Зимняя ночь

За окном быстро кружились крупные хлопья снега, суровая метель зловеще завывала, намекая на то, что, возможно, игра в дурака затянется до утра, пока снаружи все не стихнет. Тем более что в доме у купца Варуха Мечника компания собралась самая что ни на есть преинтреснейшая,

– А я вам скажу, господа, карты вещь хорошая, особенно, когда масть ложится на масть, а козырь их бьет, – торжествовал хозяин, отбиваясь последними своими козырями против двух королей, которых ему подкинула купчиха Ульянова.

– Вам сегодня неумолимо везет, – произнесла она.

– Сегодня везет мне, а завтра повезет кому-нибудь другому. Тут не угадаешь, – беспечно улыбнулся хозяин.

– В конце концов долг я вам еще до завтрашнего вечера отдам, – виновато сказал конногвардеец Королев.

– Не переживайте по поводу оного. Это всего лишь игра, – отмахнулся Мечников.

– Карточный долг – дело чести! – воскликнул Носов, взмахнув пачкой ассигнаций.

– Возможно для вас, господин Носов, но для нас с Мариночкой это действительно приятнейшее времяпрепровождение, тем более, когда еще нам доведется побывать в гостях у дорогого родственника?– укоризненно произнесла Степанида Ульянова.

– В такую-то метель, – поддержала Арсеньева.

— И то верно! – подтвердил хозяин. – Я распоряжусь, чтобы вам, дорогие гости, принесли покушать, – и, встав из-за стола, удалился из комнаты.

– А не мухлюет ли наш Варух? Что-то я начал подозревать дело нечистое. У меня-то за всю нашу игру козырей больше, чем вшей у дворовой собаки, – подозрительно косясь в сторону двери, за которой скрылся купец, сказал Королев.

– И что же вы ими здраво-то не воспользовались, сударь? – осведомился Носов, бросив на сидящего напротив оппонента непонимающий взгляд.

– Ха, – усмехнулась Марина, – видимо наш родственничек действительно знатный игрок! Я слышала об этом от своей дорогой подруги Карнауховой, а она то уж обо всей Петербургской молве что ходит вокруг, осведомлена. Так что же вы, Артемий, не воспользовались всеми вашими картами?

– Напротив, моя любезнейшая сударыня, я как раз собирался пустить их в ход, но кто же знал, что масти, которыми его закидал уважаемый господин Носов, дадут ему такую солидную фору! – оправдывался Артемий.

Вдруг двери открылись, и на свое центральное место, во главу стола, вернулся хозяин, а следом за ним вошли близняшки Глаша и Глафира, несшие угощения для гостей.

– И все же, я задам вам вопрос, который мучает меня на протяжении всей нашей игры, – произнес Королев, подозрительно косясь на купца Мечникова.

Варух, спокойно сложив руки на столе, милейше произнес:

– Слушаю…

– В чем ваш секрет? Знаете ли, я был готов поверить в ваше неимоверное везение, но только до этого момента.

– Неужели вы хотите объявить меня шулером? – насторожился хозяин.

– Ни в коем случае, ваше степенство. Я этого не заявлял. Я только хочу понять, как вам удалось отбиться?

Хозяин усмехнулся и, приказав Глафире разлить шампанское, лукаво спросил:

– Действительно хотите это знать?

– Я думаю, что это общее мнение, – уверенно произнес Артемий, ничуть не пугаясь странноватого взгляда Варуха.

– В карты, дамы и господа, я действительно выиграл, всех вас обманув, хоть это и горько признавать. Нет, карты, которыми мы играли, не порошковые, и я не прятал козыри в рукавах, – хозяин обнажил перед гостями рукава своего камзола и продолжил: –А только потому, что я не могу проиграть.

– Как же это? – искренне удивилась Степанида, выразив тем самым общее недоумение.

– Да, уж сударь, потрудитесь объясниться! – потребовал вспыльчивый Носов, поглядывая на враждебно настроенного Королева, затеявшего этот спор, желая отбить у Мечникова денежный долг, списать игру на интерес, не более того.

