Разговор с доктором подействовал на меня как двойная инъекция кофеина. Остаток пути я проделал совсем другим человеком и к себе домой уже не пришёл и не прибежал, а прилетел как на крыльях, хорошо сознавая, что в моём распоряжении остаются считанные минуты. Было ясно, что если Астильба узнала обо мне всю правду, если ей успели уже сообщить, кто является автором победного выстрела, то дела мои плохи, хуже некуда. Охваченная мстительным гневом, одноглазая красавица могла заявиться ко мне в любой момент, и вихрь её появления смёл бы на своём пути все преграды, не оставив мне и малейшего шанса на спасение.
Разверзшаяся передо мной бездна заставила бы содрогнуться кого угодно. Мне была уготована участь египетской мумии. Один-единственный поцелуй тирной королевы в момент обескровил бы меня, обезличил, обезглазил, иссушил мою плоть, превратил кожу в жесткий пергамент, напитал бы чрево экстрактами могильных трав Элизиума.
Чтоб не поддаваться паническим настроениям, я, как мог, старался держать себя в руках, но моя выдержка трещала по всем швам. Я находился на грани постыдного срыва.
Что остаётся делать в такой ситуации?! Только бежать, бежать опрометью, без оглядки. Быстрота, выносливость и природная сноровка - единственное, что могло спасти меня сейчас. Поэтому, едва придя домой, я покидал всё самое необходимое в дорожный баул, взял запас еды на несколько дней и, выбравшись на улицу через чёрный ход, припустил во весь дух.
Жажда жизни била во мне ключом, заставляя забывать об усталости и неудобствах дорожного быта. Я решил использовать любую возможность для сохранения своей жизни, хотя, сказать по правде, выбора как такового у меня и не было. Последнее, что мне оставалось - подыскать себе более менее надёжное убежище, где я мог бы затаиться и пересидеть опасное время. К счастью, этот вопрос оказался одним из наиболее легкоразрешимых. В городе у меня имелось немало друзей и знакомых, на чью поддержку я вполне мог рассчитывать. Один из них, известный художник-флорист, непревзойдённый оформитель погребальных клумб и могильных инсталляций, с большим сочувствием отнёсся к моему положению.
Внимательно выслушав мою исповедь, он предложил мне временно поселиться в его загородной цветочной оранжерее. Там было спокойно, тихо, безлюдно, именно там, по его мнению, я мог обрести желанный покой и внутреннее равновесие.
- В этом месте, дружище, тебе гарантирована полная безопасность, - уверял мой друг, вручая мне ключи от своих владений. - Оранжерея находится среди холмов, покрытых роскошными зарослями палисандра, и практически сливается с окружающим ее живописным ландшафтом. Ты будешь находиться там ровно столько, сколько потребуется. А чтоб не терять времени даром, ухаживай за моими цветами, ведь многие из них нуждаются в постоянном уходе и наблюдении. Поверь, ничто так не успокаивает и не гармонизирует душу человека, как общение с нежными представителями флоры. Ну и, наконец, самое главное, что там тебя не найдёт никто. Могу поручиться за это!
Кто может поручиться за хрупкую шаткость бытия?! Возможна ль гармонизация человеческой души, отравленной ядом гибельных сомнений?!
Астильба всё же нашла меня. Не знаю, как ей удалось это сделать. Быть может, кто-то сообщил ей обо мне, возможно, она отыскала меня благодаря своему звериному чутью. Но не исключено, что сам Вельзевул, её несомненный покровитель и духовник, указал ей место моего пребывания.
Её появление произошло с внезапностью шаровой молнии. Когда девушка вдруг выступила из палисандровых зарослей и, протянув ко мне руки, ласково позвала «Гаральд, любимый…», я понял, что обречён. Её взгляд, голос, интонация, с какой прозвучало это обращение, не оставляли места иллюзиям. Теперь мне деваться было некуда.
Правда, за мной оставалось небольшое преимущество, дарившее мне некоторый спасительный шанс. Войти в мою обитель Астильба не могла. Все витражи оранжереи, всё фигурное остекление, переплёты, орнамент, даже цоколь я, /не слишком доверившись гарантиям друга-флориста/, заблаговременно исчертил магическими символами и знаками, способными остановить любое эзотерическое вторжение. Однако Астильбу эти препятствия не смутили. Быстро убедившись в несокрушимости цветочной цитадели, она принялась выманивать меня наружу, являясь в образах необычайно волнующих, откровенно-эротичных, притягательно-соблазнительных, устоять перед которыми было почти невозможно.
