта фарфоровую, белую с золотой каймой,
и спрашиваешь: «Штурмовик?» Я отвечаю сквозь зубы: «Истребитель» и поднимаюсь,
чтобы уйти. Но ты говоришь только, что любишь гулять по ночам и два раза попадал в
больницу. Я сажусь обратно.
Тебе легче дышится по ночам; сутки за монитором и в шлеме изнуряют разум. Мне
нечего возразить.
Программисты берегут свои мозги, хакеры – мозги и свободу. Ты выводишь моё досье
на экран и требуешь пояснений: «Не подался в легавые. Почему?»
Я отвечаю, что не пригодился.
Ты распахиваешь дверь в спальню с зачехлённой мебелью и разрешаешь читать свои
книги.
На полках в кухне нет алкоголя.
Я ненавижу уборку, но прошу ведро и тряпку.
У тебя короткая чёлка и длинные пальцы, ты выплетаешь реки кодов и цифр, как
гимнастки крутят бесконечную ленту. В чате сайта-однодневки английский текст –
название зарубежного банка, чей счёт требуется взломать.
Однажды тебя найдут и уничтожат, свои или чужие, но ты лишь усмехаешься. Ты
любишь риск, который выбрал сам.
Тебе двадцать лет.
Я разбиваю нос подонку с ножом в час ночи за гаражами. Ты не меняешь квартиру, ты
здесь родился. Я хожу за хлебом и мясом днём, пока ты спишь, и больше не беру с
собой паспорт. Прохладный ветер треплет мою рубашку. На парковке, в кущах сирени,
белеют крылья спидеров. Я долго смотрю на них, вспоминая, как рушился в пике
навстречу рыжей горящей земле.
Мне не хватает полётов.
Ты часами не встаёшь из-за монитора.
Надеваешь шлем прямого контакта – и превращаешься в призрака. Невидимый и
ускользающий, как летний ветер, блуждаешь по Сети. Глядишь в чужие окна.
Иногда мне кажется, что весь ты – бледные до синевы пальцы и тёмные глаза, в них
падаешь, как в бездонное небо над горами. Отсветы дьявольского разума мечутся в
глубине. Я избегаю твоего взгляда.
Окликаю, чтобы ты обернулся. Хочу понять, почему ты мне веришь. Почему доверился
я.
Мне снится: ты идёшь по выжженной земле, будто заговорённый, и лазерные трассы
ложатся мимо. Я иссушен войной, ты – выбранным однажды одиночеством. Я не
наёмник, я умею только служить.
Ты достаёшь мне нелегальный пистолет и каждый вечер завариваешь чай с мятой.
Мы – костыли друг для друга, нам по двадцать лет.
Ты смотришь на выцветший в сумерках город. Отсветы фар ползут по ковру,
подбираются к твоим ногам. Белёсый свет монитора лижет спину, ты встряхиваешь
кистями, как хирург или музыкант, готовясь взять этот мир за глотку. Снова. В
бессчётный раз.
Я больше не ищу ответов.
Твои просьбы звучат, как приказы, а приказы походят на дары – смертельно ядовитые,
хрупкие, как дорогой фарфор. Я уже готов убивать за тебя и для тебя, но ты человек из
тени. Бесплотный дух.
Ты думаешь за себя и за других; твоя война – не перестрелка. Ты рушишь финансовые
пирамиды мысленной командой для нейросети, и кто-то по ту сторону экрана пускает
себе пулю в висок.
Ты – химера из параллельного мира, невидимый охотник за душами, которые
презираешь.
Просыпаясь, ты приглаживаешь волосы мокрой рукой и улыбаешься зеркалу. От этой
улыбки кровь стынет в жилах.
Я не вернусь в реальность своих кошмаров, потому что у меня есть ты. Ты нужен мне,
как воздух, это не романтика – жестокость.
Люди боятся. Кто-то уверен, что обратиться к тебе – верная гибель, но алчность и
зависть затмевают их разум. Они выходят на связь. Просят об услуге. Ты принимаешь
заказ, глядя в монитор цепко и холодно, синие глаза твои блестят, как стекло. Я
чувствую людской страх, сидя за твоей спиной.