– Эта престранная история случилась со мной задолго до нашей с вами встречи. Приехав в Петербург, я не надеялся получить от столицы хоть толику того, что я имел в Запорожье. Честно скажу я вам, меня давно прельщала к себе северная столица, и я продал все, что имел, что не смог продать, отдал просто так, а что осталось, раздал нуждающимся.

– И как эта история вяжется с темой нашего разговора? – спросил Артемий.

– Имейте, пожалуйста, терпение, сударь. Дойдет и до этого разговор, – спокойно парировал хозяин. – По приезду в Петербург я снял номер в гостинице, не самый шикарный, конечно. В те времена я считал каждую копейку, поэтому не побрезговал обществом мышей и тараканов, в компании которых я оказался, поселившись в одном гостиничном номере. Переночевав, я решительно отправился на рынок, дабы найти и выторговать для себя какую-нибудь лавчонку. Но то ли день был неудачный, то ли я что-то не то делал, что меня все же вежливо попросили уйти оттуда. Я и ушел. Целый день убив на поиски арендаторов, я понял, что совершил настоящую глупость и мысленно уже посыпал свою голову пеплом. Прогуливаясь по бульварам, я осознавал, что ничего больше найти не смогу, что мне предстоит вытерпеть назидательный и строгий взгляд своего образованного и умудренного опытом отца. Погруженный в свои мысли, я продолжал гулять по улицам, не имея никакого желания возвращаться в свой отвратительный номер.

– А можно ли как-нибудь обойти эту прелюдию и перейти сразу к делу? – сердито произнес Королев, найдя поддержку у Носова. Правда, Степанида и Марина неторопливо попивали шампанское, видимо, находя в истории хозяина некую прелесть.

– Терпение, сударь. Я как раз подвожу вас к кульминации, – спокойно произнес Варух.

– Не обижайтесь на меня, сударь. Просто ваша история выглядит уж слишком затянуто. Не продлиться ли этот душераздирающий рассказ до самого утра? – сдержанно спросил Носов.

– Уверяю вас, история не затянется, –ответил хозяин.

– А нам с Мариночкой хоть бы и до утра. В такую погоду не то что в бричке, на санках не доберешься. А у меня из обуви только туфли, – смущенно улыбнулась Степанида.

– Тут я с вами полностью солидарна сестрица, –  Арсеньева поднесла наполненный шампанским бокал к рядом стоящему бокалу Степаниды. Изящная хрустальная трель раздалась в тишине.

– В моем доме хватит комнат, чтобы переждать эту ужасную метель, – радушно сказал Варух. На что обе купчихи приятно заулыбались.

– Ну, тогда я продолжу. Возвращаться в гостиницу мне не хотелось и я гулял по городу в каких-то поисках. Возможно, мне тогда хотелось какого-то общества, а возможно, я просто хотел напиться до беспамятства, в общем, я тогда точно не знал, чего я вообще желаю. По кварталам то и дело были разбросаны всякие питейные заведения, трактиры, пабы, рестораны, салоны, но знаете, ни в одно из них меня не тянуло, пока я не услышал диалог двух пьянчуг, стоявших поодаль от меня, возле трактира «Зимняя ночь», мимо которого я как раз проходил…

– А зря мы все-таки ушли так рано, Петро. Хорошим пивом там потчуют, заплетающимся голосом сказал первый мужичок.

– А не без разницы тебе, где пить-то? Один черт напьемся, так хоть убережем себя, – так же запинаясь пробурчал второй.

– Не понял я тебя, Петро… – растерянно пожал плечами первый и качнулся в сторону.

– А чего тут не понимать-то? Все об этом знают! Только молчат и не говорят, что там по ночам происходит.

– И что же там происходит? А, Петро?

– Говорят, творятся там вещи немыслимые, непонятые, страшные. Встретил давеча одного хлопца, земляка своего (в одном Запорожском селе, оказывается, проживали), так рассказал он, что оставшись там до полуночи, почувствовал, словно холодом жутким повеяло, таким холодом, будто бы оказался раздетым зимой на улице, и не потому что в трактире не топили и хозяин поскупился, а затем увидел, как двери в трактир тихонько отворяются, и входит некая особа, странная такая, вся в мехах дорогих, шапке собольей, украшенной золотом, лицо у нее такое непроницаемое, холодное и бесчувственное, а глаза злые, черные как уголь, и зрачков вроде бы нету.