То она была Афродитой пеннорожденной, плывущей на гигантской перламутровой раковине, то Артемидой, купающейся в волшебном гроте, я видел её Дафной, закутанной в кокон из лавровых листьев, и Еленой Прекрасной, выходящей из лебединого яйца. Она представала моему взору обманутой Дидоной, оплакивающей уход Энея, великодушной Эрминией, отсекающей ножом свои чудесные волосы, а также несчастной Антиопой, привязанной к рогам свирепого быка.
Фантазии Астильбы были неисчерпаемы, а возможности для их воплощения безграничны. Она являлась мне и Деянирой, сидящей во фривольной позе на спине кентавра Несса, и прикованной к скале Андромедой, отданной на съедение чудищу морскому. Видел я её Эвридикой, верной подругой Орфея, ужалённой гремучей змеёй; /причём змея, впившаяся в её обнажённую грудь, была точной копией Лернейской Гидры, взятой, разумеется, в уменьшенном масштабе/. Все эти мифологические образы, чувственные, красочные, полнокровные, напитанные томной негой и пылкой страстью, опасно туманили воображение. Они доводили меня до полного исступления, до состояния сверхъестественного экстаза. Я пламенел, слегка остывал и тут же вновь возгорался таким жарким всепожирающим пламенем, что в любой момент мог превратиться в пригоршню угольков…
Это было титаническое противоборство, где с обеих сторон на карту было поставлено всё! Я страдал в открытую, не стесняясь самого себя. Я не мог говорить, мне не хватало слов и звуков для самовыражения. Мой голос был голосом гиены, а догадки, стихийно рождавшиеся в голове, таяли и обращались в дым, не успев принять мало-мальски обтекаемую форму. От тяжести танталовых мук, свалившихся на меня, со мной начали происходить чудовищные трансформации. Так мои волосы сделались жёсткими и колючими, как иглы дикобраза. Пытаясь пригладить их рукой, я кричал от боли, а затем сумрачно наблюдал за тем, как моя ладонь покрывается тонкими багровыми параллелями, сочащимися вязкой жидкостью тёмно-вишнёвого цвета.
Безумие взламывало мой мозг с опытностью бывалого медвежатника, подбирающего отмычки к замкам хитроумного сейфа. Я перепробовал все доступные мне приёмы ментально-астральной борьбы, я сражался за чистоту и целостность духа как святой Антоний, но всё было тщетно. Астильба уступать не собиралась. Она действовала своими методами: изощрённо-утончёнными, дьявольски- коварными, делая расчёт на мою доверчивость и любовь к античным сюжетам.
Хитрость лукавого несоизмеримо выше всех разумных выкладок и конструкций, которые может противопоставить ей человеческий ум.
«Изыди! Сгинь, порождение ада! - кричал я, прижимаясь распухшим от ужаса лицом к холодному, как ледяная глыба, стеклу. - Ступай в преисподнюю, гадкая саламандра! Там твоё место!!» Я непристойно ругался, корчил мерзкие рожи, показывал ей язык, надеясь, что в ответ она высунет свой, змеиный, и тем самым выдаст себя окончательно, но Астильба только улыбалась в ответ. «Череп оборванный», - беззвучно шептали её губы. Она продолжала вдохновляться процессом своих видоизменений, с каждым разом становившихся всё более причудливыми и агрессивными.
Временами она проходила мимо оранжереи грациозной походкой библейской красавицы Юдифи. В одной руке её был обоюдоострый меч, лезвия которого дымились от пролитой крови, в другой она держала за волосы отрубленную голову Олоферна. Эта голова несомненно принадлежала знаменитому ассирийскому вождю, жертве её вероломства, но стоило хорошенько вглядеться в неё, как черты лица неуловимо преображались, становясь моими. Сходство было поразительное! Я словно глядел сам на себя в зеркало и тихо ужасался дикому выражению, застывшему на моём мёртвом лице.