Они переводят на твой счёт баснословные суммы, пытаясь откупиться на будущее, не
зная, что на деньги тебе плевать. Они подсчитывают состояние конкурентов и
нанимают телохранителей. Пугаются солнечных бликов на стекле.
Превращают свою жизнь в ад.
Ты управляешь преисподней. Ты флейтист из Гамельна, кукловод из страшной сказки.
Играешь на людских страстях, как пианист-виртуоз, твой ноутбук – фортепиано и
оркестр сразу. Кладёшь тонкие, нервные пальцы на клавиатуру и овладеваешь миром,
как музыкант – залом. Что-то из теории игр, что-то из теории хаоса.
Тебе тесно в рамках математики, ты расчерчиваешь будущее кодами и графиками,
клеишь на стены на жёлтых листах. Хочу спросить: цвет безумия взят специально? Но
ты малюешь поверх цифр зубастые смайлы, и я не решаюсь заговорить.
Я молча гляжу на тебя из темноты, пистолет лежит на коленях. Томик Бродского – на
диване под рукой. Ты в пяти шагах и безмерно далеко, в стране третьего мира,
выводишь из строя энергоснабжение объекта. Увлекся нестандартной защитой.
Заказчик переводит оплату. Нейросеть получает задачу: благотворительному фонду
для детей, больных раком, в течение года обеспечить пожертвования с разных счетов.
Люди разучились видеть во мраке.
Ты улыбаешься сквозь окно монитора, словно Папа римский – с балкона собора
Святого Петра, далёкий и непогрешимый. Бесчеловечный инквизитор с тысячью тысяч
тайн в кинжальном взгляде из-под ресниц. Судить тебя могу только я – так захотел ты
сам. Вложил в мои пальцы оружие, поставил за спиной, согрел на своей груди мой
армейский жетон. Пока не снимешь его – я найду тебя хоть из-под земли, а снимут
насильно – он останется выжженным над твоим сердцем, и я приду, как по горящему
следу.
Это не мистика и не любовь.
Верность.
Ты в пять часов утра не спишь. Шуршишь распечатками переговоров заказчика и его
конкурента, забравшись с ногами на стул, взъерошенный и бледный от усталости. Пол
усыпан ворохом исписанных листов. Розовое солнце заглядывает в окна в аромате
сирени. Я варю тебе кофе со специями и зачитываю список новых заявок.
Ты выбираешь предложение от индусов. Изучаешь данные, наклонив голову, как
встрёпанная чёрная птица, и, дурачась, высоким голосом напеваешь песню из
индийского боевика.
Ты обожаешь боевики с гонками и взрывами и помнишь наизусть саундтреки. Я ухожу
к себе и запираю дверь, глотаю таблетки от мигрени.
Ты – мальчишка, заклинатель змей. Я – беловолосый старик.
Мы оба лишние в этом мире, он уничтожит нас, едва кто-то один споткнётся.
Я утратил безразличие и хочу выпить это лето до донышка.
Я покупаю спидер, мы гоняем по ночам над пустыми полями. Открываю кабину, и
плотный воздух забивает ноздри. Он пахнет росистой травой и цветами. Ты вопишь от
восторга, вцепившись в меня до побелевших костяшек; ресницы твои мокры от слёз.
Нам всего лишь по двадцать лет.
Иногда мне чудится, что ты задыхаешься, как заключённый, которому зачитали
пожизненный приговор. Как я от грохота взрывов в своей голове, липкий от пота, в
пропахшей клопами чужой квартире. Ты – мой воздух, но я не знаю, как заставить тебя
дышать.
В тёмных глазах твоих – звериная тоска. Я знаю слишком хорошо, о чём она шёпчет,
но убедиться не успеваю. Никогда. Ты хохочешь, запрокидывая голову, или
вприпрыжку бежишь к морозилке, крича, что голоден и хочешь отбивную.
Ты учишь меня готовить.
Мне снится: ты идёшь по выжженной земле, будто заговорённый, и лазерные трассы
ложатся мимо. Идёшь прямо на меня с пистолетом в руке. А я отползаю, хрипя, с
перебитыми ногами по бетонному крошеву, глядя в чёрный зрачок ствола. Ты
говоришь: «Не пригодился», и белая вспышка подбрасывает меня на постели.