– Как это? Баба, да без зрачков! – оторопел первый.

– А ты дальше-то слушай! Идет она вдоль столов, садится за самый дальний, что у окна. Хозяин-то трактира, как собачонка услужливая, тут же прискакал к ней на задних, мол «что изволите?», да тут же ушел от нее сам не свой, будто им телегу запрягали и хлыстом били, осунувшийся, постаревший. Видимо, дамочка та действительно гостья недобрая, но вот только уходить все стали оттуда, как он мне рассказывал, никого там не осталось, кроме него и постаревшего трактирщика.

– Уйти-то, небось, ему ой как хотелось, – сочувственно произнес первый.

– Не то слово, он мечтал об этом! Но будто бы прирос к стулу, да и хозяину неуютно одному, говорит, он ему бесплатно водки наливал.

– Так что же? С дамой-то потом что случилось? А этот твой приятель с Запорожья живой хоть пришел?

– Конечно живой! Я ж с ним давеча разговаривал, – воскликнул Петро. – Только вот еще один гость пришел посетить трактир: некий господин, высокий такой, статный, в накрахмаленном черном костюме, ботинках, престранно так цокающих, будто бы надеты они не ноги, а на копыта.

– Да не может быть, чтобы ноги, как копыта, цокали! – удивился первый.

– Ну не знаю я! Тебе же с его слов говорю-то! Может пластина у него там металлическая, вот и цокает она себе. Я-то сам невольно подумал, что хлопец-то, мой земляк, любитель приукрасить! Но вот нет! Оказалось, господин этот во фраке, сел не куда-нибудь, а прямо к ней за стол. О чем они там разговаривали, никто не знал, но вот только слышал мой земляк, что чертовщина вокруг него беснуется и пляшет, кружки оставленные гремят, лавки трясутся, а стоит повернуть голову – все это затихает, вот только странная парочка в углу недоброй улыбкой тебя приветствует.

– Нда… история!

– И что же вы, милостивый государь мой? – поинтересовалась Степанида, выпив остатки шампанского. – Вы же не пошли туда, верно?

– Как раз пошел. Неужели вы бы на моем месте поступили иначе?!

Степанида только удивленно приподняла бровь и переглянулась с Мариной, которая была ошарашена рассказом не меньше других, собравшихся здесь гостей.

– Ну, так вы дальше-то рассказывайте, чего остановились? – нетерпеливо произнес Королев.

После недолгой паузы, хозяин продолжил:

– Итак, захожу я туда, вижу четверых, играющих в карты, двое из которых, сидевших в уголке, встают и уходят. Я же направляюсь к столику, что перед стойкой, где разливают напитки. Сажусь. Трактирщик и правда старик стариком, трясется весь. Видимо посещала его та дама в мехах и с бледным лицом. Вот только бесовщины я никакой не видел. Обслужил меня хозяин хорошо, знатную чашу принес, как я и заказывал. Пью и пью я, как слышу, что оставшиеся посетители уходят, и я один остаюсь в этом месте. Передо мной старик-трактирщик посуду моет, медленно так, жеманно, не торопясь, куда ему собственно торопится? И вспоминаю я слова хлопца того запорожского, вспоминаю, когда вдруг холодом как повеяло, лютым таким, словно иглы снежные под кожу вонзаются, я чуть от дрожи пиво свое на пол не пролил. Замираю. Трактирщик на меня смотрит, косится, на дверь показывает. Намек-то я его понял, но делать-то мне что? Разве что опрокинуть в себя еще горячительного, чтобы не замерзнуть совсем. Спиной чувствую, что входит кто-то, неторопливо так, будто вновь ему это – ходить. Я не оборачиваюсь, сижу, смотрю, как янтарные искры к пене подлетают, дрожь меня все равно берет, деться от нее некуда. Вижу, что старик-трактирщик, будто смерть вживую увидел. Я-то спиной сидел, но чувствовал на себе этот сверлящий взгляд, недобрый, очень недобрый. Видимо, дама та в мехах засматривается на меня, чует, что я ее не вижу, хочет, чтобы посмотрел на нее, но я не оборачиваюсь: страшно мне становится. Слышу удаляющиеся шаги, женщина та бледная на свое место идет, а я все слова хлопчика того вспоминаю… Трактирщик поворачивается ко мне спиной, палец ко рту прикладывает, мол, тихо говорит, главные силы, что здесь заправляют по ночам, еще в пути.

