Дознаватель

Солнце клонилось к закату, а важный гость, находившийся, как поведал прибывший накануне гонец, всего в половине дневного перехода от обители, - еще не прибыл.

Аббат тревожился: ночами горные тропы были небезопасны, - потому и выслал к подножию холма оружных слуг, а самых зорких послушников отправил на стену – высматривать караван.

Вечерня уже заканчивалась, аббат беспокоился сильнее прежнего и сердился, что все заметили это, - и тут в церковь тихим скорым шагом вошел келарь с сообщением, что долгожданный гость наконец вступил в стены обители.

Велев прочим монахам оставаться на местах и закончить службу как должно, аббат поспешил к монастырским вратам.

Во всеобщей толчее, среди почтенных купцов, слуг, снимавших с мулов поклажу и расседлывавших коней, аббат поначалу не увидел того, кого ждал, и сердито обернулся к келарю, но тот указал на высокого монаха-францисканца, стоявшего в стороне от толпы. Казалось, монах пребывает в своем, только ему открытом мире – суета и шум обтекали его, как струи воды огибают лежащий посреди речного русла валун.

Аббат приблизился к гостю, приветствовал его и сам проводил до трапезной, где уже собрались монахи и гости. Все с недоумением смотрели на аббата, оказывавшего бедному францисканцу в залатанной рясе почести, каких не удостаивались и самые знатные посетители монастыря. Аббат не называл его имени, да и купцы не полюбопытствовали, кем был монах, прибившийся к каравану за два дня до того, но как-то само узналось, что этот бедняк, приехавший без всякой свиты, и был тем самым, прославленным по обе стороны гор, инквизитором, коего давно ожидали для расследования жуткого происшествия, случившегося в долинном городке.

Преступник – когда-то уважаемый человек, один из лучших мастеров в гильдии механиков, - убил свою супругу, был помещен под стражу и допрошен светскими судьями, однако не признался в содеянном, напротив, всё отрицал и клялся в невиновности. Дело усложнялось еще и тем, что тело убитой женщины так и не было найдено – ни в саду, ни в погребе дома, ни в реке. Заподозрив вмешательство темных сил (ничем иным судьи не могли объяснить упорство обвиняемого, продолжавшего твердить свое даже под пытками), городские власти пригласили прославленного инквизитора для проведения расследования. Убийца же, по причине тяжкого телесного и душевного расстройства, был помещен в монастырскую лечебницу, где и находился по сию пору.

За трапезой все присутствующие, скрывая любопытство под маской гостеприимства и маскируя невинными вопросами желание побольше вызнать про гостя, оказывали инквизитору внимание: тот угощал его местным вином – и вправду отменным, - другой беспокоился, не случилось ли чего неприятного в дороге, третий уговаривал отпробовать местных блюд, четвертый расспрашивал про столичные нравы и здоровье епископа – почтенного старца, страдавшего многими недугами.

Инквизитор отвечал всем приступавшим к нему с вопросами вежливо, но кратко, ел умеренно, к вину почти не прикоснулся – только пригубил, - сам никого ни о чем не спрашивал, ограничившись ничего не значащими похвалами блюдам, подававшимся за ужином.

Аббат нашел инквизитора слишком молодым для столь высокой должности и повсеместной славы, потому и решил про себя, что толку от его появления будет немного, однако в самом конце ужина гость, отвечая на какой-то невинный вопрос, глянул прямо в глаза аббату, и тот замер, словно парализованный. Казалось, глаза инквизитора проницали насквозь, постигая и внутреннюю сущность, и таимые в тайниках души грехи, и даже самую землю под ногами человека. Заметив впечатление, произведенное на аббата, инквизитор поспешно отвел взгляд, а на лице его появилась кривая усмешка, словно он ощущал неловкость за силу взора, неподвластного ему.

После трапезы инквизитор ушел в отведенные ему покои, сославшись на усталость после долгой дороги, а монахи, послушники и купцы долго еще судачили, гадая, с какой стороны возьмется он за расследование и сумеет ли победить демона, овладевшего душой мастера-механика.

На следующий день после утренней трапезы аббат отвел инквизитора в комнату возле капитулярной залы, где уже был поставлен стол для ведения допросов, на котором аккуратно были разложены присланные городскими властями бумаги. Рядом стоял меньший стол для секретаря – записывать показания. В помощь инквизитору аббат отрядил помощника библиотекаря, славившегося красивым разборчивым почерком, и двоих сильных слуг – держать убийцу, если в том возникнет надобность.

