Проходит по коридору, проносит кости, а халат, что на ней, полою пыль собирает. Странный какой-то халат. С одной стороны длиннее. И сама она странная. Отдаёт кости.
Здесь слишком много народа. Не всем можно помочь. Кто-то умер давно, кто-то умрёт с минуты на минуту. Есть и такие, что умирать не собираются: затесались среди трупов, молчат, глаза закрывши, притворились мёртвыми. Зачем, кто им сказал, что это умно, не знаю.
Это не умно. Надо или идти и быть, либо умирать. Прятаться не дело. Если ещё можешь таскать кости, вставай и тащи. Вон, в халате, ходит же, таскает же. И не только свои. Чужие тоже носит. Забесплатно. Странная.
Я попадаю сюда уже второй раз. Не хочу попадать, но меня никто не спрашивает. Разрушитель костей вообще не любит говорить. Он или молчит, или воет, да так, что мозги спекаются. Иногда мозги не выдерживают.
Она проходит мимо. Останавливается у соседней койки. Наклоняется, чтобы выслушать кого-то, отвечает и идёт дальше. Зрение у меня не очень, но я вижу, что на левой руке у неё теперь нет фалангов. Ни одной нет.
В следующий раз я замечаю её в конце дня, когда вой Разрушителя за бетонными перекрытиями стихает. Она несёт в руках целую охапку костей: рёбра, тазовые, позвоночники. Проходит мимо и роняет что-то крохотное. Наклоняется, но я успевают быстрее. Поднимаю коленную чашечку.
– Вот, – говорю я ей, – возьмите.
Гляжу ей в лицо. Она не старая ещё. Даже, кажется, не взрослая. Вот странно, я думал, она старше меня.
Нет, не старше. И глаза – как озёра. Вон и рыбы в них, и водоросли, и как будто даже солнечный луч.
Она благодарит меня кивком и идёт дальше. У неё много работы. Много костей. Много народа, которому нужны кости.
У меня нет только стопы. Её мне приносит другая, не в халате. На этой что-то иное надето, защитного цвета, да и лицо строже, взрослее. И рыб у неё в глазах нет.
– Завтра, – говорит она, подавая мне новую стопу.
Беру стопу, говорю «хорошо» и провожаю её взглядом. Скорее даже машинально провожаю, не имея цели смотреть именно на неё. Она обычная. Как все. Хоть и делится костями тоже.
Завтра я возвращаюсь. Отремонтировался, довольно лежать. Ещё ночь здесь, а потом под бок к Разрушителю. И он станет выть мне в ухо каждый день и каждый час, выть, потому что нормально разговаривать не умеет. И не хочет.
Прилаживаю стопу, пробую встать. Получается. Прохаживаюсь. То туда по коридору, то сюда. Хожу мимо других таких же; кто-то уже с костями, кто-то ещё без. Тот, кто уже с, радуется вместе со мной, мол, вот что медицина творит!
Не медицина, думаю я. Разве медицина? А что-то я не слышал о лекарствах, от которых вырастают новые руки или ноги. Вон, она это делает. Носит кости. Забесплатно отдаёт. А медицина… химия.
Последняя ночь в покое. Надо бы поспать, но сон нейдёт. Думаю. О всяком думаю. В основном о бесплатном. Все так думают – что бесплатные эти кости. А мне вдруг приходит мысль в голову: а откуда мы взяли, что они бесплатные? Для нас-то да, а для них? Для неё?
Встаю с койки, тихо-тихо иду по коридору. Помню, что она всегда со стороны подвалов приходит. Вот на освящённом пятачке пола и след от её халата. Незатёртый ещё. Крадусь, как мышь. Ещё бы не скрипеть новой ступнёй.
Коридор. Такой же, как позади, только уже. И двери по обе стороны. Ржавые двери с железными прутьями вместо ручек. За которой из них она?
Вдруг слышу – поёт. Голос не узнаю, мало ли здесь голосов. И слов не разберу – поёт как будто под нос или в плечо. Но вдруг понимаю – она поёт. Потому что рыбы и солнечный луч. А у остальных – как мёртвое всё. Такие не поют.
Двигаюсь на звук. Нахожу. Дверь приоткрыта, но совсем чуть. И огонёк за ней горит слишком тусклый – ничего не разглядеть. Ладно, будь что будет, скажу, что поблагодарить пришёл.
Втискиваюсь, сколько хватает зазора, потом дверь начинает скрипеть, отворяется, ползёт, ползёт. Я вхожу, но останавливаюсь на пороге.
Пение обрывается.
Смотрит на меня. Я смотрю на стол.
Она сидит за столом, одна нога у груди, и рисует на большой белом листе. Карандаш в её правой руке отточен, как нож. На краю стола дымит плошка со свечкой, и в её свете я различаю рисунки. Много-много рисунков.
Она рисует кости. Они лежат вокруг неё, не нарисованные, настоящие. На бумаге ещё столько же рисованных, готовых сойти с листа и прыгнуть ей в руки, но им как будто чего-то не хватает. Чего? Пения? Так я уйду сейчас, не буду ей мешать. Пусть поёт, чтобы всем досталось. Увечных слишком много, а Разрушитель слишком силён.
Вдруг различаю что-то на её лице. Понимаю – что. Разом теряюсь.
– Не плачьте, – говорю. – Не плачьте.
А что ещё сказать, не знаю. Давно не видел, как люди такие плачут. А она говорит вдруг:
– Больно рисовать.
И я вижу: у её левой руки, которой она прикрывает рисунки, по-прежнему нет фалангов.
Похожие статьи:
Рассказы → Роман "Три фальшивых цветка Нереальности" (Треки 1 - 5)
Рассказы → Роман "Три фальшивых цветка Нереальности" (Треки 6 - 1/3 7)
Рассказы → Нереальность (квест) [Сценарий игры об Ином Мире и Децербере]
Рассказы → Клетка открыта
Рассказы → Повод, чтобы вернуться
Меня же надо ещё, например, заставить отзыв написать. 