Недолго ждать их пришлось. Дверь трактира приотворилась, я уж думал, что совсем замерзну, хотел, чтобы трактирщик налил мне еще горячительного, но как же, он подойти боится! Слышу цокающие звуки, негромкие, даже приятные. Но кто так ходить-то может, если ботинки металлической пластиной не подстелены? Ну, думаю, пришел черный господин, точно сейчас к даме пойдет, к кому ж еще? Хлопец-то врать не будет! Так и есть. Цок-цок идет к ней, позади меня сидят, наверняка обсуждать меня будут. Как же хлопчик домой-то ушел, думаю, как не побоялся? Или отпустили его те недобрые в углу? А может сознание потерял, когда сила эта бесовская вокруг него кружиться стала. Ох, и не хотелось же мне об этом думать! Совсем дурно стало. Трактирщик поворачивается ко мне, бледный весь, глаза старческие жалостливые и просящие, а ноги-то сами кажется, туда идут, не управляет он более ими. Ну, думаю, домучается старик, помрет к утру. А я сижу замерший, не шевелясь, потягиваю остатки горячительного. Подорваться ли мне к выходу? Только вот ноги, как каменные, приросли к полу, не слушаются, видимо, сила бесовская сейчас взбунтуется, не отпустит меня живым. Молитву даже вспомнил со страху-то, читаю ее про себя, а сам не уверен в силе-то Божеской. Чувствую, ох и заберут же меня бесы! А вокруг-то и правда кружки гремят, лавки трясутся, кто-то под столом царапается, бегает, прыгает, топает. Не смотрю я туда, знаю, что там увижу.

Вдруг как топнет кто-то ногой, сильно так, что пол вот-вот провалится. И слышу, как голос такой спокойный меня вроде бы подзывает, а я мысленно и спрашиваю, зачем это я вам понадобился. Вот только топнул кто-то еще раз, и все вроде бы затихло. Ноги от пут каменных освободились, встал я из-за стола, но не к выходу направился, а прямо к гостям этим странным.

По дороге к ним мне старик повстречался, вижу – постарел еще больше, бедняга, лицо его совсем серым стало, а глаза впали как у мертвеца. Смотрит он на меня, кивает, мол, держись. Иду, но не поворачиваюсь, знаю, что в спину мне кто-то дышит, и запах от него такой противный, ну совсем невыносимый, точно сила бесовская вокруг меня трется.

Остановился я напротив стола, где странные посетители сидели, чувствую, как глаза их так и сверлят, так и сверлят меня, но я глаз своих не поднимаю, в пол смотрю. Неожиданно господин в черном приказал мне садиться, я и присел. А глаза все равно на них не поднимаю: страшно мне. Ну, вы меня понимаете, кто бы на моем месте не испугался?

Спросил меня этот господин про жизнь, про финансы, в общем, разговорить меня хотел, я же односложно на все отвечал. Говорил, что живу нормально, с финансами у меня тоже все нормально, и в целом все у меня неплохо. Вдруг дама та бледная как засмеется, да так, что я ненароком подумал, что бесы все, что за мной стоят, разлетятся по углам от испуга. Тогда я и поднял глаза на нее. Ох, и страшные у нее глаза! Как и говорил мой земляк запорожский, совсем без зрачков, черные как смоль, а лицо бледное такое, словно саван белый, только губы алым подведены, а ногти такие длинные, что руки свои я от греха подальше под стол убрал – вдруг вонзит. Господин тот в черном единственный, кто не смеялся, я хоть и не видел его лица, но уверен, что он точно улыбался. Когда смех утих, а я снова опустил голову, черный опять меня спросил, не хочу ли я поменять в своей жизни что-то, на корню, так сказать, перевернуть ее, чтобы о прожитыми годами мог перед внуками своими хвастаться. Мысли и правда у меня когда-то такие были, но как только дела в Петербурге у меня совсем худо пошли, мои амбиции как-то сами собой исчезли.