- У нас нет специального помещения, где можно установить орудия пыток, - извинился аббат, - но если пожелаете, я велю освободить комнату в погребах или в мясницкой разделочной.

- Ничего не нужно, - отмахнулся инквизитор. – Сначала я хотел бы поговорить с обвиняемым. Он пришел в себя?

- Телом он еще слаб, увы… Однако оправился настолько, что может гулять, - под присмотром помощника лекаря, разумеется, - в саду при лечебнице.

- Это хорошо. В каком состоянии пребывают его душа и разум?

- Душа его в смятении: приставленный к нему брат не раз слышал, как убийца плачет и стонет, поминая жену, словно душа ее является ему в снах. Днем же он в полном рассудке: говорит мало, но всегда здраво и трезво, с монахами обращается вежливо, дружелюбно и спокойно, словно совесть его ничем не отягощена. Два месяца назад он испросил дозволения вернуться к привычной работе, и лекарь посоветовал не отказывать ему в этом.

- Значит, мастер и здесь, в темнице, не оставляет своих трудов?

- Товарищи по цеху присылают ему все потребное для работы: инструменты, готовые детали, дерево, плашки металла, драгоценные камни и прочее. Сделанные часы, музыкальную шкатулку и чудесное дерево с поющими птицами на нем мы отвезли в город, где они были проданы за немалые деньги. Их убийца пожертвовал монастырю с тем, чтобы мы каждое воскресенье поминали погибшую женщину.

- И вы делаете это?

Инквизитор, до того момента любовавшийся прекрасными цветами, росшими в саду, обернулся и глянул на аббата.

- О да, разумеется, - поспешно ответил тот, вновь смутившись от странного, проникающего в душу взгляда.

Аббат говорил правду, но чувствовал себя так, словно его поймали на лжи, потому и был рад, когда они дошли до дверей лечебницы и инквизитор, поблагодарив сопровождающего, вошел внутрь вместе с братом-целителем.

Мастер-механик возвращался с утренней прогулки, рядом шел помощник целителя, выполнявший также обязанности стражника при узнике. Инквизитор попросил оставить его наедине с подозреваемым.

Целитель и его помощник, почтительно поклонившись, удалились. Гость же обители вошел вместе с мастером в келью, уставленную станками, коробами и ящиками с материалами и казавшуюся совсем крошечной. Стол был завален чертежами и инструментами, в середине комнаты стояла подставка, в коей винтами удерживался крупный кусок стекла.

Заинтересованный, инквизитор подошел ближе.

- Верно ли я заметил, мастер, что вы работаете над зеркалом, обманно отражающим то, что находится напротив.

- Да, именно так. Градоправитель заказал мне кривое зеркало для развлечения гостей к празднику, который должен состояться в будущем месяце.

- Он обвиняет вас в сговоре с нечистым и не боится, что вы прибегнете к помощи дьявола в работе? Воистину, ваш градоправитель отважен и смел!

Дознаватель прямо посмотрел в лицо убийце. Тот спокойно выдержал его взгляд, не опуская взора и не смущаясь.

- Вам, приближенному к знатным особам, лучше моего ведомы их помыслы, - бледная улыбка мелькнула на лице убийцы и тут же пропала. – Вы уже говорили с ним?

- Нет, я хотел сначала повидать вас, мастер.

- Вам, наверное, надо освободить место на столе – делать записи допроса. Но где же ваш секретарь?

Убийца поспешил к столу, чтобы сдвинуть в сторону занимавшие столешницу бумаги, но инквизитор остановил его.

- Это не допрос, почтенный. Мне не нужен секретарь и записи. Не хлопочите, лучше присядьте: разговор будет долгим.

Мастер удивленно глянул на инквизитора, но лицо дознавателя было непроницаемо: никаких чувств не отражалось на нем.

- Присядьте, - повторил дознаватель. – Я вижу, нога все еще беспокоит вас.

- Да, - криво усмехнулся обвиняемый. – Испанский сапог – не самая удобная обувка. Хвала монастырскому лекарю, что я снова могу ходить.

- Я рад видеть, почтенный, что суровые допросы не сломили ваш разум и тело. Также мне радостно видеть, что вы, даже находясь в заключении, вернулись к работе.

Лицо убийцы изменилось: в глазах зажегся свет, черты разгладились – он словно помолодел на много лет.