Ты любишь, когда я занимаюсь оружием: приходишь вслепую на запах пластика и
стали. Устраиваешься с ноутбуком напротив, наугад ищешь чашку с кофе. Твоё лицо
исчерчено тенями – резкими, ломкими; отсвет с экрана мажет белым и синим
выпуклый лоб. Глаза обведены кругами, безмолвно глубокие, как небо в глухой час
перед зарёй.
Я собираю пистолеты с мощностью лазера вдвое больше разрешённой в табеле. Не
спрашиваю, откуда приходят по почте детали и кому ты продаёшь образцы. Я делаю
то, что умею, потому что ты подарил возможность. Я живу, чтобы служить – тому,
кому нужен, как воздух.
Иногда мне кажется, что ты бессмертен, а вместе с тобой и я. Беспокойный король
страны без границ, и его телохранитель. Мы плывём вне времени и пространства,
людские страсти обращаются в прах на наших подошвах.
Но что-то ломается.
Хрупкий стеклянный сумрак повисает над водой. Я держусь за перила, пальцы сводит
холодом, под ногами – хрустящее крошево. Кабина спидера превратились в осколки.
Хочется курить, но рук не оторвать от металла: прикипели в судороге. Я вмерзаю в
ночь – забытый странник в заснеженной пустыне. Летняя ночь покрывается инеем от
моего дыхания. Цепочки огней с берегов глядят, как сквозь толщу льда.
Спидер остывает за спиной. Зачем я здесь? Не помню, когда приехал и как. Я только
что мчался в бешеной гонке, и сердце грохотало: успеть. Перехватить. Заставить
выжить. Глупец! Тебя невозможно заставить. Почему я думал иначе, на что надеялся?
Закрываю глаза, и синие блики вспыхивают под веками, мутные, как вода, которую из
твоих лёгких откачать не успели. Предатель. Ты оставлял меня за плечом,
вооружённого – доверялся, – а свою жизнь оборвал сам. Уверял в трубку низким
шёпотом: «Всё в порядке, Алекса-андр», и напевал бесконечное: «Время платить и
закончить войну...»
Ты забрался на парапет моста. В твоих глазах, я знаю, плавился лёд; на солнце они
прозрачные, как морская вода: шагнёшь глубже – затянет в пучину. Не на меня
смотрел ты за миг до конца.
Помнишь ту ночь? Я почти хотел вскрыть себе вены, потому что твоя кровь стекала по
моим пальцам – отшвырнул тебя с линии огня, но не успел закрыть телом. Ты даже не
стонал – молча смотрел, не мигая, но так, словно это мой взгляд держал тебя на плаву.
Я избил троих тогда, и мне показалось мало.
Зачем сегодня ты пошёл один?
Прошлой ночью мы летали над пустыми полями. Я увлёкся и ворвался в городскую
зону, под беспощадные зрачки всевидящей Сети.
Свои предложили тебе работу, чужие – нашли, чтобы убить. Ты выбрал остаться
свободным.
Отдираю ладони от перил и на ощупь нахожу сигареты. Синеватые тени изгибаются
над рекой, город вибрирует далёким эхом. Хочу крикнуть, хочу позвать шёпотом – над
ночной водой голоса летят бесконечно. Этот мир боялся тебя, а теперь отомстил.
Я отбрасываю незажжённую сигарету и сжимаю в руке телефон. Жду смс. Звонка.
Приказа. Пистолет согрет моим телом под футболкой.
Нам всего лишь по двадцать лет.
Сизые тени качаются над рекой, сумрак лижет опоры моста. Телефон молчит, но у
меня целая вечность, чтобы дождаться сигнала. Я бессмертен, как мой всемогущий
король, и потому ещё дышу. Мы нужны друг другу, как воздух.
Игнат.
Я найду тебя, слышишь?
Мой армейский жетон остался на твоей груди. Ощущаю его зов как стрелка компаса
чует полюс, и достаю пистолет – тёплый пластик согревает ладонь. Ты называл
самоубийство белым флагом, безнадёжным проигрышем, крайним средством. Я готов
тебе проиграть.
Ветер пахнет тиной и ночью, шепчет вздохами:
– Алекса-андр...
Телефон безмолвствует, но я слышу твой приказ, Игнат.
Я иду.
Похожие статьи:
Рассказы → Властитель Ночи [18+]