– И что же вы ему сказали? – перебил его любопытствующий Королев.

– Правду сказал. Поведал, что думал об этом, много раз думал. На что господин в черном мне ответил: «А к отцу-то вы погодите возвращаться, любезнейший Варух, успеете перед ним отчитаться». Мне сразу как-то интересно стало, что же он мне такого предложит, почему мне домой не придется возвращаться, как мне финансы свои скудные поправить. Вместо ответа он карты передо мною выложил, от масти к масти, равно в той последовательности, в которой они и должны быть, и попросил меня выбрать любые пять. Я и выбрал. Другие пять он сам взял. Сказал, что мы, мол, в дурака сыграем, он ходит первый, а я отбиваюсь. Отбился я раз, отбился второй, третий, а две последние карты вообще за так выкинул – козырные были. «Хочешь всегда так легко выигрывать?» – спросил меня этот чудной господин. Я не понял, разве можно без порошковых-то всегда выигрывать. Но он мне сказал, что порошковые мне и не понадобятся, тут воля случая играет, а случай будет на моей стороне. Не скажешь ведь, что плохой союзник? Так, мол, и дела свои поправишь, и домой возвращаться не нужно будет. Если с продажами совсем худо станет, зайдешь в любой бар и обыграешь кого хочешь, будь то хоть сам Сатана. Тут мне страшно стало: неужто я веду диалог с тем, кто посильнее самого нечистого будет? Но побоялся я об этом спрашивать. Однако на один смелый вопрос я все-таки решился: «Душу мою взамен попросишь?».

– Уж очень она мне нужна, душа-то твоя! Я не охотник души в свои сети ловить и по рублю на базаре их продавать, – усмехнулся он.

–Что же тогда вы от меня хотите? Не бесплатно же вы мне помогать будете?

– Долг платежом красен, это верно, любезнейший Варух. Пройдет время, мы сами к тебе придем, а пока пользуйся тем, что ты от меня получил.

Не знал я, что просидел за столом до самого утра. Стоило свету в трактир проникнуть, как вся эта чертовщина растворилась. Встал я из-за стола, иду, чтобы расплатится, а старик мертвый уже лежит. Ну, думаю, уходить мне отсюда пора. А слова-то черного господина из памяти так и не выходят. Ну, думаю, была не была, и вложился в одно рисковое предприятие: один англичанин приезжий лавочку решил открыть, всякими там оккультными предметами торговать (тогда это в народе в диковинку было), думал, что продажи бойко пойдут, тем более близ Сенатской площади, да не хватало ему двух рублей для организации сего. Отдал я ему эти деньги, а сам оставил в кармане двадцать копеек. Надо ли говорить, что торговец из этого англичанина был никакой, ну, думаю, пропащая я душа, отдать он мне эти деньги не сможет, так как все в торговлю пустил. Плюнул я на все, пусть, мол, англичанин со своими оккультными побрякушками возится, и ушел в кабак. Вижу в карты мужики играют, думаю, может и мне с ними? Черный-то этот может и вправду способность выигрывать мне подарил? Втесался в компанию, десять копеек поставил. Играли в дурака. Карты мне кидают, а я отбиваюсь, ну думаю, везет же мне! Меня закидать решили, новенький все-таки, но я им спуску не даю, карты мои масти их отбивают. «Вот где чертовщина вся кроется», – подумал я. Так уже через добрый час игры им ставить против меня было нечем – до нитки всех разорил. Ну, дальше все пошло как-то само собой. О торговле позабыл сразу. Каждый день только игра в карты, сначала по кабакам и трактирам, а потом, как обо мне узнали и стали приглашать, в модных салонах. Сколько же там денег крутилось! И все они мне в руки сами липли. Ну, думаю, жизнь налаживаться стала! Магазин свой открыл, поставки наладил, да и от клиентов у меня отбоя не было: о моем таланте многие в Петербурге знали, – хозяин посмотрел на Королева и мягко ему улыбнулся. – Вы,  Королев, так сильно по поводу долга не переживайте, не нужно мне от вас ничего. Считайте, что на интерес играли.