Иногда Астильба проносилась мимо в вихре безумного тур-де-бра, изображая обольстительную Саломею, танцующую на пиру царя Ирода. Невидимые тимпаны и бубны аккомпанировали ей. И по мере того как она танцевала, все её гибкие ритмичные телодвижения, все пируэты, арабески и батманы приобретали хищный, жёсткий, почти угрожающий характер. Я следил за ней заворожёнными глазами, читая в экзотическом рисунке танца свой смертный приговор…
Кто может поручиться за нетленность неозвученных идей и невоплощённых замыслов?!
Убедившись, наконец, что голыми руками меня не возьмёшь, и что в моих приоритетах также наличествуют серьёзные принципы, Астильба решила сменить тактику. Ход, который она сделала на пике нашего противостояния, предугадать было невозможно…
Проснувшись как-то ранним утром, словно от толчка, и выглянув по обыкновению на улицу, я увидел у ворот оранжереи прекрасный цветок раффлезии Арнольди, развернувший пурпурные полотнища своих лепестков навстречу восходящему солнцу.
Это было настоящее чудо!
Как мог этот удивительный, волшебной красоты гигантский цветок вырасти и распуститься здесь за одну ночь, я даже не задавался вопросом - его красота совершенно очаровала меня. Это была лучшая в мире раффлезия - от неё невозможно было оторвать глаз. Капли утренней росы изумрудными слёзами стекали по бархатным лепесткам и, падая на землю, превращались в янтарь. Рубиновая сердцевина ласково искрилась и пылала, словно чаша остывающего вулкана, источая волны неземного аромата. Гибкий тугой ствол призывно колыхался, совершая возбуждающие волнообразные движения, от которых дрожь пронзала моё тело…
Ощущение мнимой событийности овладело мной. Рухнули незримые преграды. В сердце, исполненном восторга и умиления, заговорили инстинкты древних чудотворцев-флористов, и я не выдержал…
Уже не думая о материях высшего порядка, отметя все сомнения астрального толка, я распахнул ворота оранжереи, подошёл к раффлезии, обнял её гибкий стебель и окунул лицо в огнедышащую благоуханную чашу. Это был умопомрачительный вселенский поцелуй, прерваться которому было суждено при совсем других обстоятельствах. Неизьяснимый восторг затопил всё моё существо от макушки до пяток. Неземное блаженство прокатилось по телу могучими волнами. Я чувствовал, как бархатные пурпурные лепестки мягко смыкаются на моём затылке, но испытал от этого ещё большее удовольствие…
Чёткое осознание произошедшего стирается под наплывом химер, закрепостивших мой мозг фантомами несоразмерных прожектов. Имя им легион и описывать их нет необходимости. Исключение можно сделать разве что для Черепа Ободранного, который после вышеупомянутых торжеств зацвёл пышным цветом и преобразился так, что в сравнении с ним поблёкли узоры элитных погребальных клумб. В пустых глазницах черепа распустились томные настурции, в ушах проклюнулись женственные гиацинты, из оскаленного рта вылез душистый цветок майорана. Голый Затылок покрылся побегами нежных фиалок, сильно выпирающий лоб - лоб настоящего мыслителя - украсила корона чёрной орхидеи - зрелище получилось воистину грандиозное! Астильба безоговорочно одобрила эту импровизрованную икебану. Более того, она сама помогла украсить ею мои опустевшие плечи. И наш общий восторг превзошёл все ожидания!!..
Вспышки экловентной иллюминации ярко высвечивают каждый мой шаг на тернистом пути к самопознанию. Кто сможет поручиться за звонкую переменчивость самоударяемых фраз?! Кто сумеет отличить ступени мёртвой безликости от фаз предвечного хаоса?!
Вялые признаки робких ответов тонут в потоках безвременья. И ветер вечности сметает все следы…
Похожие статьи:
Рассказы → Пленник Похоронной Упряжки Глава 4
Рассказы → Пленник Похоронной Упряжки /Пролог/
Рассказы → Пленник Похоронной Упряжки Глава 1
Рассказы → Пленник Похоронной Упряжки Глава 3
Рассказы → Пленник похоронной упряжки Глава 2
!!!))))))......
))))...