- Вы правы, господин дознаватель. Всегда, с самой ранней юности, работа была смыслом моей жизни, отдохновением и радостью. Как смог бы я вынести всё, что случилось страшного и тяжелого, если бы не трудился, не совершенствовал навыки и умения, не молил ежечасно Господа.

- Но городские власти полагают, что за помощью и вдохновением вы обращались не к Господу.

- Это злобные наговоры, господин дознаватель. Одна клевета и ничего больше! Никогда, ни единым помыслом, ни в болезненном бреду, ни в самой глубине отчаяния не обращался я к князю тьмы. Только к Господу прибегал в тяжелые минуты, только на него уповаю. Пускай я грешник, но не отступник.

Мастер осенил себя крестным знамением.

- И не убийца, - словно раздумывая вслух, молвил инквизитор.

- Богом клянусь, мои руки не запятнаны в крови супруги! – и мастер протянул вперед руки, словно показывая строгому судье, что они чисты.

- Расскажите мне о ней, - мягко, успокаивающе попросил дознаватель.

- Мало что я смогу добавить к тому, что сказал на допросах. Вы ведь читали записи, не так ли?

- Да, разумеется. И прежде чем приехать сюда, побывал в вашем доме. Мне нужно было убедиться, что городские чиновники ничего не упустили, обыскивая ваш дом и сад в поисках тела… У вас прекрасный дом, почтенный: изысканная мебель, удобные покои. Множество удивительных и чудных вещей, сделанных вашими руками: часы, настольные и напольные, резные замки с секретом, рычащие львы возле входа и музыкальный фонтан с поющими русалками в зале.

- Я сделал его для нее… Для моей любимой. Она хотела, чтобы в нашем доме всегда звучала музыка.

- В галерее я видел чудесную ростовую статую прекрасной молодой женщины, отлитую из серебра, одетую в богатые одежды, с розой у сердца? Вы ведь очень ее любили, не так ли?

- Да. Очень. Она была для меня всем. Светом темной ночью, солнцем дождливым днем, песней в тишине, теплом среди зимы… Она была моей жизнью!

- Я слышал, она воспитывалась в вашем доме с детства.

- Это так. Я сам когда-то был сиротой – голодным, нищим, бездомным. Мастер нашей гильдии подобрал меня с улицы, дал кров, еду. Воспитывал как родного сына, учил, а когда я вошел в возраст, ссудил средствами, чтобы я мог вступить в гильдию и так же, как он, стать мастером. Я всегда буду помнит его благодеяния, его доброту.

Когда мое мастерство стало приносить порядочный доход, я, помня добрый пример учителя, стал брать мальчиков из приютов, обучал их, помогал встать на ноги. Господин дознаватель, несомненно, не забыл необычайно холодную зиму, случившуюся пятнадцать лет тому назад. Многие бедняки тогда погибли от холода и голода, многие дети остались сиротами. Тогда-то в мой дом и постучался иззябший, одетый в лохмотья малыш с младенцем на руках. Я принял их обоих, не желая разлучать брата с сестрой, хоть и был одинок. В моем доме не было супруги, ибо я полагал, что навсегда обручен с моей госпожой – Механикой. Благослови Господь мою домоправительницу: она нашла кормилицу для девочки, ухаживала за ней. Без ее помощи я не смог бы выходить малое дитя, ставшее мне и воспитанницей, и дочерью, и смыслом моего бытия.

Увы, ее брата нам не удалось спасти. Он скончался от обморожений, до последнего мига умоляя меня позаботиться о малышке. Я обещал.

- И сдержали слово. Шли годы, девочка выросла и превратилась в прекраснейшую девушку. И тогда вы, мастер, поняли, что любите ее не как дочь, но как женщину, и вступили с ней в брак, хотя она не имела иного покровителя, кроме вас, и никто не заступился бы за сироту, пожелай вы воспользоваться ее юностью и невинностью.

Лицо обвиняемого исказилось от гнева, он вскочил, сверкая глазами, сжал кулаки, желая броситься на инквизитора, но, остановленный холодным, пронизывающим взглядом, словно натолкнувшись на стену, отпрянул назад и бессильно упал в кресло.

- Вот и вы, господин дознаватель, подозреваете меня в недостойных мыслях. Да, я мог замыслить и безнаказанно сделать то, о чем вы говорите, но подобное никогда не приходило мне в голову. Я желал видеть мою любимую уважаемой женщиной, а не тайной возлюбленной. Я предложил ей честный союз – перед Богом и людьми, и она не отвергла моего искательства.