– Да нет! Как уж тут ничего? – возмутился Королев. – Карточный долг – дело святое, тем более, когда о нем частенько мне приходилось слышать.

– От меня не услышите, будьте покойны.

– Что же! Я рада, что мы так все просто решили! – обрадовалась Степанида.

– А так что же с тем черным господином и бледной дамой? Они так к вам и не являлись с тех пор? – поинтересовался Носов.

– Не напоминайте мне о них, прошу вас! – вспылил хозяин. – Ожидание – смерти подобно. Не приходят и славно. Так! Ну вы, гости мои дорогие, совсем уже сникли. Предлагаю шампанским здоровье и настроение наше поправить! Глаша, разлей-ка его по бокалам! Кому не хватает – долей, а у кого пусто – наполни до краев!

Часы показывали совсем уж позднее время, когда гости закончили трапезу и собирались отходить ко сну. Вдруг вбежал Прокофий (слуга верный, за которым Варух послал в дом отеческий, разумеется, когда сильно разбогател, и отец дал ему на это свое дозволение), весь взвинченный, глаза бегают, сначала на хозяина смотрит, затем – на гостей, отдышаться никак не может, за сердце хватается.

– Я… уфф… барин… уффф…

– Да отдышись ты, балда! – рявкнул хозяин.

– Барин, такое сейчас видел, такое видел! Очень плохое видел, страшное!

Гости тихонько засмеялись, видя перед собой взволнованного слугу, да еще и возраста преклонного. Немудрено, что на старости лет Прокофий, который служил Мечникову бог знает сколько лет, чудеса кругом видит. Хозяин взял Прокофия за рукав и, приказав Глаше развести гостей по комнатам, вышел в коридор.

– Ты чего мне гостей-то пугаешь? Что у тебя случилось?

– Барин, вам лучше самим на это посмотреть, вы словам-то моим не поверите, а глаза-то точно вам врать не будут.

Пожелав гостям спокойной ночи, Мечников спустился с Прокофием вниз. Слуга шел впереди, поддерживая перед собой свечу, пламя которой-то и дело гуляло в разные стороны, а в доме почему-то было очень холодно и темно.

– Ты дверь что ли не закрыл? Чего так дует-то? – шепотом спросил Мечников своего слугу.

– Да нет же, барин, говорю вам! Вот этой самой рукой затворы повесил, дверь-то, небось, закрыта должна быть.

– Должна быть! Небось! Вот велю тебя высечь! Вот тогда сто раз подумаешь, прежде чем двери открытыми держать.

– Барин, вот те крест, – Прокофий перекрестился три раза, – закрывал я ее! Затворы все повесил!

– Свет-то где весь? Ты что камин потушил?

– Так ведь горел он, камин-то! Барин, я к нему вообще не прикасался!

– Смотри у меня, Прокофий, ох и дождешься ты у меня! – пригрозил купец.

Спустились вниз. Дом совсем неродным духом веял, что-то невидимое и злое скреблось по открытым комнатам, ну совсем как в том дьявольском трактире. Неужто нечистый за душой пришел?

– Ох, и страшно же мне, барин, ох и страшно! – жаловался Прокофий.

Сам купец стоял как вкопанный, не мог пошевелиться, ноги будто к полу примерзли, не двинутся, а страх-то все больше сердце опутывает, все больше его сжимает. Мечников даже не погнушался тем, что взял своего верного слугу за руку. А дверь входная дергается, того гляди, вьюга лютая с петель ее сорвет, а может силы бесовские тому способствуют.