- О красоте вашей юной супруги ходили легенды. Молодые вельможи распевали любовные песни под вашими окнами, те, кто побогаче, посылали ей драгоценные дары, кто победнее – полные страстного томления письма. Поговаривают, сам градоправитель не смог превозмочь соблазна.

- Увы, это так, господин дознаватель. Но жена моя была достойной женщиной, не принимала даров, не читала писем, не открывала сердца соблазнительным и бесчестным словам.

- Я знаю, мастер. Никто из отвергнутых влюбленных не осмелился бросить тень на ее доброе имя. Она была вам верна, почитала и уважала вас, не выходила из вашей воли, как то и подобает супруге. Но сердце ваше было неспокойно. Она молода, прекрасна обликом и нравом, но она женщина, а все женщины слабы. Не сегодня, не завтра, но через год или два найдется кто-то, кто своей красотой, молодостью, соблазнительными речами склонит ее ко греху. И вы боялись – боялись, что однажды это случится, а вы будете уже слишком стары и слабы, чтобы защитить ее от посягательств. И если бы только от них! Что, если она полюбит другого? Ведь это может случиться! Тогда ни мужнина власть, ни уважение к вашим сединам не остановят ее. Она падёт, и погубит ваше доброе имя. Это печалило вас, но не более. Куда сильнее вы боялись, что несчастная может погубить себя – свою душу, свое будущее. Вы хотели защитить ее, избавить от возможного позора – и убили.

- Нет! Нет!

Мастер снова вскочил, в ярости, позабыв о больной ноге, забегал по узкой келье.

- Да, - тихо и печально молвил дознаватель. – Вы не лгали на допросах, как не солгали и мне. Сами вы не убивали, на ваших руках нет крови жены. Вы добавили в ее вино сонное зелье, чтобы, когда придет час, она не проснулась, не ощутила боли, - а потом схоронили внутри прекрасной серебряной статуи – ставшей и портретом, и могилой вашей любимой. Она ведь пуста внутри, не так ли? А роза, приколотая к груди? Не скрывает ли она тайный механизм, шип, проникающий в сердце той, что покоится в этом дивном саркофаге?

- Как… как вы догадались? – хрипло прошептал убийца.

- Все свидетели говорили мне, как сильно, безмерно, почти безумно вы любили жену. И я понял, понял еще до встречи с вами, мастер, что даже после ее смерти у вас не достало бы сил расстаться с возлюбленной. Значит, схоронить тело вы могли только в доме. Подвал, чердак, шкафы, лари, кладовые, межстенные промежутки и лестницы уже были проверены, простуканы и разобраны. Оставалось только одно место – статуя, созданная вашими руками, ваше лучшее творение.

Господь одарил вас талантом создавать дивные механизмы, наставник передал вам знания, мастерство принесло уважение и богатство. На закате жизни вы встретили ту, которая озарила светом вашу близящуюся старость. Вы должны были руководить молодой женщиной, воспитывать ее, быть для нее не только супругом, но мудрым отцом. Но вы избрали иной путь, заключили сделку с врагом рода человеческого. Он завладел вашим сердцем, посеял в душе сомнения в верности супруги, смутил ум беспочвенными подозрениями и наконец нашептал темными ночами страшный план, который только вы – великий мастер, создатель чудесных механизмов и прекрасных игрушек, – могли привести в исполнение. Ныне ваша душа – такое же кривое, обманное зеркало, как то, над которым вы трудились.

Инквизитор поднялся.

- Сейчас я должен вернуться в город. Полагаю, судейские чиновники уже выполнили мое распоряжение и извлекли тело вашей несчастной жены из статуи. Оно будет захоронено на городском кладбище, как подобает.

- А я? – прошептал мастер. – Меня казнят?

- Я приговариваю вас к жизни. Вы останетесь здесь: монахом или узником – выбирать вам. И до конца своих дней будете делить эту комнату с пустым изображением той, которую вы погубили. Прощайте.

Инквизитор опустил на лицо капюшон и вышел из кельи.

За его спиной послышался звон разбитого стекла и – почти сразу – предсмертное хрипение. Дознаватель не обернулся.

Похожие статьи:

Рассказы → Легенда о единороге

Рассказы → День, когда Вселенная схлопнулась [Рифмованная и нерифмованная версии]

Рассказы → Красная Королева

Рассказы → Бритва Оккама (из ненаписанной схолии)

Рассказы → Успешное строительство и вопрос перенаселения