– Я тут молитву вспомнил, поможет небось, только Господь нам и поможет, – бормотал Прокофий.

– Читай, Прокофий! Читай молитву, а я про себя «Отче наш» прочту, авось и не тронут нас бесы, погнушаются слова Божьего, – сказал Варух.

А засовы-то с двери слетают, один за другим на пол падают. Силы-то черные по дому бегают, по углам лазают. Вот только не слышали гости, что внизу-то у купца творилось, спали, наверное, как убитые по комнатам своим.

Вдруг открывается дверь, вьюга в дом вползает, снежные хлопья разлетаются по залу, обдавая холодными жалами своими лицо купца и слуги его. Появилась на пороге дама та бледная, еще страшнее, чем в трактире: на лице ее спокойном черные глаза блестят, крови чужой желающие. Сразу за ней господин в черном заходит. Тростью своей по полу стучит, медленно идет в сторону остолбеневшего Мечникова и слуги его верного. Дверь входная закрывается сама собой, а в доме – тишина мертвецкая, видимо, угомонились черти невидимые, к хозяину своему спускаются.

– Ну, вот мы снова встретились, любезнейший Варух, – промолвил господин.

– Д-да… я вот…

– Гости-то твои спят, небось, уже? – ухмыльнулась бледная дама, вынув свои холеные руки с когтями из-под муфты.

– Д-да…

– Про долг-то помнишь? – спросил черный господин.

– П-помню, как с-сейчас п-помню…

– Выбирай тогда, купец, кого на заклание нам отдашь, – спросила его бледная дама.

– Как это – кого? – удивился Мечников.

– Только не меня, батюшка! Только не меня, миленький! Только не бедного Прокофия! – взмолился слуга, отчего купцу еще дурнее стало.

– Года четыре ты пировал, мы о тебе и не вспоминали, а долг-то меньше не становится, все больше процент растет, вот и вырос! А слуга твой намоленный слишком, нам такие святоши ни к чему, так что скажи ему, чтобы заканчивал молитвы-то свои читать! – пригрозил господин в черном.

– Ты это, Прокофий, перестань! – неуверенно произнес Варух Мечников. – Сам же слышал, что не возьмут они тебя.

– Ох, батюшка! Ох, миленький! Я же Богу душу отдам, но не бесам этим! Вот что сей крест животворящий делает! – Прокофий, несмотря на старость, перебегал пятнадцатую ступеньку, скрываясь на втором этаже, оставляя своего хозяина одного с отродьем бесовским.

– Четверых на заклание ты отдать нам должен, – повторила бледная дама, блеснув глазами своими черными.

– Отдам, если в покое меня оставите! Не будете приходить ко мне больше! – осторожно промямлил купец.

– Если не нуждаешься ты более в услугах наших, в цене положенной сойдемся, не увидишь ты нас более, – сказал господин в черном.

– А цена какова? – спросил купец.

– Четыре года – четыре души, – промолвила бледная дама.

Купец-то сейчас вспомнил, что в комнатах его отдыхают четверо, вот и убьет он этой ночью сразу двух зайцев: и долг отдаст, и целым от нечистого уйдет. Черти-то любят договор блюсти, а люди хитры на выдумки, чтобы условия этого договора обойти.

– Там наверху четверо спят, подойдут ли они вам?

– А спросить-то их об этом ты и не спрашивал? – осведомился господин в черном.

Вот тогда Мечников и увидел рожу его бесовскую, страшную, мохнатую, волосами черными поросшую, глаза по-кошачьи игриво сверкающие, клыки, словно у волка, острые. Снова в тень нечистый ушел…

– Н-нет… а чего их спрашивать? Уговора с тобой про расспросы у нас не было! Сказал же четыре – вот тебе четыре!

– Отрицать не буду, любезнейший, души, предложенные тобой, и вправду хороши, оставлю я тебя на этот раз в покое, – сказал господин в черном.

– А они что? Поутру их в живых не будет? – испугался купец.

На что бледная дама рассмеялась так, что стены купеческого дома задрожали.

– Боишься, что трупы придется прятать? Не бойся, у нас с мужем свои планы на них имеются. Не затронет их смерть твою репутацию, – усмехнулась она.

Исчезли злые силы из дома купца. Мечников спать отправился, только уснуть не мог до самого утра, все думал, что же будет с гостями? которых он так бессовестно и цинично продал на откуп нечистым? Ладно уж Носов и Королев, но вот Степанида и Марина, они то родственницами ему пусть и не родными но приходятся. Утром его по обыкновению разбудил верный Прокофий. Как и обещала ему бледная дама, гости живыми проснулись. Да вот только стыдно купцу стало за свой поступок бесчестный, кошки на душе скребли, а сделать-то уже ничего нельзя. Спустился он к одетым гостям в обыкновенном своем наряде, а язык к небу прирос, говорить трудно.

– Спасибо вам, милостивый государь, за прием душевный! Обязательно к вам еще заглянем, – улыбнулась ему Степанида.

– Вы уж простите меня, что долг-то, проигранный мною, так меня испортил. Вот когда вы меня от него освободили, мне сразу как-то легче стало, – бодро произнес Королев. – Если такое когда-нибудь случится, что вы в карты мне проиграете, то уж долг я вам прощу.

– Приятно было у вас ночевать, перина такая у вас мягкая, где вы такую только берете? – спросила его Марина.

– В… в… у себя там… по знакомству, – промолвил купец, боясь в глаза гостям смотреть.

– Может и мне подсобите достать такую? а деньгами-то я вас не обижу, – спросила Ульянова.

– Может и подсоблю… но… потом…

– Прощайте уж, господин Варух, брички-то наши подоспели, да и дорогу, кажется, расчистили, совсем уж не верится, что вчера еще метель была… – сказал Носов.

Позже узнал купец, что с его гостями сталось. Силы бесовские забрали их в один день. О каждом случае Мечников прочитал в газете «Ведомости». Носов умер первым – его сбил извозчик, когда тот переходил дорогу. Королев этим же днем погиб от побоев своих «друзей»-картежников. Те его палками забили насмерть, когда тот возвращался домой после того, как слишком много у них выиграл. Степанида Ульянова покончила с собой, узнав, что муж ее (пока она у купца Мечникова была) которого она любила страстно, изменил ей с другой. Женщина просто не могла вынести такого удара, ведь раньше муж ее, Петр Петрович, слыл добрым и порядочным семьянином, а оказался такой сволочью. Марина Арсеньева умерла ну совсем уж при странных обстоятельствах, причина которых до сих пор неизвестна.

Долго мучился купец. Торговля с его многочисленных лавок, разбросанных теперь по всему Петербургу, процветала, вот только радости деньги ему не приносили. Ушел он в тень, не желая ни с кем водить дружбу и ездить на светские вечера, которые он так по обыкновению своему любил. Вскоре о нем думать перестали, о славе картежника забыли, переключившись на другого человека, некого графа, что стал фаворитом императрицы Екатерины, поговаривали даже, что сей заморский человек Калиостро – волшебник и маг. Долго Мечников, запершись в своем доме, грехи свои замаливал, но не чувствовал от молитв той светлой благодати, которую раньше испытывал, не было у него уверенности, что Бог простил его, как и не было уверенности в том, что за его душой сам дьявол явится. Прокофий-то, единственный кого купец в последние годы жаловал, учил его молится правильно, а когда умер старый слуга, заботиться о купце стало некому. До самого последнего своего дня Мечников боялся смерти, делал все, что можно, чтобы душу свою грешную спасти и перед Богом на страшном суде чистым предстать. Вот только старуха костлявая оказалась капризной: забрала его во сне. Купец чувствовал, что спит, а проснуться не может, душа-то его в теле осталась, заточенная и угнетенная тяжестью его лютого греха.

Похожие статьи:

Рассказы → Пограничник

Рассказы → По ту сторону двери

Рассказы → Доктор Пауз

Рассказы → Властитель Ночи [18+]

Рассказы → Проблема вселенского масштаба